Революция 1848—1849 годов в Австрийской империи

Революции 1848—1849 годов
Франция
Австрийская империя:
Австрия
Венгрия
Чехия
Хорватия
Воеводина
Трансильвания
Словакия
Галиция
Словения
Далмация и Истрия
Ломбардия и Венеция
Германия
Южная Пруссия (Великопольша)
Итальянские государства:
Сицилия
Неаполитанское королевство
Папская область
Тоскана
Пьемонт и герцогства
Польша
Валахия и Молдавия
Бразилия

Революция 1848—1849 годов в Австрийской империи — буржуазно-демократическая революция в Австрийской империи, одна из европейских революций 1848—1849 гг. Задачами революции было установление гражданских прав и свобод, ликвидация феодальных пережитков. Помимо глубокого кризиса политической системы поводом к революции послужили межэтнические противоречия в многонациональном государстве, стремление народов империи к культурно-политической автономии. Фактически революция, начавшаяся в Вене, вскоре распалась на несколько отдельных национальных революций в разных частях империи.

Предпосылки

Австрийская империя к концу правления Меттерниха (1815—1846) оказалась в состоянии глубокого кризиса. Политическая система, основанная на консервации старых порядков, поддержании абсолютизма, централизации и всевластия бюрократии, уже не отвечала требованиям времени: в Австрии и Чехии бурно развивалась промышленность и банковская сфера, укреплялась национальная буржуазия, начался культурный подъём народов империи, сопровождавшийся ростом влияния интеллигенции и развитием национальных движений. Из 36 миллионов граждан империи австрийцы составляли меньшинство (немногим более 20 %), тогда как остальные народы — венгры, чехи, итальянцы, поляки, хорваты, словаки — находились на подчинённом положении, не имели национальных автономий и подвергались политике германизации. Более половины населения составляли славяне (чехи, словаки, поляки, хорваты, сербы, украинцы). Венгров насчитывалось около 5 млн и примерно столько же итальянцев и валахов.

В 1840-х гг. усилились национальные движения народов империи, главными целями которых стали признание национального языка и предоставление культурно-политической автономии. Особенно широкий размах эти движения приобрели в Ломбардо-Венецианском королевстве (деятельность группы «Молодая Италия» Джузеппе Мадзини), Чехии (движение за национальное возрождение и восстановление прав чешского сейма во главе с Франтишком Палацким), и Венгрии («движение за реформы» Иштвана Сеченьи и Ференца Деака).

В 1846 г. в Австрии разразился экономический кризис: множество предприятий обанкротилось, резко выросла безработица и упала платежеспособность населения, в некоторых крестьянских регионах начался голод. Правительство осталось пассивным и не предпринимало энергичных мер для выхода из кризиса. 21 февраля 1846 г. в Кракове, бывшем в то время независимой республикой, вспыхнуло восстание в поддержку восстановления Польши и с лозунгами радикальных антифеодальных реформ. Практически одновременно началось восстание крестьян в Галиции, вылившееся в жестокую «Галицийскую резню». Правительству удалось использовать украинских крестьян для подавления Краковского восстания, и вскоре Краков был присоединён к Австрийской империи. В то же время в Италии по инициативе папы Пия IX начались либеральные реформы, в Тоскане и Папской области была введена свобода печати, что способствовало новому подъёму итальянского национального движения, в том числе и в австрийских владениях, с требованием объединения Италии. В сентябре 1847 г. начинаются стычки между итальянскими демонстрантами и австрийской полицией в Ломбардии, которые быстро приобрели кровавый характер и 24 февраля в Ломбардо-Венецианском королевстве было введено военное положение.

Начало революции

Венское восстание 13-15 марта 1848 г.

В феврале 1848 г. вспыхнула революция во Франции, в Бадене, Гессен-Дармштадте и Вюртемберге к власти пришли либеральные правительства, в королевстве Обеих Сицилий установлена конституционная монархия. 3 марта члены ландтага Нижней Австрии выступили с предложением отмены крестьянских повинностей и расширения прав и полномочий ландтагов. Спустя неделю они подготовили меморандум императору с программой буржуазно-демократических реформ. Одновременно на улицы австрийских городов вышли студенты, требовавшие свободы печати, гражданского равенства и всеобщего народного представительства. В венгерском государственном собрании после выступления Лайоша Кошута началась подготовка широких социально-политических реформ. 13 марта в Вене открылись заседания ландтага Нижней Австрии, а перед его зданием, на площади Херренгассе, собралась многочисленная толпа, требующая проведения демократических реформ и отставки Меттерниха. Была зачитана речь Кошута на Пожоньском сейме, вызвавшая бурное одобрение и появление призывов к свержению правительства и созданию национальной гвардии. Комендант столицы эрцгерцог Альбрехт ввел на улицы города войска и устроил бойню на Херренгассе, вызвавшую взрыв возмущения и новый подъём восстания: жители Вены начали громить арсеналы, правительственные учреждения, предприятия, строить баррикады. Император Фердинанд I был вынужден пойти на уступки: Меттерних был отправлен в отставку и объявлено о создании комитета для выработки проектов реформ. 14 марта была отменена цензура, учреждена национальная гвардия и Академический легион студентов. 15 марта, под давлением восставших, осадивших императорский дворец, Фердинанд I провозгласил созыв конституционного собрания для принятия конституции. Это означало победу революции в Австрии.

Развитие революции весной 1848 г.

Революция в Вене оказала значительное влияние на события в других частях империи. 15 марта в Пеште в результате выступлений народа власть перешла в руки революционного органа — Комитета общественной безопасности. Император согласился на создание в Венгрии правительства, ответственного перед парламентом. 11 марта вспыхнуло восстание в Милане под лозунгом «Долой Австрию!», которое быстро распространилось на Венецию и другие провинциальные города. После пятидневных боев австрийская армия Йозефа Радецкого оставила Ломбардию. Австрийские войска также были изгнаны восставшими из Пармы и Модены. В Венеции была провозглашена республика, а Сардинское королевство объявило войну Австрийской империи. В этих условиях австрийские власти пошли на значительные уступки революционному движению. 17 марта было создано новое правительство Франца-Антона Коловрата, ответственное перед парламентом, которое начало проводить либеральные реформы: были упразднены придворные ведомства и Государственный совет, объявлена политическая амнистия, смещены реакционные министры и советники императора, функции управления Веной переданы Временному комитету, состоявшему из представителей либеральной интеллигенции и дворянства.

Тем не менее реакционеры во главе с эрцгерцогиней Софией продолжали оказывать влияние на императора. В апреле 1848 г. по их инициативе были опубликованы Временные правила печати, которые восстановили цензуру. Однако под давлением студенческих выступлений министр внутренних дел Пиллерсдорф приостановил действие этих правил. Тем временем революция распространялась и на другие австрийские города: в Линце, Граце, Инсбруке вспыхивали восстания, создавались местные национальные гвардии. Но в целом движение вне Вены отличалось слабостью и неорганизованностью и было быстро подавлено.

25 апреля был опубликован проект Конституции, разработанный комитетом под руководством Пиллерсдорфа: Австрия объявлялась конституционной монархией (без Венгрии и владений в Италии), признавалась свобода совести, печати, собраний, петиций, союзов, равенство граждан, создавался двухпалатный рейхстаг (нижняя палата избирается народом, верхняя — частично назначается императором из принцев Габсбургского дома, частично избирается крупной аристократией), законодательная власть оставалась за императором и рейхстагом, причем законы должны были вступать в силу лишь после утверждения обеими палатами и императором. Проект конституции был встречен с неудовлетворением радикальной частью революционеров. Студенты и национальная гвардия выступили с требованием избрания сената народом и всеобщих выборов в нижнюю палату. 5 мая правительство ушло в отставку, а новый кабинет возглавил Пиллерсдорф, который 11 мая опубликовал избирательный закон, вводящий двухстепенные выборы в палату представителей и отстранявший от участия в выборах рабочих и студентов. 14 мая было объявлено о роспуске центрального комитета национальной гвардии. Это вызвало новый всплеск революции: рабочие венских предместий вместе со студентами и радикальной интеллигенцией вновь вышли на улицы и начали возводить баррикады. Правительство было вынуждено 16 мая отменить решение о роспуске центрального комитета и пообещать пересмотра проекта конституции. Новая попытка правительства в конце мая 1848 г. поставить под свой контроль студенческие организации и ликвидировать Академический легион также провалилась: студенты обратились за помощью к рабочим предместий и, построив столице свыше 100 баррикад, одержали верх над отрядами национальной гвардии, перешедшей к тому времени на сторону умеренных. Власть в городе перешла к Комитету безопасности, в который вошли, в том числе, представители студенческих организаций и национальной гвардии. 1 июня был обнародован новый избирательный закон, в соответствии с которым парламент становился однопалатным, и избирательные права были предоставлены более широким слоям общества (хотя сохранена двухстепенная система выборов).

17 мая 1848 г. под влиянием продолжающихся революционных выступлений в Вене император Фердинанд I переехал со своим двором в Инсбрук, который быстро превратился в центр контрреволюции, куда стекались все реакционные и консервативные силы страны. Император начал искать сближения со славянскими народами империи, желая противопоставить их австрийской и венгерской революции.

Социальные и национальные движения в революции

Социальные движения в Австрии летом 1848 г.

Майские события продемонстрировали раскол в революционном движении: часть либерального дворянства и интеллигенции, удовлетворившись конституционными преобразованиями, выступила против радикального студенчества и рабочих. Летом 1848 г. противоречия между средними классами и рабочими ещё более обострились. Экономическая ситуация продолжала ухудшаться, резко выросла безработица и инфляция, малые и средние предприятия оказались на грани банкротства. Всё это способствовало дальнейшей радикализации рабочего движения, в котором на первое место вышли социальные требования повышения заработной платы, введения социального страхования, сокращения рабочего дня. Организация правительством общественных работ не смогла решить проблему занятости.

22 июля состоялось открытие рейхстага Австрии, избранного по новому избирательному закону. Победу на выборах одержали умеренные либералы, стремящиеся закрепить завоевания революции и остановить социальные волнения. По просьбе депутатов в Вену вернулся император, который сформировал умеренно-консервативное правительство барона Добльхофа. 1 сентября рейхстаг утвердил закон об отмене феодальных повинностей, причем повинности крестьян, вытекающие из их личной зависимости и права помещичьей юрисдикции упразднялись безвозмездно, а остальные (оброки, сервитуты, барщина) — за выкуп, уплачиваемый в равных долях крестьянами и государством. Этот закон был подписан императором 7 сентября и означал ликвидацию личной зависимости и феодальных повинностей крестьянства.

Одновременно правительство начало наступление на радикалов из рабочей среды. Для подавления выступлений пролетариата использовалась национальная гвардия, а Академический легион и Комитет безопасности заняли позицию нейтралитета. Уже 23 августа была расстреляна демонстрация рабочих в Леопольдштадте и разогнаны манифестации в венских предместьях.

Пангерманистское движение

Большое влияние на развитие австрийской революции оказывали события в Германии, где была выдвинута идея объединения всех немецких земель в единое федеративное государство. Австрийские либералы с энтузиазмом восприняли идею объединения, однако славянские народы империи выступили резко против. В выборах в первый общегерманский парламент, который должен был разработать программу объединения, участвовали только те земли империи, которые входили в «Германский союз» (без Венгрии, Хорватии, Далмации, Галиции и итальянских владений). Славянские народы (чехи, словенцы) бойкотировали выборы. Парламент открылся 18 мая 1848 г. во Франкфурте. Австрийские депутаты, поддержавшие в целом идею объединения Германии, настаивали на сохранении единства Австрийской империи. Однако непризнание Франкфуртского парламента немецкими государствами, волнения среди славянских народов против объединения Германии и отрицательная позиция Вены к программе объединения, предложенной немецкими либералами, сделали невозможным реализацию пангерманистской идеи и привели к падению влияния Франкфуртского парламента.

Национальный вопрос и национальные движения

На революцию в Австрии значительное влияние имели революционные события в других частях империи. Фактически вся Австрийская империя оказалась охваченной революционным движением, которое распадается на несколько национальных революций: в Австрии, Венгрии, Италии, а также в Чехии, Словакии, Галиции, Трансильвании, Хорватии, Воеводине, Истрии и Далмации.

Революция в Италии

Полная статья: Революция 1848—1849 годов в Италии.

После победы восстаний в Милане и Венеции большая часть Ломбардо-Венецианского королевства была освобождена от австрийской власти и занята войсками Сардинского королевства. Однако к концу июня войска фельдмаршала Радецкого, получив новые подкрепления, вновь заняли материковую территорию Венеции, захватили Виченцу и Верону. Австрийские либералы не поддержали итальянскую революции и не препятствовали новым наборам войск и изъятию императором средств для финансирования итальянской компании. 25-27 июля 1848 года имперская армия наголову разбила сардинские войска в битве при Кустоцце и в августе вступила в Милан. Вскоре сардинская армия капитулировала и в Ломбардо-Венецианском королевстве (кроме города Венеция) была восстановлена власть Австрии. Таким образом, революция была подавлена.

Революция в Чехии

Полная статья: Революция 1848—1849 годов в Чехии.

В Чехии под влиянием революции в Вене была создана национальная гвардия, выдвинуты требования автономии Чехии в составе Австрийской империи и введения демократических свобод, организован особый Национальный комитет для подготовки реформ и созыва земского сейма. Император признал равноправие чешского и немецкого языков на территории Чехии. Франтишек Палацкий в ответ на идею объединения Германии выдвинули программу «австрославизма», суть которой заключалась в преобразовании империи в федерацию равноправных наций при сохранении единства государства. Выборы во Франкфуртский парламент в Чехии были бойкотированы. 24 мая в Праге открылся Славянский съезд представителей славянских народов империи с целью объединения национальных движений против пангерманской опасности. После майских событий в Вене по Чехии прокатилась волна забастовок и митингов рабочих. Вскоре был сформирован Временный правительственный комитет с участием Палацкого и Карла Браунера, который заявил о непризнании распоряжений венского правительства. В то же время к Праге были стянуты войска фельдмаршала Виндишгреца. 12 июня начался артиллерийский обстрел столицы, а 17 июня Прага капитулировала. В стране начались массовые аресты участников революции, были закрыты революционные организации и газеты. Революция в Чехии была подавлена

Революция в Венгрии

Полная статья: Революция 1848—1849 годов в Венгрии.

В Венгрии революция быстро победила и распространилась на всю страну. Были введены демократические свободы, сформировано первое венгерское национальное правительство Лайоша Баттяни, в марте 1848 года принята широкая программа реформ: ликвидирована личная зависимость крестьян и феодальные повинности с выкупом за счет государства, введено всеобщее налогообложение, создан национальный парламент. Фердинанд I был вынужден признать все решения венгерского правительства. 2 июля Государственное собрание Венгрии приняло решение о создании собственной армии и отказало императору в предоставлении венгерских войск для войны в Италии.

В то же время пренебрежение лидеров революции национальным вопросом вызвало отход от поддержки революции невенгерскими национальностями. В сербских регионах было провозглашено создание автономной сербской Воеводины во главе с архиепископом Раячичем. Сербы пошли на союз с императором против венгров и развернули антивенгерское восстание (подробнее см: Революция 1848 года в Воеводине ). В Хорватии баном был назначен Йосип Елачич, который развернул программу национального подъёма хорватов и восстановления Триединого королевства. Хорватское движение было поддержано императором и австрийским правительством, которые стремились использовать хорватов для подавления венгерской революции. 5 июня Хорватский Сабор заявил о выходе страны из состава Венгерского королевства и присоединении к Австрии. 31 августа Елачич объявил войну Венгрии и начал наступление на Пешт (подробнее см: Революция 1848 года в Хорватии ).

Революция в Венгрии также вызвала сильное национальное движение в Словакии, главным требованиям которого стало признание словаков равноправной нацией. 17 сентября словацкий революционер Людовит Штур попытался поднять восстание с лозунгом отделения Словакии от Венгрии, но потерпел поражение, и в целом словацкое движение оставалось в русле венгерской революции (подробнее см: Революция 1848—1849 годов в Словакии ). В Трансильвании решение об унии с Венгрией вызвало сильный межнациональный конфликт и вооруженные столкновения между венграми и румынами (подробнее см: Революция 1848 года в Трансильвании ). В Далмации обострились итало-славянские противоречия: претензии Хорватии на объединение с Далмацией встретили решительный отпор со стороны итальянской буржуазии Далмации. В Боке Которской вспыхнуло сильное антифеодальное восстание крестьян (подробнее см: Революция 1848 года в Далмации и Истрии ). В Словении также наблюдалось сильное национальное движение с лозунгом объединения всех земель, населенных словенцами в автономную провинцию. В связи с наличием значительного немецкого населения в словенских регионах резко проявился конфликт между пангерманистами и сторонниками австрославизма (подробнее см: Революция 1848 года в Словении ).

Октябрьское восстание в Вене

В сентябре 1848 г. в Австрии революция пошла на спад, тогда как в Венгрии под влиянием угрозы со стороны армии Елачича начался новый подъём. В Пеште был сформирован Комитет обороны во главе с Лайошем Кошутом, который стал центральным органом революции. Венгерской армии удалось разбить хорватов и австрийские отряды. Победы венгров вызвали активизацию революционного движения в Вене. 3 октября был опубликован манифест императора о роспуске венгерского Государственного собрания, отмене всех его решений и назначении Елачича наместником Венгрии. На подавление венгерской революции было решено отправить часть венского гарнизона, что вызвало взрыв возмущения в Вене. 6 октября студенты венских учебных заведений разобрали железнодорожные рельсы, ведущие к столице, не дав возможность организовать отправку солдат в Венгрию. На восстановление порядка были посланы правительственные войска, которые были разбиты рабочими венских предместий. Австрийский военный министр Теодор фон Латур был повешен. Победоносные отряды рабочих и студентов направились к центру города, где развернулись столкновения с национальной гвардией и правительственными войсками. Восставшие захватили цейхгауз с большим количеством оружия. Император и его приближенные бежали из столицы в Оломоуц. Рейхстаг Австрии, в котором остались лишь радикальные депутаты, принял решение о создании Комитета общественной безопасности для противостояния реакции и водворения порядка в городе, который обратился к императору с призывом отменить назначение Елачича наместником Венгрии и даровать амнистию.

Первоначально Октябрьское восстание в Вены было стихийным, центральное руководство отсутствовало. 12 октября во главе национальной гвардии встал Венцель Мессенхаузер, который создал генеральный штаб революции с участием Юзефа Бема и лидеров Академического легиона. По инициативе Бема были организованы отряды мобильной гвардии, включавшие вооруженных рабочих и студентов. Тем временем комендант Вены, граф Ауэрсперг обратился за помощью к Елачичу. Это вызвало новое восстание и изгнание правительственных войск и Ауэрсперга из столицы. Однако войска Елачича уже подошли к Вене и 13-14 октября попытались ворваться в город, но были отбиты. Венские революционеры обратились к Венгрии с просьбой о помощи. После некоторого колебания Кошут согласился оказать помощь Вене и направил одну из венгерских армий к австрийской столице. В Вену также прибыли отряды добровольцев из Брно, Зальцбурга, Линца и Граца. 19 октября венгерские войска разбили армию Елачича и вступили на территорию Австрии. Однако к этому времени Вена уже была осаждена 70-тысячной армией фельдмаршала Виндишгреца. 22 октября рейхстаг Австрии покинул столицу, а на следующий день Виндишгрец предъявил ультиматум о безоговорочной капитуляции и начал артиллерийский обстрел города. 26 октября правительственные войска ворвались в Вену в районе Дунайского канала, но были отбиты отрядами Академического легиона. 28 октября был захвачен Леопольдштадт и бои перенесены на улицы столицы. 30 октября состоялось сражение между имперскими и венгерскими войсками на подступах к Вене, у Швехата, в которой венгры были полностью разбиты и отступили. Это означало крах надежд защитников Вены. На следующий день имперские войска вступили в столицу.

Октроированная конституция

После поражения Октябрьского восстания в Вене установилась диктатура Виндишгреца: начались массовые аресты, расстрелы революционеров, члены Академического легиона и мобильной гвардии отправлены солдатами на итальянский фронт. 21 ноября был сформирован кабинет во главе с князем Феликсом Шварценбергом, в который вошли консерваторы и представители крупной аристократии. На 7 марта 1849 г. было назначено рассмотрение проекта конституции, выработанной рейхстагом, однако 4 марта император Франц-Иосиф I подписал так называемую «Октроированную конституцию». Она восстановила власть императора, назначаемый императором Государственный совет, ликвидировала автономию провинций и отделила от Венгрии Трансильванию, Воеводину, Хорватию, Славонию и Риеку. 7 марта 1849 г. под давлением войск рейхстаг был распущен. Революция в Австрии завершилась.

Поражение революции в Италии и Венгрии

В конце 1848 г. главным центром революции в Италии оставалась Венеция, где была провозглашена республика во главе с президентом Манином. Австрийский флот, блокирующий город, был недостаточно силен для штурма Венеции. В начале 1849 г. активизировалось революционное движение в Тоскане и Риме: в Тоскане было сформировано правительство демократов, в которое вошёл Джузеппе Мадзини, а в Риме была провозглашена республика, а папа бежал из столицы. Успехи революции в Италии вынудили Сардинское королевство 12 марта 1849 г. денонсировать перемирие с Австрией и возобновить войну. Но армия Йозефа Радецкого быстро перешла в наступление и 23 марта разбила итальянцев в битве при Новаре. Разгром Сардинии означал перелом в революции. Уже в апреле австрийские войска вступили на территорию Тосканы и свергли демократическое правительство. В Риме высадился французский экспедиционный корпус, который ликвидировал Римскую республику. 22 августа после длительной бомбардировки пала Венеция. Таким образом, революция в Италии была подавлена.

Осенью 1848 г. возобновилось австрийское наступление в Венгрии. После отказа венгерского Государственного собрания признать Франца-Иосифа королём Венгрии, в страну вторглись войска Виндишгреца, быстро овладевшие Братиславой и Будой. Венгерское правительство переехало в Дебрецен. Но в Трансильвании австрийские войска потерпели поражение от армии Юзефа Бема. В начале апреля 1849 г. состоялся знаменитый «весенний поход» венгерской армии, в результате которого австрийцы были разбиты в нескольких сражениях, а большая часть территории Венгрии освобождена. 14 апреля была принята Декларация независимости Венгрии, Габсбурги были низложены, а правителем страны избран Лайош Кошут. Но 21 мая Австрийская империя подписала Варшавский договор с Россией, и вскоре в Венгрию вторглись русские войска генерал-фельдмаршала Паскевича. Русское наступление с востока было подкреплено новым австрийским наступлением с запада. Венгерские войска были разбиты на всех фронтах, начались волнения среди военной верхушки. 9 августа венгерская армия была разбита под Темешваром, и Кошут ушёл в отставку. 13 августа венгерские войска генерала Гёргея капитулировали. Венгрия была оккупирована, начались репрессии, 6 октября Лайош Баттяни был расстрелян в Пеште, 13 генералов революционной армии были казнены в Араде. Революция в Венгрии была подавлена.

Литература

На русском языке

• Авербух Р. А. Революция в Австрии (1848—1849 гг.). М., 1970.
• Бах М. История австрийской революции 1848 г. М.-Птг., 1923.
• Европейские революции 1848 г., М., 2001;
• Кан С. Б. Революция 1848 года в Австрии и Германии. — М.: Учпедгиз, 1948. — 232 с. — (Библиотека учителя). — 25 000 экз.
• Водовозов В. В., —. Революция 1848 года // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Найборт Л. Е. Демократическая печать Вены в период революции 1848 г. Кандидатская диссертация. М., 1968.
• Освободительные движения народов Австрийской империи: Возникновение и развитие. Конец XVIII — 1849 г. М., 1980.
• Удальцов И. И. Очерки из истории национально-политической борьбы в Чехии в 1848 г. М., 1951.

На иностранных языках

• Dowe D., Haupt H.-G., Langewiesche D. (Hrsg.): Europa 1848. Revolution und Reform, Verlag J.H.W. Dietz Nachfolger, Bonn 1998, ISBN 3-8012-4086-X
• Endres R. Revolution in Österreich 1848, Danubia-Verlag, Wien, 1947
• Engels F. [www.marxists.org/deutsch/archiv/marx-engels/1851/deutsch/index.htm Revolution und Konterrevolution in Deutschland], Ersterscheinung: New York Daily Tribune, 1851/52; Neudruck: Dietz Verlag, Berlin, 1988 in Karl Marx und Friedrich Engels, Werke, Band 8
• Freitag S. Die 48-er. Lebensbilder aus der deutschen Revolution 1848/49, Verlag C. H. Beck, München 1998, ISBN 3-406-42770-7
• Frey A. G., Hochstuhl K. Wegbereiter der Demokratie. Die badische Revolution 1848/49. Der Traum von der Freiheit, Verlag G. Braun, Karlsruhe 1997
• Hachtmann R. Berlin 1848. Eine Politik- und Gesellschaftsgeschichte der Revolution, Verlag J.H.W. Dietz Nachfolger, Bonn 1997, ISBN 3-8012-4083-5
• Herdepe K. Die Preußische Verfassungsfrage 1848, (= Deutsche Universitätsedition Bd. 22) ars et unitas: Neuried 2003, 454 S., ISBN 3-936117-22-5
• Hippel W. von Revolution im deutschen Südwesten. Das Großherzogtum Baden 1848/49, (= Schriften zur politischen Landeskunde Baden-Württembergs Bd. 26), Verlag Kohlhammer: Stuttgart 1998 (auch kostenlos zu beziehen über die Landeszentrale für politische Bildung Baden-Württemberg), ISBN 3-17-014039-6
• Jessen H. Die Deutsche Revolution 1848/49 in Augenzeugenberichten, Karl Rauch Verlag, Düsseldorf 1968
• Mick G. Die Paulskirche. Streiten für Recht und Gerechtigkeit, Wissenschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt 1997
• Mommsen W. J. 1848 — Die ungewollte Revolution; Fischer Taschenbuch-Verlag, Frankfurt / Main 2000, 334 Seiten, ISBN 3-596-13899-X
• Nipperdey T. Deutsche Geschichte 1800—1866. Bürgerwelt und starker Staat, Verlag C. H. Beck, München 1993, ISBN 3-406-09354-X
• Rühle O. 1848 — Revolution in Deutschland ISBN 3-928300-85-7
• Siemann W. Die deutsche Revolution von 1848/49, (= Neue Historische Bibliothek Bd. 266), Suhrkamp Verlag: Frankfurt am Main 1985, ISBN 3-518-11266-X
• Speck U. 1848. Chronik einer deutschen Revolution, Insel Verlag, Frankfurt am Main und Leipzig 1998, ISBN 3-458-33914-0
• Valentin V. Geschichte der deutschen Revolution 1848—1849, 2 Bände, Beltz Quadriga Verlag, Weinheim und Berlin 1998 (Neudruck), ISBN 3-88679-301-X
• Rieder H. Die Völker läuten Sturm — Die europäische Revolution 1848/49, Casimir Catz Verlag, Gernsbach 1997, ISBN 3-925825-45-2

Отрывок, характеризующий Революция 1848—1849 годов в Австрийской империи

– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.