Шешонк I

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Шешонк.
Фараон Древнего Египта
Псусеннес II Осоркон I
Шешонк I
XXII (Ливийская) династия
Третий переходный период

Шешонк I
Хронология
Шешонк I на Викискладе

Шешонк I (или Шешенк Σέσωγχις (Сесонхис) שׁישׁק или שִׁישַׁק (Шишак[1], Сусаким[2]) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 946/943—922 годах до н. э., основатель XXII (Ливийской) династии[3].

Потомок предводителей ливийских наёмников, осевших в Нижнем и Среднем Египте (с центром в Великом Гераклеополе), полностью египтизировавшихся и вошедших в состав египетской знати.





Происхождение и приход к власти

Правители ливийцев давно зарились на египетские богатства, но все их попытки силой овладеть Египтом заканчивались провалом. Тогда они перешли к другой тактике и начали завоёвывать Египет, особенно Дельту, мирным путём. Помогли им в этом сами фараоны, охотно принимавшие к себе на службу предводителей ливийских дружин, отводившие им земли и окружавшие себя наёмной гвардией из ливийцев-максиев (мешауаши). Таким путём в северной части Нильской долины образовался ряд ливийских поселений, предводители которых, быстро восприняв египетскую цивилизацию, почувствовали себя египетскими вельможами и действительно сделались таковыми. Среди них особенно выдался род, поселившийся у Гераклеополя и начатый ливийцем Буювава. Сын его Мавасен был уже жрецом местного бога Херишефа и князем; правнук Мавасена и дед Шешонка I Шешонк уже был женат на родственнице фараона царевне Мехтенвешкет. Эта семья добилась того, что должность жреца в гераклеопольском храме стала наследственной в их семье, равно как и положение ближайших сановников фараона. Известно, что дядя Шешонка I Осоркон Древний уже занимал египетский трон, будучи законным фараоном XXI династии. Отец Шешонка I Нимлот, женатый на царевне-жрице Танетсепах, был важным сановником, соединившим высшие жреческие (в Фивах) и военные полномочия. Генеалогия рода Шешонка I известны нам благодаря стеле, некого Пасенхора, жреца и дальнего потомка этой династии, установленной в Серапеуме в Саккара, в правление Шешонка V. Известный, как стела Пасенхора или генеалогия Пасенхора, этот документ содержит список предков жреца, согласно рода довольно часто в момент предоставления функций и статуса отдельной личности, и не в последнюю незначительно установить генеалогию династии, а также давая имя и качеств жены.

Сын Нимлота и царевны Танетсепах Шешонк I был главнокомандующим египетской армии и визирём (чати) при последнем фараоне XXI династии Псусеннесе II. От отца он также унаследовал титул вождя крупнейшего ливийского племени мешауаши. Князь Шешонк занимал при Псусеннесе II настолько видное положение в государстве, что сам фараон с торжественностью приличествовавшею его сану, занимался совершенно частными делами своего подданного, как если бы, то были дела государственные. Неизвестно, совершал ли Шешонк государственный переворот или пришёл к власти мирным путём, поскольку источники хранят об этом полное молчание. Создается впечатление, что ни мятежей, ни беспорядков при этом не было. Как бы там ни было, Шешонк стал фараоном Египта и основал XXII династию. Поскольку Шешонк избрал своей столицей Пер-Бастет (Бубастис греческих историков) в Восточной Дельте, в связи с чем эту династию называют также династией Бубастидов. Ливийское происхождение и варварские имена царей и их родни дают некоторое право также на название её ливийской.

Укрепление власти

Вступив на трон, Шешонк немедленно дал престолонаследию своей линии законное основание, которого он сам не имел. Для этого он женил своего сына Осоркона на египетской царевне дочери Псусеннеса II Мааткаре и таким путём приобрёл для него право на престол через жену, а также бесспорное законное право на трон для своего внука. В начале царствования Шешонк поставил в Абидосе поминальный камень в честь Немарата; здесь он говорит о своих заботах по водворению порядка и благочиния среди жречества.

Первоначально власть Шешонка распространялась только на Нижний и Средний Египет; в Верхнем Египте он на то время упоминался как «князь мешауаши» или «номарх Ма», но вскоре он подчинил себе и весь Южный Египет. Не позднее 5-го года своего правления Шешонк, прибыв в Фивы, которые не оказали ему сопротивления и сделал своего младшего сына Иуапета верховным жрецом в храме Амона-Ра в Фивах. Но Фивы продолжали оставаться обособленным княжеством, готовым оказать серьёзное сопротивление правящей фамилии в Дельте. По крайней мере, сам город не нёс налогов в пользу фараона и не посещался его финансовыми чиновниками. В Гераклеополе правил другой сын Шешонка Немарат.

Затем Шешонк назначил ливийского наместника Ухесета в Большой оазис (оазис Дахла), где тот урегулировал земельные и водные споры (надпись на Большой стеле из Дахлы). Один из подчиненных Шешонку ливийских вождей управлял западной Дельтой и смотрел за караванным сообщением с оазисами. Укрепив, таким образом, ливийское владычество в стране, Шешонк возобновил активную внешнюю политику Египта.

Имя

Завоевательные походы

Брачный союз с царём Соломоном

Новый фараон был человеком умным и расчётливым и он на один момент даже напомнил Египту былое величие. Он следил за палестинскими делами, породнился с царём Израильско-иудейского царства Соломоном и даже подарил ему вновь завоёванный египетскими войсками Гезер. Этот город принадлежал тогда одному из местных князьков и являлся одной из первоклассных крепостей своего времени. Однако фараону удалось завоевать Гезер, находившийся в сфере влияния филистимлян. Город был сожжён дотла — событие, которое подтверждено археологами. Затем фараон передал Гезер своей дочери в качестве приданого в браке с Соломоном.
«Фараон, царь Египетский, пришёл и взял Гезер, и сжёг его огнём, и хананеев, живших в городе, побил, и отдал его в приданое дочери своей, жене Соломоновой».

— Ветхий завет. Третья Книга Царств. 9.16[4]

Причину, побудившую фараона к такому великолепному подарку, уже нельзя восстановить. Быть может, поход на филистимлян поглотил все египетские ресурсы, быть может, возникла необходимость спешно возвращаться в Египет. А может быть, фараону попросту надо было склонить Соломона к мирному сотрудничеству. Союз был скреплён браком дочери фараона с израильским царём. Надо отметить, что до этого момента, ни разу дочери фараонов не отдавались в жены чужеземным царям. Египетская царевна заняла исключительное положение при израильском дворе; ей, одной из всех жён, насколько нам известно, Соломон построил особый дворец.
«Дочь фараонова перешла из города Давидова в свой дом, который построил для неё Соломон».

— Ветхий завет. Третья Книга Царств. 9.24[4]

Правда, некоторые историки отождествляют этого, неназванного в Библии по имени, фараона с фараоном Сиамоном, но представляется маловероятным, что захват, а затем уступку Гезера смог совершить один из самых бессильных фараонов XXI династии.

Тайные происки Шешонка против Израиле-иудейского царства

Однако, ища дружбы с Соломоном, Шешонк понимал, что при наличии сильного Израильско-иудейского царства вернуть Египту утерянный контроль над Палестиной будет невозможно. И поэтому, ведя внешне дружбу с Соломоном, коварный тесть втайне готовил падение Иудеи. В Египте нашёл убежище видный беглец из Израиля Иеровоам.
«И Иеровоам, сын Наватов, Ефремлянин из Цареды, — имя матери его вдовы: Церуа, — раб Соломонов, поднял руку на царя… Соломон же хотел умертвить Иеровоама; но Иеровоам встал и убежал в Египет к Сусакиму, царю Египетскому, и жил в Египте до смерти Соломоновой».

— Ветхий завет. Третья Книга Царств. 11.26,40[5]

Принимал у себя Шешонк и другого врага Соломона, отпрыска изгнанного Давидом царского рода Эдома Адера, в своё время, ещё ребёнком, бежавшего в Египет. Адер снискал у фараона большую милость, так что он дал ему в жену сестру своей жены, сестру царицы Тахпенесы, а затем отпустил его вредить Соломону.
«И воздвиг Господь противника на Соломона, Адера Идумеянина, из царского Идумейского рода. Когда Давид был в Эдоме, и военачальник Иоав пришёл для погребения убитых и избил весь мужеский пол в Эдоме, ибо шесть месяцев прожил там Иоав и все Израильтяне, доколе не истребили всего мужеского пола в Эдоме, тогда сей Адер убежал в Египет и с ним несколько Идумеян, служивших при отце его; Адер был тогда малым ребёнком. Отправившись из Мадиама, они пришли в Фаран и взяли с собою людей из Фарана и пришли в Египет к фараону, царю Египетскому. [Адер вошёл к фараону, и] он дал ему дом, и назначил ему содержание, и дал ему землю. Адер снискал у фараона большую милость, так что он дал ему в жену сестру своей жены, сестру царицы Тахпенесы. И родила ему сестра Тахпенесы сына Генувата. Тахпенеса воспитывала его в доме фараоновом; и жил Генуват в доме фараоновом вместе с сыновьями фараоновыми. Когда Адер услышал, что Давид почил с отцами своими и что военачальник Иоав умер, то сказал фараону: отпусти меня, я пойду в свою землю. И сказал ему фараон: разве ты нуждаешься в чём у меня, что хочешь идти в свою землю? Он отвечал: нет, но отпусти меня. [И возвратился Адер в землю свою]».

— Ветхий завет. Третья Книга Царств. 11.14—22[5]

Так, явно при египетской поддержке, Адер поднял восстание в Эдоме. Библия не сообщает об исходе этого восстания, но Иосиф Флавий говорит, что попытка Адера свергнуть Соломона не удалась из-за наличия в Эдоме царских гарнизонов, Адер был вынужден снова бежать, на этот раз в Сирию, где он встретился с Ризоном[6]. Последний тоже выступил против Соломона, но гораздо удачнее: он захватил Дамаск и основал там своё царство.

Вторжение в Палестину

После смерти Соломона Шешонк видимо вступил в какие-то трения с его сыном, царём Иудейского царства Ровоамом (последний, видимо, отказался платить дань), и поддержал восстание Иеровоама, в результате которого от Ровоама отпали 10 северных израильских племен. Спустя некоторое время Шешонк решился воспользоваться сложившейся нестабильной обстановкой как для того, чтобы напомнить в Сирии об египетском владычестве, так и для того, чтобы пополнить свою казну на счёт сокровищ, накопленных Соломоном. Египетские войска не бывали в Азии уже более двухсот семидесяти лет. Согласно Библии и Иосифу Флавию, на 5-м году правления Ровоама (ок. 925 г. до н. э.) Шешонк совершил вторжение в Иудею.
«Сусак выступил на пятый год царствования Ровоама против последнего во главе многотысячного войска, а именно в состав его рати входило: одна тысяча двести колесниц, шестьдесят тысяч всадников и четыреста тысяч человек пехоты. Большинство этих воинов были ливийцы и эфиопы. Ворвавшись в страну евреев, фараон без боя овладел наиболее укрепленными городами Ровоамова царства и, утвердившись в них, двинулся напоследок против Иерусалима. Сусак без боя овладел городом, потому что Ровоам в страхе открыл ему ворота, и, не обратив никакого внимания на [предварительно заключенное с царём] условие [пощадить город], принялся за разграбление храма и за расхищение Господней и царской сокровищниц; при этом он овладел несметным количеством золота и серебра и не оставил Ровоаму решительно ничего. Он овладел также золотыми щитами и копьями, которые велел соорудить царь Соломон, а также не пренебрёг и золотыми колчанами, которые Давид, отняв у царя софенского, посвятил Господу Богу. Совершив все это. Сусак возвратился в свою страну».

— Иудейские древности. VIII.10.2-3

Этот, упоминаемый Библией и еврейским историком, поход Шешонка находит себе подтверждение в колоссальном изображении на Бубастийском портале Карнакского храма (внешняя сторона южной стены). Амон вручает Шешонку меч и связку из пяти рядов имен покоренных последним в Азии местностей. В речи царю победителю от имени бога Амона говорится следующее: «Моё сердце радуется, ибо я видел твои победы милый сын мой, Шешонк-мери-Амон. Я повелел народам юга прийти к тебе с выражением покорности и северным народам покориться величию твоего имени». Вверху то же делает богиня Фив; сам Шешонк поражает коленопреклоненных азиатов. Каждое из имен заключено в овал, помещенный под бюст пленника семитического типа. Таких овалов было более 150; из них сохранилось в целости около половины, но отождествить с известными нам из географии Палестины можно не более 20. Прежде всего бросается в глаза, что Шешонк, в погоне за длиннотой списка, включил в него все незначительные местности и урочища, нигде более не встречающиеся; в этих же видах он из двойных наименований (например, Хакель-Абрам — «Поле Авраама») делал два разных имени и тому подобное. Список начинался с севера и заканчивался филистимскими городами Экроном и Рафией. Название Иерусалима не сохранилось, но есть, кажется, имена Иордана, Ливана и странное Иудхамелек — может быть, «рука царя» (?).

Из того, что поддаётся прочтению можно сделать вывод, что он разорил и разграбил города Иудеи Иразу, Бет-Хорон (англ.), Аялон, Гаваон, Сокох, Бет-Анот, Шарухен (англ.) и Арад. Не пощадил он и владений бывшего своего союзника Иеровоама, зайдя несколько за Кисонскую долину. Разграблению подвергались Рехеб, Хафараим, Мегиддо, Таанах, Сунем (англ.), Бейт-Шеан, Раббат-Аммон, Адама в Иорданской долине. Шешонк даже продвинулся в Заиорданье, где захватил город Маханаим. Почему Шешонк не пощадил Иеровоама, неизвестно. Может быть, тот не выполнил своих обязательств, стал вести себя самостоятельно и не платил дани. Археологи сегодня нашли следы пожаров и разрушений иудейских городов, относящихся ко времени Ровоама и Шешонка, что всесторонне исторически подтверждало библейское сообщение о походе фараона Шешонка в Иудею. Основание статуи Шешонка было найдено в Библе, что подтверждает торговые связи Египта времён Шешонка с этим городом. В Мегиддо обнаруженна часть монументальной стелы с картушем Шешонка, которая, видимо, была там поставлена в ознаменование его победы.

На одном из дворов Карнака лежит также несколько огромных каменных плит — кусков большой надписи Шешонка I в честь Амона, частью начертанной на обратной стороне анналов Тутмоса III. К сожалению, из этих обрывков не удалось составить связного текста. Можно лишь уловить общее содержание. Это — молитва в теплом, благочестивом тоне этого позднего времени и указания на заслуги пред Амоном. Взывания к богу имеют значительный интерес для изучающих египетскую религию; иногда они напоминают псалмы. Царь между прочим упоминает о своих дарах из палестинской добычи и о произведениях Нубии. Возможно, что Шешонк совершил также поход на юг.

Строительная деятельность

Завладев после похода несметными сокровищами, Шешонк приступил к бурной строительной деятельности, которой страна не помнила уже 200 лет и которая должна была прославить его имя в веках. Он роскошно украсил храмами свою резиденцию Бубастис и значительно расширил Карнакский храм в Фивах, в котором построил пилон. Это и был — и до сих пор остаётся величайший из существующих храмовых дворов, он имеет в ширину более 96 метров, в глубину — 82 метра и ограничен высочайшим в Египте пилоном толщиной в 11 метров, высотой в 46 и с верхней поверхностью в 33 м². Шешонк предполагал отпраздновать там свой тридцатилетний юбилей. Его сын Иуапет — верховный жрец Амона — послал в Сильсиле экспедицию за камнем для огромного двора и пилона, которым предполагалось дополнить Карнакский храм с запада (надпись от II месяца сезона Шему 21 года правления Шешонка I).

В 1907 году в Гераклеополе был найден от времени Шешонка I большой каменный жертвенник с длинной надписью, повествующей о восстановлении ежедневных жертвоприношений в местном храме. Предки династии были здесь владетелями и жрецами, и тем не менее повсеместный упадок не миновал и этого города, и когда Шешонк достиг престола, «его величество изыскивал способы сделать угодное своему отцу Херишефу Гераклеопольскому». Его сын Нимлот, бывший правителем и военачальником в этом важном для династии городе, доложил ему: «Храм Херишефа нуждается в быках для ежедневных жертвоприношений; я нашёл, что они пришли в забвение, между тем как до меня существовали со времен предков — следовало бы их восстановить». Фараон издал указ, облагавший население области Гераклеополя специальным налогом в пользу храма. Все обязывались поставлять в год известную часть 365 быков, начиная с самого правителя, которому предписывалось жертвовать 60 быков, его жены (3 быка), высших военных и духовных сановников (по 10 быков) и кончая чиновниками второго ранга, городскими общинами области и рабочими.

Вероятно, и в других местах Египта принимались подобные же меры и учреждались «вакуфы» для поддержания благолепия культа, которое уже не могло теперь зависеть исключительно от щедрот обедневшего двора. Надпись имеет большой интерес и для знакомства с составом и профессиями населения египетских номов этого времени.

Правил Шешонк 21 год. После похода в Палестину фараон правил ещё какое-то время, успев завершить постройки прославляющие эту его победу, и умер, вероятно, в 922 году до н. э. Его захоронение до сих пор не найдено. Единственным погребальным предметом, связанным с Шешонком, можно назвать лишь канопу для хранения его легких, которая имеет неизвестное происхождение и была подарена Египетскому музею в Берлине (AMB 11000) в 1891 году. По-видимому, могила Шешонка была разграблена ещё в древности.

По Манефону (в выдержках Секста Африкана и Евсевия Кесарийского) Шешонк I (Сесонхосис) правил 21 год.[7]

Семья

  • Карама (I) и Penreschnes Karoma и Pentreshmès
    • Осоркон I
    • Нимлот
    • Иуапет
    • Ташепенбастет Taschepenbastet замужем за Djedthotiuefanch, третьим жрецом Амона в Карнакском храме

Родословие Шешонка I

Напишите отзыв о статье "Шешонк I"

Примечания

  1. ↑ Третья книга Царств, 14, 25—26; Паралипоменон, II, 12, 2—9
  2. ↑ Септуагинта
  3. ↑ Шешонк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  4. ↑ 1 2 [www.mospat.ru/calendar/bibliya1/11king309.html Ветхий завет. Третья Книга Царств. Глава 9]
  5. ↑ 1 2 [www.mospat.ru/calendar/bibliya1/11king311.html Ветхий завет. Третья Книга Царств. Глава 11]
  6. ↑ [www.vehi.net/istoriya/israil/flavii/drevnosti/08.html Иосиф Флавий. Иудейские древности VIII, 7, 6]
  7. ↑ [simposium.ru/ru/node/10152#_ftnref6 Манефон. Египтика. Книга III, XXII Династия]

Литература

Ссылки

  • [www.antikforever.com/Egypte/rois/sheshonq_I.htm Шешонк I на сайте antikforever.com]
XXII (Ливийская) династия — Бубастиды
Предшественник:
Псусеннес II 		фараон Египта
ок. 943 — 922 до н. э. 		Преемник:
Осоркон I


Отрывок, характеризующий Шешонк I

В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Шешонк_I&oldid=79202907»