Виленская и Литовская епархия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Виленская епархия»)
Перейти к: навигация, поиск
Виленская и Литовская епархия
Русская православная церковь

Пречистенский кафедральный собор (Вильнюс)

Основная информация
Страна Литва
Площадь 65 200 км²
Численность населения 3 366 357 человек (всего)
Епархиальный центр Вильнюс
Основана 1839
Количество благочиний 4
Количество храмов 50
Кафедральный храм Пречистенский кафедральный собор (Вильнюс)
Сан правящего архиерея архиепископ
Титул правящего архиерея Виленский и Литовский
Сайт [www.orthodoxy.lt Виленская и Литовская епархия]
Архиерей
Правящий архиерей Иннокентий (Васильев)
с 24 декабря 2010 года

Ви́ленская и Лито́вская епа́рхия (лит. Vilniaus ir Lietuvos vyskupija) — епархия Русской православной церкви, включающая в себя структуры Московского Патриархата на территории современной Литовской Республики с центром в Вильнюсе.





Предыстория

А. А. Соловьев сообщает, что ещё в 1317 г. великий князь Гедимин добился уменьшения митрополии Великого Московского княжества (Великой России). По его требованию при патриархе Иоанне Глике (1315—1320) была создана православная митрополия Литвы со столицей в Малом Новгороде (Новогрудке). Этой митрополии, по всей видимости, подчинились те епархии, которые зависели от Литвы: Туров, Полоцк, а затем, вероятно, и Киев.

Литва была раньше «епархией Великой России; столицей её был Малый Новгород».

Соловьев А. В. [zapadrus.su/bibli/arhbib/1026-a-v-solovev-velikaya-malaya-i-belaya-rus.html Великая, Малая и Белая Русь] // Вопросы истории, №7, 1947

История

В Российской империи

Литовская епархия Российской Церкви была учреждена в 1839 году, когда в Полоцке на соборе униатских епископов Полоцкой и Витебской епархий было принято решение о воссоединении с православной церковью. Границы епархии включали Виленскую и Гродненскую губернии. Первым епископом Литовским стал бывший униатский епископ Иосиф (Семашко). Кафедра Литовской епархии первоначально находилась в Жировицком Успенском монастыре (Гродненская губерния). В 1845 году кафедра перенесена в Вильну. С 7 марта 1898 года возглавлялась архиепископом Ювеналием (Половцевым) до момента его смерти в 1904 году.

Перед Первой мировой войной Литовскую епархию составляли благочиния Виленской и Ковенской губернии: Виленское городское, Виленское уездное, Трокское, Шумское, Вилкомирское, Ковенское, Вилейское, Глубокское, Воложинское, Дисненское, Друйское, Лидское, Молодеченское, Мядельское, Ново-Александровское, Шавельское, Ошмянское, Радошковичское, Свянцанское, Щучинское.

Литовская православная епархия

После Первой мировой войны и включения Виленского края в состав Польши территория епархии оказалась поделённой между двумя враждующими странами. Православная Церковь Польши вышла из подчинения Московской патриархии и получила автокефалию от Константинопольского патриарха. Приходы бывшей Виленской губернии вошли в Виленскую и Лидскую епархию Православной Церкви Польши, которой управлял архиепископ Феодосий (Феодосиев).

Виленский архиепископ Елевферий (Богоявленский) сопротивлялся отделению и был выслан из Польши; в начале 1923 года прибыл в Каунас для управления православными Литвы, не отказываясь от прав на приходы, оказавшиеся на территории Польши.

В Литовской Республике Литовская православная епархия оставалась в юрисдикции Московской патриархии. По данным всеобщей переписи населения 1923 года, в Литве проживало 22.925 православных, преимущественно русских (78,6 %), также литовцев (7,62 %) и белорусов (7,09 %). По утверждённым Сеймом в 1925 штатам денежные оклады из казны были назначены архиепископу, его секретарю, членам Епархиального совета и священникам 10 приходов, несмотря на то что действовал 31 приход.

Лояльность архиепископа Елевферия контролируемому властями СССР Заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородского) (впоследствии Московский Патриарх) создала особые условия для него и епархии: в 1928 году, прибыв в Москву, Елевферий был возведён в сан митрополита; 30 апреля 1931 года был назначен управляющим русскими приходами Московской Патриархии в Западной Европе (немногими, не вошедшими в юрисдикцию митрополита Евлогия (Георгиевского) и Архиерейского Синода РПЦЗ митрополита Антония (Храповицкого)). Таким образом, в Каунасе сосредоточился главный и единственный официальный центр контроля Московской патриархии за зарубежным русским православием в тот период. Там же находились и единственное духовно-учебное заведение Московской патриархии 1930-х годов — пастырские курсы.

Виленская епархия (Польская Церковь)

Виленскую епархию автокефальной Православной Церкви Польши, возглавлявшуюся архиепископом Виленским и Лидским Феодосием (Феодосьевым), образовывали благочиния Виленского и Новогрудского воеводств:

  • Виленское
  • Виленско-Трокское
  • Браславское
  • Вилейское
  • Дисненское
  • Молодеченское
  • Ошмянское
  • Поставское
  • Воложинское
  • Лидское
  • Столпецкое
  • Щучинское

Всего насчитывалось 173 прихода.

В советский период (1939—1941)

После того, как Виленский край был передан СССР Литве, его приходы были воссоединены с Литовской епархией; митрополит Елевферий перенёс свою резиденцию в Вильно. При включении Литвы в состав СССР, Литовская епархия лишилась бюджетных ассигнований, национализированных земель и строений.

В январе 1941 года, по смерти митрополита Елевферия, митрополитом Литовским и Виленским (с 24 февраля 1941 также экзархом Латвии и Эстонии) назначен архиепископ, управляющий делами Московской Патриархии Сергий (Воскресенский).

Вторая мировая война

После оккупации Литвы германскими войсками в июле 1941 года, страна, за исключением небольшой части на юге, была включена в состав рейхскомиссариата Остланд.

Митрополит Сергий возродил Ковенское викариатство. В 1942 году в Свято-Духовом монастыре в Вильно им были открыты пастырские курсы, готовившие священников как для Прибалтики, так и для «Православной духовной миссии в освобождённых областях России» (упразднены советскими властями в марте 1945)[1].

При до конца не выясненных обстоятельствах 29 апреля 1944 года был убит митрополит Сергий (Воскресенский); временным управляющим Прибалтийским экзархатом стал ковенский викарий архиепископ Даниил (Юзьвюк).

Второй советский период (1945—1991)

С января 1945 в Вильнюсе начал работу уполномоченный Совета по делам русской православной церкви при Совете Министров СССР. В марте временный управляющий епархией архиепископ Василий (Ратмиров) реорганизовал управление епархией.

В июле 1946 года в Духов мужской монастырь были возвращены мощи Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия. Открытая в октябре того же года православная духовная семинария по требованию Совета Министров Литовской ССР закрыта в августе 1947 года.

На 1949 в епархии действовало 60 зарегистрированных церквей, из них 44 приходских, 14 приписных, 2 молитвенных дома; служили 48 священников, 6 диаконов и 15 псаломщиков; в Вильнюсе действовали мужской монастырь Св. Духа и женский Мариинский монастырь со своими церквями.

В 1962 году действовали 52 церкви (по данным архиепископа, их посещало ок. 7045 верующих), служили 33 священника, 3 диакона, 16 псаломщиков. Московской патриархии было запрещено оказывать материальную помощь Литовской епархии. Закрывались церкви в Каунасе (Воскресенская), Швенчёнеляй и Юрбаркасе (1962), в Вильнюсе (Александро-Невская, Пятницкая и Св. Тихона), в Побяне (1963), в Каралишкяй и Мариямполе (1964).

В 1987 году православным возвращена церковь Св. Тихона в Вильнюсе. 19 мая 1989 Совет Министров Литовской ССР отменил постановление о закрытии Мариинского женского монастыря. 14 февраля 1990 года Верховный Совет Литовской ССР принял закон «О возвращении религиозным общинам храмов и других зданий», согласно которому православным возвращены Александро-Невская и Пятницкая церкви в Вильнюсе.

Современное состояние

Кафедральный Пречистенский (Успения Пресвятой Богородицы) собор в Вильне.

Правящий архиерей с 24 декабря 2010 года — архиепископ Виленский и Литовский Иннокентий (Васильев).

Епархия разделена на 4 благочиннических округа — Вильнюсский, Каунасский, Клайпедский и Висагиновский.

На 1 января 2005 год действовало 50 приходов, два монастыря (Свято-Духов мужской и женский Святой равноапостольной Марии Магдалины). Служение в епархии совершают 39 священнослужителей.

Действующие храмы

Вильнюсское благочиние

  1. Пречистенский кафедральный собор г. Вильнюс, ул. Майронё, 14.
  2. Соборная церковь православного Свято-Духова монастыря, ул. Аушрос Варту, 10.
  3. Святой Великомученицы Параскевы Пятницы ул. Диджёйи, 2
  4. Перенесения мощей святителя Николая Чудотворца ул. Диджёйи, 12.
  5. Преподобной Евфросинии (Евфросиньевская), Евфросиниевском кладбище ул. Лепкальнё, 19.
  6. Кладбищенский храм-часовня святителя Тихона Задонского (Пещерная церковь Святителя Тихона Задонского) на православном Евфросиниевском кладбище, ул. Лепкальнё, 19.
  7. Святой великомученицы Екатерины на Зверинце; г. Вильнюс, ул. Бирутес, 20.
  8. Архистратига Михаила ул. Калварию, 65.
  9. Знамения Пресвятой Богородицы на Зверинце ул. Витауто, 21.
  10. Первоверховных апостолов Святых Петра и Павла в Новой Вильне ул. Коялавичяус, 148.
  11. Святых Константина и Михаила (Романовская) Вильнюс, ул. Йоно Басанавичяус, 27.
  12. Покрово-Никольская церковь, Клайпеда, улица Смильтялес 14а.
  13. Церковь во имя Иверской иконы Божией Матери, Паланга, улица Соду 52.
  14. Храм в честь Рождества Богородицы, г. Тракай, ул. Майронё, 4.
  15. Успенский храм, г.Вевис, ул. Кауно, 33/1.
  16. Скорбященский храм, г. Друскининкай, ул. Васарё Шешёликтос, 2.
  17. Свято-Тихоновский храм, г. Шальчининкай, ул. Юбилеяус, 1-а.
  18. Скорбященский храм, с. Микнишкес, Шальчининкайского района.
  19. Никольский храм, местечко Рудамина, Вильнюсского района, ул. Вильняус, 45-а.
  20. Никольский храм, местечко Семелишкес, Тракайского района.
  21. Георгиевский храм, местечко Гейсишкес, Вильнюсского района.

Епископы

Викариатства

Монастыри

недействующие

Напишите отзыв о статье "Виленская и Литовская епархия"

Ссылки

  • [www.orthodoxy.lt/index.php/where,home Литовская епархия]
  • [www.pbl.lt/ Православное Братство Литвы]

Примечания

  1. Обозный К. П. Богословские курсы в Вильно в 1942—1944 годах //Вестник церковной истории. 2008. № 1(9). С. 169—178.

Литература

Отрывок, характеризующий Виленская и Литовская епархия

– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.