Хеопс

Фараон Древнего Египта
Снофру Джедефра Хеопс IV династия Древнее царство
Фараон Хуфу. Каирский египетский музей
Хронология	2579 — 2556 гг. до н. э. (23 лет) — по Ю. фон Бекерату 2620 — 2580 гг. до н. э. (40 лет) — по Schneider
Хеопс на Викискладе

Хуфу́, Хео́пс (др.-греч. Χέωψ, Cheops) — второй фараон IV династии Древнего царства Египта (2589—2566 до н. э. или 2551—2528 до н. э.), предположительно, строитель Великой пирамиды в Гизе.

Полным именем Хуфу было «Хнум-Хуфу», что означает «Хнум он охраняет меня». Ныне более известен как Хеопс (по Геродоту). Также упоминался как Хембес (по Диодору), Суфис I (Σοῦφις, по Манефону), Саофис (по Эратосфену). Сын фараона Снофру и Хетепхерес. Дети: Джедефра, Джедефхор, Каваб, Хафра (Хефрен), Банефра, Хуфухаеф (сыновья), Хетепхерес II, Мересанх II, Хамерернебти I (дочери).

Личность Хеопса

В фольклоре, а также свидетельствах историков античности за Хеопсом (Хуфу) закрепилась репутация классического восточного деспота и жестокого правителя, в противоположность жизнеописаниям его отца Снофру и наследников Хефрена (Хафра) и Микерина (Менкаура). Однако остатки памятников времени Хеопса представляют его личностью, деятельность которой резко контрастирует с рассказами периода владычества персов и греков. Сказание твердит, что Хеопс принуждал народ к тяжелой работе на строительстве пирамиды. В частности, при нём якобы лишились привилегий храмы. Само имя Хеопса после его смерти якобы не произносилось народом, а изнурение ресурсов Египта для постройки пирамиды фараона привело к ослаблению государства и падению Четвёртой династии. Возможно, такое изображение фараона соответствует реальности, однако можно считать его домыслом основателей Пятой династии, которая пришла к власти с помощью гелиопольского жречества Ра после падения предыдущей Четвёртой династии. Вероятно, популярная в последующие периоды история-сказка «Хуфу и чародеи», посвященная рассказам трёх сыновей Хеопса о волшебниках, живших до и во время правления Хуфу, также была составлена при первых трех царях Пятой династии.

Хуфу царствовал не менее 27 лет, чему есть подтверждение в виде надписи на «водяной горе Джедефра» в Дахла и найденных недалеко от Красного моря папирусов, датированных 27-м годом правления царя. Прижизненные источники, изображают Хеопса строителем многих городов и поселений по берегу реки, например, Бухена (традиционно считается, что Бухен был основан во время Среднего царства, вероятно, Сенусертом III). Если верить приведённым источникам, Хеопс отправил военную экспедицию на Синайский полуостров с целью нейтрализации местных кочевых племен бедуинов, грабивших торговцев, и разработки залежей бирюзы. В это же время надпись на камне на острове Элефантина близ Асуана указывает на то, что фараон также проявлял интерес к южным границам страны, где добывался асуанский розовый гранит.

Имена фараона

Тип имени		Иероглифическое написание		Транслитерация — Русскоязычная огласовка — Перевод
«Хорово имя» (как Хор)				mḏdw — меджеду — «»
				mḏd(w) — меджед(у) — «»
«Небти имя» (как Господин двойного венца)				mḏd-r-Nbtj — меджед-ер-Небти — «Превосходный для Двух Владычиц (то есть богинь Нехбет и Уаджит)»
				nj-swt-bjt mḏd-r-Nbtj — ни-сут-бит меджед-ер-Небти — «Царь Верхнего и Нижнего Египта, превосходный для Двух Владычиц» Обращает внимание, что титулы Несу Бити («Царь Верхнего и Нижнего Египта») и Небти (сравнивающий царя с Двумя Владычицами) находятся в одной комбинации, что более характерно для середины I династии. Притом это единственный исключительный случай когда Небти-имя было вписано в картуш
«Золотое имя» (как Золотой Хор)				bjkwj-nbw — бикуи-небу — «Два золотых сокола»
«Личное имя» (как сын Ра)				ḫwj.f-wj — хуфу — «Он хранит меня»
				идентично предыдущему
				ḫwj.f-wj-Ḫnmw (Ḫnmw-ḫwj.f-wj) — Хнум-Хуфу — «Хнум oн хранит меня»
				ḫwfw
				ḫwfw<f>

Великая пирамида

Величайшим достижением Хуфу считается создание монумента, который был признан первым среди семи чудес света в древнем мире. Именно это, самое древнее и самое монументальное из перечисленных античными авторами чудес света, является единственным, сохранившимся до наших дней. Монумент высотой первоначально 146,6 м (сегодня только 137,5 м из-за утраты в результате землетрясения венчающего гранитного камня — пирамидиона), считался высочайшим строением в мире на протяжении 3500 лет. Традиционно считается, что высотный рекорд пирамиды Хеопса был побит только Эйфелевой башней, сооружённой в 1889. Тем не менее, иногда утверждается, что ещё до начала XVII века существовали два здания, высота которых оценивалась в более чем 159 м и которые дошли до наших дней без своих высочайших шпилей — Линкольнский собор, строившийся в 1092—1311 и обвалившийся в 1549, и церковь святого Олафа в Таллине, простоявшая в своём первозданном виде с 1519 по 1625, когда в неё ударила молния, после чего здание было перестроено. Высоту пирамиды в XIX веке поочерёдно превысили церковь святого Николая в Гамбурге, Кёльнский собор и мемориал Вашингтона, сооружённые ещё до открытия Эйфелевой башни.

Для сооружения усыпальницы Хуфу выбрал плато в Гизе к северо-западу от современного Каира. Пирамида Хуфу положила начало строительству комплекса пирамид, предназначенных для правителей его династии. Завершённый комплекс трех величайших пирамид Гизы — Хеопса, Хефрена и Микерина, а также Великого Сфинкса, считается одним из лучших образцов древнеегипетского зодчества.

Хотя Великая пирамида и претерпевала существенные изменения во внутреннем устройстве, но сам её внешний вид и размеры не менялись. Начальником строительных работ и архитектором был Хемиун, известный также как Хеменуи — вероятно, двоюродный брат или племянник Хуфу.

Пирамида сложена из 2,3 миллионов известняковых блоков. При этом прочность достигалась не только за счет подгонки камней друг к другу, но и благодаря особому гипсовому раствору розового цвета. Прежде чем положить на камень следующий, на его поверхность наливалось это гипсовое молоко. Оно заполняло все выбоины и проникало в вертикальные стыки, обеспечивая великолепную монолитность кладки. Каждый блок весил 2 тонны. Основную часть известняка для постройки добывали прямо у подножия пирамиды, а белый известняк для облицовки — с другого берега реки. Пирамида является практически монолитным сооружением, не считая погребальную камеру и ведущих к ней коридоров. В ней практически нет внутреннего пространства, за исключением узких вентиляционных шахт.

Снаружи пирамида была облицована ослепительно белым турским известняком, который укладывали от вершины вниз. Он был разграблен для постройки средневекового Фустата, затем превратившегося в Каир. О большом заупокойном храме из известняка (52×40 м), который стоял на восточной стороне пирамиды, сейчас напоминают лишь остатки чёрного базальтового пола. Храм в долине, от которого вела восходящая дорога к пирамиде, исчез под арабской деревней, хотя часть его можно было увидеть в 1991 при проведении канализации.

Внутри пирамиды Хеопса находятся три погребальные камеры, расположенные одна над другой. Строительство первой камеры, вырубленной в скальном основании, осталось незаконченным. Чтобы попасть в неё, надо преодолеть 120 м узкого спускающегося коридора. Первая погребальная камера связана со второй горизонтальным коридором длиной 35 м и высотой 1,75 м. Две остальные камеры называют «камерой царицы» и «камерой царя». Названия эти условные и соответствуют арабской традиции погребения (в которой свод над усыпальницей женщины отличается от свода над усыпальницей мужчины выгнутостью). На самом деле жёны фараонов Древнего царства хоронились в небольших пирамидах, прилегающих к царской.

Вокруг Великой пирамиды, преимущественно на западной стороне, были расположены могилы придворных, которые хотели служить своему царю после смерти так же, как и при жизни. На восточной стороне три малые пирамиды цариц Хуфу. По легенде, изложенной Геродотом, центральная пирамида шириной 46 м строилась по инициативе дочери Хуфу, которую он отправил в публичный дом, чтобы получить деньги на строительство Великой пирамиды. Остальные две пирамиды, вероятно, принадлежали родной сестре-жене фараона и его сводной сестре, царице Хенутсен.

В 1925 на восточной стороне пирамиды была найдена могила царицы Хетепхерес, матери Хеопса. Американский археолог Джордж Рейснер, открывший это захоронение, высказал предположение, что отсутствие тела царицы в неразграбленной гробнице было вызвано тем обстоятельством, что захоронение, первоначально предназначенное матери Хеопса, было разграблено, и Хемиун прибегнул к обману фараона, перенеся саркофаг Хетепхерес (уже пустой), в нетронутую усыпальницу. В 1954 арабским египтологом Камаль аль-Малахом была обнаружена невредимая деревянная Солнечная ладья Хеопса, разделенная на 1224 части. Она построена из кедра без единого гвоздя и, как свидетельствуют сохранившиеся на ней следы ила, перед смертью Хеопса ещё плавала по Нилу. Ладью длиной 43,6 м окончательно восстановили к 1982. Последнее открытие, связанное с Великой пирамидой — заявление двух французских археологов-любителей об обнаружении неизвестного раннее коридора внутри усыпальницы (2004).

При всём величии Великой пирамиды осталось ещё много неразгаданных загадок, связанных с постройкой монумента. Ореол таинственности и древности привлекал к огромной усыпальнице фараона многих посетителей ещё в античности. Философ и естествоиспытатель Фалес Милетский, пребывая в Египте, по указанию фараона Амасиса II измерил высоту пирамиды по длине её тени. Однако первым европейцем, оставившим описание пирамиды, сохранившееся до наших дней, считается «отец истории» Геродот, побывавший в Египте ок. 450 до н. э.

Рассказ Геродота о пирамидах, которым уделено значительное внимание в его «Истории», на протяжении длительного времени считался основным источником сведений об этих сооружениях. Тем не менее, в нём присутствует целый ряд неточностей и откровенных ошибок: в частности, Хеопс назван наследником Рампсинита (то есть Рамсеса III), а также приводится ряд деталей откровенно легендарного или даже сказочного характера (в частности, упомянутая легенда о дочери Хуфу). Интересно также сравнить приведённые Геродотом параметры пирамиды с реальными: если считать, что он пользовался аттическо-эвбейским плефром (мерой длины), то получается, что его оценка как ширины основания, так и высоты пирамиды составляла 236,8 м.

Описывая процесс постройки пирамид, древнегреческий историк ссылался на некоторые неподтверждённые данные, указанные ему жрецами: потребовалось 10 лет для того, чтобы построить километровую мощеную дорогу от храма в долине к заупокойному храму, 20 лет ушло на постройку пирамиды. Геродот утверждает, что если верить надписи, расположенной на внешней стороне пирамиды, одна стоимость еды для рабочих (редьки, лука и чеснока) составила 1600 талантов серебра, или около 7,5 миллионов долларов по ценам сегодняшнего дня на серебряные слитки (общая стоимость даже такого сооружения, как афинский Парфенон, составила всего 700 талантов). Соответственно, совокупная стоимость постройки пирамиды должна была составлять в несколько раз больше. Существует множество теорий, объясняющих секрет постройки пирамиды, включая использование покатых насыпей, тянущихся до пустыни, удлинявшиеся по мере того, как росла высота пирамиды, использование насыпей, которые поднимались вокруг пирамиды по мере её увеличения, и даже использование саней при транспортировке известняка. О насыпях («хома» по-гречески), применявшихся при постройке пирамиды, писал ещё Диодор Сицилийский. Помимо всего прочего, он сообщал о том, что в создании пирамиды были заняты 360 000 египтян.

В 831 году в Великую пирамиду проник багдадский халиф Аль-Мамун — сын Харун-ар-Рашида, по всей видимости, также посещавшего египетские пирамиды. Подавив в крови восстание местного населения в Нильской долине, халиф решил поискать сокровища в крупнейшей пирамиде. При этом он проигнорировал предостережения суеверных советников, утверждавших, что «пирамида охраняется духами», и специалистов по осадному делу, убеждённых в неприступности древнего монумента. Поскольку вход в пирамиду был замурован в римскую эпоху, рабочим аль-Мамуна пришлось пробивать брешь в одной из граней пирамиды. Хотя аль-Мамун правильно избрал северную сторону для поиска входа, он так и не обнаружил старого хода в строение и приказал создать новый. Нужный участок пирамиды поливали кипящим уксусом, чтобы облегчить нанесение ударов тараном. После извлечения двухсот блоков арабами был открыт ход в Большую галерею, ведущую к погребальной камере с захоронением Хеопса. Однако халиф так и не нашёл в ней никаких сокровищ, поскольку усыпальница Хуфу, как и большинство египетских захоронений, видимо, была разграблена ещё самими древними египтянами. Ибн-Хальдун утверждает, что аль-Мамун, потерпев фиаско, пришёл в неистовство и приказал разобрать пирамиды, но так и не сумел достигнуть этой цели.

Папирусы Красного моря

В апреле 2013 года было объявлено о находке более 40 папирусов, датированных 27-м годом правления царя Хуфу. Самым интересным из папирусов, является дневник некоего чиновника по имени Меррер, который велся в течение более чем трёх месяцев и который повествует об участии Меррера в строительстве Великой пирамиды в Гизе. В своем дневнике чиновник сообщал о многочисленных поездках в Турский известняковый карьер для получения блоков, предназначенных для пирамиды Хеопса. Данный документ является первым документальным свидетельством процесса строительства величайшего сооружения древности.

Культурное влияние

Несмотря на то, что Великая Пирамида регулярно исследуется со времен Наполеона, лично посещавшего её в 1798, она и доныне порождает много мистификаций и домыслов. Исследователи, изучающие историю Египта с нетрадиционных позиций, чаще всего пользуются фактом отсутствия каких-либо упоминаний о Хеопсе в самой пирамиде (написанное красной краской имя Хуфу внутри пирамиды оказалось подделкой). Самыми известными являются теории о постройке пирамиды инопланетянами с Ориона (её популяризаторами являются Грэм Хенкок, Роберт Бьювелл и Адриан Джильберт) или атлантами (парадоксально, что апологеты существования цивилизации атлантов верят рассказу египетских жрецов, изложенному Платоном, но не верят рассказу тех же жрецов в «Истории» Геродота). Космическая теория происхождения пирамид стала основой фильма и сериала «Звёздные врата».

Времена правления Хуфу (Хеопса) отображены в фильме кинокомпании Warner Bros. «Земля Фараонов» (Land of the Pharaohs) 1955 года. Также действие романа «Мудрость Хеопса» (в оригинале «Игра судьбы») египетского писателя Нагиба Махфуза происходит в годы царствования данного фараона.

Родословие Хеопса

IV династия

     Серым цветом выделены представители III династии.      Голубым цветом выделены представители V династии.

Мересанх I

Хуни

?

Хетепхерес

Снофру

Меритит I

Хуфу

Хенутсен

Анххафа

Джедефхор

Банефра

Хуфухаеф

Мересанх II

Каваб

Хетепхерес II

Джедефра

Хентетенка

Хафра

Хамерернебти I

Дуаенхор

Минджедеф

Бака (Небка)

Сетка

Хернет

Каемсекхем

Мересанх III

Неферхетеп

Хамерернебти II

Менкаура

?

Усеркаф

Хенткаус

Бунефер

Шепсескаф

V династия

Джедефптах

Кхамаат

Литература

• История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
• Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

Ссылки

• [cheops.org.ua cheops.su Энциклопедия, детально описывающая пирамиду Хеопса]
• [ru-egypt.com/lexicon/4_dynasty_genealogy Генеалогия 4 династии]

IV династия
Предшественник: Снофру	фараон Египта ок. 2604 — 2581 до н. э.	Преемник: Джедефра

Отрывок, характеризующий Хеопс

С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.