Папская коронация

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Папская коронация — церемония, на протяжении многих лет существовавшая в Римско-католической церкви, во время которой новый папа римский короновался как земной глава Римско-католической церкви и суверен государства-града Ватикан (а до 1870 года — глава государства Папской области). В церемонии использовались трехъярусная тройная корона (Папская Тиара).





Церемониальный ритуал

Когда Конклав избирает нового римского папу, он принимает все папские права и власть немедленно после его принятия избрания; однако, римские папы традиционно исчисляли свои года царствования от даты своей коронации.[1] Начиная с понтификата папы римского Иоанна XXIII, все кардиналы должны быть епископами, а в течение нескольких столетий, кардиналы всегда избирали одного из себе подобных, чтобы стать папой римским. Если вновь избранный папа римский не епископ, он должен быть немедленно посвящён. В соответствии с традицией, право ординации принадлежит декану Коллегии Кардиналов, а в его отсутствии вице-декану, а в отсутствие обоих из них, старшему кардиналу-епископу.[2] Если новый папа римский уже епископ, его избрание объявляется немедленно людям, собравшимся на площади Святого Петра, и он преподаёт им своё благословение.

Епископская интронизация папы римского имеет место в его соборе, соборе Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме. Эта церемония была однажды объединена с коронацией. В период авиньонского папства, папа римский, находящийся во Франции, не мог быть возведен на престол в своём соборе в Риме. Коронации продолжались, в то время как интронизации должны были ждать возвращение в Рим. Когда папа римский Григорий XI возвратился в Рим, Латеранский дворец был в ужасном состоянии в требовал ремонта, так что папы римские сделали Ватикан своим местом жительства и переместили коронации в собор Святого Петра. Латеранский собор остаётся собором Рима, и интронизация происходит там.[3] В течение периода «Узничества в Ватикане», интронизация не имела место.

Место церемонии

Первые папские коронации проходили в соборе Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме — соборе, где располагается кафедра папы.

Затем традиционно в течение сотен лет папские коронации проходили в соборе Святого Петра, хотя ряд коронаций в период Авиньонского пленения пап (Климента V, Иоанна XXII, Бенедикта XII, Климента VI, Иннокентия VI, Урбана V и Григория XI, а также двоих антипап Климента VII и Бенедикта XIII) проходили в Авиньоне.

В 1800 году Пий VII был коронован в базилике Сан-Джорджо Маджоре бенедиктинского монастыря острова Сан-Джорджо (Венеция), после того, как его предшественник Пий VI был вынужден удалится во временное изгнание в период захвата Наполеоном Бонапартом Рима.

Все коронации после 1800 года проходили в Риме. В середине XIX века папы стали снова короноваться в соборе Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме, однако общественная враждебность к папе римскому в Риме привела к тому, что церемонии переместились обратно в более безопасный собор Святого Петра.

Лев XIII был коронован в Сикстинской Капелле,[4] из-за опасений, что антиклерикальная толпа, вдохновленная объединением Италии, могла бы напасть на собор и прервать церемонию. Бенедикт XV был также коронован в Сикстинской Капелле в 1914 году. Пий XI был коронован на возвышении перед Высоким Алтарем в соборе Святого Петра. Папы римские Пий IX, Пий XII, Иоанн XXIII и Павел VI — все были коронованы публично на балконе базилики, перед многочисленной толпой, собравшейся на площади Святого Петра.

Коронации в XX веке

На коронации Пия XII в 1939 году появилось несколько нововведений: она была первой церемонией такого рода, снятой на кинопленку, и первой, переданной в прямом эфире по радио.[5] Церемонию, которая продолжалась в течение шести часов, посетили ведущие сановники, включая: наследника итальянского престола — принца Умберто Пьемонтского, бывшего царя Болгарии Фердинанда I и бывшего короля Испании Альфонса XIII, герцога Норфолка (представлявшего короля Великобритании Георга VI), ирландского премьер-министра Имона де Валеру.

Коронация Павла VI

Последним коронованным папой римским был Павел VI, при этом он прекратил носить тиару через несколько недель после обряда, положив её собственноручно на алтарь собора Святого Петра в качестве жеста смирения.

Его апостольская конституция 1975 года — Romano Pontifici Eligendo — явно требовала, чтобы его преемник был коронован:

Новый понтифик должен быть коронован старшим кардиналом-дьяконом.[6]

Однако, почувствовав значительную оппозицию внутри Римской курии, его преемник Иоанн Павел I, вместо коронации избрал менее формальную Папскую интронизационную мессу.[7]

Отказ от коронации после Павла VI

После внезапной смерти Иоанна Павла I, был избран Иоанн Павел II, который воспроизвел сдержанную церемонию своего предшественника, а не восстановил папскую коронацию. В своей проповеди на Интронизационной мессе, он сказал, что Павел VI «оставил своим преемникам свободно решать» носить ли им папскую тиару.[8] Он продолжал:

Папа Иоанн Павел I, чья память настолько ярка в наших сердцах, не желал иметь тиару; его преемник не желает этого сегодня. Сегодня не время, чтобы воскресить церемонию, которая может быть рассмотрена неправильно, как символ власти римских пап.

Критики и сторонники возвращения к папским коронациям интерпретировали его слова «сегодня не время» как указание, что произойти это может после Второго Ватиканского собора, или что, через неделю после внезапной смерти папы римского Иоанна Павла I и только, через шесть недель после того, как была предыдущая интронизация, «сегодня» (его день интронизации) не было времени, чтобы возвратиться к предыдущей церемонии, но что возвращение к традиционной коронации будет выбором для будущих римских пап.

Иоанн Павел II в своей апостольской конституции 1996 года Universi Dominici Gregis, оставил это право решить для каждого будущего папы римского, хотят ли они интронизацию или коронацию. Он написал:

После торжественной церемонии инаугурации понтификата и в пределах соответствующего времени …[9]

Нигде не было заявлено то, какую форму, что «инаугурации понтификата» будут брать; и папская интронизация и папская коронация технически могут использоваться, чтобы открыть (то есть церемонии начинают) понтификат: обе церемонии были описаны в части использования такого термина. В письменной форме о «инаугурация понтификата», скорее более определенно «инаугурация папы римского» точная форма церемонии будущих римских пап может использоваться, решение оставлено за ними индивидуально. Единственным требованием Иоанна Павла II было то, что определенная «торжественная церемония» должна иметь место, чтобы начать понтификат.

В 2005 году преемник Иоанна Павла II, Бенедикт XVI разочаровал некоторых католиков-традиционалистов, когда он принял решение не проводить папскую коронацию, но вместо неё провести церемонию Папской интронизации.[10]

Когда спросили, потребовал ли изменений новый папа римский, когда ему показали план церемонии его инаугурации, ватиканский представитель отказался что-либо комментировать. Некоторые католики-традиционалисты также критиковали Бенедикта XVI за отказ получить Папскую Клятву кардиналов, существование которой обсуждалось, и которую фильмы о папских коронациях 1939, 1958 и 1963 годов никогда не показывали.

Основываясь на этих действиях, и другие седевакантисты идут настолько далеко, что избранных римских пап Павла VI, Иоанна Павла I, Иоанна Павла II, Бенедикта XVI и Франциска — не признают законными папами римскими, а считают их скорее антипапами.

Список папских Коронаций 1143—1963

Список всех папских коронаций между 1143 годом и 1963 годом:[11]:

  • 12 марта 1144 года (Рим) — папа римский Луций II, коронован кардиналом Грегорио Тарквини, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви SS. Sergio e Bacco. В тот же самый день он был посвящён в епископа Рима кардиналом Альбериком де Бове, кардиналом-епископом Остии.
  • 22 февраля 1198 года (Рим) — папа римский Иннокентий III, коронован кардиналом Грациано Пизанским, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви Святых Косьмы и Дамиана. В этот же самый день он был посвящён в епископа Рима кардиналом Оттавиано ди Паоли, епископом Остии и Веллетри и вице-деканом Священной Коллегии Кардиналов.
  • 31 августа 1216 года (Рим) — папа римский Гонорий III, коронован кардиналом Гуидо Пиерлеон, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви San Nicola in Carcere Tulliano. 24 июля, он был посвящён в епископа Рима кардиналом Уголино Конти ди Сеньи, епископом Остии и Веллетри и вице-деканом Священной Коллегии Кардиналов.
  • 20 сентября 1265 года (Витербо) — папа римский Климент IV, коронован кардиналом Риккардо Аннибальдески, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Angelo in Pescheria.
  • 22 февраля 1276 года (Рим) — папа римский [Иннокентий V]], коронован кардиналом Джованни Гаэтано Орсини, кардиналом-дьяконом диаконии церкви San Nicola in Carcere Tulliano.
  • 20 сентября 1276 года (Витербо) — папа римский Иоанн XXI, коронован кардиналом Джованни Гаэтано Орсини, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви San Nicola in Carcere Tulliano.
  • 29 августа 1294 года (Л’Акуила) — папа римский Целестин V, коронован вероятно кардиналом Маттео Орсини Россо, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Maria in Portico Octaviae. В этот же самый день, он был посвящён в епископа Рима вероятно кардиналом Югом Сегуином де Бийоном, епископом Остии и Веллетри и деканом Священной Коллегии Кардиналов. Несколькими днями позднее он был коронован снова, потому что в первой церемонии участвовали только трое из десяти кардиналов (единственный случай двойной папской коронации).
  • 23 января 1295 года (Рим) — папа римский Бонифаций VIII, коронован кардиналом Маттео Орсини Россо, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Maria in Portico Octaviae. В этот же самый день, он был посвящён в епископа Рима кардиналом Югом Сегуином де Бийоном, епископом Остии и Веллетри и деканом Священной Коллегии Кардиналов.
  • 27 октября 1303 года (Рим) — папа римский Бенедикт XI, коронован кардиналом Маттео Орсини Россо, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Maria in Portico Octaviae.
  • 5 сентября 1316 года (Лион) — папа римский Иоанн XXII, коронован кардиналом Наполеоне Орсини Франджипани, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Adriano al Foro.
  • 15 мая 1328 года (Рим) — антипапа Николай V, коронован Джакомо Альберти, псевдокардиналом-епископом Остии и Веллетри. 12 мая он был посвящён в епископа Рима Джакопо Альбертини, епископом Венеции.
  • 3 января 1371 года (Авиньон) — папа римский Григорий XI, коронован кардиналом Ринальдо Орсини, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Adriano al Foro. В этот же самый день, он был посвящён в епископа Рима кардиналом Ги Булонским, епископом Порто и Санта Руфина и деканом Священной Коллегии Кардиналов.
  • 19 декабря 1406 года (Рим) — папа римский Григорий XII, коронован вероятно кардиналом Ландольфо Марамальдо, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви San Nicola in Carcere Tulliano.
  • 21 ноября 1417 года (Констанция) — папа римский Мартин V, коронован кардиналом Ринальдо Бранкаччо, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви SS. Vito e Modesto. 14 ноября он был посвящён в епископа Рима кардиналом Жаном Алларме де Броньи, епископом Остии и Веллетри и деканом Священной Коллегии Кардиналов.
  • 26 августа 1492 года (Рим) — папа римский Александр VI, коронован кардиналом Франческо Тодескини-Пикколомини, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви Святого Евстахия.
  • 3 ноября 1591 года (Рим) — папа римский Иннокентий IX, коронован кардиналом Андреасом Австрийским, кардиналом-протодьяконом диаконии церкви S. Maria Nuova.

См. также

Напишите отзыв о статье "Папская коронация"

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=xrs0w0cilCc Видео: основные моменты коронации Пия XII в 1939];
  • [quod.lib.umich.edu/cgi/t/text/pageviewer-idx?c=moajrnl;cc=moajrnl;q1=Coronation;rgn=full%20text;idno=bac8387.0027.158;view=image;seq=0284 Коронация папы римского Льва XIII] детальный отчёт;
  • [web.archive.org/web/20051214000113/dappledphotos.blogspot.com/2005/09/papal-tiara.html Папская тиара] показывает фотографии нескольких Папских Коронаций.

Примечания

  1. ↑ Доулинг, Остин (1908), [www.newadvent.org/cathen/04192a.htm "Конклав"], Католическая энциклопедия, vol. IV, Нью-Йорк: Роберт Эплтон Компани, <www.newadvent.org/cathen/04192a.htm> 
  2. ↑ [www.vatican.va/holy_father/john_paul_ii/apost_constitutions/documents/hf_jp-ii_apc_22021996_universi-dominici-gregis_en.html Universi Dominici gregis, 90]
  3. ↑ [www.vatican.va/holy_father/john_paul_ii/apost_constitutions/documents/hf_jp-ii_apc_22021996_universi-dominici-gregis_en.html Universi Dominici gregis, 91]
  4. ↑ [www.hti.umich.edu/cgi/t/text/pageviewer-idx?c=moajrnl;cc=moajrnl;sid=48d32595ff5c5a25aefaa35705092d3c;q1=Coronation;rgn=full%20text;idno=bac8387.0027.158;view=image;seq=0284 Современное описание коронации папы римского Льва XIII]
  5. ↑ Джон Корнвелл. «Папа Гитлера: Тайная История Пия XII», (Викинг, 1999) с. 211—212
  6. ↑ [www.ewtn.com/library/PAPALDOC/P6ROMPON.HTM Апостольская конституция Romano Pontifici Eligendo, Секция 92.]
  7. ↑ Дэвид Яллоп. «Во имя Бога: Исследование убийства папы римского Иоанна Павла I» (Корджи, 1985) с.237.
  8. ↑ Папская интронизационная проповедь папы Иоанна Павла II, L’Osservatore Romano [www.catholicculture.org/docs/doc_view.cfm?recnum=1138 (Текст проповеди)]
  9. ↑ [www.vatican.va/holy_father/john_paul_ii/apost_constitutions/documents/hf_jp-ii_apc_22021996_universi-dominici-gregis_en.html Апостольская конституция Romano Pontifici Eligendo, Секция 92.]
  10. ↑ [www.dailycatholic.org/issue/05Apr/apr29ed.htm Вебсайт католиков-традиционалистов, критический отнёсшийся к решению Бенедикта XVI не короноваться]
  11. ↑ Источник: [www.fiu.edu/~mirandas/papacy.htm Сальвадор Миранда: Кардиналы избранные на папство]. Папы римские Целестин IV (1241 год), Адриан V (1276 год) и Урбан VII (1590 год) умерли перед коронацией
  12. ↑ Кардинал-протодьякон Одоне Фаттибоне отсутствовал (см. Папские выборы 1154 года)
  13. ↑ О его коронации никакой информации не было найдено
  14. ↑ [ri-regesten.adwmainz.de/anzeige.php?pk=18776&offset=0&bandanzeige=1&begriffe=&q=&q2= Regesta Imperii]
  15. ↑ Сальвадор Миранда: [www.fiu.edu/~mirandas/bios1173.htm#Crivelli Кардинал Уберто Кривелли (папа римский Урбан III)] говорит, что Урбан III был коронован кардиналом-протодьяконом Джачинто Бобоне Орсини, но это маловероятно, потому что этот кардинал отсутствовал при папском дворе в то время (см. Папский выборы 1185 года). Кардинал Риволтелла был самым старшим действующим кардиналом-дьяконом.
Папские ритуалы, символы и церемониал

Отрывок, характеризующий Папская коронация

Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Папская_коронация&oldid=77435222»