История Каппадокии

Каппадокия («Страна прекрасных лошадей» — греч. Καππαδοκία; арм. Գամիրք; перс. کاپادوکیه‎; лат. Cappadocia; тур. Kapadokya) — историческое название местности на востоке Малой Азии на территории современной Турции. Оно вошло в употребление ещё в античные времена и используется в наши дни. Чётких политических границ область не имеет, поскольку на протяжении веков они значительно изменялись (географическую и геологическую характеристику региона см. в статье Каппадокия).

История Каппадокии охватывает весьма длительный период. Наряду с другими малоазиатскими районами Каппадокия входит в число мест обнаружения древнейших памятников человеческой цивилизации. Примерно к XVIII веку до н. э. относится заселение этой территории хеттами. В последующие века земля Каппадокии переходила от мидийцев к персам и македонцам. В I веке н. э. Каппадокия стала провинцией Римской империи, а позднее перешла к Византии. Начиная с XI века началось заселение территории сельджуками, затем оттоманами. В настоящий момент регион является частью Турции.

Основные даты

• ок. XVIII в. до н. э. — завоевание хеттами;
• 585 год до н. э. — завоевание мидийцами;
• 546 год до н. э. — завоевание персами;
• 333 год до н. э. — завоевание Александром Македонским;
• 301 год до н. э. — Ариарат II создаёт царство Каппадокия;
• 93 год до н. э. — завоевание армянами
• 17 год — превращение в римскую провинцию Каппадокия (объединена с Понтом и Малой Арменией);
• 1071 г.- входит в состав армянского государства Филарета Варажнуни
• 1087 г. — территория захвачена сельджуками.
• 1515 г. — окончательное присоединение Каппадокии к Османской империи.
• 1915 г. — уничтожение армянского населения в ходе геноцида армян.
• 1923 г. — депортация греческого населения.
• C 1919 год — в составе Турецкой республики, официально с 1923 года.

Древнейшая эпоха

История Каппадокии уходит своими корнями в глубокую древность. В составе Анатолии она была одним из первых мест распространения человеческой цивилизации. Неподалёку от Каппадокии, в 140 км от вулкана Хасан-Даг, находится знаменитый неолитический город Чатал-Гуюк, появившийся около 7500 г. до н.э и считающийся одним из первых поселений человека. Вероятно, заселение гористой местности Каппадокии началось немногим позже. Уже к 5000 — 4000 до н. э. в Каппадокии возникают небольшие города-государства. В 2300 г. до н. э. отмечается, что Зипани, правитель Каппадокии и Канеса, в числе 17 царей Анатолии вступил в союз, направленный против царя Аккада Нарам-Сина и ставший первым союзом такого рода. Главным городом того периода была Пурусханда.

Предполагается, что в XXIV в. до н. э. в Каппадокию по просьбе ассирийских купцов, у которых возникли сложности с местным правителем, совершил военную экспедицию Саргон Аккадский. Тем не менее, точно судить о войнах, имевших место в столь древние времена, на основе сохранившихся данных трудно:

Существует легенда, (сохранённая в эпосе II тысячелетия до н. э. «Царь битвы»), о призвании странствующими восточносемитскими купцами Саргона и его воинов в Малую Азию (в город Пурусханду) против (?) некоего царя и героя Нурдаггаля, или Нур-Дагана, однако археологические данные не подтверждают столь давнего проникновения аккадских торговцев вглубь малоазийского полуострова; как полагает Н. Б. Янковская, в легенде смешаны Саргон Древний, царь Аккада, и его внук Нарам-Суэн с Саргоном I, царём города Ашшура на реке Тигре, и его внуком (?) Нарам-Сином, жившими лет на четыреста позже. Однако сюжетная основа эпоса — сам поход Саргона Аккадского в горы Малой Азии, — безусловно, древняя; сюда же, возможно, относится и такая деталь эпоса, как обсуждение важных вопросов сходкой воинов Саргона; вероятно, и это подлинная историческая черта.

Глиняные таблички с клинописными деловыми документами, обнаруженные археологами в Каппадокии (архива древнеассирийской колонии Канес, Кюльтепе), доказывают, что эти ассирийские поселенцы на северо-западе Тавра не только выжили, но и процветали.

Влияние ассирийцев в Анатолии стало заметным в 2000 гг. до н. э., когда они основали в регионе торговые колонии-фактории, называемые «карум». Центральной и наиболее известной среди них стал Кюльтепе Карум близ крепости Канес. Незадолго до основания хеттского царства главным предметом торговли ассирийских купцов в Каппадокии была медь, так как анатолийский горный массив хранил богатейшие залежи металлов. Эти торговые отношения связывали анатолийцев и ассирийцев около полутора веков и были прерваны в 1850 — 1800 до н. э. войнами между местными царствами. От данного периода сохранилось большое количество археологических свидетельств, говорящих об обширном межнациональном обмене.

Хеттский период

Сведения о данном периоде истории региона отличаются большей достоверностью. Древнейшее население страны называло себя хаттами. В середине III тыс. до н. э. с северо-запада в Каппадокию началось вторжение инодоевропейских племён. К XVIII — XVII векам до н. э. в результате смешения с хатти появилась народность хетты, которым принадлежат древнейшие памятники страны. Страна стала частью хеттской империи и её основным ядром.

В XVII веке до н. э. властитель Хаттусили I назначил своей столицей город Хаттуса на реке Кызыл-Ирмак, который его потомки украсили храмами и скальным святилищем (современный Язылыкая). Архив хеттских царей Богазкёе (каппадокийские таблички) был обнаружен в 1906 году на реке Кызыл-Ирмак исследователем Винклером.

После падения Хеттской империи в XII в. до н. э. территория Каппадокии получила название страны Табал. Она продолжала подвергаться постоянным набегам со стороны ассирийцев. X — VII в. до н. э. являются недостаточно освещённым в источниках периодом истории Анатолии. В связи с ассирийским завоеванием, вероятно, греки дали название Ассирия или Сирия (позднее Λευκόσυροι — «белые сирийцы», то есть каппадокийцы) местности около Синопа. Древние источники упоминают также проживаювшую на этих землях народность мушки, так называемых потомков библейского Мешеха. В синодальном переводе Библии по одной из версий под страной «Фувал» скрывается именно страна Табал:

«Иаван (Иония), Фувал и Мешех торговали с тобою (с г.Тиром), выменивая товары твои на души человеческие и медную посуду. Из дома Фогарма (Мелитены) за товары твои доставляли тебе лошадей и строевых коней и лошаков». («Книга пророка Иезекииля», 27:13-14)

Персидский период

После падения Ассирии Каппадокия попала под власть Мидии. К этому периоду относится упоминание о киммерийцах в Каппадокии: в 672 г. до н. э. объединённое киммерийско-мидийское войско напало на Ассирию. Известны имена их предводителей — царей Теушпы, Лигдамида (Тугдамме) и Шандакшатру. Ассирийский царь Асархаддон обратился за помощью к скифам, жившим тогда в Средней Азии. К 650 году до н. э. скифы вытес­нили киммерийцев из Северного Причерноморья. Киммерийские племена разделились на несколько частей, одна из которых смогла уйти в Малую Азию, укрепиться в её северо-восточной части — Каппадокии — и в 644 году захватить столицу Лидии — Сарды. После войн 615—565 гг. до н. э. лидийский царь Алиатт разгромил киммерийские войска, ос­татки которых частью смешались с местным населением, а частью ушли в Переднюю Азию, где были ассимилированы, как считает Геродот.

После этого в VI в. до н. э. Каппадокия находилась в сфере влияния Лидийского царства, пока последнее не пало в результате вторжения персидского царя Кира II Великого. Перед войной между Персией и Лидией, лидийский царь Крез, получив знаменитое предсказание от Дельфийского оракула: «Галис реку перейдя, Крез обширное царство разрушит», перешёл реку Кызыл-Ирмак (древний Галис), вторгся осенью 546 до н. э. в Каппадокию, в тот момент зависимую от персов, опустошил её и захватил каппадокийские города. Но вскоре Креза постигло поражение. После 14-дневной осады войсками Кира, лидийская столица была взята, и Крез пленён. После этого во всей Анатолии, включая Каппадокию, власть перешла к персам, которые правили здесь до прихода Александра Македонского.

Политическое устройство сатрапии Каппадокии в составе Персидской империи

Страна стала частью империи Ахеменидов. Территория Каппадокии была поделена на 2 сатрапии: собственно Великую Каппадокию, занимавшую внутреннюю область (главный город — Мазака), и Малую Каппадокию (Понтийскую) по побережью Чёрного моря, (главный город — Синоп). Позднее вторая Каппадокия потеряет своё название.

Область относилась к провинциям третьего типа налогообложения и выплачивала в год налогов на 360 талантов. Налоги, отправляемые в метрополию, включали золото, овец, мулов, а также знаменитых каппадокийских коней. Начиная с падения империи хеттов Каппадокия находилась под контролем феодальной аристократии, закрепившейся в мощных крепостях и державшей население в подневольном и угнетённом положении, что позднее, как отмечали письменные источники, сделало их на удивление покорными в рабстве у чужеземцев. Войдя в состав Персии, Каппадокия ещё долгое время находилась под управлением этих местных властителей, ни один из которых тем не менее не смог объединить под своей властью всю область.

Имя первого известного персидского сатрапа было Ариарамн. Он правил примерно в начале царствования Дария Великого. Кроме того, известно, что Гобрий, сводный брат Ксеркса I, возглавлял каппадокийцев (вероятно, речь идёт о Малой Каппадокии) во время похода на Грецию в 480 г. до н. э..

В правление Артаксеркса II сатрапия Каппадокия была разделена на две части: собственно Каппадокию и Пафлагонию. Сатрапом Каппадокии стал Датамн, (потомок Отана, вдохновителя знаменитого в персидской истории заговора семи знатных персов против мага Гауматы, приведшего в 522 г. до н. э. к власти Дария I). Датамн был убит после неудавшейся попытки поднять мятеж в 362 н. до н. э. Сатрапию унаследовал его сын Ариамн, а затем его внук Ариарат I. Последний жил уже в эпоху Александра Македонского, положившего конец Персидской империи.

Согласно источникам последним ахменидским сатрапом Каппадокии (вероятно, речь идёт опять о Малой Каппадокии) был Митробозан, погибший в 334 г. до н. э. в битве при Гранике против наступавшей армии македонцев. Другой сатрап Ариарат, управлявший провинцией до нападения греков, выжил (см. ниже).

Культура и экономика

См. Культура и экономика Каппадокии в древний период

Македонский период

Поход Александра Великого не затронул Каппадокии, хотя и разгромил владевшую ею Персию. После поражения Дария III сатрап «осиротевшей» Каппадокии Ариарат I около 331 года до н. э. укрепился на этих территориях, сохранив их независимость и сделав своей резиденцией город Гизиуру. Сообщается, что у него было большое войско: около 30 тысяч человек в пехоте и 15 тысяч в коннице.

После смерти Александра Ариарат подчинил себе всё побережье от Синопы до Трапезунда, а также обширные районы северо-восточной Пафлагонии и Понтийской Каппадокии. Но в глазах македонских диадохов, разделивших между собой завоёванные земли, Ариарат был мятежником.

Как пишет Плутарх, Каппадокию, также как Пафлагонию и земли вдоль Понта Эвксинского до Трапезунда, по жребию получил Эвмен. Было решено, что Леоннат и Антигон с большим войском приведут туда Эвмена и сделают его сатрапом этой страны. Но между ними случался конфликт, и Эвмен бежал от своих соратников к диадоху Пердикке, на которого сразу же приобрёл большое влияние, и стал одним из его советников.

«Немного позже он [Эвмен] вступил в Каппадокию с войском, во главе которого стоял сам Пердикка. После того как Ариарат был взят в плен и страна стала подвластной Македонии, Эвмен был назначен сатрапом. Он роздал города своим друзьям, расставил караульные отряды и назначил по своему усмотрению судей и правителей». (Плутарх. «Сравнительные жизнеописания. Серторий и Эвмен»).

В 322 году до н. э., одержав над Ариаратом победу, Эвмен взял его в плен и казнил. Племянник побеждённого, Ариарат II, бежал в соседнюю Армению, а страна стала македонской сатрапией. Но сам Эвмен потерпел поражение от Антигона, который продолжал вести с ним упорную борьбу, закончившуюся в 316 году до н. э. пленением и казнью этого каппадокийского сатрапа.

В эти же годы происходит становление соседнего Понтийского царства (Понтийской Каппадокии), основателем которого стал Митридат I Ктист, также считавший себя потомком Отамна и приходившийся внуком одному из сатрапов Каппадокии (вероятно, речь опять идёт о Малой Каппадокии), также звавшегося Митридат. Митридат I Ктист служил в свите Антигона, который приказал его казнить, но, предупреждённый друзьями, он успел бежать в Каппадокию. Там он укрылся в крепости Кимиата у подножия Ольгасских гор на границе с Пафлагонией и начал собирать под своей рукой приморские земли. История возникшего таким образом Понтийского царства тесно переплетается с историей соседнего Каппадокийского царства, которым управляла родственная династия Ариартидов.

Каппадокийское царство

В 302 году до н. э., воспользовавшись помощью приютивших его армян, Ариарат II разбил македонского полководца Аминту и, изгнав войска греков, восстановил владения, хотя страна всё ещё оставалась в зоне влияния Селевкидов. Первое время Каппадокия признавала над собой власть понтийских царей, хотя фактически была независима. Окончательный раздел между двумя царствами произошёл около 255 года до н. э., когда Ариарат III принял царский титул.

К началу III века до н. э. Каппадокия была разделена на 10 провинций, названия которых сохранены Страбоном. Пять из них находились на Тавре: Мелитена, Катаония, Киликия, Тианитида и Гарсавритида. Названия других пяти были: Лавинсена, Саргаравсена, Саравена, Хаманена, и Моримена.

Ариарат III Благочестивый в 193 году до н. э. участвовал в войне против римлян в союзе с Антиохом, за что должен был выплатить часть возложенной на Сирию контрибуции. С тех пор он стал верным союзником пергамцев и римлян. Дружба с римлянами, как отмечает Тит Ливий, была заключена в 189—187 годах В 182 году до н. э. его ссора с Фарнаком Понтийским развязала общую войну всех малоазиатских государств. Фарнак напал на Каппадокию, но цари Пергама Эвмен и Аттал неожиданно выступили на стороне Ариарата.

В борьбе против этой коалиции Фарнак потерпел поражение и в 179 году до н. э. был вынужден подписать мир на невыгодных для себя условиях: расторгнуть все неравноправные договоры с галатами, возвратить Пафлагонию и захваченную часть Каппадокии, а также выплатить победителям 1200 талантов контрибуции.

Как отмечает Тит Ливий, в 160—153 годах до н. э. царь Ариарат, с помощью хитрости и силы изгнанный из своего царства Деметрием I Сотером, волею Сената был восстановлен на престоле. Свои армянские владения Ариарата вынудили уступить вновь возникшим государствам — Великой Армении и Софене.

В смутное время после смерти Ариарата IV (156—131) Каппадокия оказалась во власти Понта, что произошло благодаря активной деятельности вышеупомянутого понтийского царя Фарнака I.

Ариарат V воевал с Аристоником Пергамским, поднявшим в 133 году до н. э. восстание против римлян, и погиб в этой войне, зато к владениям его наследников благодарными римлянами были присоединены Ликаония и Киликия.

Вдова Ариарата V Лаодика (Ниса?), чтобы продлить время своего правления, убила одного за другим пятерых своих сыновей. В 130—129 годах до н. э. власть в стране фактически оставалась в её руках, чтобы затем перейти к её шестому сыну Ариарату VI. Царь соседнего Понта Митридат V Эвергет ввёл в Каппадокию войска, «чтобы поддержать малолетнего наследника», а затем женил его на своей дочери Лаодике.

Как отмечают историки, одним из источников дохода страны являлась работорговля, которую организовали цари Каппадокии и Вифинии, заполняя, например, невольничий рынок острова Делос, поставлявшего рабов в Рим. О каппадокийских рабах упоминают поэты Гораций, Персий, Марциал, Ювенал.

Митридатовы войны

Затем Каппадокия стала одним из важнейших полигонов военных действий в ходе трёх римско-понтийских митридатовых войн. К их началу в Каппадокии правила упомянутая выше Лаодика, дочь покойного понтийского царя Митридата V Эвергета и сестра Митридата VI Евпатора. Её муж Ариарат VI около 111 года до н. э. был убит каппадокийским магнатом Гордием, тайным союзником Митридата. (Убийство, по мнению римских авторов, было тайно подготовлено Митридатом с целью расширения своих владений). В это же время в страну вторгся решивший воспользоваться ситуацией вифинский царь Никомед III. Митридат послал войско на помощь сестре, но бывший союзник перехитрил его: Никомед заключил соглашение с Лаодикой и женился на ней. Затем Никомед расставил свои гарнизоны по каппадокийским крепостям и объявил о слиянии Вифинии и Каппадокии в единое государство. Митридат же объявил, что законным царём Каппадокии может считаться только юный сын убитого Ариарата VI, силой очистил Каппадокию от вифинских гарнизонов и провозгласил царём Ариарата VII, сына Ариарата VI и своего племянника.

Через некоторое время Митридат потребовал у нового царя, чтобы в Понт выслали его давнего соратника, Гордия. В ответ на отказ Ариарата VII выдать убийцу своего отца Митридат начал против него войну, а затем коварно убил. Вот что сообщает об этом событии историк Юстин:

Он пригласил Ариарата на переговоры, но явился на них, спрятав под одеждой кинжал. По царскому обычаю Ариарат прислал к Митридату человека, который должен был его обыскать. Когда этот человек стал особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, Митридат сказал, что боится, как бы обыскивающий не нашёл там кинжала совсем иного рода, чем тот, который он ищет. Так, прикрыв коварство шуткой, Митридат отозвал Ариарата в сторону от его друзей и убил на глазах и своего, и его войска.

— Just, XXXVIII, 1, 9-10

Следующим царём Каппадокии стал восьмилетний сын Митридата, получивший имя Ариарат VIII. Регентом при новом царе был назначен пресловутый Гордий. Однако через некоторое время поборы чиновников вызвали возмущение каппадокийцев, и они изгнали понтийские гарнизоны. А Никомед III в это время плёл интриги против Митридата в Риме, в частности, он прислал туда подростка, выдававшего себя за сына царя Каппадокии Ариарата VI, а также привёз царицу Лаодику, которая должна была подтвердить его личность.

Около 95 году до н. э. Рим, которому было выгодно сохранить раздробленность, разрешил этот конфликт, объявив Каппадокию независимой от обоих претендентов и посадил на трон своего ставленника Ариобарзана Филоромана («Любящего римлян»), главу каппадокийской проримской партии, выбранного царём «по результатам голосования» жителей. С этого времени и до самой его смерти в 63 году до н. э. этот царь периодически изгонялся из своего царства и снова восстанавливаться римлянами. С целью преемственности Ариобарзан женился на сестре Ариарата VII, носившей имя Атенаида.

Позднее Митридат спровоцировал на вторжение в Каппадокию своего зятя, царя Великой Армении Тиграна II Великого для того, чтобы восстановить на престоле Ариарата VIII. Армянская армия стремительно вторглась в Каппадокию и, почти не встречая сопротивления, овладела всем государством. Ариобарзан бежал в Рим. В 94/93 году до н. э. Ариарат VIII стал царём в третий раз. Пропретор соседней римской провинции Киликии Луций Корнелий Сулла получил приказ сената восстановить статус-кво.

После претуры Суллу посылают в Каппадокию, как было объявлено, чтобы вернуть туда Ариобарзана, а на деле — чтобы обуздать Митридата, который стал не в меру предприимчив и чуть ли не вдвое увеличил своё могущество и державу. Войско, которое Сулла привёл с собою, было невелико, но с помощью ревностных союзников он, перебив много каппадокийцев и ещё больше пришедших им на подмогу армян, изгнал Гордия и водворил на царство Ариобарзана.

— Плутарх

После ухода войска Суллы из Каппадокии Сократ Хрест, новый царь Вифинии и ставленник Митридата, вторгся туда и вновь изгнал Ариобарзана. Сенат опять постановил навести порядок, для чего туда было направлено посольство во главе с Манием Аквилием и Манлием Мальтином, которые с помощью Луция Кассия, наместника провинции Азия, опять вернули Ариобарзана на трон.

Следующий период войн

В 89 году до н. э. Митридат VI воспользовался наступившими в Риме смутными временами и занял римскую провинцию Азию, а также Вифинию и Каппадокию. В его руках оказались проливы и почти вся Малая Азия. Он стал восточным соседом Рима и западным — Великой Армении, где правил его зять и союзник Тигран II, оказавший ему помощь в войне с Каппадокией. Через некоторое время ему пришлось снова столкнуться с Суллой, прибывшим с войсками разрешить эту ситуацию.

Сто сорок тысяч воинов Понтийского Митридата

— лучники, конница, копья, шлемы, мечи, щиты —

вступают в чужую страну по имени Каппадокия.

(...)

Вдали, поперёк плато, заменив пейзаж,

стоят легионы Суллы. Сулла, забыв про Мария,

привёл сюда легионы, чтоб объяснить, кому

принадлежит — вопреки клейму

зимней луны — Каппадокия.

— И. Бродский

Митридат был разбит. Как пишет Плутарх, каппадокиец Архелай, царский полководец, через некоторое время предложил Сулле мир. Тот согласился, предложив такие условия: Митридат уходит из Азии и Пафлагонии, отказывается от Вифинии в пользу Никомеда и от Каппадокии в пользу Ариобарзана, выплачивает римлянам две тысячи талантов и передаёт им семьдесят обитых медью кораблей с соответствующим снаряжением, Сулла же закрепляет за Митридатом все прочие владения и объявляет его союзником римлян.

После поражения, нанесённого ему Суллой, Митридат вновь поднялся против Рима и, начав военные действия, вновь пытался завладеть Азией. На стороне Рима ему противостоял Квинт Серторий, с которым Митридату через некоторое время удалось заключить соглашение. Согласно принесённой клятве, Каппадокия и Вифиния должны были перейти Митридату, которому Серторий пришлёт полководца и воинов, а Серторий, в свою очередь, получит от Митридата три тысячи талантов и сорок кораблей в помощь ему в Испании.

Через некоторое время Митридат вновь вернулся к политике борьбы с римлянами чужими руками: по его совету в 77 году до н. э. царь Великой Армении Тигран Великий совершил набег на Каппадокию, ограбил страну и вывел в Великую Армению около 300 000 человек, так как по договору города и области Каппадокии должны были достаться Митридату, пленные же и движимое имущество — Тиграну. Их поселили в новой армянской столице Тигранакерте и её окрестностях, что в конечном итоге не пошло на пользу Тиграну: когда он был разбит Лукуллом, каппадокийское население Тигранокерта восстало и открыло город римлянам).

В 72 году до н. э. наступил черёд Лукулла воевать против Митридата, и в очередной раз — без очевидных результатов. По большей части военные действия разворачивались уже за пределами Каппадокии (см. Митридатовы войны). Наконец, в начале 66 года до н. э. командование римской армией на Востоке перешло к полководцу Гнею Помпею. Митридат был побеждён и вынужден бежать. После этого Каппадокия стала римским вассальным государством, управляемым династией Ариобарзана.

В числе прочих представителей Рима в Каппадокии побывал Цицерон, которому после смерти Красса поручили примирить каппадокийцев с их царём Ариобарзаном и привести их к покорности.

Дальнейшие конфликты

Цари Каппадокии
Ариартиды
Ариарат I Ариарат II Ариарамн Ариарат III Ариарат IV Эвсеб Ариарат V Филопатр Ариарат VI Эпифан Ариарат VII Филометор Ариарат VIII Ариарат IX
Ариобарзаниды
Ариобарзан I Филороман Ариобарзан II Филопатр Ариобарзан III Ариарат X Архелай

Каппадокия задолжала освободившему её Помпею несметные суммы, а для выплаты долга не хватало всех собираемых в стране налогов. С тем чтобы выплатить Сулле контрибуцию в 84 году до н. э., города Малой Азии были вынуждены занимать у римских банкиров под 48 % годовых и более. В результате общий долг городов к 70 году до н. э. увеличился в шесть раз.

Царь Ариобарзан II сослал своего сына, будущего Ариобарзана III, в Киликию. Сосланный наследник плёл заговоры против отца, для чего ему были необходимы средства. Он обратился за помощью к печально прославившемуся впоследствии Марку Юнию Бруту — разумеется, не уточняя, для чего ему нужны деньги. Очарованный его личным обаянием, Брут нашёл ему кредиторов, и заговор увенчался успехом: в 52 году до н. э. Ариобарзан III стал царём.

В 50 году до н. э. новый проконсул провинции Киликия Публий Сестий пригласил Брута к себе на должность квестор. В 47 году до н. э. царь Понта Фарнак II (сын Митридата Евпатора) вторгся в Каппадокию, которой правил Ариобарзан III, и привёл к власти одного из его братьев, а также в Малую Армению — владение галатского царя Дейората. С целью защиты территорий Рима туда срочно прибыли войска с Гаем Юлием Цезарем во главе. К Цезарю присоединился Брут. Когда Цезарь разбил Фарнака, Брут стал просить его пощадить всех своих друзей, последовавших за Помпеем в проигранной последним гражданской войне. В их число входил и Ариобарзан III (существовали подозрения, что Брут ходатайствовал об этом преимущественно с целью вернуть свой займ). Царь был прощён.

Его наследником стал брат, Ариарат X, но в 36 году до н. э. Марк Антоний после неудачной для римлян армянской войны низложил и казнил этого царя. Затем Антоний передал власть над Каппадокией Архелаю (внуку одноимённого полководца Митридата, договорившегося о мире с Суллой), родственнику казнённого царя по боковой линии. Позже, в 3 году н. э., этот Архелай женился на внучке Марка Антония царице Понтийской Пифодориде, вдове Полемона I, унаследовавшей его владения. Август утвердил назначение Архелая и передал ему и Киликию, однако потом приставил к нему прокуратора.

В 17 году н. э. Тиберий призвал Архелая для ответа в Рим, где он и умер, а страна была включена в состав империи.

Культура

Основная статья: Культура Каппадокии периода эллинизма

Римское владычество

I век н. э.

С 17 года Каппадокия стала римской провинцией под управлением прокуратора, не имеющего своих войск. Она обладала привлекательными для римлян природными ресурсами, но была достаточно отсталой: Страбон указывает, что из десяти стратегий, на которые делилась Каппадокия в прошлые времена при царях, только две имели города — Тианитис (город Тиана) и Киликия (город Мазака). Других городов Страбон не знает, используя в отношении местных населённых пунктов выражения «укреплённые пункты», «местечко», «укрепления».

Пограничная Каппадокия постоянно подвергалась атакам соседей. Так, при Тиберии сюда с набегами вторгался армянский царь Артабан III; годами тянулась война с парфянами, которую при Нероне вёл Корбулон. В 58 г н. э. он захватил Артаксат, а в 59 г. — Тигранакерт. После смерти Гая Дурмия Уммидия Квадрата Корбулон около 60 г. получил чрезвычайные полномочия. Гражданские вопросы управления Каппадокией по-прежнему решал прокуратор. В 62 г. римский наместник Каппадокии Луций Цезенний Пэт был вынужден капитулировать, попав в окружение в Рандее под Арсамосатой.

Весной 62 г. парфяне попытались взять реванш и отбить Тигранокерт, и в отсутствие подкрепления Корбулону пришлось заключить с Вологезом перемирие. Затем Корбулон снова возглавил контрнаступление, которое закончилось Рандейским договором (63 г.).. Корбулон получил от Рима множество наград, но, как считается, стал неугоден императору из-за своей растущей популярности полководца, и Нерон приказал ему совершить самоубийство.

Лишь при Веспасиане во главе провинции встал наместник в ранге пропреторского легата (консуляра вместо всадника), который, в отличие от прокуратора, не имевшего войск, командовал размещёнными здесь военными силами. Неудачи во время нероновых войн показали, что Каппадокия — уязвимое место, где необходимо постоянно содержать сильное войско.

К этому же времени относится реорганизация обороны границ: в 74 г. Галатия, Понт и Каппадокия были объединены в одну большую провинцию, названную Галатией и охранявшуюся двумя легионами. Таким образом, эта провинция, а также Сирия и Палестина стали передовыми рубежами защиты от парфян.

II в. н. э.

Ко второму веку к двум каппадокийским городам, известным Страбону, благодаря романизации региона прибавляются ещё несколько: Сатала, Мелитена, Амасья, Себастополь, Себастия, Неокесария, Комана (преимущественно в Малой Армении и Каппадокийском Понте). Регион постепенно развивается.

Римляне осознавали важную роль этой территории, поэтому во времена Траяна были построены военные дороги и приняты необходимые меры безопасности для защиты городов. Осенью 114 года н. э. Великая Армения, расположенная восточнее Евфрата Малая Армения и часть Каппадокии были объединены в римскую провинцию Армения, но после смерти в 117 году императора Траяна царская власть в Армении была восстановлена.

Во II веке наместником Каппадокии был Флавий Арриан (ок. 95 — 175), известный впоследствии своими литературными сочинениями, в частности «Историей Александра Македонского». В 121—124 годы император Адриан, посетивший этот регион во время своих поездок в 129 году, присвоил Арриану звание консула. С 131 по 137 год он в качестве личного легата императора управлял провинцией Каппадокия. В это время она вновь подвергалась непрерывным нападениям, теперь уже со стороны аланов. В 134 году Арриан отразил крупное нападение аланов на Каппадокию. К этому периоду относится сочинение Арриана о тактике и «Contra Alanis», явно основанные на его личном опыте и отвечавшие его интересам. Маршрут движения этой аланской орды и причины её остановки долгое время был предметом научной дискуссии. Дион Кассий рассказывает об этом так:

Каппадокия в составе
римских провинций

Год	Название
17	Прокураторская провинция
74	Объединена с Галатией
114	В составе провинции Армения
	Собственно провинция Каппадокия. Включает территории: Каппадокия Pontus Galaticus Pontus Polemoniacus Малая Армения

«...Война была поднята из земли аланов, по происхождению массагетов, Фарсманом; она сильно потрясла Мидию, коснулась также Армении и Каппадокии, но затем прекратилась вследствие того, что аланы были подкуплены дарами Вологеса, а с другой стороны, побоялись правителя Каппадокии Флавия Арриана» [Dio. Cass., Rom. hist, LXIX, 15].

В 162 году на этих территориях снова активизировались парфяне. Царь Вологез III официально объявил войну Риму. Под предводительством полководца Осроя парфяне вторглись в Армению, у Элегеи они уничтожили римское войско под предводительством легата Севериана и продвинулись дальше. Легат покончил с собой. Наступление парфяне достигло Каппадокии, им удалось даже занять большую часть Сирии.

В 163 году н. э. начался римский контрудар. Ведение войны поручили Луцию Веру, который получил военную операцию полководцу Авидию Кассию. Первой была отбита Армения и снова превращена в зависимое царство.

Кроме того, в этом веке в Каппадокию совершали набеги заплывавшие в Кипрское море понтийские пираты, которые промышляли на берегах Ликии и Памфнлии и проникали во внутренние области до Каппадокии.

III в. н. э.

Не менее беспокойной жизнь в Каппадокии была и в III в.: римлянам приходилось бороться с Сасанидами, которые грабили территорию римской империи.

В 231 г. Ардашир, новый владыка Персидского царства, начал войну против Рима и при этом опустошил Каппадокию. Второй раз Ардашир пришёл в Каппадокию в 240 г. Римлянам не всегда удавалось одерживать победу: в 260 г. римский император Валериан был разбит преемником Ардашира царём Шапуром I и попал в плен, о чём свидетельствует сохранившийся рельеф, обнаруженный на отвесных скалах севернее Персеполя.

«Во время третьего похода, когда мы атаковали Карры и Эдессу, Карру и Эдессу осадили, император Валериан выступил против нас. С ним были (войска) из Германии, Ретии, Йорика, Дакии, Паннонии, Мизии, Истрии, Испании, Мавритании, Фракии, Вифинии, Азии, Памфилии, Изаврии, Ликаонии, Галатии, Ликии, Киликии, Каппадокии, Фригии, Сирии, Феяикеи, Иудеи, Аравии, Лидии, Осрены, Месопотамии: всего 70 000 человек. И по ту сторону Карр и Эдессы у нас была большая битва с императором Валерианом. И императора Валериана мы взяли в плен собственноручно, и префекта, сенаторов и офицеров, которые командовали той армией, — всех мы взяли в плен и угнали в Персию. И Сирию, Киликию, Каппадокию мы разграбили, опустошили и разрушили» (Надпись на рельефе).

Валериан умер в плену. В правление его сына Галлиена в Каппадокию с севера вторглись скифы (по другим сведениям, готы). В 264 году восточные готы снарядили морскую экспедицию в Трапезунд. Достигнув побережья, они прошли с грабежом и разбоем Каппадокию, Галатию, Вифинию и благополучно вернулись назад со множеством пленных христиан. Этот последний поход имел очень важные последствия для самих готов: в числе пленных был и каппадокийский христианин Евтих, имя которого сохранил епископ кесарийский Василий. Он приписывает Евтиху заслугу распространения среди готов первых семян христианства (Epist. 104).

Каппадокия, как и другие области Малой Азии, была включена в Пальмирское царство царицы Зенобии, расширившей свои владения от Сирии до всей Малой Азии. Как отмечают источники, когда император Аврелиан в 272 г. вновь завоевал страну и уничтожил Пальмирское царство, каппадокийский город Тиана оказал ему сопротивление, и император грозился отдать город солдатам на разграбление.

Культура и экономика

См.: Культура и экономика римского периода

Христианство

Христианство стало распространяться в Каппадокии начиная с I в. н. э. и постепенно приобретало всё большее значение, влияя на всю духовную жизнь региона. В итоге Каппадокия дала миру огромное количество святых отшельников, мучеников, просвятителей и даже Отцов Церкви.

Подробнее см. Христианская культура Каппадокии.

Сосланные

Пустынная земля Каппадокии в позднеримский и ранневизантийский период служила также местом ссылки из Константинополя:

• Василиск, брат императрицы Верины (жена Льва I), сослан в период борьбы за престол вместе с детьми (вся семья умерла в ссылке)
• Юлиан Отступник и Галл, дети Юлия Констанция, сосланы в каппадокийскую Макеллу в 337 г. по распоряжению императора Констанция II (345 год), Юлиан вернулся в 355 году.
• Павлиан, предполагаемый любовник императрицы Евдокии, сослан её мужем императором Феодосием II

Византийский период

После раздела Римской империи в 395 году на Западную и Восточную Каппадокия отошла к Византии, в составе которой она находилась несколько веков (в отдельный исторический период она была частью фемы Каппадокия-Кесарея). Основными городами византийской Каппадокии были Кесарея, Колония, Севастия.

Важным событием в истории Каппадокии стало постановление императора Юлиана Отступника, запретившего христианство, уже было получившее статус государственной религии. Как считают^[кто?], именно в этот период Каппадокия и её пещерные монастыри стали убежищем огромного количества изгнанников, не пожелавших отречься от своей веры.

Основные исторические события

Вторжения чужеземцев

Развитие региона напрямую зависело от уровня защиты его границ от вторжений различных кочевников, персов и арабов, которые непрестанно разоряли эти земли. Византийской армии, двигавшейся на Ближний Восток, удавалось отражать нападения с переменным успехом. Государство было вынужденно принять необходимые меры самообороны: на южных дорогах было построено огромное количество крепостей, для быстрого оповещения Константинополя была создана система светового «телеграфа», сигнал которого достигал Константинополя за один час. Но местное население беднело и по старой традиции не желало выходить из своих горных убежищ, пещер и подземных городов, которые были единственным надёжным и доступным им способом защитить себя.

В VII в. Каппадокия незаметно скатывалась к варварству, великие базилики и города, которые грубые поселяне не могли ни отстроить, ни восстановить, сровняли с землёй. По Анатолийскому полуострову огнём и мечом прошли персидские армии, его величественные города были захвачены и разграблены. (Г.Уэллс. «Очерки истории цивилизации»).

Основные нашествия:

• Зима 394—395 года — нашествие гуннов на Каппадокию и Сирию;
• 515—516 год — савиры преодолели Каспийские ворота и опустошили Армению, Каппадокию, Галатию и Понт;
• 610 год — персы заняли Веррию (Алеппо) и каппадокийскую Кесарею. Персы достигли Халкидона. Византийский император Ираклий вернул земли после после осады Кесареи Каппадокийской;
• 612 год — персы захватили Кесарею и Мелитену;
• апрель 623 года — первый поход императора Ираклия на персов через Армению к Атропатенскому Гандзаку. Разгром персов в Каппадокии и изгнание их из Малой Азии. Захват Византией Двина, Нахичевана и Гандзака. Затем греки начали отступать и оторвались от персов только в горах Каралага;
• 647 год — набег арабов на Киликию. Взятие и опустошение ими Кесареи Каппадокийской;
• 726 год — захват арабами Кесареи Каппадокийской и Каппадокии. Неудачная осада арабами Никеи. Отступление арабов в Халифат.
• 837 год — нападение императора Феофила на арабский халифат. Ответный поход халифа ведёт к битве на Дазимонской равнине (территория Каппадокии) 22 июля 837 года. Византийцы разбиты, сам василевс едва остался живым.
• 950 год — победа византийцев в Каппадокии.
• 957 год — победа византийцев над арабами. Взятие Хадаса в Каппадокии, взятие Самосаты.

Мятеж Фоки

Из событий внутренней политики Византии, касавшихся Каппадокии, стоит отметить действия представителей семьи Фока. В 963 году именно в Кесарее Каппадокийской при поддержке войск и своего двоюродного брата Иоанна Цимисхия Никифор Фока был провозглашён императором, а затем оттуда Никифор начал движение на Константинополь. Через несколько лет его племянник Варда Фока Младший поднимет в Кесарее Каппадокийской свой первый мятеж (970 год) и объявит себя императором. Правительственные войска под командованием Варды Склира направятся в Каппадокию, после чего Фока отойдёт в крепость Тиранов, которую Склир возьмёт в осаду. Побеждённый Варда Фока будет сослан на Хиос, но в 987 году, опять-таки в Каппадокии, поднимет свой второй мятеж (против императора Василия II). В битве с правительственными войсками мятежник погибнет. Эта история известна по сочинениям Льва Диакона.

Характеристика населения

В эту эпоху (до начала Османского владения) Каппадокию населяли в основном три народа — армяне, греки и курды. Из данной области, в основном из семьи крупных землевладельцев вышел ряд значительных фигур византийской истории, в том числе 4 императора, а также длинный список святых, в том числе Отцы церкви — Великие каппадокийцы, а также просветители Грузии и Армении (см. Святые Каппадокии).

Выходцы из Каппадокии

• Ираклий (византийский император)
• Маврикий (византийский император)
• Роман I Лакапин
• Роман IV Диоген
• Иоанн II (константинопольский патриарх)
• Фалассий Кесарие-Каппадокийский
• Арефа Кесарийский (ок. 860 — после 944), митрополит Кесарии Каппадокийской, византийский богослов, экзегет и ритор

Армяне в Каппадокии

См. также: Армяне в Византии

В истории этого края важную роль сыграла политика Византии в отношении армян в Каппадокии. Гранича на северо-востоке с Малой Арменией, а на востоке — с Великой, Каппадокия издавна испытывала демографическое влияние этой нации, но в этот период оно приобрело особый размах. Византийская империя в условиях борьбы с Багдадским халифатом занималась насильственным переселением армян из Армении в Малую Азию. Имела место и обычная, достаточно интенсивная эмиграция из захваченной арабами Армении, вызванная той же войной.

Переселение на византийские территории осуществлялось, главным образом в Каппадокию (VII—IX вв.), а также в Месопотамию, Киликию и Сирию. «Так, например, византийский полководец Лев в 688 г. разорил 25 округов Армении и выселил оттуда в Малую Азию 8000 семейств. В 747 г., в 751 г., в 752 г. армяне были переселены в Малую Азию из Мелитены и Карина (Эрзерума)». Пик, вызванный агрессией Византии и вторжением сельджуков, пришёлся на XI в. К примеру, в 1020—1021 гг. император Василий II переселил из Ванской области в Себастию (Малая Азия) 15 тысяч армянских семейств. Византийские императоры, уничтожив Васпураканское, Анийское и другие армянские царства, предоставили Багратидам, Арцрунидам и другим царским и княжеским родам новые владения на территории империи. Эти правители концентрировали в своих руках власть по мере ослабления самой Византии, вдоль восточной границы которой возникли армянские княжества на землях, обитаемых армянами, в том числе и в Каппадокии. Одним из подобных вассальных государств стало Арцрунидское царство, которое возникло в Себастии в 1016—1020 гг. при царе Сенекериме, когда этот правитель вместе с третью всего населения своей Васпураканской области покинул свои земли и переселился в верховья Кызыл-Ирмака. Это первое вассальное армянское царство, возникшее в Каппадокии, в состав которого входили Себастия, а также ряд городов и уездов между Понтийскими горами и Ефратом. Византия надеялась использовать его как один из барьеров против сельджуков. Армяне титуловали Сенекерима «царём Армении», тогда как Константинополь даровал ему лишь титул «патрика» (11-й ранг в правительственной иерархии Византии), «полководца» Каппадокии или «дука Месопотамии и стратега Каппадокии». После смерти этого правителя в 1026 году при его наследниках государство продолжало расширять свои границы, пока не было захвачено сельджуками в 1080 году.

В 1045 г. в Каппадокии было образовано Багратидское царство. Оно было основано в 1044 г., когда, захватив царство, Константин Мономах даровал его правителю Гагику II два города (или даже замка) — Пизу и Колонпалат. Гагик II же распространил свою власть на Кесарию, Цамндав и Хавартанек, получив их в качестве приданого за внучку царя Сенекерима, дочь Давида Арцруни. Это вассальное государство просуществовало до 1079 г., когда Гагик был убит греческими феодалами.

Цамндавское царство возникло в 1065 г. из владений, дарованных Гагику, царю Карса, сыну Абаса, взамен потерянных им земель. Ими оказались города Цамндав (бывший Кидн) и Ларисса. Это государственное образование существовало до убийства Гагика в 1081 г. византийцами.

Кроме этих трёх армянских царей на данные земли переселились многочисленные армянские княжеские роды вместе со своими вассалами и подданными. Важным источником по этой теме является сочинения Смбата Спарапета.

Арабский историк Абу Аль Фарадж отзывается об армянских поселенцах X века в Сивасе следующим образом: «Сивас, в Каппадокии, доминировал армянами, чьё число увеличилось настолько, что они стали жизненно важными членами имперской армии. Армяне использовались в сильно укреплённых крепостях, отвоёванных у арабов в качестве часовых. Они отличались как опытные солдаты пехоты в имперской армии и постоянно боролись с выдающейся храбростью и успехом у Римлян, другими словами Византийцев». В результате дальнейших военных кампаний Византии, расселение армян продолжилось как в Каппадокии, так и в восточном направлении — в Киликию и в гористые области северной Сирии и Месопотамии — вплоть до эпохи образования государств крестоносцев.

XI век. Окончание византийского владычества

В конце I тысячелетия н. э. Византия испытывала всё больший натиск со стороны своих ближневосточных исламских соседей и в конце концов утратила Каппадокию в XI веке.

основные даты:

• осень 1057 года — опустошение Колонии Каппадокийской сельджуками;
• 1058 год — вторжение сельджуков в византийские владения — Каппадокию и Сирию. При Константине Х Дуке и после его смерти, во время семимесячного регентства его жены Евдокии Макремволитиссы, Алп Арслан, второй по счёту султан сельджукидов, завоевал Армению и опустошил часть Сирии, Киликию и Каппадокию. В её столице, Кесарии, турки разграбили главную святыню города — церковь Василия Великого, где хранились мощи святого;
• 1067 год — разгром византийской армии под Мелитеной. Сожжение сельджуками Кесареи Каппадокийской;
• лето 1068 года — поражение сельджуков вблизи Лариссы (Каппадокия);
• 1071—1072 гг. — гражданская война между Романом IV Диогеном и Михаилом VII Дукой. Романа поддерживали преимущественно армянские и каппадокийские феодалы, а Дуки опирались на наёмную армию Криспина.

Поворотной датой стал 1071 год, когда произошла Битва при Манцикерте — решающее сражение византийцев с сельджуками. Несмотря на огромное численное превосходство, византийские войска были разгромлены. Император Роман IV Диоген попал в плен к мусульманам и выкупил свою жизнь лишь за часть своих земель. К их числу принадлежала и Каппадокия.

Немецкий историк Гельцер называет это сражение часом «смерти великой Византийской империи» и продолжает: «хотя его последствия во всех его ужасных аспектах не проявились сразу, восток Малой Азии, Армении и Каппадокия — провинции, которые были домом для стольких знаменитых императоров и воинов и которые составляли основную силу империи — были потеряны навсегда, и турок поставил свои палатки кочевника на руинах древней римской славы. Колыбель цивилизации оказалась добычей грубой силы и исламского варварства»

• 1072 год — поражение Романа под Амасией и в Каппадокии. Отступление его в Адану. Осада Аданы правительственными войсками. Не дождавшись обещанной помощи сельджуков, Роман сдался в плен на условии сохранения жизни за пострижение в монахи. Ослепление Романа по дороге в Константинополь, ссылка на остров Проти (Мраморное море) и его смерть от ран;
• 1074 год — разграбление сельджуками Трапезунда. Занятие сельджуками большей части Каппадокии;
• 1080 год — принятие Сулейманом титула султана. Образование Румского султаната со столицей в Изнике (Никее). Захват сельджуками Кесареи Каппадокийской.

Очевидно, что область, официально переданная императором сельджукам, тем не менее оставалась объектом вооружённой борьбы, и власть в Каппадокии нужно было завоёвывать оружием. Каппадокия переходила из рук одних властителей в руки других.

Одним из них стал Филарет Варажнуни, полководец византийской армии района Мелитены и Антиохии, который после битвы при Маназкерте создал собственное обширное владение от границ Армении до Восточной Киликии с центром в Марате. Часть Каппадокии ненадолго вошла в состав его земель. В результате многолетней борьбы Филарет объединил под своей властью княжества Мараша, Кесуна, Эдессы, Андриуна (близ Мараша), Цовка (близ Айнтаба), Пира (близ Эдессы) и другие земли. Став во главе армянских князей Каппадокии, Коммагены, Киликии, Сирии и Месопотамии, он продолжал расширять пределы своих владений, включив в их состав города Антиохию (1077 г.) и Эдессу (1083 г.). У Варажнуни искали приют армянские цари и князья, владения которых были оккупированы в Каппадокии сельджуками в 1079—1080 гг. В 1086 г. Варажнуни потерпел окончательное поражение от мусульман.. К концу XI века территория окончательно перешла под эгиду сельджукских владык.

Сельджукский период

Страна опустела. После нашествия турок выжившие убегали, опасаясь их возвращения. За несколько лет Каппадокия, Фригия, Вифиния и Пафлагония потеряли большую часть своего греческого населения. Долины и равнины, простирающиеся от Кесарии и Севастии до Никеи и Сард оставались почти пустыми. И поскольку они остались невозделанными, туркмены, добившись своего, с удовлетворением разбивали там шатры и пасли стада... (Ж. Лоран).

После поражения императора Романа Диогена под Манцикертом (1071 год) турки с 1073 года приступили к стремительному наступлению в Малую Азию и через 10 лет овладели ей практически полностью. Несколько лет спустя Константинополь был вынужден признать полный провал любой своей попытки вернуться на плоскогорье. Столицу Каппадокии, Кесарею, турки покорили только в 1080 году. Но взяв этот последний опорный пункт византийцев в центральной части Малой Азии, турки сумели удержаться здесь до настоящего времени.

Михаил Сириец пишет о воцарении турок в Каппадокии так:

Одержав эту большую победу, тюрки возобладали над всей Арменией. Их султан Алп-Арслан Абу-л-Фатх, которого прозвали Справедливым, отправил сына своего дяди (двоюродного брата) Сулаймана в области Каппадокии и Понта и дал ему право объявить себя султаном. Когда он появился, греки обратились в бегство, и он овладел городами Никеей и Никомедией и воцарился там. По всей стране распространились тюрки. (Михаил Сириец. «Хроника»)

Из «Хроники» Михаила Сирийца

Килидж-Арслан пошёл против Мелитены,
где находился Агузиан ибн Данишменд.
Ночью двадцать восьмого числа месяца
хазиран он начал осаду. Были
предприняты многочисленные штурмы,
установлены /осадные/ машины против
круглой башни в северо-восточной
части города. И когда осаждённые
поняли, что город скоро падёт,
а он (султан) потребовал /вассальной/
клятвы, город сдали ему. Таким образом,
Килидж-Арслан одержал верх и вошёл
в Мелитену второго числа месяца
ийлул 1106 года.

Таким образом, Каппадокия стала частью Конийского султаната сельджукидов со столицей в Никее (ныне Изник), а затем в Конии (ныне Конья), первым государем которого стал Сулайман I ибн Кутулмыш — основатель малоазиатской ветви Сельджукидов. Важной династией для Каппадокии стал род Данишмендидов, ведущий своё происхождение от Данишменда Ахмада Гази (1063—1084). Эта семья владела землями в Малой Азии. Известны две ветви: одна имела основной резиденцией Севастию, (ныне Сивас), и правила в 1071—1178 гг.; другая находилась в Мелитене, (ныне Малатья), в 1142—1178 гг.

Почти столетняя борьбы между сельджукидскими султанами Рума и Данишмендидами за контроль над малоазиатскими землями завершилась победой султанов: при Кылыч-Арслане II (1156—1192) владения Данишмендидов вошли в состав государства Сельджукидов Малой Азии (между 1174—1178 гг.). Одним из эпизодов этой борьбы была война султана Кылыч-Арслана I и малика Гази ибн Данишменда в Каппадокии за обладание Мелитеной.

Эпоха крестовых походов

Древний перекрёсток цивилизаций, Каппадокия оказалась и на пути крестоносцев, двигавшихся из Европы через Византию освобождать Гроб Господень. Вторгшись в султанат, крестоносцы Первого крестового похода захватили Никею (Изник), после чего новой столицей стала Конья, а затем в 1097 г. мимоходом потеснили сельджуков и в Каппадокии:

Ты наверняка слышала, что после взятия города Никеи мы сражались в великой битве с турками и с Божьей помощью победили их. Затем мы подчинили Господу всю Романию. И мы узнали, что был некий турецкий правитель Ассам, пребывающий в Каппадокии; туда мы и направили свой путь. И замки его мы силой захватили и вынудили его бежать к некоему очень мощному замку, расположенному на высокой горе. Мы также отдали земли этого Ассама одному из наших вождей и для того, чтобы он мог покорить вышеупомянутого Ассама, мы оставили там ему много воинов Христовых. Оттуда, непрестанно преследуя нечестивых турок, мы гнали их через всю Армению до самой великой реки Евфрат. Бросив все свои пожитки и вьючных животных на берегу, они переправились через реку в Аравию. («Письмо Стефана Блуасского и Шартрского к супруге Адели из под Антиохии»)

О той же победе над Ассамом сообщает Боэмунд Тарентский.

Чтобы противостоять христианскому вторжению, два главных турецких правителя Анатолии: Кылыч-Арслан, правитель Никеи, потерявший столицу, и эмир Гази ибн Данишменд, правитель Каппадокии и Понта (представитель вышеупомянутой династии), — забыли о своей вражде и объединили свои усилия.. Но западные крестоносцы полностью сломили турецкую мощь в Малой Азии. Последняя битва произошла при Гераклее Каппадокийской (Эрегли), всего лишь в нескольких километрах от нынешнего Гюлекбогази, ущелья Киликийских Ворот. Армия пришла в Кесарию Каппадокийскую (Кайзери), повернула на восток, затем взяла прежнее направление на юг, в сторону Сирии. Затем крестоносцы проследовали дальше к Иерусалиму.

После взятия Иерусалима франки обживали созданные ими государства и пытаясь «наводить порядок». В 1099 г. Боэмунд решил прийти на помощь осаждённым христианам Метилены. Эмир Каппадокии, осаждавший Мелитену (Малатью), был извещён о появлении франков и устроил несколько засад на дорогах, ведущих к плато. Нормандское войско было застигнуто врасплох, окружено, попало под ливень и, в конце концов, погибло. Боэмунд и Ричард были взяты в плен, закованы в цепи и уведены в Мелитену.

Прочие войны

Тем не менее, спустя несколько десятилетий Византия предприняла несколько попыток вернуть ускользнувшие территории. Император Иоанн II Комнин, уладив дела на западе, направил свою энергию в этом направлении. В 1133 г. он отправился в Азию, отобрал у турок Кастамон и Гангры, а в 1135 г. двинулся в Киликию, овладел Тарсом, осадил Анаварз и после осады принял его сдачу. В 1137 г. он выступил против Антиохийского княжества крестоносцев и победил его. По условиям мира, император поставил в Антиохии своего префекта. Затем совместно вместе с антиохийским войском Иоанн вторгся в Верхнюю Сирию.

В 1139 г. настала очередь Каппадокии, где войско ромеев тяжело переносило сильные холода и суровые ветра. «Во время этого похода его юный сын Мануил без ведома отца вступил в неравный бой с турками, которых ромеи с трудом одолели. Иоанн при всех похвалил юношу за отвагу, но потом, отведя в палатку, выпорол за безрассудство и нарушение приказа. Осаду Неокесарии пришлось оставить» (Хониат: 1; 9).

Османский период

Но сельджуки не стали последними хозяевами Каппадокии. Область постигла обычная для сельджукских владений в Малой Азии судьба: в конце XIII века она перешли в руки османов и стала частью Османской империи.

Османское государство образовалось ок. 1265 как полузависимое владение Конийского султаната. Со временем османы обрели мощь и приступили к захвату территорий в Малой Азии. Постепенно, к 60-м годам XV века ими была захвачена большая часть Малой Азии. В 70-е годы наступила очередь Каппадокии. Мехмед II начинает завоевание земель Каппадокии. Планомерно, с 1475 по 1515 годы сильная Османская империя подчиняет один за другим города Каппадокии. В 1515 году была захвачена столица Каппадокии, Кесарея. С этого момента для Каппадокии начинается период османского владычества, дливщийся более 400 лет.

В это время Каппадокия стала ядром турецкого государства. Почти всё население стало турецким. Оказавшись внутренним регионом сильной империи, она наконец-то перестала страдать от вражеских нашествий, но и потеряла свою значимость среди регионов Анатолии. Каппадокия исчезла с политической карты мира и потеряла свою былую значимость. Количество упоминаний местности в исторических источниках заметно снижается.

В XVIII веке Каппадокия обрела новую столицу — Невшехир, который является центром Каппадокии и по сей день. Невшехир был основан в начале XVIII века великим везиром, Невшехерли Дамат Ибрагимом Пашой, уроженцем Каппадокии.

В последующие века Каппадокия смогла забыть о вторжениях и войнах. С преобразованием империи в 1919 г. регион оказался в составе Турецкой республики (официально с 1923 года). В результате административной реформы регион оказался поделённым между административными провинциями Невшехир, Кайсери, Аксарай и Нигде. Из событий мировой истории, повлиявших на её судьбу следует отметить Греко-турецкий обмен населением 1923 года, когда эти земли покинуло грекоговорящее население, жившее там веками, а остались лишь турки. Кроме того, региона коснулось истребление армян. В настоящий момент, несмотря на многовековую историю армян и даже нескольких армянских князей в Каппадокии, представители этой нации в регионе не проживают. Кроме того, ни в одном путеводителе по Каппадокии, выпущенном в Турции, нет ни слова об армянах и армянском владычестве на данной территории.

Оказавшись «на задворках» большой страны, Каппадокия была почти полностью позабыта, пока 1907 году французский путешественник неожиданно не наткнулся на её пещерные церкви и не опубликовал об этом свой доклад. С этого времени началось изучение региона учёными, на радость которым там были обнаружены византийские памятники живописи.

С 1980-х годов начинается туристический бум, который привёл к подъёму региона. В 1985 году ЮНЕСКО включила Национальный парк Гёреме и другие пещерные поселения Каппадокии в Список Всемирного наследия. В настоящий момент Каппадокия является одной из самых знаменитых и посещаемых целей для туристов со всего мира.

См. также

• Каппадокия
• Список правителей Каппадокии

Ссылки

• [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/ran/02.php Ранович А. Восточные провинции Римской империи в I—III вв.: Каппадокия]
• [www.cappadociavisit.com/cappadocia-istoriya/ История Каппадокии]

Литература

• Ранович А., Восточные провинции Римской империи в I—III вв. М., — Л., 1949;
• Голубцова Е. С., Очерки социально-политической истории Малой Азии в I—III вв., М., 1962;
• Молев Е. В. Властитель Понта. Н.Новгород, 1995.

Отрывок, характеризующий История Каппадокии

– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него: