USS Iowa (BB-61)
Координаты: 38°04′04″ с. ш. 122°05′52″ з. д. / 38.06778° с. ш. 122.09778° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.06778&mlon=-122.09778&zoom=14 (O)] (Я)
«Айо́ва» (англ. USS Iowa (BB-61)) — головной корабль серии из 4 линкоров типа «Айова» ВМС США. Назван в честь штата Айова.
Вступил в строй в годы Второй мировой войны, участвовал в войне с Японией на Тихом океане и в Корейской войне. Дважды (в 1951 и 1984 году) был реактивирован после вывода в резерв. Выведен из состава боевых кораблей в 1990 году и долгое время находился на стоянке резервного флота в Сэсун-Бэй (шт. Калифорния). 28 октября 2011 году был отбуксирован в порт Ричмонд, Калифорния для восстановления перед переходом на постоянное место базирования в порту Лос-Анджелеса. Исключён из списков плавсредств 9 июня 2012 года[1]. С 7 июля того же года открыт для доступа в качестве корабля-музея. Последний в истории флота линейный корабль, находившийся в строю.
Содержание
История службы
Линейный корабль «Айова», третий корабль ВМФ США с этим названием, был заложен на Нью-Йоркской военно-морской верфи (New York Navy Yard) 27 июня 1940 года, спущен на воду 27 августа 1942 года, вступил в строй 22 февраля 1943 года под командованием капитана 1 ранга Дж. Маккри (Capt. John L. McCrea)[2].
Вторая мировая война
24 февраля 1943 года линкор отбыл в испытательное плавание по Чесапикскому заливу и вдоль Атлантического побережья США[2]. 27 августа 1943 года корабль был направлен в Аргентию (Argentia, о. Ньюфаундленд), чтобы отразить вероятную угрозу со стороны немецкого линкора «Тирпиц», который по сведениям разведки находился в норвежских водах.
В конце 1943 года линкор доставил в Касабланку (Французское Марокко) президента Франклина Рузвельта, направлявшегося на Тегеранскую конференцию союзников. По окончании конференции он доставил президента обратно в США.
2 января 1944 года в качестве флагманского корабля 7-го линейного дивизиона «Айова» отправилась на Тихий океан, где получила боевое крещение во время операции на Маршалловых островах. С 29 января по 3 февраля она поддерживала удары авианосцев контр-адмирала Фредерика Шермана (Rear Admiral Frederick C. Sherman) по атоллам Кваджелейн и Эниветок, а затем удары по японской базе на о. Трук (Каролинские острова). 16 февраля 1944 года вместе с несколькими другими кораблями она отделилась от оперативного соединения для зачистки акватории от японских кораблей, покинувших Трук в северном направлении. 21 февраля в составе авианосного оперативного соединения 58 «Айова» участвовала в первых ударах по Сайпану, Тиниану, Рота и Гуаму в Марианском архипелаге.
18 марта 1944 года линкор под флагом командующего тихоокеанскими линейными силами вице-адмирала Уиллиса Ли (Vice Admiral Willis A. Lee) участвовал в обстреле атолла Мили (Маршалловы острова). Несмотря на попадания двух японских 120-мм снарядов, корабль получил лишь незначительные повреждения. 30 марта он вернулся в состав оперативного соединения 58 для поддержки авианосных ударов островов Палау и Волеаи (Каролинские острова).
С 22 по 28 апреля 1944 года «Айова» участвовала в авианосных рейдах на Холландию , Айтапе и Вакде (en:Wakde) для поддержки армейских сил в Айтапе, в бухте Танамера (en:Tanahmerah Bay) и заливе Гумбольдт на Новой Гвинее. Затем в составе ОС 58 она 29—30 апреля 1944 года нанесла второй удар по Труку и 1 мая 1944 года обстреляла японские сооружения на о. Понапе Каролинских островов.
На начальной стадии Марианской операции «Айова» 12 июня 1944 года входила в силы прикрытия авианосцев во время ударов по островам Сайпан, Тиниан, Гуам, Рота и Паган, 13-14 июня участвовала в обстреле японских сооружений на Сайпане и Тиниане. 19 июня во время боя в Филиппинском море, «Айова» в составе линейных сил ОС 58 участвовал в отражении четырёх массированных японских авиаударов, в результате чего японская палубная авиация была практически полностью уничтожена, а затем участвовала в преследовании японских кораблей, сбив один японский торпедоносец персонально и ещё один совместно с другими кораблями. В июле 1944 года «Айова» оставалась в районе Марианских островов, участвуя в поддержке авиаударов по островам Палау и высадки на о. Гуам. После месячного перерыва «Айова» 17 сентября в составе 3 флота отбыла с Эниветока для поддержки высадки на Пелелиу. Затем она прикрывала авианосцы во время авиаударов по центральным Филиппинам с целью нейтрализации японской авиации накануне вторжения на Филиппинские острова. 10 октября 1944 года «Айова» отбыла к берегам Окинавы для серии авиаударов по о-вам Рюкю и Тайваню. Затем 18 октября она участвовала в поддержке авиаударов по Лусону, а 20 октября — высадки генерала Макартура на Лейте.
Чтобы воспрепятствовать захвату Филиппин, японский флот предпринял три атаки, нацеленных на уничтожение американских десантных сил в заливе Лейте. В составе ОС 38 «Айова» участвовала в отражении удара Центральных сил японского флота, выдвигавшихся из моря Сибуян к проливу Сан-Бернардино (en:San Bernardino Strait). В результате боевых действий японские Центральные силы были разбиты и отступили. Затем «Айова» в составе ОС 38 участвовала в перехвате Северных сил японского флота у мыса Энгано (Cape Engano, о. Лусон). 25 октября 1944 года, когда корабли Северных сил находились на дистанции залпа, пришло сообщение, что японские Центральные силы атакуют группу американских эскортных авианосцев у о. Самар. «Айова» была направлена на прикрытие этой группы, однако силы сопровождения до прибытия «Айовы» нанесли японским кораблям значительные повреждения и заставили их отступить. В течение всей последовавшей за этим битвы в заливе Лейте «Айова» оставалась в филиппинских водах, прикрывая авианосцы во время ударов по Лусону и Тайваню. В декабре 1944 года «Айова» отбыла на западное побережье США.
15 января 1945 года «Айова» прибыла в Сан-Франциско для капитального ремонта. 19 марта 1945 года она отбыла на Окинаву, прибыв на место 15 апреля. 24 апреля 1945 года она участвовала в поддержке авианосцев, обеспечивавших воздушное прикрытие высадки американских войск на Окинаву. Затем с 25 мая по 13 июня она участвовала в авиаударах по южной части о. Кюсю (Kyushu). 14—15 июля «Айова» участвовала в ударах по японской метрополии — Муроран (Muroran, о. Хоккайдо), а 17—18 июля по г. Хитати (о. Хонсю). Затем до самого прекращения боевых действий 15 августа 1945 года «Айова» поддерживала действия авианосных соединений.
29 августа 1945 года в составе оккупационных сил «Айова» вошла в Токийскую бухту и в качестве флагманского корабля адмирала Хэлси 2 сентября участвовала в церемонии подписания японской капитуляции. 20 сентября линкор отбыл из Токийской бухты в США.
Послевоенное время (1945—1949 годы)
15 октября 1945 года «Айова» прибыла в Сиэтл, а в январе 1946 года вернулась в японские воды в качестве флагманского корабля 5-го флота и служила в этом качестве до 25 марта 1946 года, когда вернулась в США[2]. С марта 1946 года до сентября 1948 года «Айова» действовала у западного побережья США, участвуя в тренировках, учениях и стрельбах в составе тихоокеанского флота. 24 марта 1949 года она была выведена из состава флота.
Война в Корее (1951—1953 годы)
После начала боевых действий в Корее, «Айова» 25 августа 1951 года вернулась в состав флота под командованием капитана 1 ранга Уильяма Смедберга (Captain William R. Smedberg III)[2]. До марта 1952 года она действовала у западного побережья США, а затем отбыла на Ближний Восток.
1 апреля 1952 года «Айова» стала флагманским кораблём командующего 7-м флотом вице-адмирала Роберта Бриско (Vice Admiral Robert T. Briscoe), и отбыла в Йокосуку для поддержки сил ООН в Корее. С 8 апреля по 16 октября участвовала в боевых операциях у восточного побережья Кореи, осуществляя поддержку наземных сил артиллерийским ударами по Сонгджину, Хунгнаму и Койо в Северной Корее. После того, как вице-адмирал Дж. Кларк (Vice Admiral J. J. Clark) сменил на посту командующего флотом адмирала Бриско, «Айова» осталась флагманским кораблём до 17 октября 1952 года. 19 октября 1952 года «Айова» отбыла из Йокосуки в Норфолк для капитального ремонта и учебных операций в Карибском море.
1953—1958 годы
В июле 1953 года «Айова» отбыла в «мичманский круиз» в Северную Европу, а затем приняла участие в главных учениях НАТО под названием «Операция Маринер» (Operation «Mariner») в качестве флагманского корабля командующего 2-м флотом вице-адмирала Вулфриджа (Vice Admiral E. T. Woolfridge)[2]. По окончании учений и до конца 1954 года «Айова» действовала в районе Вирджиния Кейпс. В сентябре 1954 года она стала флагманским кораблём командующего линейными и крейсерскими силами Атлантического флота контр-адмирала Либби (Rear Admiral R. E. Libby).
С января по апрель 1955 года «Айова» совершила длительное плавание по Средиземному морю в качестве первого линейного корабля, постоянно приписанного к 6-му флоту США. 1 июня 1955 года она отбыла в мичманский круиз, а после него прошла в Норфолке 4-месячный капитальный ремонт. По окончании ремонта «Айова» участвовала в учебном плавании и тактических учениях, а 4 января 1957 года отбыла из Норфолка в Средиземное море в состав 6-го флота. После окончания развёртывания в Средиземном море «Айова» совершила мичманский круиз в Южную Америку, а 13 июня 1957 года участвовала в международном военно-морском ревю в Хэмптон-Роудс.
3 сентября 1957 года «Айова» отбыла к берегам Шотландии для участия в учениях НАТО под названием «Операция „Ответный удар“» (Operation «Strikeback»), а 28 сентября 1957 года вернулась в Норфолк, откуда 22 октября того же года отбыла на военно-морскую верфь в Филадельфии, где 24 февраля 1958 года была выведена из состава флота, тем самым, войдя в состав Атлантического резервного флота.
Награды
«Айова» получила 9 боевых звёзд во время Второй мировой войны и две во время войны в Корее[2].
Инциденты
В 1989 году во время стрельб на учениях «FLEETEX 3-89» произошло возгорание порохового заряда одного из орудий главного калибра. Погибли 47 моряков. Причины возгорания так и не были достоверно установлены, в том числе потому что место трагедии было оперативно «приведено в порядок»: уже на следующий день башня была полностью очищена и перекрашена, обломки оборудования выброшены за борт. Флот первоначально обвинил одного из матросов в самоубийстве через поджог пороха, однако затем отказался от обвинений.
Другие следователи указали на ряд возможных причин. Во-первых, в целях эксперимента использовалось запрещённое сочетание пороха и снаряда. Во-вторых, использованный порох имел высокую чувствительность к механическому воздействию. Механический прибойник (досылатель) орудия заталкивает в казённик снаряд быстро и с большим усилием, а порох медленно, с малым усилием. В случае ошибки неопытного расчёта или неисправности усилие прибойника могло вызвать возгорание пороха.
Напишите отзыв о статье "USS Iowa (BB-61)"
Примечания
- ↑ 1 2 [warfiles.ru/show-8049-linkor-ayova-sushenyy-na-vodu-v-1942-godu-vyveden-iz-sostava-vms-ssha.html Военный обозреватель. Линкор «Айова», спущенный на воду в 1942 году, выведен из состава ВМС США ]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Эта статья содержит текст из находящегося в общественном достоянии Словаря американских боевых кораблей. Запись может быть найдена [www.history.navy.mil/danfs/i2/iowa-iii.htm здесь].
Dictionary of American Naval Fighting Ships, Vol. III, pp. 454-55.
Литература
- Fuller J.F.C. The Decisive Battles of the Western World - Volume III. — London: Eyre & Spottiswoode, 1956. — ISBN 1135317909.
- Morison Samuel Eliot. Leyte, June 1944-January 1945, vol. 12 of History of United States Naval Operations in World War II. — Champaign, Illinois, U.S.A.: University of Illinois Press; Reprint edition, 1956 (reissue 2004). — ISBN 0-252-07063-1.
- Thompson Charles C., II. A Glimpse of Hell: The Explosion on the USS Iowa and Its Cover-Up. — W. W. Norton, 1999. — ISBN 0393047148.
См. также
Ссылки
- [maps.google.com/maps?hl=en&ie=UTF8&om=1&z=18&ll=38.06823,-122.098044&spn=0.00283,0.004377&t=k Спутниковый снимок, Google Maps]
- [www.maritimequest.com/warship_directory/us_navy_pages/uss_iowa_bb61.htm Фотогалерея: Maritimequest USS Iowa BB-61]
- [www.battleshipiowa.org Исторический мемориал на Пасифик Сквер]
| ||||||
Отрывок, характеризующий USS Iowa (BB-61)
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
