Фараон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Египетские фараоны»)
Перейти к: навигация, поиск

Фарао́н — современное наименование правителей Древнего Египта. По-видимому, никогда не было официальным титулом, а возникло как эвфемизм, позволяющий обойтись без упоминания царского имени и официальных царских титулов, в эпоху Нового царства и особенно распространилось к середине I тыс. до н. э. Греческое слово Φαραώ заимствовано из Библии (ивр.פַּרְעֹה‏‎, [пар‘о̄]); оригинальное египетское per-oa буквально означает «великий дом», то есть царский дворец. Обычным же наименованием египетских царей было выражение «принадлежащий Тростнику и Пчеле» («несу-бити»), то есть соответственно Верхнему и Нижнему Египту, либо просто «повелитель обеих земель» («небтауи»)[1].





История

Деспотические монархии в Древнем Египте зародились во второй половине IV тыс. до н. э. После объединения Верхнего Египта и захвата царями Нармером и Миной (Менесом) дельты Нила (XXXI в. до н. э.) агрессивный военный характер этих монархий стал меняться. Одновременно с развитием бюрократического аппарата и переводом хозяйства в прямое подчинение монарху шла сакрализация его власти. Царь стал рассматриваться как гарант благосклонности богов к стране. Начиная с IV династии, он ассоциируется не с богом Хором, а с богом солнца Ра, сыном которого и считается. Тогда же одна за другой были построены Великие пирамиды, олицетворявшие исключительную мощь и величие правителей того времени.

С упадком Древнего царства, климатическим кризисом XXIII—XXII вв. до н. э.[2] и вступлением Египта в I Переходный период могущество и авторитет египетских царей ослабли, возросло влияние и богатство знати и государственных чиновников. Эпоха Среднего царства так полностью и не вернула египетским царям потерянного. После распада Среднего царства и завоевания Нижнего и части Верхнего Египта гиксосами большей частью страны стала править гиксосская династия, обладавшая полноценным сакральным статусом.

После изгнания гиксосов в начале Нового царства Египет оказался в новом политическом положении: он больше не доминировал в регионе, где у него появились такие могущественные соперники, как царство Митанни и позже Хатти (Хеттское царство). В результате авторитет фараонов стал основываться в значительной степени на их военных успехах. Тем, кто их не имел (как женщина Хатшепсут и царь-миротворец Аменхотеп III), приходилось усиленно убеждать подданных в своём божественном происхождении. Несмотря на это, морально-идеологическая зависимость общества от царя уже не шла ни в какое сравнение с Древним царством. К концу II тыс. до н. э. децентрализация египетского общества, рост влияния храмов и номархов закончились распадом Нового царства.

С этого времени фараоны не имели существенного влияния в регионе. Лишь некоторым из них (например, Псамметиху I) удавалось объединить Египет и вмешиваться в дела соседних стран. Население и отдельные хозяйства становились всё более независимы от царя, а его сакральная роль посредника между народом и богами практически исчезла. В 525—485 гг. до н. э. фараонами Египта официально считались персидские цари Ахемениды, в 332—323 гг. до н. э. — Александр Македонский, а после смерти последнего — Птолемеи, потомки его диадоха Птолемея Лага.

Имена

Несу-бити —
Царь Верхнего и
Нижнего Египта
в иероглифах
sw
t
L2
t


A43A45


S1
t
S3
t


S2S4


S5
Пер-оа —
«Великий дом»
в иероглифах
O1
O29

Со времён Среднего царства установился полный титул египетских царей, состоящий из пяти имён:

  • Хорово имя;
  • Небти-имя (небти — «две госпожи») было связано с богинями — покровительницами Египта Нехбет и Уаджит;
  • Золотое имя (золото в египетской культуре традиционно ассоциировалось с вечностью);
  • Тронное имя, или преномен — принималось при воцарении и часто включало ссылку на бога Ра (например, Мааткара у царицы с личным именем Хатшепсут);
  • Личное имя, или номен — давалось при рождении, в надписях предварялось титулом «сын Ра».[1]

Правители Среднего и Нового царств популярны в основном под личными именами (Тутмос, Аменхотеп, Рамсес и др.), однако ранние цари нередко известны только по Хорову имени (например, Нармер).

Атрибуты

  • Корона существовала во многих вариантах. Наиболее употребительная двойная корона «пшент» состояла из красной короны Нижнего Египта «дешрет» и белой короны Верхнего Египта «хеджет». Каждая из этих двух корон принадлежала также богиням, покровительствующим этим частям страны — соответственно Уаджит, богине-кобре, и Нехбет, почитавшейся в виде стервятника. Изображения Уаджит (урей) и Нехбет прикреплялись к короне спереди. Реже надевались синяя корона хепреш (для военных походов), золотая корона хаит (для ритуальных обрядов), диадема сешед (в эпоху Древнего царства), а также другие головные уборы вроде короны хемхемет, чаще встречающиеся на изображениях богов, чем фараонов.
  • Платок (немес, или клафт) был обычным головным убором в Египте, однако различался по цветам в зависимости от социальной категории носящего. Царский платок, судя по имеющимся изображениям, был золотым с синими полосами. Иногда поверх него надевалась и корона.
  • Крюк (хека) — короткий жезл с изогнутым верхним концом. Известен с додинастических времён и происходит, вероятно, от пастушеского жезла. Его носили не только боги и цари, но также и высшие чиновники.
  • Плеть или цеп (нехех) обычно изображается вместе с жезлом-крюком.
  • Жезл (уас) — длинная трость с раздвоенным нижним концом и навершием в виде головы собаки или шакала, позже стилизованным.
  • Накладная бородка была символом власти и мужской силы царя, изготовлялась искусственно и подвязывалась.

«Царские списки» фараонов

  1. «Палермский камень» ок. XXV в. до н. э. (Палермо, музей «Antonio Salinas»).
  2. «Саккарский список 1» — полустёртый перечень фараонов VI династии на крышке базальтового саркофага Анхесенпепи I — супруги фараона Пепи I, ок. XXIII-XXIV вв. до н. э.
  3. «Карнакский список», храм Ипет-Исут, Карнак, ок. XV в. до н. э. (Париж, музей Лувр).
  4. «Абидосский список 2», храм Сети I, Абидос, ок. XIII в. до н. э. (АРЕ, памятники около селения Эль-Араба-эль-Мадфуна).
  5. «Абидосский список 1» храм Рамсеса II, Абидос, ок. XIII в. до н. э. (Лондон, Британский музей).
  6. «Саккарский список 2», гробница зодчего Тунари, Саккара, ок. XIII в. до н. э. (Каир, Каирский египетский музей).
  7. «Туринский царский папирус» ок. XII в. до н. э. (Турин, Туринский египетский музей).
  8. Небольшое перечисление фараонов у Геродота в его «Истории», Книга II Эвтерпа, V в. до н. э.
  9. «Египтиака» Манефона, III в. до н. э.; не сохранилась, известна по цитированию некоторых античных и раннесредневековых авторов: Иосиф Флавий (I век), Секст Юлий Африкан (III век), Евсевий Кесарийский (III/IV века), Иоанн Малала («Хронография», VI век), Георгий Синкелл (VIII/IX века).

См. также

В Викисловаре есть статья «фараон»

Напишите отзыв о статье "Фараон"

Примечания

  1. 1 2 Галина Караулова. [arzamas.academy/mag/192-pharaon Почему фараонов не называли фараонами?]. Arzamas (30 ноября 2015). Проверено 19 октября 2016.
  2. [www.worldagesarchive.com/Reference_Links/Empires_in_the_Dust.htm Empires in the Dust (Collapse of Bronze Age Cultures in 2,200 B.C.). — Karen Wright, UCL Institute of Archaeology]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фараон

«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.