Список храмов, упразднённых советской властью
Поделись знанием:
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.
После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.
В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.
Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
Список храмов, уничтоженных советской властью, включает перечисление храмов и монастырей, разрушенных (снесённых, взорванных) и приспособленных для светских целей при советской власти.
Содержание
- 1 Характеристика12
- 2 Азербайджан, Армения, Грузия
- 3 Алтайский край и Республика Алтай
- 4 Архангельская область
- 5 Башкортостан
- 6 Белгородская область
- 7 Брянская область
- 8 Владимир
- 9 Владимирская область: города
- 10 Владимирская область: деревни
- 11 Волгоград (Царицын)
- 12 Вологда
- 13 Вологодская область: города
- 14 Вологодская область: деревни
- 15 Воронеж
- 16 Воронежская область
- 17 Днепропетровск (Екатеринослав)
- 18 Донецкая область
- 19 Екатеринбург
- 20 Иваново
- 21 Ивановская область
- 22 Иркутская область
- 23 Йошкар-Ола и Марийская республика
- 24 Казань
- 25 Калужская область
- 26 Кемеровская область
- 27 Киев
- 28 Киров (Вятка)
- 29 Кировская область
- 30 Кострома
- 31 Костромская область: город
- 32 Костромская область: деревни
- 33 Краснодарский край
- 34 Красноярский край и Республика Хакасия
- 35 Крым
- 36 Курск
- 37 Латвия и Эстония
- 38 Литва
- 39 Ленинградская область
- 40 Липецкая область
- 41 Мордовия
- 42 Москва
- 43 Московская область: города
- 44 Московская область: деревни
- 45 Нижний Новгород
- 46 Нижегородская область: города
- 47 Нижегородская область: деревни
- 48 Новгород (Великий Новгород)
- 49 Новгородская область: города
- 50 Новгородская область: деревни
- 51 Новосибирск (Новониколаевск)
- 52 Одесса
- 53 Омская область
- 54 Оренбургская область: города
- 55 Орловская область
- 56 Пензенская область
- 57 Пермский край
- 58 Петрозаводск
- 59 Псков
- 60 Псковская область
- 61 Ростов-на-Дону
- 62 Рязанская область
- 63 Самара
- 64 Самарская область: города
- 65 Самарская область: села
- 66 Санкт-Петербург
- 67 Саратов
- 68 Саратовская область
- 69 Свердловская область
- 70 Смоленск
- 71 Смоленская область: деревни
- 72 Тамбов
- 73 Тамбовская область: города
- 74 Тамбовская область: деревни
- 75 Татарстан
- 76 Туркестан
- 77 Тверь
- 78 Тверская область: города
- 79 Тверская область: деревни
- 80 Томск
- 81 Тула
- 82 Тульская область: деревни
- 83 Тюменская область
- 84 Удмуртская Республика
- 85 Ульяновск (Симбирск)
- 86 Ульяновская область
- 87 Харьков
- 88 Харьковская область
- 89 Челябинская область
- 90 Черниговская область
- 91 Ярославль
- 92 Ярославская область: города
- 93 Ярославская область: деревни
- 94 Храмы и монастыри территорий, не входивших в Российскую империю в границах 1917 г
- 95 См. также
- 96 Примечания
- 97 Литература
- 98 См. также
- 99 Ссылки
Характеристика12
В рамках антирелигиозной пропаганды в СССР проводилась кампания по массовому уничтожению объектов религиозного культа, в частности церквей. Главным объектом гонений была Русская Православная церковь.
- В 1914 году на территориях Российской империи, по официальным данным[1], насчитывалось 54 174 православных храма (включая монастырские, домовые, кладбищенские, недействующие и приписные, но без учёта военных церквей)[2][3], 25 593 часовни, 1025 монастырей.
- В 1987 году в СССР оставалось 6893 православных храма и 15 монастырей.
Эти данные относятся к сохранившимся на 1987 год действующим храмам и монастырям. Так как огромное количество культовых сооружений было приспособлено под музеи, склады, дома культуры (и даже квартиры), то точное количество именно уничтоженных (то есть взорванных или разобранных) храмов установить крайне трудно.
В списке приведены все виды храмов. Другие значимые объекты, не являющиеся храмами (например, отдельно стоящая колокольня) приводятся построчно в конце соответствующего раздела.
См. также: Список монастырей в Российской империи
См. также: Часовни в Российской империи
См. также: Иноверческие храмы в Российской империи
См. также: Утраченные храмы Западной Украины
Азербайджан, Армения, Грузия
До 1917 г. эти территории составляли единый Грузинский Экзархат РПЦ, который насчитывал 2564 церквей и 130 часовен[1].
Закрытые и приспособленные
- Баку: Церковь Спасителя (1899 г.) — закрыта в 1936 г.
- Баку: Кафедральный собор Святых Жен-мироносиц (1909 г.) — закрыт в 1920 г.
Уничтоженные
- Баку: Мечеть Биби-Эйбат (1281 г.) — снесена в 1936 году.
- Баку: Церковь Святого Алексия, Митрополита Московского (1870 г.) — снесена в 1930-х гг.
- Баку: Собор Александра Невского (1898 г.) — снесен в 1936 г.
- Баку: Церковь Святого пророка Ильи (1906 г.) — снесена в 1929 г.
- Баку:Церковь Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии (1912 г.) — снесена не раньше 1933 г.
- Ереван: Церковь Святых Павла и Петра (1679) — снесена в 1931 г.
- Ереван: Церковь Святого Григория Просветителя (1900) — снесена в 1939 г.
- Ереван: Троицкий собор
- Тбилиси: Георгиевская церковь (1727 г.) — снесена в 1937—1938 гг. по личному указанию Л. Берии.
- Тбилиси: Собор Александра Невского (Тифлис) (1897 г.) — разрушен в 1930 г. по указанию Л. Берии.
- Тбилиси: Тбилисский Ванкский собор — (1580 г.) Снесён в 30 годы XX века.
Также были разрушены: часовня Святого Варфоломея в Баку (1892 г.).
Алтайский край и Республика Алтай
Уничтоженные
- Барнаул: Петропавловский собор (1774 г.) — разрушен в 1935 г.
- Барнаул: Одигитриевская церковь (1815 г.) — разрушена в 1935 г.
Архангельская область
Закрытые и приспособленные
- Кондратьевское: Никольская церковь (Ворзогорский погост) — главы утрачены (воссозданы)
- Ошляпье: Сретенская церковь (1849) — обрушилась в реку в 2008 г. Храму угрожает полное разрушение
- Семеновское: Георгиевская церковь — вывезена в музей-заповедник Коломенское
- Филипповка: Церковь обретения головы Иоанна Предтечи (Почозерский погост)
Уничтоженные
- Архангельск: Троицкий собор (1765 г.) — разрушен в 1929 г.
- Архангельск: Соломбальский морской Преображенский собор
- Архангельск: Благовещенский храм
- Архангельск: Воскресенский храм
- Архангельск: Успенский храм (отстроен заново)
Башкортостан
Уничтоженные
- Уфа: Воскресенский собор (1841) — снесен в 1932 г. В 2000-е гг. на его месте была выстроена грубая копия исторического храма
Белгородская область
Уничтоженные
- Белгород: Сергиевская церкровь в бывшем с. Красное — разрушена в 1937 г., воссоздана в 2010 г.
- Старый Оскол: Богоявленский собор (1840 г.) — разрушен в 1930-е гг.
- Старый Оскол: Казанско-Николаевская церковь (1802, 1867 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Старый Оскол: Успенская церковь (1765 г.) — разрушена в 1930-е гг..
- Старый Оскол: Благовещенско-Михайловская церковь (1809 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Старый Оскол: Покровская церковь (1783 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Старый Оскол: Ахтырская церковь (1822 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Яковлевский район: с. Крапивное — Церковь Косьмы и Дамиана (1794 г)
Брянская область
Закрытые и приспособленные
- Витовка: Покровская церковь (1780)
- Новая Романовка: Покровская церковь (1811) — храм находится под угрозой полного разрушения
Уничтоженные
- Брянск: Новопокровский собор (1862—1897 гг.) — разрушен в 1968 г.
Владимир
Закрытые и приспособленные
- Дмитриевский собор — музей, службы проводятся несколько раз в год по главным праздникам
- Ризоположенская надвратная церковь — военно-исторический музей «Золотые Ворота»
- Никитская церковь (1765), закрыта в 1937, использовалась артелью «металлоремонт», с 1970 проектно-реставрационные мастерские
- Троицкая церковь, старообрядческая Красная (1916) — музей стекла, салон-магазин
- Николо-Кремлёвская церковь (1761) — планетарий
- Успения Пресвятой Богородицы 10-го Гренадёрского малороссийского полка церковь (1909), — используется под офис УНР-17 (вывоз твёрдых бытовых отходов)
Уничтоженные
- Рождественский собор (1192) и колокольня (1654) Рождественского монастыря — разрушены в 1930 г., воссозданы в 2000-х гг. с грубым искажением исторического облика.
- Церковь Антипия (первоначально — часовня Успенского собора) — разрушена в 1925 году как «антигосударственное здание».
- Церковь Жен-Мироносиц на ул. Мироносицкая (К. Маркса) — снесена в 1929 г., на месте храма жилой дом.
- Церковь Бориса и Глеба на Б. Московской (числилась за Музейной улицей) — снесена в 1929 г., на месте храма разбита детская площадка.
- Николо-Златовратская церковь на Б. Московской, 9 (1690, 1796) — разрушена в 1929 г., на месте храма выстроен жилой дом.
- Пятницкая (Знаменская) церковь на Б. Московской, 32 (1770) — обезглавлена в 1930-е гг., снесена в 1960-е гг.
- Церковь Ильи Прокока на ул. Б. Московская, 75а (1773) — снесена в 1929 г., на месте храма выстроен жилой дом.
- Церковь Иоанна Богослова на ул. Б. Московская, 92 (1775) — снесена в 1933 г., на месте храма жилой дом.
- Сергиевская церковь на пересечении Б. Московской и Б. Нижегородской улиц (1779) — снесена в 1929 г.
- Казанская церковь в Ямской слободе, ныне на пл. Победы (1782). В церкви венчался А. Герцен, на её стенах были помещены имена воинов владимирского ополчения, участвовавшего в Отечественной войне 1812 г. Снесена при помощи танков в 1967 году. На месте кладбища устроили танцплощадку.
- Воскресенская церковь на ул. Батурина, 8 (1790, 1810) — остатки разрушенной после Революции церкви встроены в новое здание областного архива.
- Лютеранская кирха по ул. Дворянская, 15 — на месте храма выстроен жилой дом.
Также во Владимире разрушены: колокольня церкви Покрова на Нерли; звонница Дмитриевского собора (1883); колокольня и ограда с башнями Княгининого монастыря; сторожка церкви Архангела Михаила.
Владимирская область: города
Закрытые и приспособленные
- Александров: Рождественский собор (1696) — в 1929 г. закрыт, глава снесена, колокольня (1825) разрушена
- Александров: Преображенская церковь (1742) — закрыта в 1920-е гг., колокольня (1804) разрушена
- Александров: Церковь Серафима Саровского (1904) — в 1958 г. перестроена под железнодорожную столовую
- Муром: Церковь Косьмы и Дамиана (1564) — шатер храма был разрушен ещё в 1868 г., в 2009 г. воссоздан
- Суздаль: Ризположенский собор — разобраны главы, служил помещением для энергоподстанции.
- Суздаль: Сретенская церковь - разобраны главы, приспособлена под кинотеатр.
- Суздаль: Входоиерусалимская церковь — использовалась как гараж.
- Суздаль: Церковь Петра и Павла — в 1940-е гг. приспособлена под хлебопекарню.
- Юрьев-Польской: Воскресенская церковь (XVII в.) — закрыта, купола и колокольня разрушены
- Юрьев-Польской: Борисоглебская церковь (1792) — заброшена и сильно руинирована
- Юрьев-Польской: Церковь Рождества Христова (1700) — закрыта в 1937 г., колокольня разрушена
- Юрьев-Польской: Вознесенская церковь (1780) — закрыта в 1930-е гг., купола и колокольня разрушены
Уничтоженные
В Суздале было уничтожено 14 храмов. Во Муроме уничтожено 11 храмов.
- Вязники: Казанский Собор на Соборной площади.
- Меленки: Покровский собор — уничтожен в 1934 г.
- Меленки: Никольская церковь — в 1929 г. приспособлена под клуб, снесена в 1939 г.
- Меленки: Храм Всех святых — деревянный, разрушен в 1941 г.
- Муром: Церковь Всех Святых (Напольная) на городском Напольном кладбище (1860) — снесена в 1937 г.
- Муром: Георгиевская церковь в Кожевнической слободе (1651, колокольня XVIII в.) — снесена в 1936 г.
- Муром (ранее — с. Качарово): Церковь Ильи Пророка (XVII в., деревянная) — снесена в 1930-х гг.
- Муром: Церковь Иоанна Предтечи (середина XVII в., 1806—1866 гг., колокольня 1907 г.) — снесена в 1930-х гг.
- Муром: Крестовоздвиженская церковь (1800) — снесена в 1930-х гг.
- Муром: Церковь Николы Зарядного (1677) — в 1930 г. передана под склад льняной фабрике, во второй половине 1930-х гг. разрушена.
- Муром: Церковь Николы Можайского (1678) — снесена в 1930-х гг.
- Муром: Пятницкая церковь (1818) — снесена в 1939 г.
- Муром: Собор Рождества Богородицы — собор 1552 г. с пятиглавием XVII в. и колокольней конца XVIII в. разрушен в 1939—1948 гг.
- Муром: Церковь Рождества Христова (XVIII в., колокольня XIX в.) — закрыта в 1929 г., в 1930 г. колокольня взорвана, а церковь разобрана на кирпич.
- Муром: Церковь Спаса Нерукотворного — теплая, разрушена в 1948 г.
- Покров: Троицкий собор — в 1950-е гг. перестроен в дом культуры, обезглавлен, колокольня разрушена.
- Суздаль: Церковь Димитрия Солунского (1773, 1812) — разобрана для строительства городской бани в 1936—1937 гг., резной иконостас пошел на табуретки и столы красноармейцам.
- Суздаль: Георгиевская церковь (теплая, 1751) — разобрана в 1936—1937 гг. на кирпич для строительства гаража сельхозтехникума.
- Суздаль: Церковь Афанасия и Кирилла в Кремле (1719) — разобрана на кирпич для нужд тюрьмы, размещенной в Спасо-Евфимиевском монастыре.
- Суздаль: Благовещенский собор (теплый) — сломан в 1959—1962 гг. в ходе реставрации Богородице-Рождественского собора как «поздняя пристройка». Разобраны были также северный и южный приделы собора.
- Суздаль: Церковь Похвалы Богородицы (1725) — в 1937 г. сброшены купола, постепенно разобрана до начала 1950-х гг. Двери и каменные плиты пола были взяты в здание райкома ВКП(б).
- Суздаль: Церковь Варвары Великомученицы (теплая, 1737) — в 1937 г. сброшены купола, постепенно разобрана до начала 1950-х гг.
- Суздаль: Церковь Иоанна Златоуста (1727, 1799) — в 1939 г. разобрана колокольня, церковь разобрана к концу 1950-х гг.
- Суздаль: Церковь Иоанна Богослова при церкви Ильи Пророка — разрушена в 1937 г. вместе с колокольней Ильинской церкви
- Суздаль: Никольская церковь (1718, теплая при сохранившейся Борисоглебской церкви) — снесена в 1936-37 гг.
- Суздаль: Троицкий собор с колокольней (колокольня принадлежала Троицкому монастырю, сам собор — Ризположенскому до их объединения в 1764 г.) (1700)
- Суздаль: Церковь Спаса Нерукотворного (1734) — снесена в 1930-е гг. вместе с оградой и воротами сохранившегося Предтеченского храма
- Суздаль: Церковь Всех Святых на Втором (Знаменском) городском кладбище (1794) — в 1928 г. продана на слом
- Суздаль: Церковь Боголюбской Божией Матери на Первом (Златоустовском или Троицком) городском кладбище (колокольня располагалась осторонь, над Святыми воротами кладбища) (1789) — в 1928 г. продана на слом
- Суздаль: Церковь Андрея Первозванного (теплая при Тихвинской) и колокольня Тихвинской церкви
- Юрьев-Польской: Крестовоздвиженский собор (1817) — снесен в 1923 г. вместе со стоявшей рядом колокольней Георгиевского собора
- Юрьев-Польской: Варваринская церковь (1820)
- Юрьев-Польской: Церковь Покрова (1759) — деревянный храм из с. Чернокулова перевезен в Юрьев в 1969 г. как музейный экспонат. Сгорел в 1990-е гг.
Также были разрушены: Александрове — городская часовня и колокольня кладбищенской Боголюбской церкви (при СССР действующая); в Суздале — часовня на Ильинском лугу (у Ильинского храма); усыпальница Пожарского (в Спасо-Евфимиевском монастыре, 1858—1885); теплый Никольский придел при сохранившейся Иоанно-Предтеченской церкви; колокольни сохранившихся Входоиерусалимского, Петропавловского, Успенского храмов; колокольня и придел Сергия и Никона Радонежских сохранившейся Успенской церкви; святые ворота Входоиерусалимского храма; святые ворота в проходе между Казанской и Воскресенской церквями. В Муроме — колокольня Сретенской церкви; колокольня, пятиглавие и наружный декор Вознесенской церкви (воссозданы); колокольня Покровской церкви и часовня в память храма Кирилла Белозерского в Спасо-Преображенском монастыре; придел Трёх Святителей и св. Пантелеймона у Троицкого собора Троицкого монастыря; в Юрьеве-Польском — Благовещенская часовня (1868), Георгиевская часовня (ХІХ в.)
Владимирская область: деревни
В Петушинском районе было разрушено 11 храмов. В Александровском районе разрушено 27 храмов. В Юрьевском районе разрушено 72 храма.
Закрытые и приспособленные
- Александровский район: Горки — Храм Троицы Живоначальной (1827 год), закрыт в 1940-х гг., храм продолжает разрушаться
- Александровский район: Махра — Церковь Сергея Радонежского, купол и верхние ярусы колокольни разрушены
- Медуши: Церковь Рождества Богородицы
- Петушинский район: Матренино — церковь Воскресения Христова
- Петушинский район: Никольская церковь во Введенско-Островском монастыре под Покровом — закрыта в 1924 г.
- Петушинский район: Введенский собор во Введенско-Островском монастыре под Покровом — закрыта в 1924 г., в 1932 г. обезглавлена
Уничтоженные
- Александровский район: Андреевское — Церковь Николая Чудотворца (1828), не существует
- Александровский район: Крутец — Успенская церковь (1744)
- Александровский район: Шимохтино — Церковь Спаса Всемилостивого (1727), контуры фундамента существуют, но скрыты плотной растительностью
- Вязниковский район: Налескино — церковь Казанской иконы Божией Матери (1754, деревянная), повалена трактором весной 2004 г., окончательно разобрана к 2008 г., строится новая
- Гороховецкий район: Расстригино — церковь во имя Николая Чудотвордца.
- Гороховецкий район: Фоминки — в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы. В январе 1934 года церковь закрыли и разграбили. Колокола отправили на переплавку. Колокольню разрушили в 1935 году. С 1936 года в храме была пекарня. В 1973 году храм взорвали, кладбище при храме уничтожили.
- Гусь-Хрустальный район: Василево — Вознесенская церковь (нач. XX в.), кладбищенская, сохранились контуры фундамента и сгнившие окладные венцы..
- Гусь-Хрустальный район: Георгиево — Троицкая церковь (1836), сохранились руины первого этажа..
- Гусь-Хрустальный район: Окатово — Рождественская церковь (1863), сохранился кованый крест главы основного объёма, врыт в землю как памятный знак рядом с местом церкви..
- Киржачский район: Илейкино — Церковь Успения Пресвятой Богородицы (1809, 1872).
- Кольчугинский район: Беречино — Богородице-Рождественская церковь (XIX в.)
- Кольчугинский район: Богородское — Успенская церковь (1804).
- Кольчугинский район: Прокудино — Никольская церковь, деревянная (1730, 1799), после поджога алтарной части и последующего пожара в начале 2000-х годов окончательно разобрана в мае 2007 г.
- Меленковский район: Иговский погост, закрыт в 1937 г., Разобрали и построили ремонтные мастерские на центральной усадьбе совхоза. колокол сбросили с колоколни и раскололи на части.
- Меленковский район: Окшово — Рождественская церковь (1785), сгорела в 1970-е гг.
- Меленковский район: Домнино — местный храм разрушен в 1937 г.
- Меленковский район: Архангел — Воздвиженская церковь, разрушена в 1930-е гг.
- Меленковский район: Дмитриевы Горы — Покровская церковь, разрушена после 1937 г.
- Меленковский район: Воютино — Вознесения Господня церковь (деревянная), сгорела после незавершенной реставрации весной 2008 г.
- Меленковский район: Казнево — местный храм не был достроен до Революции и постепенно разрушился.
- Меленковский район: Санчур — церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, разрушена в 1930-е гг.
- Муромский район: Борисоглеб — Вознесенский собор (1681).
- Муромский район: Борисоглеб — церковь Николая Чудотворца (1699).
- Муромский район: Дмитриевское — местный храм разрушен в 1937 г.
- Муромский район: Якиманская Слобода — Церковь Иоакима и Анны, снесена в 1937 г.
- Петушинский район: Багаево — Благовещенская церковь, разрушена в 1950-х гг.
- Петушинский район: Сушнево — Боголюбская церковь, разрушена в 1930-е гг. вместе с усадебным домом Карпова, ранее принадлежавшего Грибоедовым.
- Собинский район: Ельтесуново — Церковь Успения Богородицы, разрушена в 1960 г.
- Судогодский район: Брыкино — Преображенская церковь, разрушена в 1932 г.
- Судогодский район: Гонобилово — Церковь Димитрия Солунского.
- Судогодский район: Радилово — Николаевская церковь.
- Судогодский район: Тимофеевский погост — Тимофеевская церковь.
- Суздальский район: Селец — Церковь Рождества Богородицы на кладбище Сельца (1758), разрушена в 1930—1950-е гг.
- Юрьев-Польский район: Вошна — Церковь Рождества Богородицы (1700-е гг.)
- Юрьев-Польский район: Добрынское — Георгиевская церковь (1797), разрушена в 1970-х годах, фундамент церкви и полы из метлахской плитки сохранялись вплоть до середины 2000-х гг.
- Юрьев-Польский район: Сима — Богоявленская церковь (1769), храм с могилой Петра Багратиона разрушен в 1969 г.
- Юрьев-Польский район: Глядково — церковь Дмитрия Солунского (1826).
Также были разрушены: колокольня и зимний придел храма в с. Синжаны Меленковского района (1935), колокольня церкви в c. Бутылицы (1961).
Волгоград (Царицын)
Уничтоженные
- Александро-Невский собор (1916) — разрушен в 1932 г.[4].
- Церковь Иоанна Предтечи (1664) — разрушена в 1932 г., (воссоздана в 2000 г.)[5].
- Свято-Троицкая церковь (1720) — разрушена в 1932 г.
- Успенская церковь (1718) — разрушена в 1932 г.
- Армянская церковь Святого Григория Просветителя (1908—1932)
Вологда
В дореволюционных границах Вологды было 68 храмов различных конфессий (а также 6 монастырских и 8 домовых церквей).
Закрытые и приспособленные
- Воскресенский собор
- Церковь Антипия
- Церковь Андрея Первозванного (Спасо-Преображенская) во Фрязинове
- Церковь Богородицы на Нижнем долу
- Церковь Владимирской иконы Богоматери
- Церковь Власия Севастийского
- Церковь Гавриила Архангела
- Церковь Гавриила Архангела (теплая)
- Церковь Георгия Победоносца на Наволоке
- Церковь Дмитрия Прилуцкого на Наволоке
- Церковь Екатерины во Флоровке
- Церковь Зосимы и Савватия
- Церковь Иоанна Златоуста
- Церковь Иоанна Богослова
- Церковь Ильи Пророка
- Церковь Кирилла Белозерского в Рощенье
- Церковь Константина и Елены
- Церковь Леонтия Ростовского
- Церковь Николая Чудотворца на Валухе
- Церковь Николая Чудотворца «Золотые Кресты» (Николы на Горе)
- Церковь Петра и Павла в Новинках
- Церковь Рождества Христова (Стефана Пермского) на Архиерейском дворе
- Церковь Сретения Господня
- Церковь Успения Богородицы (теплая при церкви Дмитрия Прилуцкого)
- Церковь Александра Невского (бесприходная)
- Церковь Казанской иконы Богоматери на Торгу (на Болоте)
- Кирилло-Иоанно-Богословская семинарская церковь (бесприходная)
- Введенская кладбищенская церковь (теплая)
- Римский католический костёл Воздвжения Святого Креста
Уничтоженные
- Церковь Благовещения (1817) — разрушена в 1936 г.
- Церковь Рождества Богородицы на Верхнем долу (XVIII в.) — разрушена в 1928 г.
- Церковь Воскресения Христова на Ленивой площадке (1763) — разрушена в 1936 г.
- Троице-Герасимовская церковь на Кайсаровом ручье (1717) — разрушена в 1930 г.
- Церковь Георгия Победоносца на Наволоке (1675) — разрушена в 1936 г.
- Церковь Иоанна Предтечи в Дюдиковой пустыни (1653) — разрушена в 1932 г.
- Церковь Николая Чудотворца на Сенной площади (1717, 1773) — разрушена в 1928 г.
- Церковь Параскевы Пятницы на Пятницком мосту (XVII в.) — разрушена в 1960-е гг.
- Церковь Спаса Преображения на Болоте (1768) — разрушена в 1937 г.
- Церковь Афанасия Александрийского, бесприходная (XVIII в.) — разрушена в 1924 г.
- Церковь Вознесения Христова, бесприходная (1698) — разрушена в 1929 г.
- Церковь Михаила Архангела (1780) — разрушена в 1926 г.
- Церковь Федора Стратилата, бесприходная (XVII в., 1769) — разрушена в 1936 г.
- Спасо-Всеградский Обыденный собор (1688, 1698) — разрушен в 1928 г.
- Введенская кладбищенская церковь (1818) — разрушена в 1937 г.
- Кирха Воскресения Христова (1898) — разрушена в 1980-е гг.
- Синагога (нач. ХХ в.) — разрушена в 1960-е гг.
Вологодская область: города
Закрытые и приспособленные
- Белозерск: Церковь Рождества Иоанна Предтечи (1810) — шедевр архитектора В. И. Баженова продолжает разрушаться
- Устюжна: Свято-Духовская (Успенская) церковь (1781) — храму угрожает полное разрушение
Вологодская область: деревни
К 1988 году в области осталось 17 действующих церквей. Остальные были закрыты либо разрушены.
Закрытые и приспособленные
- Ильинское: Ильинская церковь (1782) — в результате обрушения в 2001 г. храм практически полностью разрушен
- Замошье: Покровская церковь (кон. XVIII в.)
- Запогостье: Церковь Рождества Христова (1802) — подтоплена водама Шекснинского водохранилища. Колокольня накренилась в сторону реки. Находится под угрозой полного разрушения
- Зашугомье: Троицкая церковь (1800)
- Крохино: Церковь Рождества Христова (1820) — в 1963—1964 гг. затоплена водами Шекснинского водохранилища. С 2010 г. храм находится под угрозой полного разрушения
- Медведево: Воскресенская церковь (1796) — храму угрожает разрушение
- Устье: Никольская церковь (1836)
- Цыпино: Ильинская церковь
- Широгорье: Церковь Дмитрия Солнуского (1754) — в 2008 г. обрушилась колокольня, храм начал разрушаться
- Харламовская: Церковь Георгия Победоносца (1912)- « в настоящее время находится в руинированном состоянии»
Уничтоженные
- Анхимово: Покровская церковь — сгорела в 1963 г. Научно воссоздана в 2005-08 гг. на территории Невского лесопарка
- Пухово: Церковь святого Духа (1764) — закрытый советской властью и заброшенный храм обрушился в 1990-е гг.
Воронеж
Закрытые и приспособленные
- Покровский девичий монастырь (1702) — частично разобран, частично приспособлен под жильё[6]
- Печерская церковь (1832—1835 гг.) — перестроен и приспособлен под жильё[6]
- Пятницкая церковь (1761) — закрыта, приспособлена под склад[6]
- Церковь Рождества Христова на Придаче (1785—1795, 1856 гг.) — закрыта в 1932 году и используется под промышленные нужды[6]
Уничтоженные
- Покровский девичий монастырь (1702) — частично разобран, частично приспособлен под жильё[6]
- Преображенская церковь (1788—1799 гг.) — разрушена в довоенные годы[6]
- Митрофановский монастырь (1718—1918) — закрыт после революции, значительно разрушен в годы войны, окончательно разобран в 1950-е[6]
- Церковь Иоанна Богослова (1748—1758, 1807 гг.) — храм взорван на рубеже 1950-х и 1960-х годов, колокольня в 1970-х[6]
- Церковь Иоанна Предтечи на Чижовке (середина XVIII века) — разрушена в годы войны, окончательно разрушена в 1950-е[6]
- Вознесенская церковь (1754—1757 гг.) — разрушена в годы войны, колокольня разобрана в 1960-х[6]
- Петропавловская церковь (1758) — разрушена в годы войны, окончательно разобрана в 1950-е[6]
- Тихоновская церковь в Подгорном (1768) — закрыта в 1930-е годы разобрана после войны на кирпич
- Митрофановская церковь в Шилове (1772) — разрушена в годы войны, не восстанавливалась
- Троицкий Смоленский собор (1779—1805 г.) — закрыт в 1932, превращён в хлебозавод, разрушен в 1959—1960 гг.[6]
- Казанская церковь в Подклетном (1786—1789 гг.) — закрыта в 1930-е годы, разрушена в годы войны
- Церковь Рождества Христова на Чижовке (1788 г.) — разрушена в годы войны[6]
- Петропавловская церковь в Таврове (1799) — разрушена в советское время
- Вознесенская церковь на Чугуновском кладбище (1808—1813 гг.) — закрыта в 1930-е, разрушена в 1950-х годах[6]
- Всесвятская кладбищенская церковь (1836—1851 гг.) — закрыта в 1932 году, использовалась под клуб, разрушена в 1965 году[6]
- Церковь Святого Духа на Терновой поляне (1838) — разобрана в 1960-х[6]
- Церковь взыскания погибших (1863—1869 гг.) — закрыта в 1935 году, здесь разместилось общежитие, разрушен в 1960-х[6]
- Надвратная колокольня Алексиево-Акатова монастыря (1879—1880 гг.)[6]
- Часовня памяти императора Александра II у духовной семинарии (1867—1869 гг.) — разобрана в начале 1920-х годов[6]
- Часовня памяти императора Александра II (1880—1883) — разобрана в начале 1920-х годов[6]
- Польский католический костел во имя Пресвятой Девы Марии Заступницы (1889-93 гг.) — разрушен весной 1962 г.[6]
- Одигитревская часовня (1890-е) — снесена в 1925 году[6]
- Владимирский собор (1896—1909 гг.) — взорван в 1931 г.[6]
- Никольская церковь в Никольском (1905) — разрушена в годы советской власти
- Часовня на Чернавском мосту — упразднена в 1918 году
Воронежская область
Закрытые и приспособленные
- Верхняя Тишанка: Троицкая церковь
Днепропетровск (Екатеринослав)
Закрытые и приспособленные
- Крестовоздвиженская церковь — обезглавлена, приспособлена под спортзал Строительного института, обросла различными пристройками.
- Преображенский собор - приспособлен под Музей истории религии и атеизма.Восстановлена, кафедральный собор.
- Брянский собор — в 1930-е гг. снесены купола. Позднее здание признано памятником архитектуры и разрушения были воссозданы. Приспособлен под Дом органной и камерной музыки., совместно с органным залом действует церковь.
- Свято-Покровский храм в Одинковке (1797) — закрыт в 1934.
- Успенский собор — приспособлен под больницу, обезглавлен, колокольня разрушена.
- Костёл — приспособлен под административное здание, перестроен, купола снесены (воссозданы)., восстанавливается церковь.
- Кирха — здание использовалось как библиотека и архив., восстановлена.
- Мечеть — перестроена, приспособлена под детскую сполртивную школу.
- Городская синагога — перестроена в Дом культуры швейной фабрики. Восстановлена, построен самый большой в мире культурно-деловой центр.
Уничтоженные
- Архиерейская церковь
- Лазаревская церковь
- Казанская церковь
- Церковь на городском кладбище
- Церковь при I Екатеринославском Коммерческом училище (домовая, с куполом)
- Покровская церковь
- Свято-Покровский собор
- Чечелевская церковь
- Караимская кенасса
Также в городе были разрушены: колокольня и купол Александро-Невской церкви (при СССР действующий храм).
Донецкая область
Уничтоженные
- Донецк: Свято-Преображенский собор (1883—1886) — разрушен в 1933 г.
- Донецк: Свято-Николаевский храм (церковь на Рыковских рудниках) (1908) — разрушен в 1963 г.
- Мариуполь: Свято-Харлампиевский собор (1831—1845) — разрушен в апреле 1937 г. (на этом месте — ДОСААФ)
- Мариуполь: Рождества Пресвятой Богородицы храм (на Карасевке) (1780) — разрушен в 1936 г. (на этом месте — ОШ № 11)
- Мариуполь: Успения Пресвятой Богородицы храм (на Мариинске) (1780—1804) — разрушен в 1935 г. (на этом месте — ОШ № 36)
- Мариуполь: Свято-Екатерининский храм (1780-е-22 апреля 1782) — разрушен в 1930-х г.
- Мариуполь: Во имя Всех Святых храм (на Парковом) (1848) — разрушен в 1930-х г. (на этом месте — часть территории кладбища)
- Мариуполь: Святой Марии Магдалины храм (в сквере) (1862—1897) — разрушен в 1934 г. (на этом месте — драмтеатр)
- Мариуполь: В память спасения наследника Николая Александровича часовня (29 апреля 1893—6 мая 1895) — разрушена в 1933 г.
- Мариуполь: Елено-Константиновская храм (на Слободке) (1903—1911) — разрушен в июне 1935 г. (на этом месте — ОШ № 37)
Екатеринбург
Уничтоженные
- Екатерининский собор (1764) — разрушен в 1930 г.
- Богоявленский собор (1774) — взорван в 1930 г.
- Большой Златоуст — снесен в 1930 г., в 2006—2009 гг. воссоздан
- Малый Златоуст (1755) — снесен в 1928 г.
Иваново
К 1917 г. в Иваново насчитывалось 18 храмов, 11 из них были разрушены.
Уничтоженные
- Церковь Крестовоздвижения — снесена в 1932 г.
- Церковь Рождества Христова с шатровой и соборной колокольнями — снесены в 1932 г.
- Ансамбль Вознесенской церкви с колокольней, часовней и богадельнями — снесены в 1929—1930 гг.
- Покровский собор с колокольней (1693) — снесен в 1931 г.
- Троицкий собор (1819) — снесен в 1931 г.
- Церковь Спаса Всемилостевого (1903, арх. Ф. Шехтель) — взорвана в 1937 г.
- Церковь Александра Невского (1882, 1891) — снесена в 1924 г.
- Благовещенская единоверческая церковь (1839, 1842) — снесена в 1971 г.
- Церковь Всех Скорбящих (1879, 1901) — снесена в 1976 г.
- Николаевская церковь с колокольлней и часовней при больнице для мастеровых и рабочих (1866) — снесена в 1925 и 1990 гг.
- Троицкая церковь в имении графа Р. И. Воронцова (1776, 1819) (с. Авдотьино, с 1958 — в черте города) — снесена в 1959 г.
Также в Иваново разрушены: Федоровская часовня (1877); Владимирская часовня в Иконникове (1888); Казанская часовня (1830); Ново-Казанская часовня (1917); Троицкая часовня на Нижнем Базаре (1903); пятиглавье, ограда и звонница Казанской церкви; купола и колокльня Успенской церкви на Успенском кладбище (1821).
Ивановская область
Закрытые и приспособленные
- Плёс: Церковь Петра и Павла (1845) — приспособлена под энергоподстанцию.
- Приволжск: Церковь Николая Чудотворца — закрыта в 1939 г., приспособлена под склад мясных продуктов, купола сломаны. В 1989 г. рухнула колокольня. Восстановлена.
- с. Нижний Ландех: Церковь Рождества Богородицы
- с. Седельницы: Церковь Рождества Христова (1910)
Уничтоженные
- Плёс: Казанский собор (1828).
- Фурманов: «Малый храм» при Церкви всех Скорбящих
- с. Комарово: Церковь Воскресения Христова (1809) — в советскую эпоху перестроена в общеобразовательную школу, в 2008 г. продана на слом
- с. Лежнево: Успенская церковь (деревянная, 1834)
- с. Ногино: Никольская церковь (1809)
- с. СпасНозыга: Преображенская церковь (1824)
Также были разрушены: колокольня церкви Всех Святых в с. Широково (Фурмановский район); колокольни Покровской (1740) и Рождественской (1739, 1851) церквей в пгт. Лежнево, часовня на Соборной горе Плёса (1824).
Иркутская область
В 1914 г. в Иркутской губернии (с небольшими изменениями границы совпадают с нынешней областью) насчитывалось 337 православных храмов[1].
Уничтоженные
- Иркутск: Казанский собор (1875—1894 гг.) — разрушен в 1932 г.
- Иркутск: Церковь Николая Чудотворца (Кузьмиха) — разрушена 1970 г
Йошкар-Ола и Марийская республика
Уничтоженные
- Йошкар-Ола: Троицкая церковь (1736 г.) — снесена в 1939 г., воссоздана в других формах 1995—2000 гг.
- Йошкар-Ола: Воскресенский собор (1759 г.) — снесен в 1961 г.
Казань
Закрытые и приспособленные
- Николо-Гостинодворская церковь при Гостином дворе
- Церковь сошествия Святого духа при Губернаторском дворце
- Церковь Спаса Нерукотворного в Кремле
- Церковь Сошествия Святого Духа — приспособлена под «Театр кукол»
- Николо-Преображенская Единоверческая церковь
- Церковь-памятник воинам, погибшим при взятии Казани
Уничтоженные
- Церковь Московских чудотворцев
- Владимирский собор
- Успенский собор
- Боголюбская (Екатерининская) церковь в Адмиралтейской слободе
- Богородицкий монастырь (собор)
- Борисоглебская (Екатерининская) церковь в Плетенях
- Варлаамовская церковь
- Вознесенская церковь (на перекрёстке Вознесенской и Поперечно-Вознесенской)
- Воскресенская церковь (на Воскресенской (Кремлевской))
- Георгиевская церковь
- Грузинская церковь
- Ильинская церковь
- Кирилло-Мефодиевская церковь
- Макарьевская церковь в Адмиралтейской слободе
- Матфеевская церковь
- Михаило-Архангельская церковь
- Николо-Вешняковская церковь
- Николо-Ляпуновская церковь
- Серафимовская церковь
- Смоленская церковь в Козьей слободе
- Смоленско-Димитриевская церковь в Ягодной слободе
- Спасский собор в Кремле
- Трёхсвятительская церковь
- Троицкая церковь
- Покровская церковь
- Четырёх-Евангелистовская Единоверческая церковь
Калужская область
Закрытые и приспособленные
- Кондрово: Троицкая церковь
- c. Авчурино: Никольская церковь (1833) — шедевр архитектора В. П. Стасова находится под угрозой полного разрушения
- с. Грабцево: Никольская церковь — в 2000-е гг. была отреставрирована с искажением первоначальных форм
- с. Грабцево: Успенская церковь
- с. Лычево: Троицкая церковь (1755) — в 2005 г. обрушилась, храм практически полностью разрушен
- с. Мезенцево: Знаменская церковь (1696) — находится под угрозой полного разрушения
- с. Перемышль: Успенский собор (XVI в.) — обрушился в 1972 г., находится под угрозой полного разрушения
- с. Спас: Введенская церковь (XVII в.) — закрыта в 1930-е гг., к 2010 г. сильно повреждённый храм отреставрирован
- с. Спас: Спасо-Преображенская церковь (XVI в.) — закрыта в 1930-е гг., к 2010 г. сильно повреждённый храм отреставрирован
Уничтоженные
- Мосальск Никольский собор (1818) — снесен в 1950-е гг., в 2000-х гг. воссоздан
Кемеровская область
Закрытые и приспособленные
- Кемерово: Церковь прп. Онуфрия Великого — посёлок Яя
Уничтоженные
- Кемерово: Церковь относившаяся к Благочинию ж/д церквей прп. Макария Египетского в Анжеро-Судженске
- Кемерово: Церковь Святой Троицы в Анжеро-Судженске
- Кемерово: Церковь Нерукотворного Образа Иисуса Христа в Ишиме
Киев
Всего за время советской власти в городе было разрушено 145 православных храмов и церковных памятников[7].
Закрытые и приспособленные
- Ильинская церковь — использовалась под склад зерна
- Галицкая синагога (1908) — закрыта в 1930 г., переоборудована в цех завода
- Купеческая синагога — закрыта в 1930 г. по приказу НКВД. После войны перестроена в кинотеатр «Кинопанорама»
- Старый костел
- Новый костел
- Кенасса
Уничтоженные
- Александро-Невская церковь (1890) — разрушена в 1930-е гг.
- Церковь Богородицы Пирогощей (1136) — разрушена в 1935 г., восстановлена в 1998 году
- Церковь Бориса и Глеба на Подоле
- Благовещенская церковь (1887) — разобрана в 1935 г..
- Георгиевская церковь (1115) — снесена в 1934 г..
- Десятинная церковь (1842) — снесена в 1928—1932 гг.
- Церковь Иоанна Златоуста
- Михайловский собор — разрушен в 1930-е гг. (фрески сохранены), воссоздан в 1997—1999 г.
- Николаевский военный собор (1696) — взорван в 1934 г.
- Ольгинская церковь на Печерске
- Сретенская церковь (1861) — снесена в 1930-е гг.
- Успенский собор — взорван в 1941 г., воссоздан в 1995—2000 гг.
- Феодоровская церковь — В начале 1930-х годов храм был закрыт и около 1935 г. уничтожен вместе с кладбищем. Первая Литургия в храме-палатке была отслужена 19 января 2007 г. Впоследствии церковная община инициировала раскопки фундамента храма. Раскопали алтарь святителя Климента Римского и алтарь с «пещерой Гроба Господня». Точная копия Кувуклии (Гроба Господня) дала этому храму название «Киевский Иерусалим».
Киров (Вятка)
Уничтоженные
- Александро-Невский собор (1864) — снесен в 1937 г.
Кировская область
Закрытые и приспособленные
- Нолинск: Никольский собор (1724)
- c. Вяз: Спасская церковь (1783)
- c. Истобенское: Никольская церковь (1768)
- c. Пантыл: Церковь Дмитрия Солунского (1787) — в 1990-е обрушилась одна из стен, церкви угрожает дальнейшее разрушение
- c. Покровский погост на Лузе: Покровская церковь (1750) — церкви угрожает обрушение
- c. Рождественское: Церковь Рождества Богородицы (XVII в.) — обрушилась в 1990-е гг.
- c. Учка: Церковь Рождества Христова (1773) — обрушилась в 2010 г., находится под угрозой полного разрушения
Кострома
Закрытые и приспособленные
- Церковь Спаса в рядах — пятиглавие и колокольня разрушены (воссозданы в 1974—1984 гг.)
- Алексеевская церковь — глава и верхние ярусы колокольни снесены (воссозданы)
- Васильевская церковь — пятиглавие и колокольня разрушены
- Благовещенская церковь (1804, 1904) — перестроена под хлебозавод, колокольня снесена
- Церковь Иоанна Богослова — главы и колокольня снесены в конце 1940-х гг.
- Церковь Вознесения на Дебре (1654) — пятиглавие и колокольня уничтожены в 1932 г. (воссоздание начато в 1986—1991 гг., работы прерваны)
- Воскресенская церковь на Нижней Дебре — приспособлена под музей
- Знаменская церковь на Нижней Дебре — приспособлена под кочегарку, глава и колокольня снесены (воссозданы в 1995—2001 гг.)
- Спасо-Преображенская церковь в Спасской слободе (1688) — приспособлена под общежитие, главы и колокольня снесены (воссозданы в 1968—1978 гг.)
Уничтоженные
- Успенский собор в Кремле (1654) — взорван в 1934 г.
- Богоявленский собор в Кремле — взорван в 1934 г.
- Церковь Иоанна Предтечи (1762) — снесена в 1935 г.
- Церковь Михаила Архангела (1745) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Успения на Рыбной слободе (1786) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Петра и Павла (1787) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Иоакима и Анны (Богоотцовская) (1769) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Спаса в Подвязье (1738) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Козьмы и Дамиана на Гноище (1775) — снесена в 1935 г.
- Церковь Рождества Христова на Суле (1685) — снесена в 1930-е гг.
- Церков Костантина и Елены (1798) — снесена в 1930-е гг.
- Троицкая церковь (1650) — снесена в 1935 г.
- Троицкая церковь (теплая, 1786) — снесена в 1935 г.
- Крестовоздвиженская церковь (1805) — снесена в 1935 г.
- Сергиевская церковь (1742) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь на Монастырском кладбище (1868) — снесена в 1970-е гг.
- Новокладбищенская церковь (1893) — снесена в 1970-е гг.
- Церковь Козьмы и Дамиана в Кузнецах (XVIII в.) — снесена в 1934 г.
- Покровская церковь (1790) — снесена в 1930-е гг.
- Воскресенская церковь (1742) — снесена в 1930 г.
- Георгиевская церковь (1772) — снесена в 1930 г.
- Церковь Ильи Пророка (1690, 1770-е, 1829, 1860) — сохранилась трапезная церкви (1829, 1860) и основание колокольни (1860), храм разрушен.
- Церковь Рождества Богородицы на Лазаревском кладбище (1810) — снесена в 1930 г.
- Церковь Бориса и Глеба (1800) — снесена в 1935 г.
- Церковь Всех Святых (1757) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Николы Мокрого на Нижней Дебре (1734) — снесена в 1935 г.
- Церковь Стефана Сурожского на Нижней Дебре (1780) — снесена в 1935 г.
- Церковь Успения в Андреевской слободе (1798) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Василия Блаженного в Селище (1831) — взорвана в 1934 г, существует детальный проект воссоздания реставратора Л. Васильева
- Никольская церковь в Никольской слободе (1771) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Спаса Преображения из села Спас-Вежи (1713) — пересена в Кострому как музейный экспонат, сгорела в 2002 г.
Также в городе были разрушены: Александровская часовня (ХІХ в.) и часовня у Святого озера (XVII в.)
Костромская область: город
Закрытые и приспособленные
- Кологрив: Собор Успения Пресвятой Богородицы (1800) — закрыт в 1920-е; размещалась МТС. В 1988 г. возвращён общине верующих, отреставрирован к 2007 г., в настоящее время действует.
- Кологрив: Церковь Покрова Пресвятой Богородицы при Кологривской женской гимназии (1884—1878) — с советского периода по настоящее время в здании располагается школа.
- Кологрив: Церковь Спаса Нерукотворного Образа при богадельне Звонова (1908) — закрыта в советский период. Восстанавливалась в 1990-е. Реставрационные работы до конца не доведены, законсервирована.
- Кологрив: Часовня на Торговой площади, отмечала место упразднённой в кон. XVIII в. Онуфриевской церкви (1879) — закрыта.
Уничтоженные
- Кологрив: Церковь Всех Святых при городском кладбище (1840) — разобрана в конце 1930-х гг., кирпич пошёл на строительство пожарной каланчи
- Кологрив: Церковь Воскресения Словущего (1777) — уничтожена в 1930-м г.
Костромская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Бушнево: Церковь Казанской иконы Божией матери (1818)
- Кологривский район, Пустынь, урочище: Церковь Успения Пресвятой Богородицы (1719) мужского монастыря Княжая пустынь (упразднён в 1774) — разорена, закрыта не позже 30-х г., венчания сломаны, служила клубом. В настоящее время заброшена.
- Кологривский район, Пустынь, урочище: Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Княжей пустыни (1842) — закрыта в 30-е, использовалась как столовая и пекарня лесозаготовительного участка. В настоящее время заброшена.
- Кологривский район, Забелино, урочище: Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Пежинге (1838) — заброшена.
- Кологривский район, село Илешево: Церковь Богоявления Господня (1796) — в советские годы закрыта, использовалась в хозяйственных целях. В настоящее время решается вопрос о реставрации.
- Кологривский район, село Илешево: Церковь Николая Чудотворца (1831) — была закрыта. В настоящее время отреставрирована, действует.
- Кологривский район, село Ильинское: Церковь Илии Пророка (1815) — заброшена.
- Кологривский район, Павликово, урочище: Церковь Троицы Живоначальной в Запоженье (1790) — заброшена.
- Кологривский район, Село Никола, урочище: Церковь Николая Чудотворца в Шлыково (1914) — в советский период была переоборудована в школу. В настоящее время заброшена.
- Кологривский район, деревня Павлово: Часовня в Вонюхе (XIX в(?) — закрыта, разрушается.
Уничтоженные
- Кологривский район, Архангельское, урочище: Церковь Михаила Архангела (1798) — утрачена, вероятно, в 30-е г.
- Кологривский район, Воскресенье стан, урочище: Церковь Воскресения Словущего (1836) — утрачена, вероятно, в 30-е г.
- Кологривский район, деревня Высоково: Церковь Троицы Живоночальной в Паломе (1824) — разрушена в 1970-е г.
- Кологривский район, Понга, урочище: Церковь Покрова Пресвятой Богородицы (1828) — разрушена, вероятно, в 30-е г.
Краснодарский край
Закрытые и приспособленные
- Геленджик: Церковь Михаила Черниговского на Тонском лесу — закрыт в 1930-е гг. При возвращении храма церкви и восстановлении, формы и объёмы памятника архитектуры были грубо искажены
Красноярский край и Республика Хакасия
В Российской империи этот регион составлял Енисейскую губернию, в которой к 1914 г. насчитывалось 337 православных храмов.
Уничтоженные
- Красноярск: Богородице-Рождественский собор (1845) — взорван в 1936 г.
- Красноярск: Воскресенский собор (1773) — разрушен в 1960-е гг.
- Красноярск: Всехсвятская церковь (1820) — разрушена в 1930-е гг.
Крым
- Симферополь: Александро-Невский собор — разрушен в 1930 г.
Курск
Закрытые и приспособленные
- Знаменский собор — закрыт, колокольни разрушены. При «реставрации» 1999—2001 гг. была восстановлена одна из колоколен на новом месте, что грубо исказило весь храмовый ансамбль
Уничтоженные
- Церковь Флора и Лавра (1779—1781 гг.) — разрушена в 1935 г.
- Николаевская церковь на Торгу (XVIII в.) — разрушена в 1930-е гг.
- Преображенская церковь (1776—1783 гг.) — разрушена в 1941 г.
- Покровская церковь (1714—1720 гг.) — разрушена в 1937 г.
- Каменная Лютеранская Кирха (1881—1883 гг.) — разрушена в 1962 г.
- Георгиевская церковь (? — 1754) — разрушена в 1936 г.[8]
- Часовня-памятник Императору Александру II (1886—1889) — разрушена в 1920-х г.[8]
- Николаевская церковь в Ямской слободе (1877—1878) — разрушена в 1928 г.[8]
Латвия и Эстония
Этот преимущественно протестанский регион в эпоху Российской империи составлял Рижскую епархию, в которой к 1914 г. насчитывалось 267 церквей.
Закрытые и приспособленные
- Рига: Христорождественский собор (1884) — приспособлен под планетарий
- Рига: Собор св. первоверховных апостолов Петра и Павла (1781—1785) — переделан в концертный зал «Аве Сол»
Уничтоженные
- Рига: Храм во имя Божией Матери "Всех скорбящих Радосте" (1894).
- Рига: Богородицкий храм 116-го пехотного Малоярославского полка (за городом, за Двиной) (1891 г.)
- Рига: Иверский храм 115-го пехотного Вяземского полка в честь (на окраине Московского предместья по Саратовской улице — ныне ул. Ломоносова) (1908 г.).
- Рига: Храм Преображения Господня (Усть-Двинск) (1771—1776) — храм разрушен, колокольня переделана в водонапорную башню
- Юрмала: Казанская церковь в Дзинтари (1894) — снесена в 1962 г.
Литва
До 1917 г. здесь находилась Литовская епархия, насчитывавшая 418 храмов.
Ленинградская область
Закрытые и приспособленные
- Пушкин: Церковь Сергия Радонежского — повреждена во время войны, позднее перестроена в автошколу (2012—2014 г.г. восстановлена после реставрации)
- Луга: Покровская церковь 24-й Артиллерийской бригады — закрыта в 1923 г., превращена в клуб; позднее перестроена в спортзал
- Новая Ладога: церкви св. Климента, папы Римского, и Спаса Нерукотворного — закрыты в 1930-х г., использовались в хозяйственных целях; ныне пустуют и разрушаются
Уничтоженные
- Лодейное Поле: Петропавловский собор — полуразрушен в годы Великой Отечественной войны, впоследствии разобран
- Петергоф: Петропавловский собор Уланского полка — взорван в 1930 г.
- Пушкин: Екатерининский собор — взорван в 1939 г., в 2006—2010 гг. воссоздан
- с. Пятая гора: Троицкая церковь (1829) — закрыта в 1930-е гг., находится под угрозой полного разрушения
Липецкая область
Закрытые и приспособленные
- с. Ведное: Церковь Космы и Дамиана (1790-е гг.)
- с. Кашары: Церковь-колокольня Автонома (1823)
- с. Кашары: Церковь Митрофания Воронежского (1823)
- с. Колодезное (Невежеколодезное): Казанская церковь
- с. Новотроицкое: Троицкая церковь (1815) — закрыта в 1930-е гг., шедевр архитектуры классицизма начал разрушаться
- с. Талица: Казанская церковь
Мордовия
Уничтоженные
- Саранск: Владимирская церковь
- Саранск: Христорождественская церковь
- Саранск: Покровская церковь
- Саранск: Церковь Сошествия Святого духа
- Саранск: Царь-Константиновская церковь
- Саранск: Тихвинская церковь
- Саранск: Верхне-Казанская церковь
- Саранск: Петропавловская церковь
- Темников: Спасо-Преображенский собор (1700—1744) — взорван в 1960-х гг.
- Темников: Троицкая церковь(1766)
- Темников: Церковь Всех святых (1782)
- Темников: Собор Иоанна Богослова (1863)
- Темников: Собор Рождества Богородицы в Рождественском Темниковском монастыре (1859)
- Темников: Церковь Иконы Божией Матери Достойно есть (Милующая) в Рождественском Темниковском монастыре (1875—1881)
- Темников: Церковь Марии Магдалины при Бочкаревской богадельне (1887)
Москва
На территории Москвы (в границах 1960 г.) к 1917 году насчитывалось 848 храмов, в 1991 г. имелось 171 действующих и 263 закрытых. Уничтожено было 433 храма[9][10] (по другим данным — 368[11]). Для удобства храмы размещены по историческим районам города: Кремль, Китай-город, Белый город, Земляной город, город в черте Камер-Коллежских валов, в границах МКАД (бывшие пригороды Москвы, рабочие посёлки и исторические села) и современные границы города (за пределами МКАД).
Закрытые и приспособленные
- Архангельский собор, 1508 (Кремль)
- Благовещенский собор, 1489 (Кремль)
- Верхоспасский собор, 1636 (Кремль)
- Церковь Воскресения Словущего и Воздвижения Креста Господня (двойная) (домовая в Теремном дворце), 1681 (Кремль)
- Церковь Двенадцати апостолов, 1656 (Кремль)
- Церковь Екатерины Великомученицы, что на Царицыных сенях (домовая в Теремном дворце), 1627 (Кремль)
- Церковь Иоанна Лествичника 1508, 1600 (Кремль)
- Собор Николая Чудотворца Гостунского, 1543 (Кремль)
- Церковь Похвалы Пресвятой Богородицы в Потешном дворце (упразднённая), 1652 (Кремль)
- Церковь Ризоположения на Сенях, 1486 (Кремль)
- Церковь Рождества Богородицы на Сенях (1514), с придельной церковью Лазаря Праведного Воскрешения (1394) (Кремль)
- Церковь Рождества Иоанна Предтечи (на Бору) в Боровицкой башне, 1848 (Кремль)
- Успенский собор, 1479 (Кремль)
- Церковь Филиппа Апостола в Синодальном доме (домовая), 1656 (Кремль)
- Богоявленский собор в бывшем Богоявленском монастыре (Китай-город) - закрыт в 1929 г.
- Заиконоспасский собор в в Заиконоспасском монастыре (Китай-город) — закрыт в 1929 г.
- Знаменский собор в Знаменском монастыре (Китай-город)
- Церковь Анны праведной Зачатия в Углу (Китай-город)
- Собор Василия Блаженного на Красной площади (Китай-город)
- Церковь Варвары Великомученицы на Варварке (Китай-город)
- Церковь Ильи Пророка в Теплых рядах (Китай-город)
- Церковь Иоанна Богослова под Вязом (Китай-город)
- Церковь Космы и Дамиана в Старых Панех, 1564 (Китай-город) — закрыта в 1929 г., сильно перестроена (отреставрирована в 2000-е гг.), колокольня разрушена
- Церковь Максима Блаженного на Варварке (Китай-город)
- Церковь Николая Чудотворца Красный звон (Китай-город) — закрыта в 1929 г.
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы (Георгия Победоносца) на Псковской горе, 1658 (Китай-город)
- Церковь Рождества Иоанна Предтечи на Варварке (Китай-город)
- Церковь Троицы Живоначальной в Никитниках (Китай-город)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Чижевском подворье, 1691 (Китай-город) — закрыта в 1925 г.
- Боголюбский собор в Высоко-петровском монастыре (Белый город)
- Петровский собор в Высоко-петровском монастыре (Белый город)
- Сергиевский собор в Высоко-петровском монастыре (Белый город)
- Казанская церковь в Высоко-петровском монастыре (Белый город)
- Толгская церковь в Высоко-петровском монастыре (Белый город)
- Предтеченский собор в Иоанно-Предтечинском монастыре (Белый город)
- Елизаветинская церковь в Иоанно-Предтечинском монастыре (Белый город)
- Богородицкий собор в Рождественском монастыре (Белый город)
- Евгеньевская церковь в Рождественском монастыре (Белый город)
- Казанская церковь в Рождественском монастыре (Белый город)
- Церковь Иоанна Златоуста в Рождественском монастыре (Белый город) — закрыта в 1923 г.
- Собор Владимирской Богоматери в Сретенском монастыре (Белый город)
- Церковь Антипия на Колымажном дворе (Белый город)
- Церковь Святого Владимира в Старых Садех, 1516 (Белый город) — закрыта в 1929 г., главы снесены (воссозданы)
- Церковь Вознесения Господня на Никитской (Белый город) — закрыта в 1937 г.
- Церковь Всех Святых на Кулишках (Белый город) — закрыта в 1931 г., в советское время отреставрирована
- Церковь Георгия Победоносца в Старых Лучниках, 1694 (Белый город) — закрыта в 1929 г., в 1931 г. снесены купол и колокольня-звонница (воссозданы)
- Церковь Димитрия Солунского в Горихвостовском доме призрения (домовая) (Белый город)
- Церковь Екатерины Мученицы при Воспитательном доме (Белый город) — занимала 4 и 5 этаж, имела купола над зданием (разрушены)
- Церковь Знамения на Шереметевском дворе, 1680-е (Белый город) — приспособлена под филиал Палеонтологического музея, внутреннее убранство уничтожено
- Церковь Космы и Дамиана на Маросейке, 1791 (Белый город) — закрыта в 1920-е гг.
- Церковь Космы и Дамиана Ассийских в Шубине (Белый город) — закрыта в 1929 г., купола и завершение колокольни разрушены
- Церковь Николая Чудотворца в Звонарях (Белый город) — закрыта в 1933 г.
- Церковь Николая Чудотворца в Клённиках (Белый город) — закрыта в 1932 г.
- Церковь Николая Чудотворца в Подкопаях (Белый город) — закрыта в 1929 г.
- Церковь Николая Чудотворца в Старом Ваганькове (Белый город) — закрыта в 1929 г.
- Храм мученицы Татианы при МГУ, 1836 (домовая) (Белый город)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы на Стрелке (на Кулишках) (Белый город) — закрыта в 1935 г.
- Церковь Саввы Сторожевого на подворье Саввино-Сторожевого монастыре (домовая) (Белый город)
- Церковь Сергия Радонежского в Крапивниках (на Трубе), 1678 (Белый город) — закрыта в 1930-е гг., завершение колокольни и купол разрушены
- Церковь Софии Премудрости Божией на Софийке (Белый город) — закрыта в 1938 г.
- Церковь Трёх Святителей на Кулишках, 1674 (Белый город) — закрыта в 1927 г., купола и колокольня разрушены (воссозданы при реставрации 1970-х гг.)
- Церковь Троицы Живоначальной в Хохлах, 1696 (Белый город) — закрыта в 1929 г.
- Церковь Троицы Живоначальной на Грязех (Белый город) — закрыта в 1930-е гг., перестроена в трёхэтажное здание, своды, купол и колокольня разрушены. В 2009 г. начата реставрация
- Успенская церковь на Успенском Вражке, 1860 (Белый город)
- Церковь Спаса Нерукотворного в Зачатьевском монастыре, 1696 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Сошествия Святого Духа в Зачатьевском монастыре, 1850 (Земляной город) — барабан и купол снесены
- Церковь Александра Невского при больнице им. Имп. Александра III (отдельностоящая), 1886 (Земляной город)
- Церковь Александра Невского при приюте для неизлечимо больных и калек им. Александра II (отдельностоящая) (Земляной город)
- Церковь Александра Невского при Комиссаровском техническом училище (отдельностоящая), 1871 (Земляной город)
- Церковь Александра Невского при Ново-Екатерининской больнице (отдельностоящая), 1872 (Земляной город)
- Церковь Афанасия и Кирилла (Воскресения Словущего), патриархов Александрийских, на Сивцевом Вражке (Земляной город)
- Церковь Введения Пресвятой Богородицы в Барашах, 1688—1701 (Земляной город)
- Церковь Владимира равноапостольного при Епархиальном доме (1902) (Земляной город) — закрыта в 1922 г., капитально перестроена (разрушения воссозданы в 2009 г.)
- Церковь Власия, епископа Севастийского, в Старой Конюшенной слободе, 1644 (Земляной город)
- Церковь Вознесения Господня у Никитских ворот, 1798—1848 (Земляной город) — закрыта в 1937 г., колокольня разрушена (воссоздана)
- Церковь Воскресения Словущего в Барашах, 1732—1773 (Земляной город) — закрыта в 1929 г., завершения и колокольня разрушены
- Церковь Иакова Зеведеева Апостола (Иконы Божией Матери Казанская) в Казенной слободе, 1676 (Земляной город)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при Троицкой больнице (отдельностоящая), 1877 (Земляной город)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при Яузской больнице (отдельностоящая), 1899 (Земляной город)
- Церковь Иконы Божией Матери Знамение за Петровскими воротами, 1681 (Земляной город)
- Церковь Илии Пророка на Воронцовом поле (старая), 1654 (Земляной город) — приспособлена под фондохранилище Музея искусств народов Востока, колокольня разрушена
- Церковь Иоанна Богослова в Бронной слободе, 1665 (Земляной город) — закрыта в 1933 г., приспособлен для нужд театра, приведен в аварийное состояние (отреставрирован в 1990-е гг.)
- Князь-Владимирская церковь (сейчас Тихоновская) при Епархиальном доме (домовая) (Земляной город)
- Церковь Марии Магдалины при Императорском коммерческом училище (домовая) (Земляной город)
- Церковь Никиты Великомученика за Яузой (на Вшвивой горке), XVI в. (Земляной город) — закрыта в 1936 г., в 1958—1960 гг. отреставрирована
- Церковь Николая Чудотворца Дербентского, 1715 (Земляной город) — закрыта в 1929 г., сильно перестроена
- Церковь Николая Чудотворца при Императорском лицее в память цесаревича Николая (домовая) (Земляной город)
- Церковь Николая Чудотворца при Рукавишниковском приюте (отдельностоящая), 1879 (Земляной город)
- Церковь Николая Чудотворца на Болвановке у Таганских ворот, 1697—1712 (Земляной город) — закрыта в 1929 гг., главы и завершение колокольни снесены (воссозданы в 1950-х гг.)
- Церковь Николая Чудотворца в Котельниках, 1824 (Земляной город)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Остоженской старообрядческой общины, 1910 (Земляной город)
- Церковь Преображения Господня на Песках (на Арбате), 1711 (Земляной город)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках, 1652 (Земляной город)
- Церковь Сергия Радонежского при родильном доме им. С. В. Лепехина (отдельностоящая), 1890 (Земляной город) — закрыта в 1905 г., при советской власти разрушены купола
- Церковь Симеона Столпника за Яузой, 1813 (Земляной город) — закрыта в 1929 г., колокольня снесена
- Церковь Симеона Столпника (Введенская) на Поварской, 1679 (Земляной город) — закрыта в 1940 г., в 1960-е гг. отреставрирована
- Церковь Спаса Нерукотворного Образа при Барыковской богадельне (домовая) (Земляной город)
- Церковь Татианы Мученицы при доме княгини Юсуповой (домовая) (Земляной город)
- Церковь Троицы Живоначальной в Листах, 1661 (Земляной город) — закрыта в 1931 г., перестроена, колокольня снесена (разрушения воссозданы в 1990-е гг.)
- Церковь Троицы Живоначальной в Серебряниках, 1781 (Земляной город)
- Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи (при храме Троицы в Серебряниках), 1768 (Земляной город)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках, 1695 (Земляной город)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Путинках, на Малой Дмитровке, 1676 (Земляной город) — закрыта в 1930 г., купола и завершения колокольни снесены (воссозданы)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Могильцах, 1806 (Земляной город)
- Церковь Феодора Студита (Смоленская) у Никитских ворот, 1627 (Земляной город) — закрыта в 1929 г., купола и колокольня снесены (воссозданы в 1984—1994 гг.)
- Церковь Филиппа, митрополита Московского, при доме графини Соллогуб (отдельностоящая), 1859 (Земляной город)
- Церковь Флора и Лавра при Ермаковском техническом училище (домовая) (Земляной город)
- Покровский собор в Марфо-Мариинской обители (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Жен Мироносиц Марфы и Марии в Марфо-Мариинской обители (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Воскресения Христова в Кадашах (1695) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Георгия Победоносца в Яндове, 1653 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Григория Неокесарийского на Большой Полянке (в Дербицах), 1669 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Екатерины Великомученицы на Всполье, 1767 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1931 г., главы и колокольня снесены
- Церковь Спаса Нерукотворного Образа (теплая при Екатерининской) (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1931 г., глава снесена, продолжает использоваться в производственных целях
- Церковь Елены Царицы при приюте Пятницкого попечительства о бедных (домовая) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Иконы Божией Матери Взыскание Погибших в Средних Садовниках (на Софийской набережной), 1868 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Иконы Божией Матери Иверская в Иверской общине сестер милосердия (отдельностоящая), 1901 (Земляной город: Замоскворечье) — приспособлена под здание Детской городской больницы № 20
- Церковь Иконы Божией Матери Иверская (Георгия Победоносца) на Всполье, 1802 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1930 г., колокольня и купол разрушены (воссозданы)
- Церковь Иконы Божией Матери Скоропослушница при подворье Афонского Русского Свято-Пантелеимонова монастыря (домовая) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Климента, папы Римского (Преображения Господня) на Пятницкой, 1770 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Марона Пустынника на Бабьем городке (в Старых Панех), 1731 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1930 г., обезглавлена
- Церковь Михаила Архангела в Овчинниках, XVII в. (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Михаила и Феодора Черниговских, 1675 (Земляной город: Замоскворечье) — в 1924 г. закрыта и передана баптистам, в 1940-е гг. снесены купола (воссозданы в 1980-х гг.)
- Церковь Николая Чудотворца при доме бесплатных квартир им. братьев Бахрушиных 1903 (Земляной город: Замоскворечье) — занимала верхние этажы, над домом возвышались колокольня (снесена) и купол (сохранился)
- Церковь Николая Чудотворца (Рождественская) в Голутвине, 1692 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1933 г., главы и колокольня снесены (воссозданы в 1980-х гг.)
- Церковь Николая Чудотворца (Преображенская) в Заяицком, 1759 (Земляной город: Замоскворечье) — купол и колокольня разрушены (воссозданы)
- Церковь Николая Чудотворца в Пыжах, 1672 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Николая Чудотворца в Толмачах, 1697 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1929 г., главы и колокольня разобраны (воссозданы)
- Церковь Николая Чудотворца на Берсеневке, 1656 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1930 г., колокольня снесена
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Замоскворецкой старообрядческой общины, 1910 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Преображения Господня при богадельне слепых женщин им. Н. А. Долгорукова (домовая) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Спаса Преображения на Болвановке, 1755 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1930-е гг., трапезная и колокольня взорваны в 1954 г.
- Церковь Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках (на Софийской набережной), 1682 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1929 г., переоборудована под жилье, купола снесены (восстанавливаются)
- Церковь Троицы Живоначальной в Вишняках, 1826 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи под Бором, 1658 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы, что в Казачьей слободе, 1697 (Земляной город: Замоскворечье) — закрыта в 1920-е гг., завершения сломаны (воссозданы)
- Алексеевская церковь в Алексеевском (Новом) монастыре (в черте Камер-Коллежских валов)
- Всехсвятская церковь в Алексеевском (Новом) монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Михаила Архангела в Андрониковом монастыре, 1690 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Спасский собор в Андрониковом монастыре, 1427 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца во Всехсвятском единоверческом монастыре (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Александра Свирского в Донском монастыре, 1798 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Собор Донской Богоматери (новый) в Донском монастыре, 1698 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Собор Донской Богоматери (старый) в Донском монастыре, 1593 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Захарии и Елисаветы в Донском монастыре, 1753 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иоанна Златоуста в Донском монастыре, 1891 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иоанна Лествичника в Донском монастыре, 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Михаила Архангела в Донском монастыре, 1809 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Тихвинской Богоматери в Донском монастыре, 1714 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Серафима Саровского и Анны Кашинской в Донском монастыре, 1914 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воздвижения в Никольском единоверческом монастыре, 1811 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Успенской Пресвятой Богородицы в Никольском единоверческом монастыре, 1790, 1857 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Смоленский собор в Новодевичьем монастыре, 1525 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Амвросия, епископа Медиоланского в Новодевичьем монастыре, 16 в. (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Варлаама и Иоасафа в колокольне Новодевичьем монастыре, 1690 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Преображения Господня в Новодевичьем монастыре, 1688 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Преображенский собор в Новоспасском монастыре, 1647 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Знаменская церковь в Новоспасском монастыре, 1795 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца в Новоспасском монастыре, 1652 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Новоспасском монастыре, 1675 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Сергия Радонежского в Новоспасском монастыре, 1787 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Собор Воскресения Словущего в Покровском монастыре, 1798 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Покровском монастыре, 1810 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Спасский собор в Скорбященском монастыре, 1894 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Тихвинской Богоматери (трапезная) в Симоновом монастыре, 1682 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Константинопольского при приюте Василие-кесарийского приходского попечительства о бедных, (домовая, выделена) 1892 (в черте Камер-Коллежских Валов) — перестроена
- Церковь Александра Невского при подворье Спасо-Преображенского Валаамского монастыря (домовая), 1901 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Александра Невского при Покровской мещанской богадельне (домовая), 1850-е (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Анны праведной Успения при Басманной больнице для чернорабочих (домовая, выделена), 1837 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы при Штабе ВДВ (отдельностоящая), 1906 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Варвары Великомученицы при Варваринском сиротском доме Лобковых (домовая), 1850-е (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Введения у Салтыкова Моста (единоверческая), 1829 (в черте Камер-Коллежских валов)- закрыта в 1931 г., в 1960-е приспособлена под вытрезвитель.
- Церковь Воздвижения Креста Господня на (Пометном) Чистом Вражке, 1708 (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1931 г., главы и колокольня снесены (воссозданы)
- Церковь Вознесения за Серпуховскими воротами, 1762 (в черте Камер-Коллежских валов)- закрыта в 1929 г., колокольня разрушена (воссоздана)
- Церковь Вознесения на Гороховом поле (1793) (в черте Камер-Коллежских Валов) — закрыта в 1933 г., приспособлена под выставочный зал Театра Горького
- Церковь Воскресения Словущего при Александровской общине сестер милосердия (отдельностоящая), 1903 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воскресения Словущего при богадельне им. С. А. и А. П. Тарасовых (отдельностоящая), 1912 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воскресения Словущего при приюте для выздоравливающих и детей при Старо-Екатерининской больнице (домовая, выделена), 1894 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воскресения Словущего на Крутицком подворье (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воскресения Христова и Покрова Пресвятой Богородицы 2-й Московской общины старообрядцев Поморского согласия, 1908 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воскресения Словущего в Даниловской слободе, 1837 (в границах МКАД) — закрыта в 1933 г., приспособлена под фабрику зонтиков
- Церковь (часовня) Воскресения Христова при Странноприимном доме графов Шереметевы (отдельностоящая), 1882 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Гео́ргия Победоно́сца в Грузи́нах, 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)- приспособлена под вечерний электромеханический техникум имени Красина, колокольня разрушена
- Церковь Герасима Иорданского при доме призрения им. Г. И. и П. Д. Хлудовых (домовая с куполом), 1888 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Григория Богослова при 8-й мужской гимназии им. Г. Шелапутина (домовая), 1901 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Григория, епископа Неокесарийского при больнице им. Имп. Павла I (отдельностоящая), 1890 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Девяти мучеников Кизических, 1735, 1844 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Димитрия Прилуцкого на Девичьем поле (1880—1903) (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Димитрия Солунского на Благуше (1911) (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1932 г., перестроена в завод вторичных драгметаллов, колокольня разрушена
- Церковь Димитрия Царевича при Голицынской больнице (домовая, с куполами), 1801 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Екатерины Великомученицы в доме И. И. Карасева (старообрядческая, отдельностоящая), 1910 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Взыскание Погибших при женском коммерческом училище (отдельностоящая), 1905 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при Алексеевской психиатрической больнице на Канатчиковой даче (отдельностоящая), 1890-е (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при благотворительных учреждениях им. братьев Ляпиных (отдельностоящая), 1885 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при Старо-Екатерининской больнице (отдельностоящая), 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Знамение при 2-й Градской больнице (домовая с куполом), 1890 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Иерусалимская на Бойнях (за Покровской заставой), 1912 (в черте Камер-Коллежских валов)- купола снесены, использовалась в хозяйственных целях
- Церковь Иконы Божией Матери Козельщанская при больнице для неизлечимых им. И. и А. Медведниковых (отдельностоящая), 1904 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Одигитрия при городском убежище в память священного Коронования (1910) (в черте Камер-Коллежских Валов) — закрыта в 1923 г., главы и шатер колокольни сломаны
- Церковь Иконы Божией Матери Тихвинская в Сущёве (1696, 1820) (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1932 г., обезглавлена и перестроена под учебно-экспериментальный завод и чугунолитейный цех
- Церковь Иконы Божией Матери Тихвинская при богадельне им. И. и А. Медведниковых (отдельностоящая), 1904 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Утоли Моя Печали при Александро-Мариинском детском приюте в Марфино (домовая), 1885 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Утоли Моя Печали при Александровской общине сестер милосердия (домовая), 1875 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Утоли Моя Печали при Сокольнической больнице (отдельностоящая), 1903 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Целительница при Старо-Екатерининской больнице (отдельностоящая), 1881 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иоанна Рыльского при Алексеевской психиатрической больнице на Канатчиковой даче (отдельностоящая), 1900 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Иосифа Обручника при богадельне им. И. Н. Геер (отдельностоящая), 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Ирины Великомученицы в Покровском, 1794 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Константина и Елены при Константиновском межевом институте (домовая, выделена), 1873 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Космы и Дамиана Ассийских при Солдатенковской больнице (отдельностоящая), 1911 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Лазаря Праведного при 2-й Градской больнице (домовая), 1892
- Церковь Марии Магдалины при 1-й Градской больнице (домовая, выделена), 1833 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Марии Магдалины при приюте Общества призрения, воспитания и обучения слепых детей (домовая, выделена), 1912 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Мартина Исповедника, что в Алексеевской Новой слободе, 1806
- Церковь Митрофана Воронежского в Петровском парке (при детских приютах, отдельностоящая), 1895 (в черте Камер-Коллежских валов) — использовалась под заводское училище, затем спортивную школу
- Церковь Михаила Архангела при Голицынской больнице (отдельностоящая), 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Михаила Архангела при Солодовниковской богадельне на Щипке (домовая), 1865 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Михаила Архангела, что на Девичьем поле (1897) (в черте Камер-Коллежских валов)- закрыта в 1931 г., сломаны шатры храма и колокольни. В 1970-е гг. была осуществлена попытка снести храм (полностью разрушена западная стена и приделы). Восстановлена в 1990-е.
- Церковь Михаила Малеина при Романовской больнице во Владычне-Покровской общине сестер милосердия (домовая, выделена), 1913 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Никиты Великомученика на Старой Басманной, 1751 (в черте Камер-Коллежских валов)- использовалась как учебный зал Лесотехнического института, как склад министерства культуры СССР и общежитие
- Церковь Николая Чудотворца в богадельне им. Боевых (отдельностоящая), 1894 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца в Новой слободе (1672, 1904) (в черте Камер-Коллежских валов) — купол снят, храм оброс различными пристройками, в том числе большим жилым домом 1950-х гг. вплотную к древнейшей части храма
- Церковь Николая Чудотворца в Покровском, 1766 (в черте Камер-Коллежских Валов) — закрыта в 1931 г., переоборудована в хлебозавод, надстроена, колокольня разрушена (воссоздана в 1990-е гг.)
- Церковь Николая Чудотворца в Новом Ваганькове (на Трёх Горах), 1860, 1902 (в черте Камер-Коллежских Валов) — закрыта в 1929 г., перестроена. Колокольня и купол разрушены (воссозданы)
- Церковь Николая Чудотворца на Даниловском кладбище, 1901 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца Никольско-Рогожской старообрядческой общины, 1912 (в черте Камер-Коллежских валов)- перестроена под клуб, пятиглавие и колокольня разрушены
- Церковь Николая Чудотворца при Московском институте инженеров путей сообщения им. Имп. Николая II (домовая), 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца при Петро-Александровском дворянском пансионе-приюте (домовая), 1902 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца при учреждениях Вспомогательного общества купеческих приказчиков (отдельностоящая), 1900 (в черте Камер-Коллежских валов) — сильно перестроена
- Собор Николая Чудотворца Свято-Никольской старообрядческой общины, 1911 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Николая Чудотворца на Студенце, 1702 (в черте Камер-Коллежских валов) — перестроена в общежитие, колокольня разрушена
- Церковь Николая Чудотворца на Щепах, 1686, 1813 (в черте Камер-Коллежских Валов) — закрыта в 1934 г., перестроена в производственный цех, купола снесены (воссозданы)
- Церковь Николая Чудотворца на Бутырском валу у Тверской заставы, старообрядческая (1916) (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Павла Апостола при больнице им. Имп. Павла I (домовая, выделена), 1807 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Павла Латрийского при Арнольдо-Третьяковском училище и приюте для глухонемых (домовая), 1906 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Петра и Павла при 3-м гренадерском Перновском полку в Хамовнических казармах (домовая, выделена), 1863 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Петра и Павла при Мариинской больнице (домовая, выделена), 1806
- Церковь Петра и Павла при Московском военном госпитале (домовая, выделена), 1727 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Рубцове, 1627 (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1934 г. Колокольня перестроена, высокохудожественная ограда разрушена.
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Красном селе — закрыта в 1934 г., перестроена в администритвно-конторское здание, колокольня и купола разрушен (воссозданы)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Каринкинской старообрядческой общины, 1902 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Покровско-Успенской старообрядческой общины, 1911 (в черте Камер-Коллежских валов)- приспособлена под спортзал
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы при Бутырской тюрьме (домовая), 1782 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы при Доме призрения бедных им. Т. Г. Гурьевой (домовая с куполом), 1896 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Рождества Иоанна Предтечи в Сокольниках, 1915—1917 (в черте Камер-Коллежских Валов) — домовая отдельностоящая, закрыта в 1923 г., в храме размещен заводской цех, главы снесены (восстанавливаются)
- Собор Рождества Христова на Рогожском кладбище, 1804 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Бутырской слободе (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1935 г., разрушен шатр и звонница колокольни, купола снесены. В 1970 г. между колокольней и храмом встроен огромный производственный цех
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Старом Симонове (1509) (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1928 г., колокольня снесена (воссоздана)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы при богадельне Ремесленного общества (домовая, выделена), 1847
- Церковь Святителей Московских при подворье Троице-Сергиевой лавры (отдельностоящая) — купола и колокольня разрушены
- Церковь Сергия Радонежского (Троицкая) в Рогожской слободе, 1796—1818 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Сергия и Германа Валаамских при подворье Спасо-Преображенского Валаамского монастыря (домовая с куполом), 1901
- Церковь Сергия Радонежского при приюте им. митр. Сергия (домовая), 1901
- Церковь Симеона, епископа Персидского, на Пятницком кладбище, 1916 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Сорока мучеников Севастийских у Новоспасского монастыря (1645, 1838) (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1932 г., колокольня частично разобрана
- Церковь Сошествия Святого Духа на Лазаревском кладбище, 1787 — закрыт в 1932 г.
- Церковь Спаса Всемилостевого, 1894 (в черте Камер-Коллежских валов) — колокольня и купола храма разрушены
- Церковь Стефана Архидиакона при дворянской богадельне им. С. Д. Нечаева-Мальцева (домовая), 1906
- Церковь Татианы Мученицы и Софии Мученицы при Филатовской детской больнице (отдельностоящая), 1842
- Церковь Тихвинской Богоматери, старообраческая, 1911 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Тихона Задонского в Сокольниках, 1876 (в черте Камер-Коллежских валов) — в 1934 г. закрыта, в 1995 г. разобрана за ветхостью и восстановлена к 2004 г.
- Церковь Трифона в Напрудном, 1570-е (в черте Камер-Коллежских валов) — в ходе реставрации 1940-х церковь была освобождена от колокольни и пристроек XVIII-ХІХ вв. При этом была разрушена вторая, отдельностоящая колокольня 1911 г.
- Церковь Троицы в Кожевниках (1689) (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1930-е гг., завершения сломаны (воссозданы в 1980-х гг.)
- Церковь Троицы Живоначальной в Останкино, 1692
- Церковь Троицы на Шаболовке (1895) (в черте Камер-Коллежских валов) — закрыта в 1930 г., колокольня и шатер снесены (воссозданы)
- Церковь Троицы Живоначальной при 2-м гренадерском Ростовском полку в Спасских казармах (отдельностоящая), 1870
- Церковь Троицы Живоначальной при детском приюте им. братьев Бахрушиных в Сокольниках, кон. 19 в.
- Церковь Троицы Живоначальной(в черте Камер-Коллежских валов) — домовая при детской городской клинической больнице Святого Владимира (отдельностоящая), закрыта в 1924 г.
- Церковь Троицы Живоначальной при Черкасской богадельне (отдельностоящая), 1858 (в черте Камер-Коллежских валов) закрыта в 1921 г., главы снесены.
- Церковь Троицы Живоначальной при Елизаветинском женском институте (домовая с куполом), сер. XIX в. (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при Набилковской богадельне (домовая с куполом), 1835 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при приюте Общества попечения о бедных и бесприютных детях г. Москвы и её окрестностей (домовая), 1896 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при Странноприимном доме графов Шереметевых (домовая с куполом), 1810 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Троицы Живоначальной у Салтыкова моста, 1819 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Троицы Живоначальной в Троицкой слободе, 1706 (в черте Камер-Коллежских валов)- закрыта в 1924 г. Использовалась как административное здание, затем под размещение симфонического оркестра
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Крутицком подворье, 1689 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Воскресения Христова (ныне Успенская) на Рогожском кладбище (старообрядческая), 1913 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Собор Успения Пресвятой Богородицы на Апухтинке, 1908 (старообрядческая) (в черте Камер-Коллежских валов)- перестроена
- Церковь Феодора, Давида и Константина Ярославских при богадельне им. Д. А. Морозова (домовая), 1891 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Филарета Милостивого при Ермаковской богадельне за Трехгорной заставой (отдельностоящая), 1889 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Филиппа, митрополита Московского, что в Мещанской слободе, 1788 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Флора и Лавра на Зацепе, 1739 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Четырех Святителей Московских при Московском епархиальном свечном заводе (домовая), 1899 (в черте Камер-Коллежских валов)
- Церковь Андрея Стратилата в Андреевском монастыре, 1675 (в границах МКАД) — закрыта в 1923 г.
- Собор Воскресения Словущего в Андреевском монастыре, 1689 (в границах МКАД) — закрыт в 1920-е гг.
- Церковь Иоанна Богослова (ранее Михаила-Архангела в колокольне Андреевского монастыря, 1748 (в границах МКАД) — закрыта в 1940 г.
- Иверский собор в Николо-Перервинском монастыре, 1908 (в границах МКАД) — закрыт в 1940—1941 гг., использовалась как производственный цех
- Николаевский собор в Николо-Перервинском монастыре, 1696 (в границах МКАД) — закрыт в 1940—1941 гг.
- Толгская церковь в Николо-Перервинском монастыре, 1735 (в границах МКАД) — закрыта в 1924 г.
- Церковь Алексия, митрополита Московского в Рогожской слободе (1751) (в границах МКАД) — закрыта в 1930-е гг., обезглавлена
- Церковь Андрея Первозванного на Ваганьковском кладбище (1916) (в границах МКАД) — закрыта в 1918 г., приспособлена под общежитие, мастерские, склады, магазин
- Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке, 1847 (в границах МКАД) — закрыта в 1930-е гг., в 1950-60 сильно перестроена под склад, купол снят (воссоздан)
- Церковь Бориса и Глеба в Дегунине, 1866 (в границах МКАД) — закрыта в 1941 г., переоборудована в амбулаторию, затем в производственный цех. Колокольня и купола снесены (воссозданы)
- Церковь Бориса и Глеба в Зюзино, 1704 (в границах МКАД) — закрыта в 1930-е гг., использовалась как овощной склад
- Церковь Василия Исповедника у Рогожской заставы (в Новой деревне), 1897 (в границах МКАД) — купол и колокольня снесены
- Церковь Веры, Надежды, Любови и Софии на Миусском кладбище, 1823 (в границах МКАД) — закрыта в 1934 г.
- Церковь Воскресения Словущего на Семеновском кладбище, 1855 (в границах МКАД) — закрыта в 1920-е гг., наружная отделка сбита, колокольня и купол разобраны (воссозданы)
- Церковь Вознесения Господня в Коломенском, 1532 (в границах МКАД)
- Церковь Георгия Победоносца в Коломенском, XVI в. (в границах МКАД)
- Церковь Димитрия, митрополита Ростовского, в Очаково, 1759 (в границах МКАД)
- Церковь Зосимы и Савватия в Гольянове, 1842 (в границах МКАД)
- Церковь Знамения в усадьбе Голицыных-Солдатенковых в Кунцево (1744, 1913) (в границах МКАД) — закрыта в 1932 г., колокольня разрушена
- Церковь Иконы Божией Матери Знамение в с. Знаменское-Черёмушки (в границах МКАД)
- Церковь Иконы Божией Матери Знамение в Перово (1705, 1906) (в границах МКАД)
- Церковь иконы Божией Матери «Знамение» в Ховрине, 1870 (в границах МКАД)
- Церковь иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно, 1722 (в границах МКАД)
- Церковь Иконы Божией Матери Казанская в Узком, 1698 (в границах МКАД)
- Церковь Иконы Божией Матери Отрада на Ходынском поле, 1909 (в границах МКАД) — закрыта в 1924 г., главы и звонница снесены (воссозданы)
- Храм иконы Божией Матери «Скоропослушница» на Ходынском поле при лагерном отделении Московского военного госпиталя (отдельностоящая), 1902 (в границах МКАД) — закрыта в 1920-е гг., глава и звонница снесены (воссозданы)
- Церковь Космы и Дамиана в Космодемьянском (в границах МКАД)
- Церковь Михаила Архангела в Тропарёво, 1693 (в границах МКАД) — закрыта в 1939 г.
- Церковь Михаила Архангела при Кутузовской избе (1912) (в границах МКАД) — закрыта в 1920-е гг, купол и верхний ярус колокольни снесены
- Церковь Николая Чудотворца в Троекурово (1706) (в границах МКАД) — закрыта в 1931 г.
- Церковь Николая Чудотворца в Сабурово, 1695, 1865 (в границах МКАД) — закрыта в 1940 г., завершение храма и колокольни снесены (воссозданы)
- Церковь Петра и Павла в Ясенево, 1753 (в границах МКАД)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Братцево, 1657 (в границах МКАД) — закрыта в 1934 г., колокольня и главы разрушены
- Храм Покрова Богородицы в Измайлове, 1679 (в границах МКАД) — с середины ХІХ в. домовая при богадельне, закрыта в 1918 г.
- Церковь Покрова Богородицы в Покровском (на Городне), 1722 (в границах МКАД)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Покровском-Стрешневе, 1750-е (в границах МКАД)
- Церковь Покрова в Филях (1694) (в границах МКАД)- закрыта в 1941 г., купол и верхний восьмерик снят (восстановлен)
- Церковь Преображения Господня в Спас-Тушино, 1886 (в границах МКАД) — закрыт в 1930-е гг., купол и колокольня взорваны в 1957 г. (воссозданы)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне (новая), 1870-е (в границах МКАД)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском, 1877 (в границах МКАД)
- Церковь Сергия Радонежского в Бибирево (в границах МКАД)
- Церковь Сергия Радонежского в Бусинове, 1857 (в границах МКАД) — закрыт в 1940 г., перестроен под производственный цех, верхний ярус колокольни разрушен
- Церковь Спаса Всемилостивого в Кускове, 1739 (в границах МКАД)
- Церковь Спаса Нерукотворного Образа в Гиреево, 1718 (в границах МКАД)
- Церковь Спаса Нерукотворного Образа на Сетуни, 1676 (в границах МКАД) — закрыта в 1941 г.
- Церковь Троицы в Борисове (в границах МКАД)
- Церковь Троицы Живоначальной в Воронцово (1807) (в границах МКАД) — храм закрыт в 1928 г., колокольня разрушена, к 1980-м гг. руинирован, в 1990-е гг. отреставрирован
- Церковь Троицы в Карачарово, 1776 (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Коньково, 1694 (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Свиблово, 1708 (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Троицком-Голенищеве, 1645 (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Троицком-Лыково, 1703 (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Хорошёве, 1598 (в границах МКАД)
- Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове, 1529 (в границах МКАД)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Троицком-Лыково (каменная) (в границах МКАД)
- Церковь Чуда Михаила Архангела в Хонех в Кусково, 1762 (в границах МКАД)
- Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы в Федосьино (Ново-Переделкино), 1854 (за пределами МКАД)
- Церковь Димитрия Солунского в Восточном (Щитниково) (за пределами МКАД) — перестроена в дом культуры, в 1995—1996 гг. воссоздана
- Церковь Иконы Божией Матери Знамение в Захарьино, 1672 (за пределами МКАД)
- Церковь Николая Чудотворца во Ржавках (Никольском), 1828 (за пределами МКАД)
- Церковь Параскевы Пятницы в Качалове (Северное Бутово), 1694, 1904 (за пределами МКАД)
- Церковь Рождества Христова в Рождествено (1758, 1896) (за пределами МКАД) — закрыта в 1931 г.
- Церковь Рождества Христова в Черкизове, 1789 (за пределами МКАД) — закрыта в 1940 г., использовалась под мельницу, затем под мебельный магазин
- Церковь Рождества Христова в Чернево (Южное Бутово), 1722 (за пределами МКАД) — закрыта в 1930-е гг., к 1970-м гг. исчезли кровля и купола. Возвращен Церкви в 1989 г., службы возобновлены в 1994 г.
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Архангельском-Тюриково (за пределами МКАД)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Косино, 1823 (за пределами МКАД)
- Церковь Николая Чудотворца в Косино (каменная), 1826 (за пределами МКАД)
Уничтоженные
- Собор Алексия Митрополита в Чудовом монастыре, 1483 (Кремль)
- Церковь Андрея Первозванного в Чудовом монастыре, 1680 (Кремль)
- Церковь Иоасафа Белгородского в Чудовом монастыре, 1911 (Кремль)
- Церковь святителя Ермогена в Чудовом монастыре, 1913 (Кремль)
- Церковь Святых Петра и Павла в колокольне Чудова монастыря, 1779 (Кремль)
- Собор Чуда Архистратига Михаила в Чудовом монастыре, 1503 (Кремль)
- Собор Вознесения Господня в Вознесенском монастыре, 1588 (Кремль)
- Церковь Екатерины Мученицы в Вознесенском монастыре, 1817 (Кремль)
- Церковь Михаила Малеина с колокольней в Вознесенском монастыре, 1634 (Кремль)
- Церковь Благовещения на Житном дворе, 1731 (Кремль)
- Церковь Константина и Елены на Подоле, 1692 (Кремль)
- Церковь Петра и Павла в Малом Николаевском дворце (домовая), 1776 (Кремль)
- Собор Спаса на Бору (Преображенский), 1300 (Кремль)
- Владимирская церковь у Владимирских (Никольских) ворот, 1694 (Китай-город)
- Церковь Ипатия Гангрского, 1652 (Китай-город)
- Собор Казанской Божией Матери, 1636, 1805 (Китай-город) — разрушен в 1936 г., воссоздан в 1990—1993 гг. (при этом колокольня 1805 г. была заменена на шатровую в стиле XVII в., к храму были пристроены неисторические галереи)
- Церковь Николая Чудотворца «Большой Крест», 1680 (Китай-город)
- Церковь Николая Чудотворца «Мокрого», 1697 (Китай-город)
- Церковь Николая Чудотворца «Москворецкого», 1832 (Китай-город)
- Собор Николая Чудотворца в Никольском Греческом монастыре (Китай-город) - разрушен в 1935 г.
- Церковь Спаса Нерукотворенного Образа в Богоявленском монастыре (Китай-город)
- Церковь Троицы на Полях, 1639 (Китай-город)
- Церковь Вознесения Господня в Варсонофьевском монастыре (Белый город)
- Церковь Георгия Победоносца (Мученика) на Большой Дмитровке (в бывшем Георгиевском монастыре) (Белый город)
- Церковь Девяти Мучеников в доме кн. Мещерского (домовая) (Белый город)
- Казанская церковь на Большой Дмитровке (в бывшем Георгиевском монастыре) (Белый город)
- Церковь Благовещения в Златоустовском монастыре (Белый город)
- Церковь Захарии и Елизаветы в Златоустовском монастыре (Белый город)
- Собор Иоанна Златоуста в Златоустовском монастыре (Белый город)
- Церковь Троицы в Златоустовском монастыре (Белый город)
- Церковь Воздвижения Креста Господня в бывшем Крестовоздвиженском монастыре (Белый город)
- Церковь Воскресения Словущего в Никитском монастыре (Белый город)
- Церковь Димитрия Солунского в Никитском монастыре (Белый город)
- Собор Никиты Мученика в Никитском монастыре (Белый город)
- Церковь Марии Египетской в Сретенском монастыре (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца в Сретенском монастыре (1688) с придельной церковью Сретения на Поле (1482) (Белый город)
- Александро-Сергиевская церковь в Доме генерал-губернатора (домовая) (Белый город)
- Александринская церковь в Александровском военном училище (домовая) (Белый город)
- Церковь Алексия Митрополита на Глинищах, 1690 (Белый город)
- Церковь Бориса и Глеба у Арбатских ворот, 1768 (Белый город)
- Церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы на Большой Лубянке (в Псковичах), 1518 (Белый город)
- Церковь Георгия Мученика на Красной горке, 1657 (Белый город)
- Церковь Гребневской Божией Матери на Лубянской площади, нач. XVI в. (Белый город)
- Церковь Григория Богослова в Богословском переулке (Белый город)
- Церковь Димитрия Солунского у Тверских ворот (Белый город)
- Церковь Евпла Диакона на Мясницкой, 1761 (Белый город)
- Церковь Знамения Божией Матери на Знаменке, сер. XVII в. (Белый город)
- Церковь Ирины Мученицы, при Архиве МИДа (отдельностоящая) (Белый город)
- Церковь Казанской Божией Матери (при Храме Николая Чудотворца в Хлынове) (Белый город)
- Церковь Кира и Иоанна на Солянке, 1768 (Белый город)
- Крестовоздвиженская церковь (Армяно-Григорианская) (Белый город)
- Церковь Марии Магдалины при Императорском театральном училище (домовая) (Белый город)
- Церковь Марии Магдалины при Николаевском сиротском женском училище (домовая) (Белый город)
- Церковь Михаила Архангела при Виленском военном госпитале (домовая), 1916 (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца Стрелецкого у Боровицких ворот (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца в Гнездниках (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца в Сапожке, при Манеже (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца на Столпах (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца в Хлынове (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца (при Успенской церкви на Успенском Вражке) (Белый город)
- Церковь Николая Чудотворца при госпитале Московского городского Кредитного общества (домовая), 1915 (Белый город)
- Церковь общежития юных добровольцев в Трубниковском переулке (походная, домовая), 1917 (Белый город)
- Церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду, 1687 (Белый город)
- Церковь Похвалы Богородицы в Башмаках (Белый город)
- Церковь Ржевской Божьей Матери у Пречистенских ворот, 1686 (Белый город)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в доме Московского Художественного общества (домовая) (Белый город)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Столешниках (Белый город)
- Собор Рождества Христова (Храм Христа Спасителя), 1837—1883 (Белый город)
- Церковь Сергия Радонежского на Большой Дмитровке (Белый город)
- Церковь Смоленской Божией Матери на Хитровке, при Орловской лечебнице (отдельностоящая), 1698 (Белый город)
- Церковь Спаса Преображения на Глинищах, 1802 (Белый город)
- Церковь Тихона Амафунского у Арбатских ворот (Белый город)
- Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи на Малой Лубянке, 1643 (Белый город)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке, 1699 (Белый город)
- Церковь Флора и Лавра у Мясницких ворот, 1657 (Белый город)
- Собор Зачатия Святой Анны (Рождества Богородицы) в Зачатьевском монастыре, 1804 (Земляной город: Москворецкая часть) — снесен в 1934 г.
- Собор Страстной Божией Матери в Страстном монастыре, 1646 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Алексея, человека Божия в Страстном монастыре, 1855 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Антония и Феодосия Печерских в Страстном монастыре, 1899 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Александра Невского при Императорской Практической академии коммерческих наук (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Анны Пророчицы при доме призрения им. Мазуриных (домовая, выделена) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы на Тверской, 1680 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы при 4-й мужской гимназии (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Бориса и Глеба на Поварской, 1802 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Воскресения Словущего в Бронниках, 1690 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Воскресения Словущего в доме генерал-губернатора (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Воскресения Словущего на Остоженке, XVII в. (Земляной город)
- Церковь Георгия Победоносца на Малой Никитской (на Всполье), 1788 (Земляной город)
- Церковь Грузинской Божией Матери на Воронцовом поле (Покровская), 1693 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Елизаветы праведной в Елисаветинской женской гимназии (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Ермолая Священномученика на Козьем болоте, 1682 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Иконы Божией Матери Целительница при больнице им. Имп. Александра III (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца в Воробине (на Гостиной горке), 1693 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца в Драчах, 1688 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца в Кошелях, 1692 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца в Мясниках, нач. XVI в. (придельная при церкви Сошествия Святого Духа) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца в Плотниках, 1700 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца на Курьих ножках, 1681 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца на Песках, 1690-е (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Николая Чудотворца «Явленного», XVII в. (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Осии Пророка в Покровских казармах (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Панкратия Священномученика близ Сретенки, сер. XVII в. (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Параскевы Пятницы «Божедомской» (Спасская), 1696 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Пимена Великого в Старых Воротниках, 1682 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы на Грязях (Сошествия Святого Духа у Пречистенских ворот), 1699 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Левшине, 1712 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы при Александро-Мариинском институте (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Пяти Святителей Московских при женской гимназии М. А. Румянцевой (домовая), 1916 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Ржевской Божией Матери на Поварской, сер. XVII в. (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Рождества Христова в Кудрине, 1693 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Рождества Христова в Палашах, 1692 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Серафима Саровского при Серафимовском комитете Красного Креста (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Сергия Радонежского в Пушкарях, 1653—1689 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Сергия Радонежского при приюте великого князя Сергия Александровича (домовая, имела звонницу) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Сергия Радонежского при родильном доме им. С. В. Лепехина (отдельностоящая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Сошествия Святого Духа в Мясниках, нач. XVIII в. (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Спаса Всемилостивого при Московском городском Работном доме (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Спаса Преображения в Пушкарях, 1681 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Спаса Преображения на Песках (у Петровских ворот, в Каретном Ряду), 1657 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Спасителя, исцелившего слепорожденного, при Глазной больнице (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Спиридона Тримифунтского на Козьем болоте, 1639 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Троицы Живоначальной при богадельне им. М. С. Мухановой (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Трёх Святителей в Огородниках (у Красных ворот), XVII в. (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Троицы в Зубове, 1652 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Троицы на Арбате, 1741 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Казенной слободе, 1772 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Кречетниках, 1761 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Старой Конюшенной слободе, 1653 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Остоженке, 1670 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Филарета Милостивого при Филаретовском епархиальном женском училище (домовая) (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Харитона Исповедника в Огородниках, 1652—1703 (Земляной город: Москворецкая часть)
- Церковь Воскресения Христова в Гончарах, 1649 (Земляной город: Заяузье)
- Церковь Космы и Дамиана «Старого» в Старых Кузнецах, кон. XVI в. (Земляной город: Заяузье)
- Церковь Космы и Дамиана Нового (Римских), в Таганской слободе, 1662 (Земляной город: Заяузье) — по предположению С. К. Романюка стены храма встроены в новое здание
- Церковь Спаса Всемилостивого в Чигасах (Спасо-Чигасовская церковь), нач. XVIII в. (Земляной город: Заяузье)
- Церковь Стефана Архидиакона на Вшивой горке, 1701 (Земляной город: Заяузье) — разрушена в 1933 г.
- Церковь «Взыскания Погибших» Божией Матери, при убежище Святой Марии (отдельностоящая), 1896 (Земляной город: Заяузье)
- Церковь Александра Невского при приюте им. Имп. Александра II (домовая) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Андрея Стратилата при Учительском институте (домовая, с куполом) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Введения Пресвятой Богородицы при Мариинском епархиальном женском училище (домовая) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Владимира равноапостольного при ремесленном приюте им. В. А. Долгорукова (домовая) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Воскресения Словущего в Монетчиках, 1750 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Елисаветы праведной при общежитии эвакуированного Турковицкого женского монастыря (домовая), 1915 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Иоакима и Анны на Якиманке, 1686 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Казанской Божией Матери у Калужких ворот (на Житном дворе), XIX в. (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Космы и Дамиана в Кадашах, 1656 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Космы и Дамиана в Нижних Садовниках, 1657 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Никиты Мученика в Старых Толмачах, 1863 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Николая Чудотворца на Пупышах, 1735 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Параскевы Пятницы на Пятницкой, 1744 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Илии Пророка (при Храме Параскевы Пятницы на Пятницкой), 1748 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Петра и Павла на Якиманке, 1713 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Голиках, 1693 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Серафима Саровского при 81-м сводном эвакуационном госпитале (домовая), 1916 (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Спаса Нерукотворного Образа при приюте им. И. А. Лямина (домовая, с куполом) (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Спаса Преображения в Наливках (Спасская), 1730-е гг. (Земляной город: Замоскворечье)
- Церковь Троицы в Больших Лужниках, 1638 (Земляной город: Замоскворечье)
- Александро-Невский собор, 1915 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Евграфа Мученика в Андроньевом монастыре (1874) (в черте Камер-Коллежских Валов) — разобрана в ходе реставрации монастырского ансамбля в 1959—1961 как «поздняя постройка»
- Церковь Рождества Богородицы в Андроньевом монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Симеона Сродника Господня в монастырской колокольне Андроньевого монастыря (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена при сносе колокольни в 1930—1931 гг.
- Церковь Введения Божией Матери в бывшем Новинском монастыре, 1565 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца в башне Новодевичьего монастыря, 1899 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Свирского в Симоновом монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иоанна Патриарха Цареградского в Симоновом монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца в Симоновом монастыре (надвратная), 1623, 1677, 1843 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Святого Духа в Симоновом монастыре, 1700 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Спаса Всемилостивого Происхождения Честных Древ Креста в Симоновом монастыре (надвратная), 1593 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Собор Успения Пресвятой Богородицы в Симоновом монастыре, 1549 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь «Всех Скорбящих Радость» Божией Матери в Скорбященском монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена в 1929 г.
- Церковь Рафаила Архангела в Скорбященском монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена в 1929 г.
- Церковь Тихвинской Божией Матери в Скорбященском монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена в 1929 г.
- Церковь Трёх Святителей в Скорбященском монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена в 1929 г.
- Церковь Адриана и Наталии в Мещанской слободе, 1688 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при 3-м Московском кадетском корпусе (домовая), 1830-е (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при Александровском институте (домовая), 1812 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при Александровском коммерческом училище (домовая), 1802, 1888 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при Александровском убежище для увечных и престарелых воинов (отдельностоящая), 1883 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при Мещанских училищах (домовая с куполом), 1839 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при Усачевско-Черняевском женском училище (домовая), 1869 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александра Невского при училище им. принца П. Г. Ольденбургского (домовая), 1882 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Александры Царицы в Александринском дворце (домовая), 1835 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Алексия, митрополита Московского, при Ольгинском детском приюте, 1911 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Анастасии Узорешительницы в Старом Зыково при Военно-Сергиево-Пантелеймоновском братстве хоругвеносцев (деревянная), 1902 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Андрея Первозванного при 2-й мужской гимназии (домовая), 1867 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Анны праведной Успения при Мариинской больнице, 1858 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Благовещения на Бережках, XVII в. (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Собор Богоявления в Дорогомилово (в черте Камер-Коллежских Валов).
- Церковь Божией Матери «Неопалимая Купина» в Новой Конюшенной слободе (1680) (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена в 1930 г.
- Церковь Василия Кесарийского в Тверской — Ямской, 1830 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Введения Пресвятой Богородицы в Семёновской слободе, 1730-40-е гг. (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Воскресения Словущего на Таганке, XVII в. (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Георгия Победоносца в Сумском гусарском полку (отдельностоящая), 1910 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иоанна Воина на Божедомке, 1693 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Владимира равноапостольного и Марии Египетской при Спиридоновском доме Братолюбивого общества (домовая), 1910 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Собор Воздвижения Креста Господня в Алексеевском (Новом) монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов) — встроен в возведенное вокруг него здание научно-исследовательского института
- Церковь Воздвижения Креста Господня при Ямских училищах (отдельностоящая), 1886 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Воскресения Словущего при Владычне-Покровской общине сестер милосердия (домовая), 1872 (в черте Камер-Коллежских Валов)- сохранился купол над зданием
- Церковь Воскресения Словущего при Екатерининской богадельне (домовая), 1790 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Воскресения Словущего при Странноприимном доме им. секунд-майора А. А. Ахлебаева (домовая), 1851 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Всех Святых при Набилковской богадельне (домовая), 1861 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Георгия Победоносца при военно-фельдшерской школе (домовая), 1886 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Екатерины Великомученицы при Екатерининском женском дворянском институте (домовая), 1830 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Ианнуария Священномученика при Дворянском институте (домовая), 1750-е (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Взыскание Погибших в Губернской тюрьме, 1894 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Взыскание Погибших при Александро-Мариинском приюте для беззащитных детей (домовая), 1886 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Взыскание Погибших при детском приюте им. Марии Максимилиановны (домовая), 1908 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при 1-й Градской больнице (домовая) (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при больнице им. братьев Бахрушиных (домовая, выделена), 1887 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при Московском военном госпитале (домовая), 1880 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при приюте Братства во имя Царицы Небесной (домовая), 1912 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость при приюте Общества попечения о неизлечимо больных женщинах (домовая), 1904 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Донская на Ходынском поле, 1916 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Знаменской Богоматери в Зубово, 1709 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Избавительница при приюте Московского общества покровительства беспризорным (домовая), 1899 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Казанской Богоматери в бывшем Новинском монастыре, 1730 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Кирилла и Мефодия в Сергиевской общине в Даниловской слободе, 1911 (в черте Камер-Коллежских Валов)- единственная в дореволюционной Москве церковь-школа
- Церковь Иконы Божией Матери Казанская при Алексеевском военном училище (домовая), 1833 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Казанская при училище станции «Москва» Николаевской железной дороги (домовая), 1913 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Иконы Божией Матери Утоли Моя Печали при Московской женской тюрьме, 1910 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Казанской Богоматери в Астраханском полку (домовая), 1908 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Казанской Богоматери в Старом Сущеве, 1685 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Кирилла и Мефодия при Земледельческой школе (домовая), 1887 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Константина и Елены при 11-м гренадерском Фанагорийском полку в Семинарских казармах (домовая), 1830 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Ксении преподобной при женском училище им. вел. кн. Ксении Александровны (домовая), 1900 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Лютеранская церковь Святого Михаила в Немецкой слободе (на Гороховом поле), 1764 (в черте Камер-Коллежских Валов) — разрушена в 1928 г.
- Церковь Марии Магдалины при Императорским Вдовьем доме (домовая), 1805 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Марии Магдалины при Императорском московском техническом училище (домовая), 1832 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Марии Магдалины при малолетнем отделении Николаевского сиротского института (домовая), 1845 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Михаила Архангела в Алексеевском монастыре (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Михаила Архангела при 2-м Московском кадетском корпусе (домовая), 1849 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца в Кобыльском, 1736 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца на Ямах, 1697 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца при Куракинской богадельне (отдельностоящая), 1745 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца при Московской военной тюрьме (домовая), 1882 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца при Московской духовной семинарии (домовая), 1834 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца, Софии Мученицы и Марии Египетской при учреждениях им. кн. С. С. Щербатовой (домовая), 1863 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Николая Чудотворца на Варгунихиной горе, 1915 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Павла Латрийского при Третьяковском приюте для неизлечимо больных (домовая, выделена), 1906 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Пантелеимона Целителя при больнице им. братьев Бахрушиных (домовая), 1887 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Пантелеимона Целителя при Мариинском приюте (домовая), 1893 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра, Алексия, Ионы и Филиппа при летнем отделении военного госпиталя (отдельностоящая, деревянная), 1880 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла в доме Нырковых (домовая), 1816 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла в Петровско—Разумовском при Сельскохозяйственном институте (отдельностоящая), 1691 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла при 1-м Московском кадетском корпусе (домовая), 1820-е (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла при 4-м гренадерском Несвижском полку в Хамовнических казармах (домовая), 1863 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла при 5-м гренадерском Киевском полку в Александровских казармах (домовая), 1910 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла при Мещанских училищах и богадельне Московского Купеческого общества (отдельностоящая), 1872 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Петра и Павла при Петро-Николаевской богадельне (домовая), 1867 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Кудрине, 1714 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы при Внуковской богадельне (домовая), 1886 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы (Смоленской Богоматери) на Плющихе, 1691 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Рождества Христова, Успения Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца 1-й Московской общины старообрядцев Поморского законобрачного согласия, 1908 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Саввы Освященного на Девичьем поле, 1592 (возможно частично сохранилась) (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Святого Николая у Соломенской сторожки, 1916 (в черте Камер-Коллежских валов) — снесена в 1960 г. Воссоздана в 1997 г. на новом месте
- Церковь Седьмого Вселенского Собора у Новодевичьего монастыря, 1833 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Серафима Саровского при приюте Мясницко-Басманного попечительства о бедных (домовая), 1905 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Сергия Радонежского и Елисаветы праведной при Сергиево-Елисаветинском трудовом убежище для увечных воинов Русско-японской войны (домовая), 1908 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Сергия Радонежского при госпитале страхового общества «Россия» (домовая), 1916 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Спаса Преображения в Преображенском, 1768 (в черте Камер-Коллежских Валов) — воссоздана в 2012—2015 гг.
- Церковь Спаса Преображения в Спасской слободе, 1698 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Тихвинской Божией Матери на Бережках, 1880-е гг. (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Третьего Обретения Главы Иоанна Предтечи при доме Братолюбивого общества им. И. Г. Фирсанова (домовая), 1883 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Трифона Мученика при убежище слепых мужчин (домовая), 1913 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы в Сыромятниках, XVII в. (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы на Капельках, 1712 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы Живоначальной в доме Свешникова (домовая), 1830 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при 6-м гренадерском Таврическом полку в Александровских казармах, 1892 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при Александровском отделении Ермаковской богадельни в Сокольниках (домовая, с куполом), 1876 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при Александровском приюте для священнослужителей (домовая), 1866 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Троицы Живоначальной при миссионерском подворье в Бутырской слободе (отдельностоящая), 1914 (в черте Камер-Коллежских Валов)- снесена в 1970-е гг.
- Церковь Троицы Живоначальной при приюте Цесаревны Марии (домовая), 1880 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Кожевниках, 1733 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Филиппа, митрополита Московского при Казанском железнодорожном техническом училище (домовая), 1911 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Четырех Святителей Московских при летних бараках Московского военного госпиталя, 1880 (в черте Камер-Коллежских Валов)
- Церковь Акилины Мученицы в Казанском Головинском монастыре (в границах МКАД)
- Церковь Казанской Божией Матери в Казанском Головинском монастыре (в границах МКАД)
- Церковь Спаса Всемилостивого в Казанском Головинском монастыре (в границах МКАД)
- Собор Троицы в Казанском Головинском монастыре (в границах МКАД)
- Церковь Александра Невского при Александровском убежище во Всехсвятском, 1883 (отдельностоящая) (в границах МКАД)
- Церковь-школа (приходская) Александра Невского на ст. Бирюлево, 1912 (в границах МКАД) — закрыта в 1924 г., временная деревянная колокольня разрушена. В том же, 1924 г., прихожане добились разрешения на строительство церкви на новом месте (Николая Чудотворца), которая сгорела в 1956 г.
- Церковь Алексия Московского, при летних лагерях 221-го пехотного резервного Троице-Сергиевского полка (отдельностоящая), 1905 (в границах МКАД)
- Алексеевская церковь при митрополичьей даче в Черкизово, 1870 (в границах МКАД)
- Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы в Бибирево, 1755 (в границах МКАД)
- Церковь Введения Пресвятой Богородицы в Черкизове, 1913—1918 (в границах МКАД)
- Собор Всех Святых во Всехсвятском (Единоверческом) монастыре, 1843 (в границах МКАД)
- Церковь Всех Скорбящих Радости (Троицкая) в Борисово, старообрадческая, 1915 (в границах МКАД)
- Церковь Димитрия Солунского на Ямском поле, 1914 (в границах МКАД)
- Церковь Димитрия Донского в Садовниках (в границах МКАД)
- Церковь Елисаветы преподобной на Дорогомиловском кладбище (в границах МКАД)
- Церковь Иоасафа царевича в Измайлове, 1679 (в границах МКАД)
- Церковь Казанской Божией Матери в Богородском — Воронино (в границах МКАД)
- Церковь Марии Магдалины при даче Николаевского сиротского института, 1893 (в границах МКАД)
- Церковь Никодима праведного в Николо-Перервинском монастыре, 1870 (в границах МКАД)
- Церковь Николая Чудотворца в Верхних Котлах, 1677 (в границах МКАД)
- Церковь Николая Чудотворца в Коптеве, 1917 (в границах МКАД)
- Церковь Николая Чудотворца при убежище для фельдшериц в Лосиноостровской дачной местности (отдельностоящая), 1904 (в границах МКАД)
- Церковь Петра и Павла в Люблино, 1873 (в границах МКАД)
- Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне (старая, деревянная), 1789 (в границах МКАД)
- Церковь Святого Пантелеймона на Ходынском поле при лагерном отделении Московского военного госпиталя (отдельностоящая, деревянная), 1902(в границах МКАД)
- Церковь Сергия Радонежского на Ходынском поле, 1893 (в границах МКАД)
- Церковь Сергия Радонежского в Шереметьевке, 1903 (в границах МКАД)
- Церковь Спаса Нерукотворенного Образа в Волынском (в границах МКАД)
- Церковь Спаса Преображения на Братском кладбище (в границах МКАД)
- Церковь Тихвинской Божией Матери в Малых Лужниках, 1762 (в границах МКАД)
- Троицко-Казанская церковь в Лосиноостровской, 1917 (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Старых Черемушках (Троицком) (в границах МКАД)
- Церковь Троицы в Очаково, 1813 (в границах МКАД)
- Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Братеево, 1892 (каменная) (в границах МКАД) — разрушена в 1940-80-е гг.
- Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Братеево, (деревянная) (в границах МКАД) — разрушена в 1920-е гг.
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Троицком — Лыкове (деревянная) (в границах МКАД) — разрушена в 1937 г.
- Церковь Николая Чудотворца в Косино (деревянная) (за пределами МКАД) — в советское время сгорела, в 1986 г. на её месте построен новая деревянная Тихоновская церковь
- Церковь Казанской Божией Матери в Орлово (Солнцево, XVII в. (за пределами МКАД) — разрушена в 1930-е гг., на историческом месте построен новый храм
- Церковь Пантелеимона Целителя при Рублёвской насосной станции (домовая со звонницей), 1909 (за пределами МКАД)
- Церковь Рождества Христова в Рождествено (деревянная), 1759 (за пределами МКАД)
- Церковь Серафима Саровского в Серафимовской женской общине в Кунцево, 1909 — до революции не была достроена, закрыта в 1929 г. и использовалась как производственный цех. К 2000 г. разрушена
- Церковь в усадьбе Трубецких Знаменское-Садки (за пределами МКАД)
См. также: Разрушенные часовни Москвы
Московская область: города
В Сергиевом Посаде и окрестностях уничтожено 11 храмов.
Закрытые и приспособленные
- Мытищи: Владимирская церковь (1713) — в 1941 г. перестроена до неузнаваемости, колокольня разрушена (в 2000 г. воссоздана, храм отреставрирован)
- Ногинск: Богоявленский собор (1767) — закрыт в 1938 г. В храме организовано сапоговаляльное и красильное производство, открыта газораздаточная станция. Предпринимались попытки снести храм. Богослужения возобновлены в 1989 г.
- Ногинск: Церковь Всех святых при больнице Глуховской мануфактуры — в советскую эпоху закрыта, здание больницы горело в 1990-е гг.
- Ногинск: Церковь Захарии и Евдокии — обезображена, главы заменены дымовыми трубами
- Ногинск: Церковь Тихвинской иконы Божией Матери — приспособлена под кинотеатр
- Пушкино: Духовская церковь (теплая, 1875)
- Сергиев Посад: Церковь Рождества Христова (1736) — глава и колокольня храма снесены, оставшееся после разрушений здание церкви встроили в общежитие
- Сергиев Посад: Церковь Всех Святых на Кокуевском кладбище (1834) — переделана под производственное здание, обросла различными пристройками, колокольня снесена
- Серпухов: Церковь Воздвижения Честного Креста Господня (Крестовоздвиженская церковь) (1746—1755) — закрыт не позже 1930-х, купола и галереи разрушены. В настоящее время здание принадлежит компании «Серпуховский текстиль», используется в качестве склада
- Серпухов: Церковь Воскресения Словущего (1715 [1723?]) — в 1935 г. снесли колокольню, разрушили пятиглавие. Здание церкви было полностью перестроено до неузнаваемости, использовался как жилой дом. Долгое время был заброшен. С 2006 г. возвращен верующим, по выходным дням проводятся богослужения.
- Серпухов: Церковь Николая Чудотворца (Николы в Бутках) (1711) — закрыта в 1937 г. Частично разрушен, уничтожены колокольня и главки. В настоящее время передана верующим. начат ремонт.
- Серпухов: Собор Преподобного Серафима Саровского при богадельне А. И. Коншиной (1915) — храм оказался на территории Серпуховского автозавода, в связи с чем храм окружен надстроенными цехами, храмовое пространство было разделено на этажи. В настоящее время завод находится в состоянии банкротства. В 1998 г. при храме была зарегистрирована община, а храм поименован в честь прп. Серафима Саровского.
Уничтоженные
- Зарайск: Церковь Вознесения Господня (1769), разрушена в 1938 г.
- Зарайск: Церковь Входа Господня в Иерусалим (1783), разрушена в сер. XX в.
- Королев: Церковь Рождества Богородицы в Костине (1695, колокольня 1863) — разрушена в 1930-е гг.
- Ногинск: Троицкая церковь при Глуховской мануфактуре (1891)
- Линкино-Дулёво: церковь Покрова Богородицы (1855), снесена в 1950-е гг.
- Орехово-Зуево: церковь Рождества Богородицы (1855), закрыта в 1930-е гг., снесена в 1972 г.
- Павловский Посад: Дмитриевский (Воскресенский) собор (1703, 1819, 1850, 1875), закрыт в 1938 г., взорван в 1950-е гг. Сохранилась колокольня (1839). Обломки собора пошли на мощение городских улиц
- Павловский Посад: Никольская церковь на станции Павлово (кон. XIX в., деревянная) — закрыта в 1920-е гг., разрушена в 1960-е гг., на месте храма автобусная станция
- Пушкино: церковь Боголюбской иконы Богоматери (1871) — разобрана в 1922 г.
- Сергиев Посад: Казанская церковь (1752) — разобрана в 1958 г.
- Сергиев Посад: Спасская церковь на Воскресенском кладбище (1853)
- Сергиев Посад: Церковь Сошествия Святого Духа на Клементьевском кладбище (1832) — сохранились первые два яруса колокольни, церковь разрушена
- Серпухов: Церкви Св. Жен Мироносиц Старая (1685) и Новая (1869—1880) — Старая снесена в 1930 г., Новая сильно пострадала при обстрелах в 1941-42гг., её руины были разобраны в 1960-х
- Серпухов: Церковь Александра Невского (1881—1889) — при реконструкции Главной площади (площади III Интернационала) в 1934 г. храм был разобран, на месте церкви установлен памятник Ленину.
- Серпухов: Церковь Преображения Господня (1685) — закрыта в 30-х годах XX века, оказалась на территории Ткацкого комбината, была перестроена. Снесена в 1975 г. при строительстве на её месте новых цехов.
- Серпухов: Церковь Рождества Пресвятой Богородицы (1745) — закрыта в конце 20-х годов ХХ века, вскоре сломана, территория застроена новыми зданиями Ткацкой фабрики.
- Серпухов: Церковь Афанасия Афонского и Сергия Радонежского в Высоцком монастыре (1878—1895) — закрыта в конце 20-х годов ХХ века, сломана в 1967 в ходе реставрационных работ в монастыре.
Также были разрушены: в Мытищах — часовня над Святым ключом; в Ногинске — колокольня и главы Тихвинской церкви ХІХ в.(воссозданы), часовня Александра Невского на центральной площади (1891); в Сергиевом Посаде — колокольня и глава Воскресенской церкви в Каличьей слободе (1810-е гг., воссозданы), колокольня Успенской церкви (1769 г., воссоздана), храм и кельи Гермогеновой пустыни (филиал Николо-Угрешского монастыря).
Московская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Коломенский район: с. Большое Колычево — церковь Феодора Стратилата (1910), обезглавлена, приспособлена под клуб, затем — конюшню, позднее — под хранилище удобрений.
- Орехово-Зуевский район: Воинова Горка — Успенская церковь (1838), в 1939 г. разрушена колокольня, храм обезглавен и приспособлен под цех лакокрасочного завода
- Павлово-Посадский район: Кузнецы — церковь Анны Кашинской (1910), капитально перестроена, звонница снесена
- Балабаново: Троицкая церковь
- Богородское: Церковь Покрова Богордицы (1807) — при восстановлении 2000-х гг. были уничтожены ценные классицистические интерьеры
- Городня (Зевалово): Церковь Воскресения Христова
- Еганово: Никольская церковь
- Клишино: Церковь Рождества Богородицы
- Коледино: Церковь Троицы (1820)
- Комлево: Знаменская церковь (1802)
- Липицы: Благовещенская церковь
- Матвейково: Церковь Знамения
- Мишутино: Церковь Рождества Богородицы (1805)
- Никольское-Гагарино: Никольская церковь, во время войны разрушена колокольня (воссоздана в 2009 г. с грубым отклонением в деталях)
- Павловская слобода: Благовещенская церковь (1663) — использовалась под производственный цех, колокольня и крыльцо разрушены (воссозданы)
- Поречье: Казанская церковь (1763)
- Ратуново: Церковь Иверской иконы Богоматери (1799)
- Талеж: Церковь Рождества Богородицы (1796)
- Тарычево: Церковь Рождества Богордицы (1765)
- Теплое: Знаменская церковь (1797), храму (архитектор Н. А. Львов) угрожает полное разрушение
- Тимонино (Лосино-Петровский): Троицкая церковь (1822)
- Ярополец: Казанская церковь, шедевру архитекторов В. И. Баженова и К. И. Бланка грозит обрушение
- Раменский район: с. Зюзино — церковь Рождества Пресвятой Богородицы (1836), закрыта в 1940, обезглавлена, окружена пристройками и приспособлена для нужд лакокрасочного завода. Открыта в 1992 году.
Уничтоженные
В Мытищинском и Пушкинском районе разрушено около 30 церквей.
- Балашиха: церковь Александра Невского (1894) — разрушена в 1957 г. Воссоздана в новых формах
- Благовещенье: Благовещенская церковь (1587) — полностью разрушена в 1977 г. в ходе некомпетентных реставрационных работ
- Кабаново (Орехово-Зуевский район): церковь Никиты Великомученика (1890, деревянная) — в 1933 г. обезглавлена, в 1957 г. сгорела. Восстановлена в упрощенных формах
- Клязьма: Гребневская церковь (1904) — закрыта в 1939 г., купол и завершение колокольни снесены. В 1995 г. возвращена верующим и отреставрирована. Сгорела в 2007 г.
- Кощейково (Спасское-Кощеево): усадебная церковь Спаса Нерукотворного (1707) — разрушена в 1920-е гг.
- Курово: Знаменская церковь (1687) — разрушена в 1937 г., как попавшая в зону затопления водохранилища (на самом деле фундаменты разрушенного храма оказались на берегу)
- Курово: Никольская церковь (теплая, 1752) — разрушена в 1937 г. как попавшая в зону затопления водохранилища (на самом деле фундаменты разрушенного храма оказались на берегу)
- Курово: Преображенская церковь (кладбищенская, нач. XVIII в.) — разрушена в 1937 г. как попавшая в зону затопления водохранилища (на самом деле фундаменты разрушенного храма оказались на берегу)
- Левково: Церковь Ильи Пророка (1650—1660-е гг., деревянная) — сгорела в 1960 г.
- Левково: Церковь Ильи Пророка (1884, каменная) — разобрана в 1930—1960-е гг.
- Мамонтовка: Храм Иоасафа Белгородского (1914) — разрушен в 1930-60-е гг.
- Перловское: Церковь Донской Богоматери (1897) — в 1941-45 гг. перестроена в жилой дом, который затем был заброшен. К 1980-м гг. от церкви остался один фундамент. В 2000 г. в Перловском построили новую церковь на другом месте
- Петрово-Дальнее (Красногорский район): церковь Успения Пресвятой Богоматери (1684—1688 гг.) — разрушена в 1939 г.
- Семеновское: Богоявленская церковь (1674) — в 1970-е гг. перевезена в музей деревянного зодчества в Истре, где сгорела в 2000 г.
- Тешилово: Церковь Покрова Богородицы (1690) — взорвана в 1949 г.
- Чудиново (Чеховский район): Преображенская церковь (1697)
Также в деревнях области было разрушено: в Тарасовке — мемориальная часовня (1912); в с. Рязанцы — часовня Стефана Пермского; в с. Подсосенье — колокольня Успенской церкви (1827).
Нижний Новгород
Закрытые и приспособленные
- Церковь Жен Мироносиц
- Вознесенская церковь
- Успенская церковь на Ильинской горе
- Похвалинская церковь
- Церковь Иоанна Предтечи на Торгу
- Церковь Иоанна Предтечи в Благовещенской слободе
- Сергиевская церковь
- Крестовоздвиженский монастырь
- Александро-Невский Новоярмарочный собор
- Спасо-Преображенский собор в Сормове
- Церковь в честь святителей Московских
- Церковь Пророка Ильи
- Петропавловская кладбищенская церковь
- Воскресенская церковь на Больших оврагах
- Владимирская церковь в Гордеевке
- Успенская римско-католическая церковь
- Соборная мечеть
Уничтоженные
- Спасо-Преображенский кафедральный собор
- Успенский военный собор
- Благовещенский собор
- Церковь Алексия Митрополита
- Георгиевская церковь
- Тихоновская церковь
- Семинарская церковь
- Покровская церковь
- Козьмодемьянская церковь
- Никольская церковь на Бичеве
- Никольская церковь на Верхнем посаде
- Никольская церковь на Ярилиной горе
- Живоносновская церковь
- Владимирская церковь в Канавино
- Спасо-Преображенская кладбищенская церковь
- Спасо-Преображенская единоверческая церковь
- Казанская кладбищенская церковь
- Казанская церковь на Торгу (восстановлена)
- Троицкая церковь на Верхнем посаде
- Троицкая церковь на Нижнем посаде
- Церковь Симеона Столпника
- Варварская церковь
- Иоанно-Богословская церковь
- Успенская старообрядческая церковь в Петушках
- Армянская церковь
- Лютеранская церковь
- Успенская римско-католическая церковь
- Ярмарочная мечеть
Также в городе были разрушены: часовня Святого Духа; Печёрская часовня; Крестовоздвиженская часовня в Канавино.
Нижегородская область: города
Закрытые и приспособленные
- Арзамас: Благовещенская церковь (1788)
- Арзамас: Владимирская церковь (1802)
- Арзамас: Иоанно-Богословская церковь (1685)
- Арзамас: Хрестовоздвиженская церковь (1852)
Нижегородская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Выездное: Церковь Сергия Радонежского (1795)
- Жайск: Церковь Воскресения Христова (1819)
- Прудищи (Спасский район): Церковь Иоанна Предтечи — закрыта в 1917 г., колокольня частично разрушилась
- Хирино: Церковь Иоанна Предтечи (1758) — в 2004 г. обрушилась, храм продолжает разрушаться
- Юрьево: Церковь Воскресения Словущего (1819) — находится под угрозой разрушения
Новгород (Великий Новгород)
Закрытые и приспособленные
- Входоиерусалимский собор (в Детинце) — закрыт в 1929 г., приспособлен под лекторий музея
- Знаменский собор — закрыт в 1930-х гг., музеефицирован после реставрации стенописи
- Николо-Дворищенский собор — окончательно закрыт в 1962 г., музеефицирован
- Церковь Иоанна на Опоках
- Церковь Петра и Павла на Синичьей горе — закрыта в 1925 г. Ныне находится в аварийном состоянии
- Михаило-Архангельский собор на Прусской улице — перестроен
Новгородская область: города
Закрытые и приспособленные
- Боровичи: Троицкий собор — закрыт в 1930 г., перестроен под дом культуры
- Валдай: церковь св. Екатерины — c 1970 г. использовалась как краеведческий музей; ныне (с 1995 г.) — Музей колоколов
- Крестцы: Екатерининский собор — закрыт в 1938 г., перестроен под дом культуры
Новгородская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Чёрное: Вознесенская церковь
Новосибирск (Новониколаевск)
К 1916 г. в Новосибирске насчитывалось 7 православных храмов, католический костел, мечеть, синагога, а также по 1 молитвенному дому старообрядцев и лютеран[12]. В 1925 г. была построена ещё одна православная церковь.
Закрытые и приспособленные
- Собор Александра Невского (1899) — закрыт в 1937 г., несколько попыток взорвать собор закончились неудачей
- Покровская церковь (1901) — закрыта в 1939 г., приспособлена под театральное училище и дом народного творчества. Колокольня, барабан и шатер снесены
- Синагога
Уничтоженные
- Церковь Пророка Даниила (1897) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Казанской иконы Божией Матери (1907) — снесена в 1980-е гг.
- Церковь Успения Пресвятой Богородицы — построена в 1925 г., снесена в 1962 г.
- Воскресенская кладбищенская церковь (1907)
- Церковь св. Георгия Победоносца (1910)
- Молитвенный дом/церковь[13] старообрядцев (1901)
- Лютеранская кирха (1910)
- Костёл в Новониколаевске (1902, 1909) — закрыт в 1930-е, разрушен в 1960-е гг., на месте храма универмаг
- Мечеть (1916) — закрыта в 1930-е гг., тогда же были разрушены башни минарета и наружный декор. Деревянное здание постепенно разрушилось к 2010 г. (планируется воссоздание)
Одесса
Закрытые и приспособленные
- Церковь Вознесения Господня на Слободке (1888).
- Церковь Николая Чудотворца на Пересыпи (1897) — приспособлена под склад, затем спортшколу, купола снесены.
Уничтоженные
- Спасо-Преображенский собор (1808) — разрушен в 1936 г. (воссоздан в 2000-е гг.)
- Вознесенская церковь (1897) — разрушена в 1930-е гг., в настоящее время проводятся подготовительные работы по воссозданию Свято — Вознесенского (Мещанского) храма. Сайт храма: www.xram.od.ua
- Церковь Всех Святых на Старом кладбище (1820) — взорвана в 1935 г. (планируется воссоздание).
- Крестовоздвиженская церковь на Пересыпи (1859).
- Сретенская церковь на Новом базаре (1847) — разрушена в 1930-е гг.
- Михайловская церковь на Молдаванке (1820) — разрушена в 1930-е гг.
- Петропавловская церковь на Молдаванке (1839) — разрушена в 1930-е гг.
- Алексеевская церковь на одноименной площади построена в 1887—1888 годах — воссоздана в 2000-е гг.
- Церковь Константина и Елены на Большом Фонтане (1901).
- Покровская церковь на Александровском проспекте (1822) — на месте храма построена школа
- Портовая (Приморская) Свято-Николаевская церковь (1851) — разрушена в 1930-е гг.
- Церковь св. Пантелеймона на Куяльнике (1886). восстановлена
- Вознесенская церковь на Куяльнике (1810)
- Военный собор св. Стефана (1912) — взорван в 1930-е гг.
- Архангело — Михайловский собор на Маразлиевской разрушен в 30-е годы на его месте сейчас дом работников НКВД
- Свято-Николаевская (Ботаническая) церковь ул. Канатная снесена в 60-е годы
- Входоиерусалимская церковь на Тираспольской заставе (2-я Застава) 1860 гг. В советский период времени была разрушена.
- Новый костел на Молдованке во имя святого Климента на улице Балковской угол Выгонной (Заньковецкой) разрушен в 30-е «…Костел был огромен. Он врезался в небо, колючий и острый как рыбья кость…» — таким запомнился этот храм И.Ильфу и Е.Петрову. Одесситы называли его Красной церковью, так как он был построен из красного кирпича. Костел стал украшением Молдаванки, но был варварски разрушен в 30-х годах ХХ века. Сейчас на этом месте жилой дом.
- Армяно-Григорьевская церковь, построенная в 1844 году, располагалась на Екатериниской улице. Здание было разрушено во время Великой Отечественной войны, на его месте впоследствии был построен жилой дом.
Омская область
Закрытые и приспособленные
- Омск: Свято-Никольский Казачий собор — переоборудован под кинотеатр, купол и колокольня снесены (позднее — Органный зал)
Уничтоженные
- Омск: Успенский собор (1896) — снесён в 1935 г., воссоздан в 2005—2007 г.
- Омск: Свято-Троицкая церковь у станции Омск (1897) — снесена до 1965
- Омск: Ильинский собор — снесён 1935
- Омск: Братская церковь на Бутырском кладбище
- Омск: Воскресенский собор — после небольшой перестройки использовался как клуб и казармы до сноса в 1935
Оренбургская область: города
Уничтоженные
- Оренбург: Казанский собор (1895) — снесен в 1930-е гг. В Свято-Троицкой Симеоновой обители п. Саракташа выстроена его уменьшенная копия.
Орловская область
Закрытые и приспособленные
- Мценск: Вознесенская (Михаила Архангела) церковь (XVII в.)
- Мценск: Церковь Михаила Архангела (1755)
- с. Сабурово (Орловский район): Церковь Михаила Архангела — колокольня снесена (воссоздана в искаженных формах)
Пензенская область
Закрытые и приспособленные
- с. Архангельское: Церковь Михаила Архангела (1734, 1798) — находится под угрозой полного разрушения
- с. Порошино: Церковь Михаила Архангела (1808) — шедевр архитектора Н. Леграна продолжает разрушаться
Пермский край
Закрытые и приспособленные
- с. Лысьва: Троицкая церковь (1688) — закрыта в 1960-е гг., в 1980-е гг. обрушился. Находится под угрозой полного разрушения
Петрозаводск
Уничтоженные
- Святодуховский собор (1860—1872) — взорван в 1936 г.
- Петропавловский собор (1703—1711) — сгорел в 1924 г.
- Воскресенский собор (1799—1800) — обгорел и разрушен в 1924 г.
Псков
Псковская область
Ростов-на-Дону
Уничтоженные
- Александро-Невский собор (1908) — снесен в 1930 г.
- Благовещенская греческая церковь (1909) — снесена в 1964 г.
- Успенская церковь (1889) — снесена в 1930-х.
- Церковь Александра Невского (1896) — снесена в 1937 г.
- Церковь Всех Святых (1868) — снесена в 1966 г.
- Церковь Михаила Архангела (1894) — снесена в 1960-х.
- Церковь Святого Николая — снесена в 1930-х.
- Церковь Святого Николая (Нахичевань-на-Дону) — снесена в 1930-х.
- Церковь Успения Божией Матери — снесена в 1930-х.
- Скорбященская церковь (1893) — снесена в конце 1920-х — начале 1930-х.
- Лютеранская церковь Святых Петра и Павла (1888) — снесена в 1940-х.
Рязанская область
Закрытые и приспособленные
- Касимов: Церковь Воскресения Христова и Михаила Архангела. -в настоящее время в здании расположены несколько магазинов и автовокзал
- c. Богоявленское: Богоявленская церковь — храм находится под угрозой разрушения
- c. Костино: Церковь Богоявления (1700) — приспособлена под водонапорную башню. В 2009 г. рухнула восточная стена. Храм находится под угрозой полного разрушения
- c. Перевлес: Церковь Рождества Богородицы (1839) — шедевр архитектуры эпохи классицизма находится под угрозой полного разрушения
- c. Пёт: Введенская церковь (1913) — закрытый при СССР храм с 2000-х гг. начал разрушаться
Уничтоженные
- Ермишь: Храм — взорван в 1963 г., на месте храма выстроено здание райкома
- с. Деревенское: Успенская церковь — закрыта в начале 1930-х гг., разрушена в 1960-е гг.
Самара
Уничтоженные
- Храм Христа Спасителя (1869—1894 гг.) — разрушен в 1930-е гг.
Самарская область: города
Закрытые и приспособленные
- Чапаевск: Церковь Сергия Радонежского (1918) — закрыта в 1926 г., использовалась под дом пионеров
Уничтоженные
- Тольятти: Троицкий собор (1738) — снесен в 1936 г.
- Тольятти: Успенская церковь — разобран в 1955 г. при переносе города.
Самарская область: села
Уничтоженные
- с. Новодевичье: Казанская церковь (1794) — разрушена в 1934 г.
- с. Михайло-Овсянка: Архангельская церковь — закрыта в 1930-е гг., использовалась под склад. В 1960-е гг. разрушена.
Санкт-Петербург
В городе было уничтожено около ста церквей[14].
Уничтоженные
- Церковь Христа Спасителя (Спас-на-Водах) на Английской набережной (1911) — снесена 1932 г.
- Храм Спаса на Сенной (1753) — взорван в 1961 г. по личному указанию Хрущева.
- Знаменская церковь на Знаменской площади (1804) — разобрана в 1936 г.[15] (По другим данным в 1941 году[16]). На месте храма наземный вестибюль станции метро «Площадь Восстания».
- Введенский собор на Загородном проспекте (1842) — разрушен в 1933 г.
- Сергиевский собор (1731).
- Благовещенская церковь на площади Труда (1844) — снесена в 1929 г.
- Борисоглебская церковь, на Синопской набережной (1882) — закрыта в 1934 г., перестроена под склад. Снесена в 1975 г. На месте храма автостоянка.
- Введенская церковь на Введенской улице (1810, 1840) — снесена в 1932 г., на месте храма разбит сквер.
- Вознесенская церковь на Вознесенском проспекте (1769).
- Церковь во имя Воскресения Христова и св. Михаила Архангела (1851) — снесена в 1932 г., на месте храма сквер.
- Воскресенская церковь при больнице Святого Пантелеимона (1833, 1876, 1888, 1899, 1910) — закрыта в 1922 г., перестроена. Сгорела в 2003 г.
- Дмитриевская греческая церковь (1865) — разрушена в 1962 г., в связи со строительством на этом месте концертного зала «Октябрьский».
- Церковь Святого Равноапостольного князя Владимира при Орлово-Новосильцевском благотворительном заведении (1838) — взорвана в 1932 г.
- Троицкий собор в Колпино (1773) — в 1938 г. сброшены купола, снесен в 1957-58 гг.
- Николо-Александровский храм Императорского Православного Палестинского Общества (1915) на пересечении проспекта Бакунина и Мытнинской улицы — взорван в 1932 г.
См. также: Утраченные храмы Санкт-Петербурга
Также в городе были разрушены: Часовня преподобной Евфросинии Полоцкой на Петергофской дороге (1911 г., с 1918 г. — церковь).
Саратов
Уничтоженные
- Александро-Невский собор (1815) — снесен в 1930-е гг., на месте храма стадион
- Князь-Владимирский собор (1888) — снесен в 1930-е гг.
Саратовская область
Уничтоженные
- Вольск: Троицкий собор (1809) — снесен в 1938 г. В 2000-х было начато его воссоздание, но в итоге был выстроен новый храм
Свердловская область
Закрытые и приспособленные
- Невьянск: Спасо-Преображенский собор — использовался как цех по сбору бомб, главы, портики и колокольня были снесены (воссозданы)
Смоленск
Уничтоженные
- Одигитриевская церковь (1764) — снесена в начале 1960-х гг.
- Церковь Александра Невского (1892) — снесена в 1930-е гг.
Смоленская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Вонлярово: Церковь Александра Невского (1853)
- Высокое: Церковь Иоанна Предтечи — шедевр архитектора Н. Л. Бенуа находится под угрозой разрушения
- Лосьмино: Церковь Спаса Преображения (1755)
- Федяево: Троицкая церковь (1825) — храм находится под угрозой полного разрушения
Уничтоженные
- Торбеево: Церковь Вознесения Господня (1793) — взорвана в 1953 г., остатки стен храма продолжают разрушаться
Тамбов
Уничтоженные
- Собор Рождества Христова (Пятницкая церковь) (1873 г.)[17]
- Знаменская церковь (1791)
- Стефановская (Богородицкая) церковь (1778)
- Варваринская церковь (1806)
- Архангельская церковь (1852)
- Никольская Троицкая церковь (1857)
- Покровская церковь (новая) (1869) — разобрана в 1941 г., 20.09.2016 на территории будущей стройплощадки состоялось обсуждение проекта воссоздания архитектурно-исторического памятника — Ново-Покровского храма
- Введенская церковь (1887)
- Вознесенский собор в Вознесенском женском монастыре (1798) — восстановлена на прежнем фундаменте в 2009—2014 гг.
- Предтеченский собор в Иоанно-Предтеченском Трегуляевском монастыре (1903)
- Спасская церковь в Иоанно-Предтеченском Трегуляевском монастыре (1902)
- Успенская церковь (кладбищенская, 1818)
- Крестовоздвиженская церковь (кладбищенская, 1818)
- Николаевская церковь (1908)
В городе также разрушены: колокольня Казанского мужского монастыря (1848, воссоздана 2010—2014 гг.), колокольня Спасо-преображенского собора (1812, воссоздана в 2012 г.), Богородицкая часовня на Базарной площади (1875), Питиримская часовня на Соборной площади (1914), Питиримская водосвятная часовня (1914, воссоздана).
Тамбовская область: города
В Мичуринске (Козлове) до революции было 16 храмов.
Закрытые и приспособленные
- Кирсанов: Тихвинская церковь в Тихвинско-Богородицком монастыре (1826, 1856) — купола снесены, колокольня разрушена
- Мичуринск: Собор Боголюбской иконы Божией Матери (Боголюбская церковь) (1849)
- Мичуринск: Ильинская церковь
- Мичуринск: Скорбященская кладбищенская церковь — в 1938 г. была предпринята попытка разобрать церковь на кирпич (в 1946 г. разрушения частично воссозданы)
Уничтоженные
- Знаменка: Церковь иконы Божией Матери Знамение (1745) — разобрана в 1946 г., из кирпича построено здание РОВД. Остатки взорванной динамитом колокольни частично сохранились.
- Кирсанов: Ильинская церковь (1852)
- Кирсанов: Успенский собор
- Мичуринск: Архангельская церковь (1765) — разобрана летом 1949 г.
- Мичуринск: Александро-Невская приютская церковь (1883) — закрыта в 1917 г., в дальнейшем разрушена
- Мичуринск: Вознесенская (Никитская) церковь (1772) — разобрана в 1957 г.
- Мичуринск: Сторожевская (Николаевская) церковь (1771, распространена и обновлена 1839—1849) — взорвана в 1944 г..
- Мичуринск: Покровская соборная церковь (1778) — разобрана в 1936 г.
- Мичуринск: Троицкая (Пятницкая) церковь (1773) — разрушена в 1930-х гг.
- Мичуринск: Никольская (Пушкарская) церковь (1781) — разобрана в 1952 г.
- Мичуринск: Тюремная бесприходная церковь (1858) — закрыта в 1917 г., в дальнейшем разрушена
- Мичуринск: Николаевская Богоделенская церковь (1887 г.) — разобрана в 1925 г.
- Мичуринск: Крестовоздвиженская кладбищенская церковь (1801) — на месте разрушенного храма построен завод автонасосов
- Моршанск: Софийская соборная церковь (1748—1753 гг.) — первый каменный храм города разрушен с 1935 до 1942 г., после пожара
- Моршанск: Вознесенская (Покровская) церковь (1799—1802 гг.)
- Моршанск: Церковь Феодоровской иконы Божией Матери в Феодоровской слободе (приходская) (1840)
- Моршанск: Церковь Феодоровской иконы Божией Матери на Купеческом кладбище (кладбищенская) (1784, 1833 г.) — церковь разобрана на кирпич в 1940 г., осенью 1942 г. взорвана колокольня
- Моршанск: Рождества Богородицы (Большая Никольская) церковь (1813)
- Моршанск: Никольская церковь в слободе Барашево (1869) — разобрана в 1934 г.
- Моршанск: Казанская церковь в слободе Барашево (1893) — взорвана во время Великой Отечественной войны
- Моршанск: Александро-Невская церковь в Заречной слободе (1878)
Также в городах области были разрушены: в Моршанске — Часовня в честь Казанской иконы Божией Матери на Вознесенской площади.
Тамбовская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Епанчино: Рождественская церковь (1657)
- Спасское: церковь Спаса Нерукотворного (1825)
Уничтоженные
- Глазок: Рождественская церковь (1638)
- Круглое: Церковь Косьмы и Дамиана (1650)
- Никольское: Церковь Николы Чудотворца (1657) — разрушена в 1930-е гг.
- Сержалы: Ильинская церковь (1652, 1871, 1910) — последняя разобрана в 1930-х годах
- Сокольники: Архангельская церковь (1671, 1802) — закрыта в 1937 г. В Великую Отечественную войну была взорвана и разобрана на строительство аэродрома г. Моршанска
- Крюково: Казанская церковь (1868) — разрушена в 1945 г.
Татарстан
Закрытые и приспособленные
- Мензелинск: Никольский собор (1813)
- с. Емельяново: Церковь Знамения (1783)
Туркестан
Туркестанский край вошел в состав Российской империи в середине XIX в. и включал в себя территорию современных Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана и Киргизии. На этот огромный, но преимущественно исламский, регион к 1914 г. приходилось только 197 православных храмов. Антирелигиозная кампания коснулась, в основном, мечетей и местных синагог.
Уничтоженные
- Самарканд: Церковь Александра Невского (1899) — разрушена в 1954 г.
- Ташкент: Спасо-Преображенский собор (1886) — взорван в 1930-е гг.
Тверь
Уничтоженные
- Спасо-Преображенский собор (1696 г.) — взорван в 1935 г.
- Александро-Невского церковь (1893 г.) — снесена в 1983 г.
- Благовещенская церковь (1786 г.) — разрушена в 1941 г.
- Богородице-Рождественская церковь (1777 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Владимирская церковь (1793—1806 гг.) — разрушена в 1930-е гг.
- Вознесенская церковь (1755 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Жён Мироносиц церковь (1811 г.) — снесена в 1930-е гг.
- Знаменская церковь (1740-е, 1790-е гг., 1844 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Ильи Пророка церковь (1689—1700 гг.) — разрушена в 1930-е гг.
- Косьмы и Дамиана (Сретения) церковь (1767 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Крестовоздвиженская церковь (1763 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Неопалимой Купины кладбищенская церковь (1841 г.) — разрушена в 1940-е гг.
- Николы в Капустниках церковь (1759 г.) — разрушена в 1954 г.
- Николы на Зверинце церковь (1754 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Симеона Столпника церковь (XVIII в.) — разрушена в 1930-е гг.
- Смоленская кладбищенская церковь (1782 г.) — разрушена в 1930-е гг.
- Успения Богородицы единоверческая церковь (1799 г.) — взорвана в 1964 г.
- Филиппа Апостола церковь (1774 г.) — разрушена в 1950-е, 1960-е гг.
- Рождества Христова церковь (п. Мигалово) (1791—1893 гг.) — взорвана в 1973 г.
Тверская область: города
Закрытые и приспособленные
Тверская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Горницы: Владимирская церковь (1795) — уникальному храму (архитектор Николай Львов) угрожает полное разрушение
- Загорье (Переслегино): Петропавловская церковь (1803) — шедевр архитектора Н. Львова продолжает разрушаться
- Ивановское (Ярильцево): Церковь Иоанна Предтечи (1779) — находится под угрозой полного разрушения
- Кунино (Баранья Гора): Троицкая церковь (1832) — уникальный храм (архитектор Василий Стасов) находится под угрозой разрушения
- Новоселки: Софиевская церковь (1898) — шедевр архитектора Л. Н. Бенуа заброшен и начинает разрушаться
- Хабоцкое: Церковь Рождества Христова (1835)
- [www.hotilovohram.narod.ru Хотилово: Церковь Михаила Архангела (1767)] — находится под угрозой полного разрушения
Томск
Закрытые и приспособленные
- Богоявленский собор
- Воскресенская церковь
- Знаменская церковь
- Петропавловская церковь
- Церковь Александра Невского
- Польский костёл
- Красная соборная мечеть
- Белая соборная мечеть
- Хоральная синагога
- Синагога (переооборудована)
- Синагога (переооборудована)
Уничтоженные
- Троицкий собор (1845) — разрушен в 1934 г.
- Благовещенская церковь
- Духовская церковь
- Сретенская церковь (1908) — разрушена в 1930 г.
- Ярлыковская (Преображенская) церковь (1868) — снесена в 1944 г.
- Лютеранская кирха (1864) — разобрана в 1936 г.
Тула
Уничтоженные
- Казанская церковь (1856) — разобрана в 1929 г.
- Спасо-Преображенский собор (1762) — снесена в начале 1930-х гг.
- Крестовоздвиженская церковь (1787) — снесена в 1933 г.
- Троицкая церковь (1738)
- Церковь Сретения Господня (1773)
- Церковь Донской иконы Божией Матери (1857) — снесен в 1964 г.
- Церковь Воскресения Христова (1649)
- Церковь Святого Тихона Амафунтского (в разрушенной колокольне Успенского собора) в Кремле (1781)
- Знаменская церковь-колокольня (1856)
- Николочасовенская церковь — снесена в 1936 году
- Церковь Смоленской Иконы Божией Матери
- Церковь Марии Магдалины (1902)
- Церковь Иконы Божией Матери «Прежде Рождества Дево» (1891)
- Церковь Рождества Богородицы
- Покровская церковь при городской тюрьме (1861)
- Церковь Казанской Иконы Божией Матери (1739)
- Церковь Иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» (1844)
- Церковь Святителя и Чудотворца Николая в Глушанках (1783)
- Лютеранская кирха (1857) — снесена в 1931 г.
Тульская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Анастасово: Собор Рождества Богородицы — закрыт в 1930-е гг. В 2002 г. стал собором нового Анастасова монастыря
- Большое Скуратово: Церковь Рождества Богородицы (1767) Восстанавливается, действует.
- Дедилово: Церковь Параскевы Пятницы (1869)
- Епифань: Успенская церковь на Федосеевском городище — восстановлена и передана под подворье Троице-сергиевой лавры (в 1764—1930-е гг. храм был приходским)
- Лаптево: Никольская церковь (1797) — в 1990-е гг. рухнула колокольня, храм продолжает разрушаться
- Дмитриевское: Церковь Дмитрия Ростовского (1813)
- Николо-Гастунь: Никольская церковь (XVII в.) — в 2002 г. обрушилась, храм продолжает разрушаться
- Обидимо: Церковь Рождества Богородицы
- Пожилино: Церковь Дмитрия Салунского (1825) — находится под угрозой полного разрушения
- Поповка: Церковь Смоленской иконы Богоматери (1835)
- Рудаково: Церковь Покрова Пресвятой Богородицы (XVII в.) — закрытая церковь сильно руинирована, храму угрожает полное разрушение
- Савинское: Казанская церковь (1770)
Тюменская область
Уничтоженные
- Ялуторовск: Сретенский собор (1777) — снесен в 1931 г., воссоздан в 2003—2010 гг.
Удмуртская Республика
Закрытые и приспособленные
- с. Мазунино: Преображенская церковь (1814—1846) — закрыта в 1936 г., использовалась под склад зерна. Восстановлена в 2006—2008 гг.
Уничтоженные
- Ижевск: Свято-Михайловский собор — снесен в 1937 г., воссоздан в 2004—2007 гг.
Ульяновск (Симбирск)
Уничтоженные
- Вознесенский собор (1769) - снесен в 1930-е гг. Планировалось воссоздание, но в 2000-е гг. на его месте был построен другой храм.
- Николаевский собор (1704—1712 гг.) — разрушен в 1936 г.
- Троицкий собор (1827—1841 гг.) — разрушен в 1936 г.
Ульяновская область
Закрытые и приспособленные
- с. Пятино: Троицкая церковь (1823) — шедевр архитектуры эпохи классицизма находится под угрозой разрушения.
Харьков
Закрытые и приспособленные
- Александро-Невская церковь (Сабурова дача) — была приспособлена под женское отделение психиатрической больницы и архив. Открыта в 199.
- Вознесенская церковь (пл. Фейербаха) — обезглавлена, приспособлена под административное здание. В настоящий момент в ней находится сельхозинститут.
- Дмитриевская церковь (Полтавский шлях) — в 1930-е гг. обезглавлена, колокольня снесена. В 1970-е гг. уничтожены остатки храмовой росписи и наружная отделка храма. В 1990-х передана и ныне находится в ведении неканонической юрисдикции «Украинская Автокефальная Православная Церковь (обновлённая)».
- Успенский собор — закрыт в 1929 г., купола снесены (воссозданы в 1970-80-е гг.) До 2016 года в соборе был органный зал.
- Собор Пресвятой Девы Марии (католический) — закрыт в 1940, в нём находилась кинофабрика. Открыт в 1989.
- Хоральная синагога — использовалась в качестве спорт
- Харьковская кенасса
Уничтоженные
- Александро-Невская церковь на Заиковке (1881)
- Алексеевская церковь в Алексеевке — разрушена в ходе боевых действий в 1943 г.
- Церковь Всех Святых на Холодногорском кладбище (1828)
- Церковь Иоанна Предтечи — снесена в 1930-е гг.
- Кирилло-Мефодиевская церковь (1897) — на месте храма парк им. Артёма
- Мироносицкая церковь (1783, 1840) — снесена в 1930 г. На историческом месте 22 августа 2015 года состоялось открытие нового храма.
- Михайловская церковь (1787) — снесена в 1970 г.
- Николаевский собор на Николаевской площади (1896) — снесен в 1931 г.
- Преображенская церковь на Москалёвке — снесена в 1960-х гг.
- Церковь Рождества Богородицы
- Церковь Рождества Христова (1735) — снесена в 1920-е гг.
- Святодуховская церковь на пл. Восстания (1840-е гг.)
- Лютеранская церковь на ул. Гоголя, 2 (1914) — снесена в 1950-е гг.
- Соборная мечеть на ул. Ярославской (1905) — снесена в 1920-е гг. (восстановлена в 2005)
Харьковская область
Уничтоженные
- с. Борки (Змиёвский район): Храм Христа Спасителя (1894) — храм, переживший во время Великой Отечественной войны пожар, был взорван в конце 1940-х гг.
Челябинская область
Закрытые и приспособленные
- Челябинск: Церковь во имя святого Александра Невского — с 8 июля 2010 года службы возобновлены.
- Челябинск: Свято-Троицкий храм — с 1929 г. закрыт, реставрирован в 1987—1988 гг., в 1990 г. храм вернули Русской Православной Церкви.[18]
Уничтоженные
- Златоуст: Троицкий собор (1842 г.) — разрушен в 1933 г.
- Миасс: Петропавловский храм (1815-1825 гг.) — разрушен в 1936 г.
- Челябинск: Христорождественский кафедральный собор (1766 г.) — снесён в 1932 г.
- Челябинск: Церковь Покрова Богородицы (при Духовном училище) (1870—1872 гг.) — снесена в 1926 г.
- Челябинск: Вознесенская церковь (женского монастыря) (1886—1890 гг.) — снесена в 1930-х гг
- Челябинск: Одигитриевская церковь (женского монастыря) (1861—1863 гг.) — снесена в 1930-х гг.
- Челябинск: Римско-католический костёл (1909—1914 гг.) — снесён в 1934 г.
Черниговская область
- c. Жовтень: Ильинская церковь — уничтожена в 1930-е гг.
- с. Товстолес (Черниговский район): Покровская церковь — уничтожена в 1960-е гг.
- с. Халявин (Черниговский район): Троицкая церковь — уничтожена в 1960-е гг.
Ярославль
Закрытые и приспособленные
- Церковь Зосимы и Савватия Соловецких в Тверицах (1693) — закрыта, глава и колокольня разрушена, в 2000-х гг. начато восстановление
- Крестовоздвиженская церковь (1670-е) с тёплым храмом 1700-х — перестроена под производственный цех, колокольня и купола разрушены
- Сретенская церковь (1670, 1905) — закрыта, обезглавлена. Восстановлена после 1997 г.
- Николо-Тропинская церковь (1660) — использовалась деревоперерабатывающей фабрикой, купол и колокольня разрушены
- Петромитрополицкая церковь (1657) — перестроена под производственный цех, колокольня и купола разрушены
Уничтоженные
- Успенский собор (1515,1648) — снесен в 1937 г., воссоздан в новых формах и объёмах.
- Церковь Василия и Константина (теплый, 1833) — снесена в 1937 г. вместе с Успенским собором.
- Церковь Петра и Павла на Волжском берегу (1691) — снесена в 1937 г.
- Церковь Николая Чудотворца (теплая, 1841) — снесена в 1937 г. вместе с Петропавловской церковью.
- Церковь Великомученицы Варвары (1688) — снесена в 1931 г.
- Церковь Великомученицы Екатерины (теплая, 1715) — снесена в 1931 г. вместе с церковью Варвары.
- Троицкая церковь (1679) — снесена в 1933 г.
- Церковь Богоматери Живоносного источника (теплая, 1702, 1825) — снесена в 1933 г.
- Церковь Вознесения в Толчковской слободе (теплая, 1665) — снесена в 1930 г.
- Воскресенская церковь (1660) — снесена в 1930 г.
- Введенская церковь (1690) — снесена в 1930 г.
- Церковь Всех Святых (1689) — снесена в 1937 г.
- Церковь Жен Мироносиц (теплая, 1697) — снесена в 1937 г.
- Церковь Иоанна Богослова (1679, 1700) — снесена в 1935 г.
- Церковь Иоанна Златоуста (1690) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Косьмы и Дамиана (1686) — снесена в 1982 г.
- Церковь Никиты Мученика (1641) — снесена в 1929 г., колокольня сохранилась
- Церковь Параскевы Пятницы на Всполье (1689) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Покрова Богородицы (1905) — снесена в 1930 г.
- Покровская церковь на Божедомке (1821) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Рождества Богородицы (1720) — снесена в 1930 г.
- Церковь Рождества Иоанна Предтечи (теплая, XVII в.) — снесена в 1930-е гг.
- Церковь Симеона Столпника (1762) — снесена в 1933-34 гг.
- Церковь Введения Симеоновского прихода (1738) — снесена в 1933-34 гг.
- Церковь Сошествия Святого Духа (1690, 1709) — снесена в 1938 г.
- Церковь Трёх Святителей (теплая, 1814) — снесена в 1938 г.
- Церковь Троицы в Калачной слободе (1730) — снесена в 1937 г.
- Церковь Троицы в Тверицах (1771) — снесена в 1939 г.
- Церковь Успения в Мельничной слободе (теплая, 1683) — снесена в 1940-е гг. (по мнению ряда исследователей перестроена до неузнаваемости).
- Успенская единоверческая церковь (1869) — снесена в 1982 г.
- Церковь Иконы Донской Богоматери в Донской слободе (1741) — разрушена, остатки стен включены в новое здание.
Также в городе были разрушены: часовня при церкви Николы Надеина, колокольня церкви Николы в Меленках, колокольня Петропавлоской церкви при кадетском корпусе, колокольни Крестовоздвиженской, Спасо-Пробоинской, Благовещенской и Вознесенской церквей.
Ярославская область: города
Закрытые и приспособленные
- Переяславль-Залесский: Смоленская церковь — закрыта в 1940-е гг. Затем использовалась под склад и жилье. В 1987 г. колокольня храма обрушилась. Сама церковь находится под угрозой полного разрушения.
- Углич: Церковь Флора и Павла (1762) — закрыта в 1927 г. Купола и колокольня снесены.
Уничтоженные
В Переяславле-Залесском разрушено 17 приходских церквей, в Ростове Великом уничтожено 12 храмов из 22 (и ещё 5 были кардинально перестроены).
- Переяславль-Залесский: Троице-Сергиевская церковь (1782) — взорвана в 1937 г.
- Переяславль-Залесский: Вознесеская церковь (XVIII в.) — разобрана в 1930-е гг., на месте храма построен жилой дом.
- Переяславль-Залесский: Крестовоздвиженская церковь (1785) - снесена в 1930-е гг.
- Переяславль-Залесский: Церковь Иоанна Златоуста (1820) - снесена в 1930-е гг.
- Переяславль-Залесский: Владимирская церковь (XVII в.) и стены упразднённого в 1764 г. Борисоглебского Надозерного монастыря - снесены в 1932 г.
- Переяславль-Залесский: Церковь Владимирской Богоматери (1886) — снесена в 1932 г.
- Переяславль-Залесский: Предтеченская церковь (1735) — разобрана на кирпич в 1930-е гг.
- Переяславль-Залесский: Князь-Владимирская церковь (1803) — разобрана на кирпич в 1930-е гг., на месте храма выстроен райком партии.
- Переяславль-Залесский: Церковь Рождества Богородицы (Козьмодемьянская) (1770) — снесена в 1930-х гг.
- Переяславль-Залесский: Церковь Иоанна Богослова (1796) — снесена в 1960-е гг. для строительства нового цеха вышивальной фабрики.
- Переяславль-Залесский: Знаменская церковь при кораблях (1788) — снесена в 1930-е гг. В 1999 на этом месте построен новый храм.
- Переяславль-Залесский: Церковь Рождества Христова (1797) — разобрана в 1930-е гг.
- Переяславль-Залесский: Ильинская церковь в Рыбной слободе (1777) — снесена в 1930-х гг. как «мешающая движению».
- Переяславль-Залесский: Успенская (Филипповская) церковь (1775) — разобрана на кирпич для городской прачечной в 1930-е гг.
- Переяславль-Залесский: Введенская церковь (1698) — разобрана в 1931 г.
- Переяславль-Залесский: Князь-Андреевская церковь (1730-е гг.) — взорвана в 1930-е гг.
- Переяславль-Залесский: Свято-Духовская церковь (1788) — разрушена в 1934 г.
- Ростов Великий: Крестовоздвиженская церковь (1692) — разобрана в 1928 г., колокольня (1859) была перестроена под пожарную каланчу.
- Ростов Великий: Благовещенская церковь (1697) — снесена в 1930 г.
- Ростов Великий: Церковь Михаила Архангела (1758) — снесена в 1930-е гг.
- Ростов Великий: Церковь Стефана Архидиакона (1776) — снесена в 1930-е гг.
- Ростов Великий: Церковь Иоанна Предтечи (1763)
- Ростов Великий: Введенская церковь (1769)
- Ростов Великий: Спас-Графская церковь (1786)
- Ростов Великий: Церковь Всех Святых (1776, с колокольней 1820 г.)
- Ростов Великий: Храм Воскрешения Лазаря (1809)
- Ростов Великий: Церковь Рождества Богородицы (1799)
- Ростов Великий: Николо-Воржищенская церковь (1804)
- Ростов Великий: Преображенская церковь (1799)
- Ростов Великий: Церковь св. Леонтия на Заровье (1772) — в 1930-е гг. приспособлена под хозяйственные цели, колокольня и восьмигранное заверешение храма снесены. В 1960-е гг. остатки церкви взорвали, но руины не разобраны до сегодняшнего дня.
- Углич: Благовещенская церковь (1744, летняя) — закрыта в 1927 г., в 1930-е снесена.
- Углич: Благовещенская церковь (1779, зимняя) — снесена в 1930-е гг.
- Углич: Церковь Вознесения (1742) — разобрана в 1930-е гг.
- Углич: Церковь Рождества Христова (Филипповская) (1821) — снесена в 1930-е гг.
- Углич: Церковь Крестовоздвижения (Селунская) (1775) — разобрана в конце 1930-х гг.
- Углич: Церковь Николая Чудотворца на Петухове (1758) — разобрана в 1940—1950-е гг.
- Углич: Церковь Василия Великого (1730) — разобрана в 1927 г.
- Углич: Успенская церковь на Торговой площади (1799) — снесена в 1930-е гг.
- Углич: Церковь Ильия Пророка на Московской ул. (1748) — снесена в конце 1930-х гг.
- Углич: Церковь Петра и Павла на Московской ул. (1735) — разрушена в конце 1930-х гг.
- Углич: Церковь Параскевы Пятницы (1764) — разрушена в 1962 г.
- Углич: Церковь Николы на Песках (1761) — снесена в конце 1930-х гг.
- Углич: Воскресенская (Георгиевская) церковь на городском кладбище (1744) — снесена в конце 1930-х гг.
- Углич: Церковь Всех Святых (1823) на левобережном городском кладбище — разобрана в 1940-41 при строительстве Угличской ГЭС, затопившей весь левобержный Углич.
- Углич: Церковь Леонтия Ростовского (1778) — разобрана при строительстве Угличской ГЭС в 1940-41 гг.
- Углич: Церковь Введения Богородицы (1749) — разобрана при строительстве Угличской ГЭС в 1940-41 гг.
- Углич (окрестности города): Успенская церковь (приходская) в ансамбле бывшего Кассианова Учемского монастыря (1713) — разобрана в конце 1930-х гг. вместе с остальными постройкми бывшего монастыря.
- Углич (окрестности города): Церковь Иоанна Предтечи (приходская) (1713, 1810) в ансамбле бывшего Кассианова Учемского монастыря — взоравна в конце 1930-х гг.
Также в городах области было разрушено: в Переяславле-Залесском — колокольня и башенная ограда Богородице-Сретенского монастыря в Кремле (сам монастырь упразднён в 1754, ансамбль сохранялся до революции); в Угличе — Александровская часовня (1855 г., воссоздана в 2004 г.), Знаменская часовня при церкви Параскевы Пятницы (1764, разрушена в 1962 г.), Часовня Иоанна Убиенного около городского кладбища, колокольня Богоявленского монастыря.
Ярославская область: деревни
Закрытые и приспособленные
- Малые Соли (Некрасовский район): Церковь Рождества Богородицы — закрыта в 1937 г., использовалась как склад. Обрушилась в 1986 г. и, повторно, в 2006. Находится под угрозой полного разрушения
- Малые Соли (Некрасовский район): Успенская церковь (теплая) — главы снесены.
- Малые Соли: (Некрасовский район): Церковь Григория Победоносца и Александры Царицы — использовалась под кафе. В 2000-е гг. над стенами церкви, трапезной и основанием колокольни выстроен частный дом.
- Елпатьево (Переславский район): Вознесенская церковь (1829)
- Глебовское (Переславский район): Местная церковь была закрыта, колокольня (XVIII в.) разрушена
- Дегтево (Ярославский район): Церковь Корсунской Богоматери — закрыта в 1930-е гг. Использовалась под склад. Храм постепенно разрушается
- Воздвиженское (Угличский район): Церковь Воздвижения Креста Господня — закрыта в 1930-е гг. Использовалась под склад зерна. Храм постепенно разрушается
Уничтоженные
- Некрасовское (Некрасовский район): Благовещенская церковь
- Багимово (Переславский район): Никольская церковь (1835)
- Бектышево (Переславский район): Введенская церковь (1798)
- Будово (Переславский район): Никольская церковь (1825)
- Волнино (Переславский район): Воскресенская церковь (1776)
- Выползово (Переславский район): Казанская церковь (1785)
- Михалёво (Переславский район): Церковь Дмитрия Солунского (1819)
- Насакино (Перелавский район): Церковь Неопалимой Купины (1778)
- Петрищево (Переславский район): Никольская церковь (1865)
- Петровское (Переславский район): Петропавловская церковь (1806)
- Рождествено (Переславский район): Христорождественская церковь (1818)
- Рязанцево (Переславския район): Михайловская церковь (1811)
- Святово (Переславский район): Знаменская церковь (1794)
Также в области были разрушены: в с. Некрасовское - колокольни Рождественской (1770), Воскресенской (1717), Покровской (1886) церквей.
Храмы и монастыри территорий, не входивших в Российскую империю в границах 1917 г
Калининград
До 1945 года этот регион являлся частью Германии. После войны немецкое население было выселено. Бывшие протестантские и католические церкви были либо приспособлены для хозяйственных нужд, либо снесены.
Уничтоженные
- Альт-Россгартенская кирха (1692,) — во время войны повреждена, разобрана к 1968 г.
- Альтштадтская кирха (1845) — во время войны сильно повреждена, разобрана в 1950-е гг.
- Бургкирха (1701) — сильно повреждена во время войны, позднее снесена
- Закхаймская кирха (1769) — сильно повреждена во время войны, снесена в 1950-е гг.
- Кирха в Кведнау (1507) — во время войны не пострадала. Снесена в 1970-е гг.
- Кирха в Нойендорфе (XIV в.) — снесена в 1990 г.
- Кирха Лютера в Хаберберге (1910) — во время войны практически не пострадала. Снесена в 1976 г.
- Кирха памяти Герцога Альбрехта (1913) — незначительно пострадала во время войны. Была окончательно снесена в 1972 году.
- Кирха памяти императора Фридриха в Кальтхофе (1907)
- Кирха Христа (1926) — сильно повреждена во время войны, разобрана к 1960 г.
- Лёбенихтская кирха (1776) — сильно повреждена во время войны, разобрана в 1970-е гг.
- Новая Россгартенская кирха (1647) — сильно повреждена во время войны, снесена в 1975 г.
- Пропштайкирхе в Лёбенихте (1776) — сильно повреждена во время войны, разобрана в 1960-е гг.
- Трагхаймская кирха (1632) — сильно повреждена во время войны, разобрана в 1950-е гг.
- Французская реформатская церковь (1736) — сильно повреждена во время войны, разобрана в 1967—1968 гг.
- Фриденскирхе (1913) — сильно повреждена во время войны, разобрана 1960-е гг.
- Хабербергская кирха (1753) — сильно повреждена во время войны, разобрана 1960-е гг.
- Штайндаммская кирха (1256) — старейшая церковь Кёнигсберга, снесена в 1950-е гг.
Калининградская область
Уничтоженные
- Лютеранская кирха в Черняховске (XVII—XVIII вв.) — приспособлена под мебельную фабрику и склад, снесена в 1976 г.[19].
- Часовня в Метгетене — небольшая часовня в нынешнем посёлке имени Александра Космодемьянского. Снесена в 1990 г.
Ивано-Франковская область
Львовская область
Уничтоженные
- Львов: Церковь Святого Духа — разрушена во время Второй мировой войны, сохранилась колокольня
Тернопольская область
Закрытые и приспособленные
- Тернополь: Иезуитский костёл — перестроен в цех швейной фабрики.
Уничтоженные
- Тернополь: Парафиальный костёл — незначительно пострадал во время Второй мировой войны; снесён в 1954 г.
- Тернополь: Синагога — разрушена во время Второй мировой войны; руины разобраны[20].
- Тернополь: Церковь Успения Пресвятой Богородицы — уничтожена в 1962 г.; воссоздана в 1991 г.
Черновицкая область
Закрытые и приспособленные
- Черновцы: Городская хоральная синагога — повреждена во время Второй мировой войны, позднее перестроена в кинотеатр.
- Черновцы: Костёл Пречистого Сердца Иисуса — приспособлена под областной архив, орган демонтирован.
- Черновцы: Лютеранская церковь — перестроена в дом технической пропаганды[21][22].
См. также
- Дехристианизация Франции во время Французской революции (на английском)
Напишите отзыв о статье "Список храмов, упразднённых советской властью"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Св. синода по ведомству Православного исповедания за 1914 г. Пг., 1916. С. 117, 132, 139
- ↑ В 1915—1916 гг. сохранилась тенденция массового строительства церквей — более 400 в год (статистика за этот период не опубликована, хотя Синод получил подробные данные по всем епархиям). Кроме того, в 1917—1924 гг. было достроено ещё не менее 30 церквей, основанных до Революции (на сайте [www.temples.ru/cardsearch.php?base1=&base2=&ispoved=1&finish1=1917&finish2=1924&Status=0&key=&stype=0 Храмы России] можно сделать приблизительные подсчёты). Таким образом, можно говорить не менее чем о 55 000 православных храмах времен Российской империи
- ↑ Без учёта военных церквей. Так как достоверной и полной информации с фронта не поступало, Синод в своих докладах императору за 1914—1916 гг. их не учитывал (видимо рассчитывая включить достоверную статистику по этим храмам в послевоенный отчёт)
- ↑ [www.volfoto.ru/volgograd/pavshih_bortsov/alexandro-nevskiy_sobor/ Александро-Невский собор] в Царицыне
- ↑ [www.volfoto.ru/volgograd/embankment/ioanna_predtechi/ Храм Иоанна Предтечи] в Волгограде
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Чесноков Г. А. Утраченные храмы Воронежа. — Воронеж: Кватра, 2009. — 30 с.
- ↑ Официальный веб-сайт УПЦ, интервью митрополита Владимира «Церковь на Украине такая, какую ей дал Господь» [orthodox.org.ua/ru/node/546]
- ↑ 1 2 3 [www.vidania.ru/temple/temple_kurskaya/ Храмы Курской области]
- ↑ П. Г. Паламарчук. Сорок сороков. Краткая иллюстрированная история всех московских храмов. В 4 т. М.: Астрель/АСТ, 2008—2009. ISBN 978-5-271-18958-6. Т.1 стр. 10.
- ↑ Романюк С. К. Москва. Утраты. М.: ПТО «Центр», 1992. ISBN 5-87667-001-4
- ↑ К. М. Михайлов. Золотое кольцо России. Летопись разрушений и утрат. М.: Эксмо; Яуза-Пресс; Лепта-Книга, 2008. ISBN 978-5-9955-0020-9. стр. 9
- ↑ Сибирский торгово-промышленный ежегодник на 1914—1915 гг.
- ↑ Достоверных данных нет.
- ↑ [www.spbdnevnik.ru/?show=article&id=1590 «Невидимые храмы города на Неве», Петербургский дневник]
- ↑ Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — СПб.: Норинт, 2002. — 353 с. — ISBN 5-7711-0019-6.
- ↑ [encspb.ru/object/2804678752 Энциклопедия Санкт-Петербурга]
- ↑ [www.temples.ru/card.php?ID=14283 Храмы России / Собор Рождества Христова в городе Тамбове]
- ↑ [www.hramnevsky.ru/about/history/svtr/ История Свято-Троицкой церкви]
- ↑ [www.angrapa.ru/arhiv/lyuteranskaya-tserkov.html Краткая история кирха на сайте Анграпа.ру]
- ↑ [templesua.jimdo.com/синагоги/терноп%D1%96ль/ ТЕРНОПІЛЬ. СИНАГОГА. (1662-1668рр)]
- ↑ [www.chas.cv.ua/17_07/9.html До 600-річчя Чернівців: ЛЮТЕРАНСЬКА КІРХА]
- ↑ [cv.archives.gov.ua/31.php Історичне минуле євангельської громади Чернівців]
Литература
- Паламарчук П. Г. Сорок сороков. Краткая иллюстрированная история всех московских храмов. В 4-х томах. Издательство: АСТ ISBN 5-17-027698-2
- Михайлов К. Золотое кольцо России. Летопись разрушений и утрат. — М. Эксмо; Яуза-Пресс; Лепта-Книга, 2008. — 464с. ISBN 978-5-9955-0020-9
См. также
Ссылки
- [www.voskres.ru/architecture/moscow4.htm Г. Я. Мокеев. Судьба златоглавой священной Москвы]
- [rus-sky.com/history/library/plat4-1/xx_186.html Платонов О.A. История русского народа в XX веке. Том 1]
- [www.temples.ru/index.php Проект Храмы России]
- [magazines.russ.ru/novyi_mi/1994/8/pokrov.html ПОЛИТБЮРО И ЦЕРКОВЬ. 1922—1923]
- [the-mostly.narod.ru/MOSCOW/moscow.html Фотоальбом Найдёнова, 1883 год]
- [www.krotov.info/history/20/1930/rusak03.htm Вл. Степанов (Русак). СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБВИНЕНИЯ]
- [www.russiancity.ru/dbooks/d04.htm А. А. Формозов. Роль Н. Н. Воронина в защите памятников культуры России]
- [rus-sky.com/history/library/truth.htm Ф. Я. Шипунов. Истина Великой России. Избранные главы]
- [sir35.ru/Orthodoxy/Ch_606.htm Олег Губкин. Русская православная церковь по игом богобоческой власти в период с 1917—1941годы]
- [his.1september.ru/view_article.php?ID=200901903 Тимофей КОНОНЕНКО. В начале — расстрелянный Кремль]
- [www.odessachurches.net.ua/index.htm Храмы Одессы]
- [churchs.kiev.ua/ Храмы Киева]
- [picasaweb.google.com/JUJU.ELISEEV/oCQsNK# Уничтоженные храмы Москвы, фотогалерея]
Отрывок, характеризующий Список храмов, упразднённых советской властью
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.
После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.
В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.
Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
