Дионис

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вакх»)
Перейти к: навигация, поиск
Дионис (др.-греч. Διόνυσος)


Бог виноделия и веселья, оргий, религиозного экстаза
Мифология: древнегреческая
В иных культурах: Бахус, Вакхос, Либер
Отец: Зевс
Мать: смертная женщина Семела
Связанные понятия: вакханалия
Связанные персонажи: сатиры
Иллюстрации на ВикискладеК:Википедия:Ссылка на категорию Викисклада отсутствует в Викиданных‎?
ДионисДионис

Дио́ни́с[* 1] (др.-греч. Διόνυσος, Διώνυσος, микен. di-wo-nu-so-jo[* 2], лат. Dionysus), Ва́кхос, Ба́хус (др.-греч. Βάκχος, лат. Bacchus) — в древнегреческой мифологии[* 3] младший из олимпийцев, бог растительности, виноградарства, виноделия, производительных сил природы, вдохновения и религиозного экстаза. Упомянут в «Одиссее» (XXIV 74).

До открытия Микенской культуры позднейшие исследователи полагали, что Дионис пришёл в Грецию из варварских земель, поскольку его экстатический культ с неистовыми танцами, захватывающей музыкой и неумеренным пьянством казался исследователям чуждым ясному уму и трезвому темпераменту эллинов. Однако ахейские надписи свидетельствуют, что греки знали Диониса ещё до Троянской войны. В Пилосе один из месяцев назывался di-wo-nu-so-jo me-no (месяц Диониса)[* 4].

В римской мифологии ему соответствует Либер (лат. Liber)[* 5].





Мифы о Дионисе

Согласно речи Котты, приводимой у Цицерона, Дионисов было пять[1]:

Рождение Диониса

Старший Дионис

Классическая версия

Традиционно считается, что Дионис был сыном Зевса и Семелы[2], дочери Кадма и Гармонии. Узнав, что Семела ждет ребёнка от Зевса, его супруга Гера в гневе решила погубить Семелу и, приняв вид или странницы, или Берои, кормилицы Семелы, внушила ей мысль увидеть своего возлюбленного во всем божественном великолепии. Когда Зевс снова появился у Семелы, та спросила, готов ли он выполнить любое её желание. Зевс поклялся водами Стикса, что выполнит его, а такую клятву боги нарушить не могут. Семела же попросила его обнять её в том виде, в котором он обнимает Геру. Зевс был вынужден вырвать у неё из чрева недоношенный плод, зашил у себя в бедре и успешно выносил. Таким образом, Дионис был рождён Зевсом из бедра. Когда Зевс мучился родами, Посейдон угостил его карасем[3].

Дионис родился шестимесячным и оставшееся время донашивался Зевсом. Родился на Наксосе и воспитан местными нимфами[4]. Или родился на склонах Дракана (Крит)[5].

Альтернативные версии

Согласно сказанию жителей Брасии (Лаконика), когда Семела родила сына от Зевса, Кадм заключил её в бочку вместе с Дионисом. Бочка была выброшена на землю Брасий, Семела умерла, а Диониса воспитали, его кормилицей стала Ино, воспитав его в пещере[6].

Согласно ахейскому рассказу, Дионис был воспитан в городе Месатис и здесь подвергся опасностям со стороны титанов[7].

Воспитание Диониса

У мифов, где фигурирует Семела, вторая мать Диониса, есть продолжение о воспитании бога.

Чтобы обезопасить своего сына от гнева Геры, Зевс отдал Диониса на воспитание сестре Семелы Ино и её супругу Афаманту, царю Орхомена, где юного бога стали воспитывать как девочку, чтобы Гера не нашла его. Но это не помогло. Супруга Зевса наслала на Афаманта безумие, в припадке которого Афамант убил своего сына, пытался убить Диониса, и из-за которого Ино со вторым сыном пришлось броситься в море, где их приняли нереиды.

Затем Зевс превратил Диониса в козленка, а Гермес отнес его к нимфам в Нису (город Бейт Шеан, Ниса-Скитополис, в Израиле).[8]. Нимфы спрятали его от Геры, закрыв колыбель ветками плюща[9]. Воспитан в пещере на Нисе[10]. После гибели первых воспитателей, Дионис был отдан на воспитание нимфам Нисейской долины. Там наставник юного бога Силен открыл Дионису тайны природы и научил изготовлению вина.

В награду за воспитание сына, Зевс перенёс нимф на небо, так появились, согласно мифу, на небе Гиады, скопления звёзд в созвездии Тельца рядом со звездой Альдебаран.

Дионис и безумие

Когда Гера вселила в него безумие, он покинул воспитывавших его Ореад[11] и бродил по землям Египта и Сирии[12]. Согласно мифам Дионис путешествовал по Египту, Индии, Малой Азии, пересёк Геллеспонт, попал во Фракию, а оттуда добрался до родных Фив в Греции. Куда бы ни приходил этот бог, он всюду учил людей выращивать виноград, но ему сопутствовали безумие и насилие. Согласно одним мифам, Диониса свела с ума ненавидящая его Гера (Гера — супруга Зевса, а Дионис внебрачный сын громовержца), он даже совершал убийства, будучи взбешён. По другим же версиям, он сам сводил с ума тех, кто отвергал его и не признавал в нём бога.

Так, по одной из версий мифа, царь Ликург, отвергший Диониса, убил в приступе безумия топором своего сына, убеждённый, что срубает виноградную лозу Диониса. С ума сошли и дочери Миния, царя Пенфея растерзали обезумевшие вакханки. Сама мать несчастного Агава была среди этих женщин: она укрепила окровавленную голову сына на тирс, убеждённая, что это голова львёнка.

В Аргосе Дионис поверг женщин в безумие. Они бежали в горы с грудными младенцами на руках и стали пожирать их мясо[13].

Индийский поход

Отправился в поход против Индии[14] и вернулся через три года, поэтому ему приносят «трёхлетние жертвы» и совершают раз в 3 года вакхические празднества[15]. Первым навел мост через Евфрат у города Зевгма, где хранился канат из лоз винограда и плюща[16]. О почитании Диониса в Индии рассказывал Мегасфен[17]. По некоторым данным, во время войны в Индии он был убит Персеем и погребен[18].

Сошествие в Аид

Дионис спустился в Аид через болото Алкионию, а спуск ему показал Полимн[19]. Из Аида он вывел свою мать Семелу, ставшую богиней Фионой.

Плен у Тирренских пиратов

Во время плавания Диониса с Икарии на Наксос его похитили тирренские пираты (среди которых были Алкимедонт и Акет), триеру которых он по неосторожности нанял.[20]

Но они проплыли мимо Наксоса, заковали Диониса в цепи и взяли курс на Азию, желая продать его в рабство. Однако оковы сами упали с рук Диониса, а мачты и весла Дионис превратил в змей, наполнив корабль ветвями виноградных лоз и плюща и пением флейт. Он явился на палубу в образе медведицы и льва. Пираты от страха попрыгали в море и превратились в дельфинов.[21][22][23][24]

Брак с Ариадной

Ариадна — дочь критского царя Миноса, с помощью нити которой афинский герой Тесей смог выбраться из лабиринта. На острове Наксос, по пути в Афины, герой вероломно бросил девушку. Ариадна была готова покончить с жизнью, но её спас Дионис, он взял её себе в жёны. Из любви к младшему сыну, Зевс сделал Ариадну бессмертной богиней.

По другой версии, сам Дионис явился Тесею во сне, когда герой спал на Наксосе, и сообщил, что боги назначили Ариадну ему, Дионису, в жёны. Тесей подчинился воле богов и оставил Ариадну на острове.

Другие предания

Кроме вина, Дионис изобрел «пиво»[25].

Дионис и сопровождавшие его женщины впервые издали клич «Эвое» на горе в Мессении, которую назвали Ева[26].

Диониса почитали арабы[27]. Когда боги бежали в Египет, превратился в козла[28].

Отправился в поход против гигантов (?) вместе с Гефестом и сатирами на ослах, ослы, почуяв гигантов, заревели, и те убежали. За это Ослы помещены на небо[29].

По Еврипиду, Зевс сделал призрак Диониса из эфира и отдал его Гере[30].

Эпитеты Диониса

  • Амфиет. Эпитет Диониса, которому справлялись празднества ежегодно. Ему посвящён LIII орфический гимн.
  • Анфий (Анфин, Антий). Эпитет Диониса[31].
  • Апатурий. Имя Диониса[32].
  • Бассаре́й (др.-греч. βασσαρεύς, от βασσαρίς, «лисица») — по названию ритуальных одеяний Диониса и менад, сшитых из лисьих шкур. Имя Диониса во Фракии. Ему посвящён XLV орфический гимн. en:Bassareus
  • Бромий («Шумный»). Эпитет Диониса[33]. Так как при его рождении гремел гром (бром)[34]. См. Нонн. Деяния Диониса V 560. В Дервенийском папирусе самостоятельная фигура.
  • Вакхий (Вакх / Бакхий)[35] Имя Диониса[36]. Его так называют, ибо его сопровождают вакханки[34]. Статуя работы Праксителя в Афинах[37]. Статуя в Коринфе[38]. Также эпитет Аполлона[39].
  • Дендрит («Древесный»). Эпитет Диониса[40].
  • Дигон (греч. δίγονος, «дваждырожденный»);
  • Диме́тор (греч. διμήτωρ, «имеющий двух матерей»);
  • Дифирамб. Имя Диониса[41]. Объясняется как «двувратный»[42].
  • Еван (Эван). Эпитет Диониса[43].
  • Евбулей. («Благосоветный»). Эпитет Диониса[44]. Отождествляется с Дионисом и Протогоном[45]. У орфиков отождествлялся с Дионисом, сыном Зевса и Персефоны[46]. Упоминается на орфических золотых пластинках из погребений[47].
  • Э́вий («Шумный»; др.-греч. Βρόμιος Εὔιος), от др.-греч. εὖα, призывного возгласа (Эвий / Эвой /Эвгий / Euhius) «ликующий». Эпитет Диониса[48].
  • Загрей.
  • Иакх (др.-греч. Ἴακχος, «вопль, призыв»); (Якх)[49] Эпитет Диониса[50], именуется «двуприродным»[51]. Имя Диониса и демона-предводителя мистерий Деметры[52]. Растерзан[53]. С ним связаны деревянные решета — мистические веялки[54]. Находился «под подолом Баубо», она показала его Деметре[55]. en:Iacchus
  • Ией. Имя Диониса[56].
  • Иинкс. Диониса называли Иинксом[57].
  • Иовакх. Эпитет Диониса[58].
  • Ирафиот (Эйрафиот). Эпитет Диониса, вшитого в бедро Зевса[59].
  • Исодет («Равномерно разделяющий»). Эпитет Диониса[60].
  • Кисс («Плющ»). Эпитет Диониса в деме Ахарны[61].
  • Леней. Эпитет Диониса[62]. Поскольку виноград давят в бочке (ленос)[34]. Ему посвящён L орфический гимн.
  • Ликнит. Эпитет Диониса, в связи с первыми плодами урожая[63]. Его праздник в Дельфах, где он был погребен после убиения его титанами[64]. От слова «ликнон» — корзинка в вакхических процессиях[65].
  • Лисий. (Лисей) («Освободитель»). Эпитет Диониса[66], статуя в Коринфе[38]. Ему посвящён L орфический гимн.
  • Лиэй (Лией; Лиэос[67]; Lyaeus). Эпитет Диониса[68]. (Вергилий, Нонн). Преимущественно встречается у поэтов и указывет на то, что Дионис был освободителем от забот и подателем радости (Lyaeus, laetitiae dator).[67]
  • Мельпомен. (Ведущий хороводы/Поющий). Эпитет Диониса[69].
  • Мефимней. Эпитет Диониса[56].
  • Мейлихий[70]. Эпитет Диониса на Наксосе, в благодарность за подаренные им смоквы[71].
  • Никтелий («Ночной»). Эпитет Диониса[72].
  • Нисей. Имя Диониса[73].
  • Ойнос («Вино»). Эпитет Диониса[74].
  • Омест («Сыроядец»). Эпитет Диониса[75].
  • Омфакит. Имя Диониса[76].
  • Орфос (Ортос; «Прямой»). Эпитет Диониса, связанный с его фаллосом. Его жертвенник в святилище Ор[77].
  • Перикионий. «окруженный колоннами». Эпитет Диониса, наславшего землетрясение на дворец Кадма, где царствовал Пенфей[78].
  • Пробласт. Эпитет Диониса[79].
  • Протригеон. Имя Диониса[76].
  • Стафилит. Имя Диониса[76].
  • Тригон (др.-греч. Τρίγονος). Эпитет Диониса[80]. Орфические гимны 30,2.
  • Триетерик. («Трехлетний»). Эпитет Диониса в XLV и LII орфическом гимне.
  • Феойний. Эпитет Диониса[81].
  • Фионей (Тионей). Имя Диониса[82].
  • Флион (Флей). Имя Диониса[83].
  • Фриамб (Триамб). Эпитет Диониса. Поскольку справил первый триумф при возвращении из индийского похода[84]. Впервые у Пратина (фр.1, 16 Бергк) (рубеж VI—V вв. до н. э.)[85].
  • Хиропсал. «Поглаживающий женские прелести». Эпитет Диониса, чтился в Сикионе[86].
  • Хорей. «Плясовой». Эпитет Диониса[87].
  • Хрисопатор. Эпитет Диониса[88].
  • Эгобол («Поражающий коз»). Эпитет Диониса, храм в Потниях[89].
  • Элевферий[90], то есть Элевферский — по названию города Элевфер в Беотии, неподалеку от границ с Аттикой, откуда, предположительно, культ Диониса получил распространение в Аттике[91].
  • Элелей. Эпитет Диониса[43].
  • Эрибой. Эпитет Диониса[92].
  • Эсимнет («Владыка»). Эпитет Диониса. Находился в ларце, сделанном Гефестом и данном от Зевса Дардану. После взятия Трои доставлен в Ахайю, где хранился в Патрах[93].

Персонажи, связанные с Дионисом

Возлюбленные Диониса

Потомство Диониса

  • Гермес Хтоний. От Афродиты (версия).
  • Гименей. От Афродиты (версия).
  • Деянира. От Алфеи (версия).
  • Дидимы (Иовакх — один из них). От Авры.
  • Ком (Комус).
  • Марон. (версия)
  • Наркей. От Фискои.
  • Приап. От Афродиты, или Хионы, или нимфы.
  • Сатир и Телета. От Никеи.
  • Фан. (аргонавт)
  • Фионей.
  • Флиант. От Арефиреи, или Хтонофилы, или Ариадны.
  • Фоант, Стафил, Энопион и Пепареф, также Евримедонт и Энией. От Ариадны.
  • Хариты. От Корониды или Афродиты (версия).

Ок.20 имен.

Побежденные Дионисом

  • Алпос.
  • Аск (великан). Пленил Диониса, побежден Гермесом.
  • Еврит (гигант).
  • Ликург (сын Дрианта). В него Дионис вселил безумие.
  • Оронт.
  • Пенфей. Растерзан вакханками.
  • Рет (гигант).
  • Сифон, царь во Фракии.
  • Тирренские пираты.

Спутники Диониса

  • Бассариды.
  • Вакханки.
  • Гиады.
  • Корибанты.
  • Мелии.
  • Менады.
  • Мималлоны.
  • Сатиры.
  • Титиры.
  • Триетериды. Спутницы Диониса[94]. Праздник Триетерид учрежден пятым Дионисом[1].
  • Фиады.
  • Акрат. Спутник Диониса, демон несмешанного вина[95].
  • Акратопот. Божок винопития, почитаемый в Мунихии[96].
  • Коринт. Сын Мистиды[97].
  • Мета (Мете). Жена Стафила[98]. Богиня опьянения в Элиде, в храме Силена[99]. Картина с её изображением в Эпидавре[100]. Подает Силену вино в кубке[101].
  • Мистида. Одна из кормилиц Диониса[102].
  • Овиста. Ошибочное написание имени Стафил[103].
  • Фалес (Фалет). Божество, спутник Диониса[104]. Ему приносят жертвы киллены[105].
  • Фасилия (Фасилейя). Спутница Меты[106].
  • Фиса. Дочь Диониса, с которой он веселится на Иде[107].

См. также:

Предметы, связанные с Дионисом:

  • Вакхеи (en:Bacchoi). Ветви на элевсинских мистериях.
  • Небрида. По одному из рассказов, Деметра в Аттике одарила семейство Небридов кожей молодого оленя[108].
  • Тирс.

Аспекты Диониса

С этим божеством традиционно связывают виноград и вино, деревья, хлеб. Но, по всей видимости, эти более поздние атрибуты вторичны. Главным же символом Диониса, как, прежде всего, бога производящей силы, был бык. Вакханки пели:

О, гряди, Дионис благой,
В храм Элеи,
В храм святой,
О, гряди в кругу хариты,
Бешено ярый,
С бычьей ногой,
Добрый бык,
Добрый бык!

Дионис-бык

Диониса часто изображали как быка или человека с рогами (Дионис Загрей). Так было, например, в городе Кизике, во Фригии. Имеются и античные изображения Диониса в этой ипостаси, так, на одной из дошедших до нас статуэток он представлен одетым в бычью шкуру, голова, рога и копыта которой закинуты назад. На другой он изображён ребёнком с бычьей головой и венком из виноградных гроздьев вокруг тела. К богу применялись такие эпитеты, как «рождённый коровой», «бык», «быковидный», «быколикий», «быколобый», «быкорогий», «рогоносящий», «двурогий». Согласно мифу, Диониса убили титаны, когда тот принял образ быка, поэтому критяне, разыгрывая страсти и смерть Диониса, зубами разрывали на части живого быка.

Видимо, из-за этой символической связи появилось убеждение, что именно Дионис первым запряг быков в плуг. До этого же времени, согласно преданию, люди тащили плуг вручную.

Принимал Дионис и облик козла. В Афинах и в арголитском городе Гермигоне существовал культ Диониса, «носящего шкуру чёрного козла». А в мифе о воспитании Диониса у Ино Зевс превратил юного бога в козлёнка (иногда упоминают барашка), чтобы спасти от ярости Геры. На связь с козлом, равно как и на связь с производящей силой и природой, указывают неизменные спутники Диониса — сатиры.

Помимо быка как основного животного, символически связанного с Дионисом, в мифах в связи с этим богом фигурируют хищные кошки вроде гепардов и львов, медведи, а также змеи.

Когда же приспел ему срок,
Рогоносного бога родил он [Зевс],
Из змей венок ему сделал,
И с той поры этой дикой добычей
Обвивает менада чело.

Еврипид, «Вакханки»

Дионис — бог растений

Видимо через свою связь с производящей силой, Дионис был отождествлён с растениями, особенно виноградом, как сырьём для вина, и деревьями. Почти все греки приносили жертвы Дионису Древесному. Одним из прозвищ, которое дали беотийцы богу, было имя Дионис-в-Дереве. Этот бог часто изображался в виде столба в плаще, лицом которому служила бородатая маска с лиственными побегами. Этот бог был покровителем деревьев, особенно культурных. Он был в особом почёте у садоводов, которые воздвигали ему в своих садах статуи в виде пней, к нему возносили молитвы об ускорении роста деревьев, его называли Изобильным, Раскрывающимся и Цветущим. Из всех деревьев богу особо посвящались сосна и фиговое дерево, а из растений, кроме виноградной лозы, — плющ.

Интересно, что, как и другие боги растений иных культур, Дионис являлся умирающим и воскресающим богом, что даже наталкивало некоторых исследователей на мысль, будто Дионис — замаскированный Осирис, культ которого заимствован в Египте. Более того, как и Осирис, Вакх имел отношение к смерти и царству мёртвых. Его матерью была Персефона, правительница Аида, он бог, которого растерзали титаны, но который возродился, он играл определённую роль в элевсинских мистериях (культ Деметры, который был так же связан с таинством смерти и возрождения), наконец, он, согласно мифу, спускался в Аид, откуда вывел свою смертную мать, Семелу, и правителю которого подарил мирт, что указывает на символическую связь Гадеса и Диониса. Однако гипотеза о тождестве Диониса и Осириса не выдерживает критики из-за животных аспектов греческого божества, а также его экстатической, безумной природы, символизируемой вином.

Дионис-младенец и предвечные воды

В книге В. Ф. Отто о Дионисе есть глава, посвящённая связи этого божества с морской стихией и водой. В «Илиаде» говорится о море как о месте обитания Диониса, где он находится под опекой Фетиды. В лаконийском варианте мифологемы говорится, что малыш Дионис пристал к берегу в сундуке вместе со своей мёртвой матерью, опекунша Диониса, Ино, стала морским божеством, после того как, гонимая обезумевшим мужем, прыгнула в морскую пучину. Аргивяне каждый год отмечали возвращение Диониса из царства мёртвых, куда он спустился за своей матерью, около Алкинского озера, которое, по преданию, и служило богу вратами в Аид. Из воды же призывают восстать Диониса на Лерне, называя его Πελάγιος («он из моря»), Λιμναΐος («он из озера») и Λιμναγένης («рождённый озером»). И образ ребёнка, в котором часто изображали бога, и связь с водой указывают на состояние «ещё неотделённости» Диониса от небытия.

На последнее состояние бога указывают и его гермафродические, двуполые черты. Диониса часто изображают с округлыми чертами, «женоподобным». В мифе о его воспитании Дионис был переодет в девочку; он всё время окружён женщинами, начиная от воспитательниц нимф (ещё одна связь с водой), и заканчивая его постоянными спутницами, поклоняющимися ему менадами и вакханками, названными так в соответствии с его вторым именем.

Дионисизм. Культ Диониса

Заповеди любимейшего из богов греков Аполлона гласили: «Знай меру», «Соблюдай границы» и «Укрощай свой дух». Но не являлось ли это напоминание греков о мере и соблюдении границ признаком некого страха перед самими собой, перед неким демоническим началом человеческой природы, которую вскрыл безумный экстатический культ, зародившийся во Фракии и наводнивший Грецию, культ Диониса? «Религия Диониса прежде казалась настолько необъяснимой и чуждой „гомеровской“ традиции, что эту главу в духовной истории греков предпочитали замалчивать или умалять её значение. Если вера в Олимп шла по пути очеловечения богов, то здесь, напротив, основной чертой было „расчеловечение“ самих людей», — говорит Александр Мень, а далее продолжает: «Дионисизм показал, что под покровом здравого смысла и упорядоченной гражданской религии клокотало пламя, готовое в любой момент вырваться наружу».

Грецию захлестнула волна культа, в котором не было место рассудку, в котором отступали все правила, нарушались запреты, в котором больше не было города с его законами, а было лишь экстатическое единение с мирозданием, где всё кружилось в безумном танце: небо и земля, звери и люди, жизнь и смерть, боль и наслаждение.

Утверждать Дионисийское начало — значит признавать и понимать ту роль, которую играет в жизни боль и смерть, приветствовать весь спектр ощущений от жизни до смерти, от боли до экстаза, включая травматический опыт (Том Мур из книги «Puer Papers»).

Дионисизм означает освобождение беспредельного влечения, взрыв необузданной динамики животной и божественной природы; поэтому в дионисийском хоре человек появляется в образе сатира, сверху — бог, снизу — козёл (К. Г. Юнг. «Психологические типы»).

Празднества в честь Диониса — врумалии или вакханалии, т. н. оргии, чем-то схожи по описанию с шабашем ведьм: во время празднеств рекой текло вино, возбуждающее все чувства человека, бодрящее, раскрепощающее, звучала ритмичная музыка, танцовщики исполняли танцы, которые вкупе с экзальтацией всех чувств и удивительной музыкой доводили участников до состояния эйфории и экстаза, граничащего с безумием. Особенно в этом смысле выделялись женщины, т. н. менады (от слова «мания» — безумие) или вакханки, получившие своё прозвище от второго имени бога (отсюда же возникло понятие «вакханалия»), которые по некоторым свидетельствам в порыве священного безумия могли голыми руками растерзать стадо быков. «Демонические силы, таящиеся в человеке, легко овладевают им, когда он бросается в водоворот экзальтации. Упоение бытием у поклонников Диониса нередко выливалось в упоение кровью и разрушением. Бывали случаи, когда женщины тащили в лес младенцев и там, носясь по горам, рвали их на куски или швыряли о камни. В их руках появлялась тогда сверхъестественная сила», — говорит Мень.

Они несут повсюду разрушенье:
Я видел, как они, детей похитив,
Их на плечах несли, не подвязавши,
И на землю не падали малютки.
Все, что хотели, на руки они
Могли поднять: ни меди, ни железа
Им тяжесть не противилась
(Еврипид, «Вакханки»)

Дионисизм проповедовал слияние с природой, в котором человек всецело ей отдается. Когда пляска среди лесов и долин под звуки музыки приводила вакханта в состояние исступления, он купался в волнах космического восторга, его сердце билось в лад с целым миром. Тогда упоительным казался весь мир с его добром и злом, красотой и уродством. <…> Все, что видит, слышит, осязает и обоняет человек,— проявления Диониса. Он разлит повсюду. Запах бойни и сонного пруда, ледяные ветры и обессиливающий зной, нежные цветы и отвратительный паук — во всем заключено божественное. Разум не может смириться с этим, он осуждает и одобряет, сортирует и выбирает. Но чего стоят его суждения, когда «священное безумие Вакха», вызванное опьяняющим танцем под голубым небом или ночью при свете звезд и огней, примиряет со всем! Исчезает различие между жизнью и смертью. Человек уже не чувствует себя оторванным от Вселенной, он отождествился с ней и значит — с Дионисом. (Александр Мень. «История религии».)

В конце концов, дионисизм завоевал всю Грецию к VIII—VII вв. д.н. э. Но культ, преследовавший целью освободить душу от всего бренного, соединить её в экстазе с вселенной и доказать бессмертие души, всё больше скатывался в безумные оргии (отчего это слово обрело теперь негативную окраску) и безудержный разгул страстей и инстинктов. Чтобы остановить эту волну, празднества Диониса было разрешено проводить только на Парнасе и притом раз в два года (в так называемых «триетеридах»). В остальной же Греции празднества Вакха были приурочены к праздникам земледельцев и садоводов, от безумного исступления остались лишь игры ряженых, а кровавые жертвы были заменены подношением богу плодов.

По-видимому, это укрощение первобытного дионисизма вызвало новую его волну, перешедшую из той же Фракии, но на этот раз дионисизм был укрощён рациональным, упорядочивающим аполлоническим началом. Всё это вылилось в т. н. орфический культ или орфизм, названного так в честь легендарного пророка Диониса Орфея.

Особенно почитание Диониса возросло в эпоху эллинизма[91].

Из религиозно-культовых обрядов, посвящённых Дионису, возникла древнегреческая трагедия.

В литературе и искусстве

Ему посвящены XXVI и XXXIV гимны Гомера. Действующее лицо трагедии Эсхила «Эдоняне», трагедии Еврипида «Вакханки», комедий Аристофана «Лягушки» и «Дионис, потерпевший кораблекрушение». Существовала сатировская драма Эсхила «Кормилицы Диониса» (фр.246в Радт), сатировская драма Софокла «Младенец Дионис» (фр.171-172 Радт), трагедия Херемона «Дионис»[109].

На картине Ктесилоха Зевс, рожающий Диониса, был изображен в митре и по-женски стонущим в окружении богинь[110]. Также оказал влияние на значительную часть творчества Фридриха Ницше, см."Рождение трагедии из духа музыки", где открывается особое представление дионисийского начала.

Альтернативная история Диониса излагается в романе Г. Л. Олди «Внук Персея: мой дедушка — Истребитель». Книга повествует о борьбе Персея и Диониса, а также становление последнего, как бога.

Также, работой посвящённой исследованию символического значения историй, связанных с Дионисом, является антология «Безумие и его бог» авторства Вальтер Ф. Отто и других. В ней исследуется проблема сакрального безумия и указывается на недооцененность значения культа Диониса. А также выдвигается гипотеза о том, что истории про Диониса имеют, скорее, символическое значение, чем историческое. Антология также содержит ряд рассказов, служащих для расширения ассоциативного ряда читателя.

См. также

Напишите отзыв о статье "Дионис"

Примечания

  1. В приложении «Имена собственные» к [www.edu.ru/db-mon/mo/Data/d_09/prm195-1.htm нормативному] «Грамматическому словарю русского языка» А. А. Зализняка (ISBN 978-5-462-00766-8) указано двойное ударение с условным знаком ♠, относящимся к ударению на -о- и означающим «вариант, не соответствующий основному литературному узусу, представленный лишь в речи людей, связанных по роду своей деятельности с соответствующей страной, или в речи части специалистов-филологов». Орфоэпические словари дают оба варианта.
  2. Предметно-понятийный словарь греческого языка. Микенский период. Л., 1986. С.142
  3. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.380-382, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.454-457
  4. Предметно-понятийный словарь греческого языка. Микенский период. Л., 1986. С.157
  5. Вакх, в мифологии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

Использованная

  1. 1 2 Цицерон. О природе богов III 58
  2. Гесиод. Теогония 940—942
  3. Афиней. Пир мудрецов VIII 36, 346с, ссылка на Деметрия Скепсийского
  4. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 52, 2
  5. Феокрит. Идиллии XXVI 34; Нонн. Деяния Диониса IX 16
  6. Павсаний. Описание Эллады III 24, 3
  7. Павсаний. Описание Эллады VII 18, 4; 21, 6
  8. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 2, 3
  9. Овидий. Фасты III 770
  10. Гимны Гомера XXVI 5-6; XXXIV 8-9
  11. Еврипид. Киклоп 4
  12. Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 4, 3
  13. Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 2
  14. Бухарин М. Д. [annales.info/india/small/ger_dion.htm Индийские походы Диониса и Геракла в античной литературной традиции] // Индия и античный мир. М., 2002.
  15. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 3, 1-3
  16. Павсаний. Описание Эллады X 29, 4
  17. Страбон. География XV 1, 58 (стр.711)
  18. Августин. О граде Божием XVIII 13
  19. Павсаний. Описание Эллады II 37, 5
  20. Псевдо-Аполлодор. «Мифологическая библиотека»
  21. Овидий «Метаморфозы»,III 618
  22. Кондрашов А. Легенды и мифы Древней Греции и Рима: Энциклопедия. — М.: РИПОЛ классик, 2005. — 768 с.
  23. Мифологический словарь./Гл. ред. Мелетинский Е. М. — М.: Советская энциклопедия, 1990 г.- 672 с.
  24. Гимны Гомера VII
  25. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 2, 5
  26. Павсаний. Описание Эллады IV 31, 4
  27. Страбон. География XVI 1, 11 (стр.741)
  28. Овидий. Метаморфозы V 329; Антонин Либерал. Метаморфозы 28, 3
  29. Псевдо-Эратосфен. Катастеризмы 11; Гигин. Астрономия II 23, 3
  30. Еврипид. Вакханки 291—294
  31. Павсаний. Описание Эллады I 31, 4
  32. Нонн. Деяния Диониса XXVII 301
  33. Пиндар, фр.75 Бергк, ст.10; Еврипид. Вакханки 91; Овидий. Метаморфозы IV 11
  34. 1 2 3 Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 5, 1
  35. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.210
  36. Гомер. Илиада VI 132; Гомер. Одиссея XI 325; Пиндар, фр.124, 139 Бергк; Овидий. Метаморфозы IV 11
  37. Павсаний. Описание Эллады I 2, 4
  38. 1 2 Павсаний. Описание Эллады II 2, 6
  39. Орфические гимны XXXIV 7
  40. Плутарх. Застольные беседы V 3, 1
  41. Еврипид. Вакханки 527—529
  42. Олимпиодор. Жизнь Платона
  43. 1 2 Овидий. Метаморфозы IV 15
  44. Плутарх. Застольные беседы VII 9, 1
  45. Орфический фр.237 Керн // Комментарий А. А. Тахо-Годи в кн. Античные гимны. М., 1988. С.330
  46. Орфические гимны XXIX 8; XXX 7
  47. Фрагменты ранних греческих философов. Ч.1. М., 1989. С.43-44
  48. Филодам. Пеан Дионису, ст.1; Нонн. Деяния Диониса IX 110
  49. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.476—477
  50. Еврипид. Вакханки 725; Аристофан. Лягушки 316; Сенека. Эдип 437; Нонн. Деяния Диониса XXXI 67
  51. Овидий. Метаморфозы IV 15; Орфические гимны XLII 4
  52. Страбон. География X 3, 10 (стр.468)
  53. Лукиан. О пляске 39
  54. Вергилий. Георгики I 166
  55. Климент. Протрептик 21, 1, по орфическому гимну к Деметре
  56. 1 2 Афиней. Пир мудрецов VIII 64, 363b
  57. Грейвс Р. Белая богиня. Екатеринбург, 2005. С.219
  58. Филодам. Пеан Дионису, ст.5; Нонн. Деяния Диониса IX 182
  59. Орфические гимны XLVIII 2; Нонн. Деяния Диониса IX 23
  60. Плутарх. Об Е в Дельфах 9
  61. Павсаний. Описание Эллады I 31, 6
  62. Овидий. Метаморфозы IV 14
  63. Орфические гимны XLVI; Плутарх. Об Исиде и Осирисе 35
  64. Комментарий Н. Б. Клячко в кн. Плутарх. Исида и Осирис. М., 1996. С.82
  65. Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.169
  66. Орфика, фр.232 Керн; Плутарх. Застольные беседы VII 10, 2
  67. 1 2 Лиэос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  68. Овидий. Метаморфозы IV 11; Орфические гимны LXV 9
  69. Павсаний. Описание Эллады I 2, 5; 31, 6
  70. Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.370
  71. Афиней. Пир мудрецов III 14, 78с
  72. Овидий. Метаморфозы IV 15; Сенека. Эдип 492; Нонн. Деяния Диониса VII 349
  73. Овидий. Метаморфозы IV 13; Орфические гимны LII 2
  74. Орфика, фр.216 Керн; Примечания А. А. Тахо-Годи в кн. Платон. Собрание сочинений. М., 1990—1994. В 4 т. Т.2. С.430
  75. Плутарх. Фемистокл 13
  76. 1 2 3 Элиан. Пёстрые рассказы III 41
  77. Афиней. Пир мудрецов II 7, 38с; Примечания О. Л. Левинской, И. В. Рыбаковой в кн. Афиней. Пир мудрецов. Кн.1-8. М., 2003. С.518
  78. Орфические гимны XLVII
  79. Ликофрон. Александра 578
  80. Ferhle E. [www.archive.org/stream/ausfhrlichesle05rosc#page/554/mode/1up Trigonos] // [archive.org/details/ausfhrlichesle05rosc Ausführliches Lexikon der griechischen und römischen Mythologie] : [нем.] : in 6 Bd. / Herausgegeben von W. S. Roscher. — Leipzig : B. G. Teubner Verlag[de], 1924. — Bd. V. — Kol. 1110. — 1572 Kol.</span>
  81. Эсхил, фр.382 Радт, из неизвестной драмы
  82. Катулл. Стихотворения XXVII 7; Овидий. Метаморфозы IV 13
  83. Плутарх. Застольные беседы V 8, 3; Элиан. Пёстрые рассказы III 41
  84. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 5, 2
  85. Комментарий О. П. Цыбенко в кн. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Кн. 4—7. СПб, 2005. С.300
  86. Климент. Протрептик 39, 3
  87. Плутарх. Застольные беседы V 6, 1
  88. Нонн. Деяния Диониса XVII 568
  89. Павсаний. Описание Эллады IX 8, 2
  90. Плутарх. Застольные беседы VII 10, 2; Павсаний. Описание Эллады I 29, 2
  91. 1 2 [ancientrome.ru/antlitr/diodoros/diod04-p.htm Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Книга IV. Примечания]
  92. Пиндар, фр.75 Бергк, ст.10
  93. Павсаний. Описание Эллады VII 19, 6; 20, 1
  94. Еврипид. Вакханки 129
  95. Павсаний. Описание Эллады I 2, 5
  96. Афиней. Пир мудрецов II 9, 39с, ссылка на Полемона
  97. Нонн. Деяния Диониса XIII 140
  98. Нонн. Деяния Диониса XVIII 123
  99. Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.301
  100. Павсаний. Описание Эллады II 27, 3
  101. Павсаний. Описание Эллады VI 24, 8
  102. Нонн. Деяния Диониса IX 98; XII 388
  103. Первый Ватиканский мифограф I 86 и комм.
  104. Аристофан. Ахарняне 263
  105. Лукиан. Зевс трагический 42
  106. Нонн. Деяния Диониса XX 122
  107. Еврипид. Паламед, фр.586 Наук = Страбон. География X 3, 13 (стр.470)
  108. Арнобий. Против язычников V 39
  109. Аристотель. Риторика II 23, о Пенфее
  110. Плиний Старший. Естественная история XXXV 140
  111. </ol>

Рекомендуемая литература

  • Вакх, в мифологии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Кун Н. А. Легенды и мифы Древней Греции. — М.: ЗАО Фирма СТД, 2005. — 558 с. — ISBN 5-89808-013-9.
  • Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Пер. с англ. М. К. Рыклина. — М.: Эксмо, 2006. — 960 с. — ISBN 5-699-16797-8.
  • Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов / Пер. с нем. А. А. Спектор. — Минск: Харвест, 2004. — 400 с. — ISBN 985-13-1560-5.
  • Кереньи К. Дионис. Прообраз неиссякаемой жизни. — М.: Ладомир, 2007. — 416 с. — ISBN 978-5-86218-438-9.
  • Иванов В. Дионис и прадионисийство. — СПб: Алетейя, 2000. — 352 с. — ISBN 5-89329-243-X.
  • Кузина Н. В. 2008: [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2136 Культ Диониса в античных государствах Северного Причерноморья: содержание, общественно-политический аспект, локальная специфика]: Авт. дисс… к.и.н. Иваново.

Ссылки

  • [www.alexandrmen.ru/books/tom4/4_gl_04.html Дионис/История религии]
  • [www.psylib.ukrweb.net/books/zelin01/txt06.htm Объявление бога в добре/Древнегреческая религия]
  • [www.psylib.ukrweb.net/books/bolen02/txt10.htm Дионис как архетип в психологии]
  • [ec-dejavu.ru/d-2/Dionysus.html В. Михайлин. Дионис и современный миф о Дионисе]

Отрывок, характеризующий Дионис

Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.