Фриульский язык

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фриульский язык
Самоназвание:

furlan, lenghe furlane

Страны:

Италия;
Румыния;
страны Латинской Америки

Регионы:

Фриули (область Фриули — Венеция-Джулия);
Мандаменто Портогруаро[fur] (область Венето)

Официальный статус:

язык этнического меньшинства[it][1]

Статус:

неблагополучный

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья
Романская ветвь
Западно-романская группа
См. также: Проект:Лингвистика

Фриу́льский язы́к (также восточный ретороманский, фурланский; самоназвания: furlan , lenghe furlane) — язык фриулов, один из романских языков. Распространён на территории северо-восточной Италии в историческом регионе Фриули — на большей части современной области Фриули — Венеция-Джулия и в восточных районах области Венето[2][3]. Отчасти фриульский сохраняется в странах Латинской Америки, ранее он был также распространён в ряде регионов Румынии, но к настоящему времени там практически исчез[4]. В Италии официально признан языком этнического меньшинства[it][1].

Число носителей составляет около 300 тысяч человек (2002)[2].

Долгое время статус фриульского по отношению к другим романским языкам и диалектам оставался спорным, в современной романистике фриульский чаще всего рассматривается как самостоятельный язык. По вопросу о месте фриульского в классификации романских языков к настоящему времени нет единого мнения. По некоторым структурным характеристикам фриульский близок к северноитальянским языкам, в то же время отмечается его обособленное положение даже по отношению к венетскому языку. Классификация фриульского как языка ретороманской группы считается устаревшей[4][5].

К особенностям фриульского языка относят такие фонетические черты, как сохранение дифтонга au (taurus > /tawr/ «бык»); появление нового противопоставления долгих и кратких гласных; палатализация групп bj, vj, pj и палатализация согласной c перед a; оглушение звонких согласных на конце слова[6]. В числе характерных черт грамматики[fur] отмечаются такие, как наличие двух типов образования множественного числа, сигматический и асигматический; наличие обязательного формально выраженного субъекта (личных безударных местоимений) при глагольной форме; оформление вопросительного спряжения специальной флексией; наличие сверхсложных прошедших времён, выражающих предшествование по отношению к любой форме прошедшего; употребление четырёх времён кондиционала; расширение системы конъюктива за счёт сверхсложных форм; наличие оптатива[7]. Основной лексический фонд[fur] составляют слова латинского происхождения, к ранним заимствованиям относят германизмы и славянизмы, с XV века преобладают заимствования из венетского и итальянского языков[8].

Фриульскому языку присуща высокая диалектная дробность. Фриульские диалекты группируются в три основных ареала: карнийский, западнофриульский и центрально-восточный фриульский[9].

Письменность, в основе которой лежат орфографические нормы итальянского языка, развивается с XIV века[10]. У фриулов сформировалось литературное койне, имеется длительная литературная традиция с центрами в городах Удине и Гориция. Вместе с тем сфера употребления фриульского языка ограничена в основном устным общением, в связи с чем он функционально не отличается от диалекта[11].





Вопросы классификации

Традиционно в романистике фриульский язык долгое время рассматривался как часть ретороманской языковой подгруппы, в которую включали также романшский (швейцарский ретороманский) и ладинский языки. Одним из первых исследователей романских языков, выдвинувших гипотезу единства диалектов «ретороманцев», был австрийский учёный Х. Шнеллер[de][12].

Итальянский лингвист Г. Асколи в своей работе 1873 года подробно обосновал языковое единство диалектов «ладинского» типа (романшского, ладинского и фриульского), которое связывал прежде всего с ретийским субстратом. При этом Г. Асколи отмечал обособленное положение фриульского в рамках «ладинского» ареала по отношению к двум другим диалектам[12][13]. Термин «ретороманский» к рассматриваемым Г. Асколи идиомам впервые ввёл в 1883 году немецкий романист Т. Гартнер[14][15]. Применительно к данному языковому единству помимо названий «ладинский» и «ретороманский» в отдельных работах использовались также такие названия, как «альпийский романский» (Э. Гамильшег[de]), «рето-фриульский» (П. Бек), «ретоладинский» (Й. Х. Миттеррутцнер) и «фриуло-ладино-курвальский языковой союз» (Х. Шнеллер)[16]. Хотя Г. Асколи и Т. Гартнер явно не включали фриульский в ретороманский (ладинский) ареал, в романистике надолго утвердился взгляд на фриульский, как на диалект ретороманского языка (или язык ретороманской группы). Такую точку зрения разделяли, в частности, Я. Юд[de], В. фон Вартбург, Г. Рольфс[de] и другие исследователи романских языков[13].

Взгляд на структурное единство романшского, ладинского и фриульского диалектов (или языков), предложенный Г. Асколи, был распространён среди романистов в XIX и в первой половине XX века. Ретороманскую подгруппу рассматривали как переходную между языками галло-романского и итало-романского типа, а в составе более широкого объединения, включающего ещё и истророманский с далматинским, рассматривали как переходный языковой ареал между языками Западной и Восточной Романии[17]. В частности, М. Бартоли, разделивший в своём исследовании 1925 года романские языки на основании лексических расхождений на архаичные западные и восточные, и инновативные центральные, включил фриульский в ретороманскую подгруппу центрально-романской группы. Дж. Л. Трагер[en], выделивший в своей работе 1934 года в западнороманском ареале иберо-романскую, галло-романскую и ладинскую подгруппы, относил фриульский в ладинскую либо в галло-романскую подгруппы[18].

Вместе с тем в ранней романистике была известна и иная точка зрения, согласно которой, фриульский идиом представлял собой один из северноитальянских диалектов, близкий венетскому[19]. В дальнейшем этот вариант классификации романских языков получал всё большее распространение. Согласно этой классификации, в которой учитываются как типологические сходства, так и географическая близость языковых ареалов, фриульский стали включать в итало-романскую подгруппу языков или в её рамках в число северноитальянских языков вместе с ладинским, истророманским и северными (галло-итальянскими и венетским) языками[20].

Распространение точки зрения о более тесной связи ретороманских идиомов с северноитальянскими сопровождалось критикой ретороманского языкового единства. Так, например, К. Баттисти[it] полагал, что у ретороманских языков не было единой основы, все они развились из разных диалектов народной латыни, никогда не имевших между собой языковых контактов. По его мнению, ретороманские являются сложившимися в условиях изоляции консервативными формами северноитальянских диалектов — ломбардского (романшский) и венетского (ладинский и фриульский)[22]. Архаичными периферийными ареалами северноитальянской языковой системы считали фриульский, романшский и ладинский также Дж. Б. Пеллегрини[it], Й. Крамер[de], Э. Бласко-Феррер[en] и другие романисты[23][24]. Среди лингвистов, подвергших критике противопоставление ретороманских и северноитальянских языков, были К. Баттисти, К. Сальвиони, Э. Дж. Пароди[it]. К итало-романской подгруппе языков относили фриульский К. Тальявини[it] и Г. Цанньер. К. Мерло, как и Г. Асколи, отмечал тесную связь фриульского с далматинским языком[13].

В современной романистике фриульский уже не рассматривается как язык ретороманской подгруппы — такая классификация считается устаревшей. При этом не все исследователи согласны с включением фриульского в северноитальянскую подгруппу. Дж. Франческато[it], в частности, полагает, что фриульский занимает изолированное положение внутри группы романских языков, даже по отношению к соседнему венетскому языку[13][25]. Дж. Маркетти считает фриульский своеобразным романским языком, который сформировался на основе особой аквилейской разновидности латыни в условиях слабых языковых контактов с другими итальянскими диалектами. По его мнению, факт независимости фриульского языка от соседних северноитальянских языков и диалектов является бесспорным[22].

Сложность определения места фриульского в классификации романских языков заключается в том, что для фриульского языка характерны как черты западно-романской группы, так и черты восточно-романской группы[26]. Более того, Дж. Пеллегрини в своей работе 1985 года отмечал, что в центральных и восточных Альпах, а также на прилегающих территориях вообще невозможно провести чёткие лингвистические границы[25].

В настоящее время вопрос о месте фриульского, а также ладинского и романшского (ранее объединяемых с фриульским как ретороманские) в классификации романских языков фактически остаётся открытым[17].

С самого раннего периода изучения фриульского языка, когда его ещё было принято относить к ретороманским идиомам, неясным оставался вопрос о его статусе — является ли фриульский и остальные ретороманские идиомы диалектами единого ретороманского языка или образуют самостоятельные языки в рамках ретороманской подгруппы[23]. Современные исследователи фриульского идиома считают его самостоятельной языковой системой, основываясь при этом на специфике дороманского субстрата Фриули, условиях романизации региона и развития аквилейской латыни, особенностях языковой ситуации во Фриули в Средние века и на своеобразии фриульской типологической структуры (учитывая небольшое значение языковых черт, связывающих фриульский с романшским и ладинским)[26].

Следующие черты объединяют фриульский с другими романскими языками[27]:

  1. С галло-романскими, иберо-романскими и венетским:
  2. С галло-романскими:
  3. С северноитальянскими:
    • использование субъектных клитик: Toni al cjante «Тони поёт»;
    • обязательное использование субъектной клитики в предложении, которое согласовано с подлежащим предыдущего предложения: Al cjante e al bale «Он поёт и танцует»;
    • предшествование отрицательной частицы субъектным клитикам: No tu cjantis «Ты не поёшь».
  4. С галло-романскими, отсутствующие при этом в северноитальянских:
    • палатализация велярных согласных перед a;
    • сохранение латинских сочетаний pl, bl, fl, kl, gl: clavis «ключ» > clâf, *blanku «белый» > blanc, flos «цветок» > flôr;
    • сохранение окончания -s как показателя множественного числа существительных и второго лица у глагола.
  5. C румынским:
    • дифтонгизация ударного ɛ в закрытом слоге (присутствует также в испанском, валлонском, сурсельвском и истророманском): ferrum «железо» > фриульск. fier, рум. fier;
    • сохранение сочетаний pl, bl, fl: plumbum «свинец» > plomb фриульск., рум. plumb; однако во фриульском сохраняется и kl, утраченное в румынском: clavis «ключ» > фриульск. clâf, рум. cheie;
    • палатализация сочетаний ti, si, li: фриульск. dut «весь» — ducj «все», рум. tot — toți;
    • переход ɛ перед носовым в закрытом слоге в i: tempus «время» > фриульск. timp, рум. timp;
    • ограниченное количество синкоп гласных;
    • двухчленная система указательных местоимений: фриульск. chest «этот» — chel «тот», рум. acest — acel (такая же система, однако, характерна и для ладинского, романшского, большей части итало-романских и галло-романских языков);
    • наличие суффикса -r- во всех формах множественного числа простого перфекта;
    • высокая продуктивность континуантов латинского суффикса -uceus (фриульск. -uz, рум. -uț).

Лингвогеография

Ареал и численность

Ареал фриульского языка — северо-восточная часть Италии, автономный регион Фриули-Венеция-Джулия — провинции Удине, Гориция и Порденоне. До XIX века фриульский также был распространён на территории современной провинции Триест. Кроме этого, несколько тысяч носителей фриульского населяют районы Портогруаро в провинции Венеция, пограничные с регионом Фриули-Венеция-Джулия. Исторически этот регион входил в состав Фриули, с 1838 года он отошёл к Венеции, в 1866—1923 годах его преобразовали в особую административную единицу мандаменто, включающую 11 коммун (Мандаменто ди Портогруаро[fur]), в составе провинции Венеция[13][28].

Крайне западные районы автономного региона Фриули-Венеция-Джулия и крайне южные районы на берегу Адриатического моря занимают окраинные части ареала венетского языка. В южной части Фриули, на побережье Венецианского залива наряду с фриульскими говорами распространены венетские говоры городов Монфальконе и Марано, говор бизиакко[it] (от низовьев рек Изонцо и Тимаво до нагорья Карсо) и говор градезе[it] (на острове Градо и в городе Градо). На севере Фриули встречаются островные немецкоязычные ареалы, на северо-востоке и востоке — ареалы словенского языка[13]. Северная граница фриульского ареал проходит в Альпах, в целом совпадая с государственной границей Австрии и Италии. Восточная граница в основном проходит параллельно границе Словении и Италии. К западнофриульскому ареалу примыкают венетско-фриульские переходные говоры, ареал которых получил название венетско-фриульской амфизоны. Венетские диалекты в ряде районов области Фриули-Венеция-Джулия вытеснили фриульские диалекты или сосуществуют с ними[29]. В частности, венецианский диалект в так называемой колониальной разновидности[it] распространён в крупных населённых пунктах центрально-восточной Фриули — в Удине, Гориции, Чивидали, Червиньяно. Этот диалект в настоящее время уступает место итальянскому языку[30][31][32].

Колонии носителей фриульского языка, сформировавшиеся в результате миграций фриульского населения в XIX веке, встречаются до настоящего времени в странах Южной Америки, прежде всего в Аргентине. С 1880 годов фриулы переселялись в Румынию, в основном в восточные и южные районы Карпат и в Добруджу. В наше время румынские островные говоры практически исчезли[13][33].

По разным оценкам, при 1 млн человек фриулов численность носителей фриульского языка колеблется от 200 тысяч до 700 тысяч и более[13]. По разным оценочным данным, в период с 1975 по 2002 год число говорящих на фриульском составляло:

  • 200 000, 13,9 % области Фриули (1977—1978) — согласно обследованию Б. де Марки[13];
  • 300 000 (2002) — по данным интернет-издания Ethnologue[2];
  • 500 000 — по опросам, проведённым специалистами по социолингвистике Университета в Удине[28];
  • 500 000 (1992) — согласно сведениям Дж. Хаймана[en] и Паолы Бенинка[34];
  • 526 649 (1975) — по данным официальной переписи в Италии[33];
  • 600 000 — по данным организации UNESCO, опубликованным в «Атласе языков мира, находящихся под угрозой исчезновения», в которых учтены различные источники[35];
  • 700 000 (1993) — согласно сведениям Дж. Франческато[13];
  • 340 000—750 000 (1987, 2002) — по данным Т. де Мауро «L’Italia delle Italie», А. Николози Чичери «Tradizioni popolari in Friuli»[36].

Социолингвистические сведения

В основном фриульский является языком бытового общения. Он не выполняет каких-либо официальных функций, за ним закреплён только статус языка этнического меньшинства[it][1][37]. Носители фриульского — это в первую очередь сельские жители среднего и старшего поколения. До недавнего времени фриульский воспринимался как язык, принадлежащий только социальным «низам». С 1980—1990-х годов подъём благосостояния сельского населения, а также переезд сельских жителей в города меняет ситуацию — фриульский всё меньше ассоциируется с низким социально-культурным статусом говорящих. В территориальном отношении лучше всего фриульский сохраняется в горных районах Карнии[38][39].

Длительное время языком официальной сферы для фриулов была латынь — в частности, латинский был государственным в Аквилейском патриархате. С 1420 года, после включения Фриули в состав Венецианской республики, важную роль стал играть венетский язык. Для фриулов Гориции во времена австрийского господства официальным был немецкий язык. В настоящее время все официальные функции во Фриули выполняет итальянский язык. Первые тексты, полностью написанные на фриульском появились в XIV веке. До XVI века письменный узус был ориентирован на диалект Чивидале, с XVI века — на диалект города Удине. В XVIII веке возникает обособленная письменная традиция в Гориции. Письменный литературный язык фриулов, называемый койне, или центральное койне, сформировался на основе диалекта Удине в XIX веке. Вплоть до Первой мировой войны фриульский использовался в церковных богослужениях. В настоящее время койне используется в СМИ, в 1952 году создана его кодифицированная форма, койне принято большинством представителей фриульской интеллигенции. Наблюдается процесс сближения койне Удине и койне Гориции. В то же время отмечаются расхождения разговорного языка жителей Удине и центрального койне, развитие художественной литературы на фриульских диалектах, отрицательное отношение к койне фриульских литераторов в регионах, прежде всего в Западной Фриули. В конце 1980-х годов кодифицированную форму фриульского языка разработал Ксавьер Ламуэла. В 1996 году она была принята в качестве официальной Региональным советом по фриульским культуре и языку[40][41]. Тем не менее проблема единого литературного языка для фриулов всё ещё остаётся нерешённой[42].

В разные периоды XX века отношение к фриульскому языку, как и к языкам других этнических меньшинств, в Италии менялось. В 1925 году в Италии было отменено преподавание языков этнических меньшинств. С 1928 года единственным официальным языком государства был признан итальянский язык, помимо прочего началась итальянизация фамилий и топонимических названий. C 1931 года использование других языков помимо литературного итальянского, в том числе и диалектов, находилось под запретом. После Второй мировой войны основная часть запретов была снята[43].

Согласно Лондонскому меморандуму 1954 года, часть Свободной территории Триест (Юлийской Крайны) была передана Италии. Регион Венеция-Джулия (часть Гориции и Триест) был объединён с Фриули в область Фриули — Венеция-Джулия. В 1963 году итальянское правительство предоставило региону автономный статус. Фриульский язык был официально признан как язык национального меньшинства[37]. С 1950-х годов фриульский был введён как факультативный предмет в 10 % государственных и 80 % частных школ первой ступени Фриули (преподавался 1 раз в неделю). С 1974/1975 учебного года фриульский язык стал предметом обучения по выбору в 8 % школ второй ступени. В 1987 году был разработан проект двуязычного дошкольного воспитания. Государственные двуязычные детские сады были созданы в ряде городов провинции Удине. Благодаря принятому в 1993 году областному закону фриульский язык введён в младших классах государственных школ как обязательный предмет. Фриульские язык и литература преподаются в высших учебных заведениях городов Удине и Триеста. Учителя и все желающие проходят подготовку на курсах, организуемых Фриульским филологическим обществом с 1919 года[44][45].

В 1999 году в Италии был принят закон № 482 «О защите исторических языковых меньшинств» по рекомендациям Совета Европы (Европейская хартия региональных и миноритарных языков 1992 года), согласно положениям которого в Италии охраняются языки и культура албанского, каталонского, немецкого, греческого, словенского и хорватского населения, а также говорящего на французском, франкопровансальском, фриульском, ладинском, окситанском и сардинском языках. По этому закону за языками перечисленных этнических групп был закреплён особый статус[1][43]. Приняты также региональные законодательные акты о защите фриульского языка, среди них — закон 1981 года, поддерживающий использование языка в образовании, издательской деятельности и культурной сферах, благодаря которому выросло число школ с изучением фриульского языка[39].

В условиях доминирования итальянского литературного языка, выполняющего все официальные функции во Фриули — языка администрации и судопроизводства, языка школьного обучения, основного языка средств массовой информации, в первую очередь радио и телевидения, со второй половины XX века происходит постоянное сокращение употребления фриульского языка. Согласно проведённому в 1960-х годах анкетированию школьников города Удине, 39 % учащихся дома говорили на фриульском, 34 % — на итальянском, 25 % — на венетском[46]. В настоящее время фриульская молодёжь между собой предпочитает общаться на итальянском языке. По последним данным в сёлах провинции Удине на фриульском языке в домашней обстановке говорят 65,5 % населения, в столице провинции на фриульском языке говорят лишь 17 % горожан[39]. В «Атласе языков мира, находящихся под угрозой исчезновения» организации UNESCO фриульский язык отмечен как неблагополучный[35].

Основными для фриулов являются фриульско-итальянский и фриульско-венетский билингвизм, а также фриульско-итальянско-венетское трёхъязычие. Кроме них на территории Фриули отмечаются и другие типы двуязычия и трёхъязычия (в районах с немецкоязычным и словеноязычным населением на севере и востоке Фриули)[32][34]. Итальянским языком в его литературной форме или в его региональной разновидности носители фриульского языка владеют в подавляющем большинстве. При этом смешения двух языков не происходит, влияние итальянского на фриульский связывается только с исчезновением некоторых языковых черт, которые сами носители в сравнении с итальянским ощущают как «чересчур фриульские». На венетском языке в основном говорят представители среднего класса в крупных городах. Пассивное знание венетского отмечается на всей равнинной части Фриули. В то же время использование венетского в настоящее время сокращается, причём его носители постепенно переходят не на фриульский, а на итальянский язык[33]. В области Венето фриульский распространён только в сельской местности, в окрестностях городов Порденоне и Сачиле, в самих городах говорят на венетском языке. По всей территории, где контактируют зоны распространения фриульского и венетского языка, прежде всего, в Западной и Южной Фриули, между ними наблюдается интерференция, часто встречается переключение кодов[47].

На фриульском языке издаётся художественная литература, ограниченно ведётся радио- и телевещание («Радио Онде Фурлан»). На территории региона Фриули — Венеция-Джулия установлены двуязычные фриульско-итальянские дорожные указатели. Издание законов о защите и развитии фриульского языка и финансирование программ его поддержки в последние годы способствует расширению сферы использования фриульского языка в области культуры и в СМИ[38][39].

Для фриулов характерно наличие чёткого этнического самосознания, сочетающегося с осознанием их принадлежности к итальянской нации. В современных исследованиях фриульский называется как диалектом, так и языком, в зависимости от того, в каком плане, лингвистическом или экстралингвистическом, этот идиом рассматривается. По мнению фриульских лингвистов, вопросы различения статуса фриульского как языка или диалекта не имеет смысла[26].

Регулирующие организации: Региональный совет по фриульским культуре и языку[48]; Региональное агентство по фриульскому языку[fur][49].

Диалекты

Во фриульском языке выделяют следующие диалектные ареалы[38][9]:

  1. Центрально-восточный ареал:
  2. Карнийский, или горнофриульский, ареалКарнийских Альпах):
  3. Западный, или конкордский, ареал:

Кроме того, говоры фриульского типа бытовали до XIX века в Триесте — тергестинский говор[it] (tergestino) и в городе Муджа и его окрестностях — мульизанский говор[it] (muglisano), просуществовавший несколько дольше тергестинского. Оба говора были вытеснены говорами венетского колониального типа[it], в частности, в Триесте венетский говор получил название триестинский[it] (triestino)[38]. К фриульскому языку в прошлом относились и италороманские говоры Истрии[3].

Существуют также и иные классификации фриульского языка. Так, в статье «Ретороманские языки» в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» перечисляются такие основные диалекты, как удинский, горицианский, восточный, горнофриульский с подгруппой карнийских говоров, западный (переходный к венецианскому типу) и равнинный фриульский[3].

Основные различительные признаки фриульских диалектов на фонетическом, морфологическом и лексическом уровнях[38][53]:

  • различия в рефлексах латинских CA, GA, -S и сочетаний согласных с L;
  • дифтонгизация (и в некоторых случаях — последующая повторная монофтонгизация) гласных , ę, , ǫ под ударением;
  • различия в качестве конечной опорной гласной (-e или -i) и в континуантах конечной -A;
  • различия в формах определённого артикля;
  • различия во флексиях существительных женского рода в форме множественного числа: -as, -es, -is, -e, -i;
  • различия в окончаниях глаголов настоящего времени в формах 1-го лица единственного числа (-o, -i) и 1-го лица множественного числа (-in, -ẹn, -án, -ǫ́n).
  • распространение таких форм глагола со значением «идти», как la: и zi:, ği: и т. д.

В центрально-восточных диалектах отмечается наличие фонологической оппозиции долгих и кратких гласных (за исключением горицианского диалекта); монофтонгизация дифтонгов (на месте исконных гласных ę, ǫ народной латыни) в закрытом слоге; распространение форм определённого артикля il / el, la / le, i, lis; распространение у имён существительных женского рода во множественном числе окончания -is и т. д. В центрально-восточном ареале выделяются инновациями регионы Удине и Чивидале, а также центрально-южные районы, в которых произошли такие изменения согласных, как k’ > t͡ʃ; g’ > d͡ʒ; t͡ʃ > s, t͡s; d͡ʒ > z, d͡z. В горицианском диалекте отмечаются многочисленные заимствования из немецкого и словенского языков.
Для западнофриульских диалектов характерно отсутствие противопоставления долгих и кратких гласных; дифтонгизация гласных ɛ, e > ej; ɔ, o > ou; распространение у имён существительных женского рода окончаний -a и -as и т. д. В западнофриульском ареале, испытавшем наиболее сильное влияние венетского языка, большим своеобразием по целому ряду специфических фонетических черт выделяется эртанский говор.
Наиболее архаичным среди фриульских является карнийский ареал, для него характерен переход гласных e > ej, o > ow в закрытом слоге; распространение окончания -a в именах женского рода единственного числа и окончания -as в именах женского рода множественного числа и т. д.[53]

Существенные различия, отмечаемые в ряде случаев между теми или иными фриульскими диалектами, не мешают взаимопониманию носителей этих диалектов. В настоящее время ярко выраженные диалектные особенности в речи фриулов молодого поколения постепенно утрачиваются[13].

Письменность

Письменность фриульского языка основана на латинице, графика и орфография близка итальянской. Единых норм письменности нет, используется несколько вариантов графики и орфографии. Одним из наиболее известных и распространённых вариантов является норма Фриульского филологического общества (последняя публикация норм вышла в 1993 году). Для фриульской графики и орфографии характерна также вариативность в плане возможности отражать на письме фонетические и грамматические признаки того или иного диалекта[10]. В 1996 году был принят вариант фриульского алфавита, который принят как официальный Региональным советом по фриульским культуре и языку[54]:

Буква Название Звучание (МФА)
1 A a a [ a ]
2 B b bi [ b ]
3 C c ci [ k ]
4 Ç ç ci cu la cedilie [ t͡ʃ ]
5 D d di [ d ]
6 E e e [ e ], [ ɛ ]
7 F f efe [ f ]
8 G g gji [ g ]
9 H h ache
10 I i i [ i ]
11 J j i lunc [ j ]
12 K k cape [ k ]
13 L l ele [ l ]
14 M m eme [ m ]
15 N n ene [ n ]
16 O o o [ ɔ ], [ o ]
17 P p pi [ p ]
18 Q Q cu
19 R r ere [ r ]
20 S s esse [ s ]
21 T t ti [ t ]
22 U u u [ u ]
23 V v vi [ v ]
24 W w vi dopli
25 X x iks
26 Y y i grêc, ipsilon
27 Z z zete [ d͡z ], [ d͡ʒ ]

Буквы k, x, w, y, q встречаются только в заимствованиях и собственных именах. Во фриульском также используются диграфы cj (обозначает c), gj (обозначает ɟ), gn (обозначает ɲ), ss (обозначает звук s в интервокальном положении), ch и gh (обозначают звуки k и g перед гласными переднего ряда)[54].

Для обозначения долготы гласных используется циркумфлекс: â, ê, î, ô, û. В научной литературе для той же цели может применяться макрон: ā, ē, ī, ō, ū. В обычных текстах долгота обозначается только в конечном слоге (lavôr «работа»), в остальных случаях циркумфлекс над долгим гласным не ставится (voli /ˈvoːli/ «глаз»)[55]. Случаи элизии гласного на письме обозначаются апострофом: l’arbul «(это) дерево», l'ûf «(это) яйцо»[54]. Апостроф также используется при написании клитик: ’e va «она идёт». В некоторых системах графики апостроф применяется для передачи на письме некоторых согласных[10].

Ударение обозначается знаком грависа, но только в случае, если оно падает на третий слог от конца: plàdine «салатница». Кроме того, гравис используется для различения омонимов: ju «их» — «вниз», da «из» — «даёт». В учебных текстах гравис ставится над гласными средне-нижнего подъёма (è — ɛ, ò — ɔ), а акут — над над гласными средне-верхнего (é — e, ó — o)[10].

Основные различия в графических системах фриульского языка связаны с обозначением согласных. Так, согласно орфографическим нормам Фриульского филологического общества, согласная фонема /k’/ передаётся знаками c’ и cj, /g’/ передаётся знаком gj, фонемы /t͡ʃ/ /t͡s/ одинаково передаются знаками z или zz, фонема /ʃ/ передаётся знаками s или ss[56].

История

Периодизация истории фриульского языка не разработана. Существует лишь выделение исторических периодов в развитии социолингвистической ситуации Фриули, предложенное Дж. Франческато[56]:

  1. Дороманский период.
  2. Период романизации (до II век н. э.).
  3. Период германских завоеваний и образования Аквилейского патриархата (II век н. э. — 1420 год).
  4. Период включения Фриули в сферу влияния венетского и итальянского языков и культуры (с 1420 года).

К дороманскому населению, ставшему этническим субстратом фриулов, относят кельтов-карниев и отчасти венетов. До них территорию Фриули населяли племена эвганеев, этническая принадлежность которых остаётся неясной[57]. Венеты, носители языка, образующего отдельную ветвь индоевропейской семьи, заселили районы вокруг Фриули к Х веку до н. э., частично вытеснив эвганеев с побережья Адриатики в Альпы, на самой же территории, относящейся к современному фриульскому ареалу, обнаружены лишь отдельные следы их пребывания[58]. В V—III веках до н. э. докельтское население было ассимилировано в результате миграций племён карниев, или галло-карниев, вследствие чего сложились венетский и кельтский языковые ареалы, непосредственно предшествовавшие латыни[59]. Реты, язык которых ранее ошибочно считали основным субстратом всех ретороманских языков, область Фриули никогда не населяли[60][26].

Процесс романизации венетов и кельтов начинается со II века до н. э. В 181 году до н. э. римляне основали колонию Аквилея, а в 58—56 годах — колонию Форум Юлии (Forum Iulii) — современный город Чивидале, от которой было образовано современное название исторической области Фриули. Аквилея стала центром распространения в регионе латинского языка и римской культуры, а позднее — христианства. Кельты очень быстро (предположительно, ко II веку н. э.) и полностью романизировались[26][61]. Народная латынь, появившаяся при переселении римских колонистов, усваивалась венетами и карниями с сохранением некоторых черт венетского и кельтского языков, прежде всего лексических. При этом романизация проходила с разной степенью интенсивности — быстрее романизировались равнинные территории и районы вокруг римских муниципиев, горные районы долгое время оставались кельтскими[62].

Дальнейшая история Фриули связана с образованием на её территории варварских государств, способствовавших обособлению населения Фриули от остального романского населения северо-востока Италии и формированию фриульских этноса и языка[26][63][64].

Первое свидетельство о существовании во Фриули особых языковых черт относится к IV веку н. э.: Иероним Стридонский в труде «О замечательных мужах» упоминает, что Фортунатиан Аквилейский, епископ Аквилейский писал комментарии к Евангелиям на народном языке[65]. Вероятно, аквилейская латынь к этому времени достаточно сильно расходилась по сравнению с другими диалектами народной латыни и с классической латынью, из-за чего требовалось комментировать религиозные тексты на «сельском языке» (sermone rustico)[66][67].

Liber de viris illustribus

Fortunatianus, natione Afer, Aquileiensis episcopus, imperante Constantio, in Evangelia, titulis ordinatis, brevi et rustico sermone scripsit commentarios // Епископ Аквилеи Фортунатиан, африканец по рождению, в царствование Констанция составил краткие комментарии к Евангелиям, разбитые на главы и написанные простым стилем.

В VI веке во Фриули вторгались вестготы, гунны, остготы, что сказалось на аквилейской латыни, хотя и незначительно. В частности, готская лексика представлена во фриульских средневековых документах: taponado, triuva, furnit, ione, inflodra, tirar[68]. В результате вторжений варваров Аквилея была разрушена и на долгий период времени опустела, центром области в V веке стал город Форум Юлии, постепенно его название распространилось на всю область и его жителей[69].

В 568 году Фриули вместе с целым рядом других земель бывшей Римской империи было завоёвано лангобардами. В отличие от вторжений других варварских племён набег лангобардов был не военным, а переселенческим. Лангобарды стали аристократией, фриулы составляли подчинённое численно преобладающее население. В эпоху лангобардского королевства во Фриули селились беженцы из бывшей римской провинции Норик, особенно после того как в начале VII века Фриули опустошил набег аваров[70]. В VII—IX веках в Юлийских Альпах и на равнине от Чивидале до Порденоне расселялись славяне из Карантании[71].

В отличие от других завоевателей лангобарды (за более чем 200 лет господства) оставило более ощутимые следы в речи жителей Фриули. До VIII века лангобарды сохраняли германский язык, затем перешли на местный романский диалект, официальным языком государства лангобардов была латынь. Поскольку Фриульский дукат (герцогство) был практически независимым государством, язык лангобардов оказал более сильное влияние на романский диалект Фриули, чем на романские диалекты других областей Северной Италии. В лексике появились такие лангобардские слова, как baleon, bariglar, varis, breys, brege, spirona, castalt[72]. Влияние лангобардского на фонетику фриульского языка (утрата конечных гласных, удлинение корневых гласных и в современной романистике отрицается[56].

В 774 году королевство лангобардов было завоёвано франками и вошла в состав империи Карла Великого, на её территории была образована Фриульская марка (пограничное маркграфство)[73]. В период франкского господства в романские диалекты Фриули вошли некоторые слова франкского происхождения (lurap «гроздь», «кисть», rincho «кружок», «кольцо», spana «пять», «мера длины»). В X веке после опустошительных набегов венгров равнинную Фриули вновь стали заселять славянские колонисты, они оставили свой след только в местной топонимике, в целом не повлияв на романские диалекты Фриули, не считая некоторых восточных территорий, на которых славянское влияние в языке фриулов было значительно, а в некоторых местах словенцы сохранили свой язык до настоящего времени. Вероятнее всего в это время уже сформировались фриульское самосознание, равно как и основные особенности романских диалектов Фриули, иначе, по мнению Дж. Маркетти, трудно бы было объяснить, как местные фриульские диалекты смогли поглотить говоры славян, господствовавшие с X века на фриульской равнине, и противостоять затем в течение трёх веков немецкой экспансии[74].

В 952 году Фриули было отделено Оттоном I от Италии и присоединено к Баварии (в составе Священной Римской империи). По мнению Дж. Франческато и Ф. Салимбени, это отрезало фриульский от родственных идиомов Северной Италии, и именно с этого момента он стал развиваться независимо[75].

В 1077 году Фриули было подарено Генрихом IV епископу Аквилеи, принявшему титул патриарха, возникло теократическое государство-патриархат Фриульская Отчизна (Patria del Friûl), просуществовавшее до 1420 года. Продолжительное существование Фриули как отдельного государства, не связанного политически с другими областями Италии, оказали влияние на самосознание, культуру и язык местных жителей. Романские говоры употреблялись преимущественно крестьянским населением этого государства, его правящая элита в основном была германоязычной[26][76]. В этот период во фриульский язык вошло большое число немецких лексических заимствований: gater (старонем. kataro) «решётка», «ограда», stanga (старонем. stanga) «жердь», «шест», busar (старонем. küssen) «целовать», briglo (старонем. brittil) «вожжа», cramar «бродячий торговец», licof / licouf (нем. Litcopf) «обед», «закуска», latte (нем. Latte) «жердь»[77].

Официальным языком государства аквилейских патриархов была латынь. Фриульский был бесписьменным языком бытового общения. Тем не менее, в латинских текстах появлялись слова фриульского происхождения, наиболее ранним письменным латиноязычным памятником, содержащим большое число фриульских имён собственных и топонимов, был фрагмент аквилейского капитулярного сборника постановлений 1150 года[78]. К XIV веку число письменных памятников, содержащих фриульские фрагменты, или полностью написанные на фриульском, значительно возрастает. К ним относятся разного рода документы: отчёты, написанные казначеями Удине, Чивидале и Джемоны, дарственные грамоты, нотариальные акты и т. п. Фрагменты грамматики и руководство по упражнениям для изучения фриульского языка, которыми пользовались ученики школы нотариусов в Чивидале, позволяют судить о том, что фриульский в то время преподавался в некоторых учебных заведениях Фриули[79]. Во второй половине XIV века появляются также художественные произведения на фриульском языке, это две баллады, написанные в духе провансальской лирики: Piruç myo doç inculurit Антонио Поренцони и Biello dumlo di valor Симона ди Виттура[33].

Период с IX по XIII века стал решающим в формировании фриульских языковых особенностей. К XVI веку сложился язык, сходный с современным фриульским языком в его центральной разновидности[56].

В процессе формирования фриульского языка на основе народной аквилейской латыни, длившегося на протяжении многих столетий, произошли такие фонетические изменения, как палатализация групп BJ, VJ, PJ, палатализация C перед A[80].

Длительный период развития романских диалектов Фриули характеризовался, как и во всех остальных романских языках, изменением его морфологического типа от синтетизма к аналитизму. Во фриульском были утрачены падежная система, кроме личных местоимений (во фриульском языке объектные местоимения стали дублировать выражение субъекта), утрачена категория среднего рода, сформировались сочетания предлогов с именами как средства выражения падежных значений, сформировались артикли, восходящие к латинским указательному местоимению ILLE «тот» и количественному числительному UNU «один»[81]. Чаще всего эти изменения были унаследованы фриульским уже от народной латыни[82]. Во фриульском языке сложились два способа образования формы множественного числа имён: одна с флексией -s — на основе латинского аккузатива, другая — с гласным показателем — на основе латинского номинатива[83]. Как и в северноитальянских диалектах, во фриульских произошли такие изменения в системе глагола, как Формирование глагольной словоформы с обязательным безударным местоимением, служащим показателем лица и числа глагола; оформление специальными флексиями вопросительного спряжения глагола; образование сверхсложных прошедших времён, выражающих предшествование по отношению к любой форме прошедшего. Также во фриульском сложилась нестандартная форма кондиционала с четырьмя временами; система конъюктива расширилась за счёт сверхсложных форм — сверхсложного претерита и сверхсложного плюсквамперфекта; сформировался оптатив, выделяемый как самостоятельное наклонение; исчезли формы будущего времени, как и во всех остальных романских языках, заменённые перифразами модального характера и т. д.[84] В синтаксических конструкциях подлежащее стало дублироваться, как и в северноитальянских диалектах, специальными местоимениями-клитиками[85].

Несмотря на сильное немецкое культурно-языковое влияние не прекращались языковые контакты и культурные связи Фриули с соседними северноитальянскими государствами, прежде всего с Венецианской республикой. С 1420 года венецианское влияние становится доминирующим после включения Фриули в состав Венецианской республики. Гориция со смешанным фриульско-словенско-немецким населением формально оставалась самостоятельной, зависимой от австрийцев (с 1566 года Гориция и её окрестности вошли в состав Австро-Венгрии)[76][86]. Среди правящего класса и средних социальных слоёв Фриули распространился венецианский диалект венетского языка. На западе Фриули фриульские говоры вытесняются венетскими, появляются переходные венетско-фриульские зоны. Под влиянием венетского в ряде фриульских диалектных регионов произошли изменения в фонетике (появление фонем /θ/ и /ð/) и морфологии (образование множественного числа имён женского рода с помощью флексии -e), во фриульский проникает значительное количество венетских лексических заимствований. Фриульско-романские говоры продолжали своё функционирование в своего рода социальной изоляции исключительно как средство устного общения только сельского населения, кроме того изоляции фриульских говоров способствовали и природные условия, так как носители данных говоров жили в основном в горной местности — все эти причины способствовали усилению обособления фриульского идиома от остального романского ареала и формированию его своеобразной языковой структуры[26][87]. В период венецианского господства стала активно развиваться фриульская литература не только на итальянском тосканском и венетском, но и на фриульском языке. На фриульском создавали литературные произведения Джироламо Бьянконе (XVI век), Эрмес ди Колорэдо, Паоло Фистуларио, Плутарко Спорено, Джироламо Миссио (XVII век)[88].

До XVI века письменный язык фриулов использовался в частной и деловой переписке, в основе письменности фриулов лежали языковые особенности города Чивидали. Ко второй половине XVI века эта традиция угасла. После переноса столицы области Фриули в город Удине фриульская письменность стала ориентироваться на говор Удине. В середине XVI века появляется поэзия Дж. Бьянконе, Н. Морлупино, Дж. Сини. В начале XVII века на койне Удине с большим числом итальянизмов писали представители кружка версификаторов, среди них — Э. Стелла, Эрмес ди Коллоредо. образованная часть фриульцев стала использовать в письменности венецианский диалект венетского языка. Поэзия этой школы стала основой языка художественной литературы фриулов, имеющего относительно единые черты[30].

К XVIII веку, в период венецианского господства Удине перестал быть языковым центром фриулов, письменная традиция на диалекте Удине, архаизировавшаяся и отдалившаяся к тому времени от разговорного языка, стала угасать[30].

На территории Гориции австрийцы проводили политику германизации. Официальным языком в Гориции стал немецким язык, он стал языком горицианской аристократии. Отчасти проводилась и славянизации региона — в долину реки Изонцо австрийские власти стали переселять словенцев[89]. В XVIII веке в Гориции возникает своя письменная традиция, Гориция становится одним из центров фриульской письменности. С начала XVIII века на горицианском и удинском письменных вариантах фриульского языка стали издавать литературные альманахи — стролики (фриул. strolic < ASTROLOGUS «астролог»)[42].

В 1815 году Фриули вошло в состав Габсбургской монархии, а в 1866 году — в состав Королевства Италии, в связи с чем венетское влияние на фриульский язык сменилось итальянским. С этого времени началось постепенное распространение во Фриули фриульско-итальянского двуязычия[76][87][90].

В XIX веке, во многом, благодаря деятельности П. Цорутти[fur] и К. Перкото[fur] формируется письменная норма фриульского литературного языка (койне, или центральное койне)[44][33][91].

В XIX веке при сохранении неизменными фонетических и морфологических признаков произошли изменения в синтаксисе. В частности, стало обязательным употребление субъектных клитик при глагольных формах[56].

После Первой мировой войны в состав Италии вошла Гориция[90]. Стремление к политической и культурной интеграции с Италией, особенно активно проявившееся у фриулов в XIX веке, сменилось в XX веке к стремлению сохранить фриульские язык и культуру, которые стали уступать позиции общеитальянским языку и культуре. В 1919 году было основано Фриульское филологическое общество[fur], которое поставило своей целью сохранение и развитие фриульского языка, а также изучение фриульского языка и литературы. Его возглавил Уго Пеллис. С обществом были тесно связаны такие литераторы, как Витторио Кадель, Энрико Фрук, Биндо Киурло, Эрколе Карлетти, Джованни Лоренцони. Общество в 1930-х годах стало издавать журнал «Ce fastu?» («Что делать?»)[92].

В 1946—1947 годах во Фриули развернулось активное движение за создание автономии. Его лидером стал Джанфранко Д’Аронко, печатным изданием автономистов стал фриульский журнал «La patria del Friul» («Фриульское отечество»). С 1948 года Филологическое общество стало издавать ещё один журнал «Sot la nape» («Под дымоходом»). В настоящее время главное политическое печатное издание фриулов — журнал «Int Furlane» («Фриульский народ»). Общество проволит курсы фриульского языка для преподавателей начальных школ, добилось введения фриульского языка в качестве факультатива. Развитие фриульского языка и культуры также поддерживала Малая академия фриульского языка[it], созданная в 1945 году. Академию возглавил П. П. Пазолини, её членами были Доменико Нальдини, Тонути Спаньол, Чезаре Бортотто, Риккардо Кателлани. П. П. Пазолини противопоставил архаическому языку Цорутти новую поэзию на родном западнофриульском говоре (после Второй мировой войны фриульские литераторы всё чаще стали создавать произведения на родных говорах, а не на койне)[44][33]. Кроме того, развитию фриульских языка и культуры, способствовало общество «Risultive», созданное в 1948 году, авторы, чьи книги были изданы этим обществом: Алан Брузини, Новелла Кантарутти, Лело Кьянтон, Джузеппе Маркетти, Риедо Пуппо, Мени Учел, Дино Вирджили[93].

Центральное койне фриульского языка было кодифицировано Дж. Маркетти в книге «Основы фриульской грамматики» в 1952 году, оно же используется в средствах массовой информации и в обучении[44]. В конце 1980-х годов кодификация фриульского языка была разработана Ксавьером Ламуэлой[40].

Историческая фонетика

Конечные народнолатинские гласные за исключением -a, которое перешло в -e, во фриульском отпали. Это явление засвидетельствовано уже в цензовом списке аквилейского капитула, который датируется 1201 годом, но является копией более раннего оригинала. Если после отпадения гласных на конце слова оказывалось сочетание взрывного с плавным, то после него наращивался гласный -i: нар. лат. matre «мать» > *madr > mari, нар. лат. fabre «кузнец» > *fabr > favri[94][95][96].

В ударном слоге фриульский сохранил латинский дифтонг au, который в большинстве романских языков монофтонгизировался: лат. aurum «золото» > aur (итал. oro), лат. taurus «бык» > taur (итал. toro), лат. tesaurus «сокровище» > tesaur (итал. tesoro), лат. laudare «хвалить» > laudâ (итал. lodare)[97][98][99].

Народнолатинские гласные средне-верхнего подъёма ɛ < ĕ и ɔ < ŏ дифтонгизировались, причём как в открытом, так и в закрытом слоге: лат. medicus «врач» > miedi, лат. petra «камень» > piere, лат. septem «семь» > siet, лат. rota «колесо» > ruede, лат. schola школа > scuele, нар. лат. ossus (класс. os) «кость» > vues. Перед последующим n или r второй компонент дифтонга впоследствии изменился: лат. pons «мост» > *puent > puint, лат. bona «хорошая» > *buene > buine, лат. porta «дверь» > *puerte > puarte, лат. perdere «терять» > *pierdi > piardi (только в центрально-восточном диалекте)[98].

Перед a согласные k и g смягчились: лат. canis > cjan «собака», лат. casa «хижина» > cjase «дом», лат. furca > forcje «вилы», лат. gallus > gjal «петух», лат. musca > moscje «муха»). Часто это фонетическое изменение сопоставляют с палатализацией велярных перед a во французском, однако эти два явления не связаны, поскольку французская палатализация произошла уже в V веке, а фриульская началась не раньше конца X века[100].

Одинарные согласные в интервокальном положении озвончились, в ряде случаев с последующим выпадением: лат. nepos «внук, племянник» > nevôt, нар. лат. precare «просить» > preâ, лат. strata «мощёная улица» > strade «дорога»[100][96].

Фонологизация нового противопоставления гласных по долготе (имевшегося в классической латыни, но утраченного в народной) во фриульском вызвано следующими явлениями: 1) заменительным удлинением в результате оглушения конечных согласных: лат. caput «голова» > *cjav > cjâf, лат. prātum «луг» > *prad > prât; 2) упрощением геминат: лат. cārus «дорогой» > cjâr, но лат. carrus «телега» > cjar, лат. mel «мёд» > mîl, но лат. mīlle «тысяча» > mil; 3) монофтонгизацией дифтонгов ei и ou: лат. nix (в. п. nivem) «снег» > *neif > nêf, лат. nepōs (в.п. nepōtem) «внук, племянник» > nevout > nevôt, лат. digitus «палец» > *deit > dêt, лат. pōpulus «тополь» > *poul > pôl[101].

Лингвистическая характеристика

Фонетика и фонология

Гласные

Фонемный состав системы вокализма фриульского языка различается по говорам, максимальное число выделяемых фонем, составляющих пары долгих и кратких гласных, — четырнадцать[55][102].

Система гласных ударного слога[56][103]:

Подъём Ряд
Передний Средний Задний
Верхний ɪ ʊ
Средний Закрытые e eː o oː
Открытые ɛ ɛː ɔ ɔː
Нижний a aː

В безударном слоге нейтрализуется оппозиция по долготе — краткости, а также закрытости — открытости (у гласных среднего ряда), различается всего пять фонем: /i/, /e/, /a/, /o/, /u/[103][104].

Противопоставление гласных средне-нижнего и средне-верхнего подъёмов не отражается на письме, однако является смыслоразличительным: fiere /ˈfjɛre/ «ярмарка» — fiere /ˈfjere/ «горячка, жар», veris /ˈvɛris/ «обручальные кольца» — veris /ˈveris/ «стёкла», mês /mɛːs/ «мои» — mês /meːs/ «месяц»; dôs /dɔːs/ «две» — dôs /doːs/ «дож»[55][105].

Отличием фриульского языка по составу гласных от соседних венетских и большинства ладинских диалектов является противопоставление гласных по долготе / краткости: /mil/ «тысяча» — /miːl/ «мёд»; /lat/ «молоко» — /laːt/ причастие от глагола /laː/ «идти»; /mut/ «немой» — /muːt/ «способ». Долгие и краткие гласные не противопоставляются в периферийных говорах на востоке и западе фриульского языкового ареала[55].

Согласные

Как в системе гласных, в системе консонантизма фриульского языка отсутствует единство — фонемный состав согласных имеет свои отличия в тех или иных фриульских говорах. В общем виде, включающем все возможные фонемы, фриульская система консонантизма представлена следующими согласными (слева приведены глухие согласные, справа — звонкие)[55][106]:

по способу образования по месту образования
губные переднеязычные средне-
язычные
задне-
язычные
губно-
губные
губно-
зубные
зубные альвеол. пост-
альвеол.
шумные взрывные p b t d c ɟ k g
аффрикаты t͡s d͡z t͡ʃ d͡ʒ
фрикативные f v s z ʃ ʒ
сонорные носовые m n ɲ
боковые l
дрожащие r
скользящие w j

Согласные /c/ и /ɟ/ (cj и gj в орфографии), традиционно рассматриваемые как палатальные, Б. П. Нарумов и Н. Л. Сухачёв считают превелярными или постпалатальными. В западной и южной частях фриульского ареала, а также в речи жителей городов Фриулии, на месте /c/ и /ɟ/ отмечают согласные /t͡ʃ/ и /d͡ʒ/[55][107]. Сложным представляется определение фонематического статуса согласной /t͡s/, которая рассматривается как бифонемное сочетание в формах множественного числа имён на /-t/ и /-t͡ʃ/ и в то же время интерпретируется как одна фонема в латинизмах, итальянизмах, а также в заимствованиях из других языков[108].

На конце слова звонкие согласные оглушаются: vuarp «слепой» — vuarbe «слепая», frêt «холодный» — frêde «холодная», gnûf «новый» — gnove «новая»[104][106].

Просодия

Ударение во фриульском языке является силовым. Чаще всего фиксируется на первом или втором слоге от конца слова (/lidˈriːs/ «корень», /ˈstɛle/ «звезда»). Реже может падать на третий слог от конца слова (/ʧerˈnikule/ «черника»). Для глагольных форм с энклитическими местоимениями характерно ударение, падающее на третий или даже на четвёртый слог от конца слова (/ˈkrɔdimi/ «поверь мне», /ˈpwartiural/ «отнеси его им»)[109].

Морфология

Имя существительное

Имя существительное имеет формы рода и числа. Существительные мужского рода заканчиваются на -i, заимствования из венецианского и итальянского также на -o: vôli «глаз»; tréno «поезд». Существительные, оканчивающиеся на -e (в общефриульском койне) или на -a, -o (в диалектах), почти всегда женского рода: róse «цветок», massàrie «служанка». Существительные с исходом на согласный могут быть как мужского, так и женского рода[110].

Формы множественного числа образуются сигматическим (добавлением форманта -s) либо асигматическим способом. Образование сигматического множественного числа может сопровождаться чередованиями (cjàse «дом» — cjàsis «дома», fuée «лист» — fuéis «листья») либо обходиться без них (fràdi «брат» — fràdis «братья»). При асигматическом способе основным путём выражения множественного числа становится чередование согласных: an «год» — agn «годы», vôli «глаз» — vói «глаза», dint «зуб» — dincj «зубы», nâs (/naːs/) «нос» — nâs (/naːʃ/) «носы»[111].

Различия в образовании множественного числа в зависимости от основ существительных единственного числа[112]:

Род Число
Единственное Множественное
Мужской il rap
il pes
il cjaval
il dint
il probleme
i raps
i pes
i cjavai
i dincj
i probemis
Женский la lune
la piel
lis lunis
lis piels

Имя прилагательное

Прилагательные мужского рода аналогично существительным могут заканчиваться на согласный или -i (заимствованные также на -o). Форма женского рода образуются от формы мужского рода, что часто сопровождается чередованием гласных и согласных в основе: gnûf «новый» — gnòve «новая», vîf «живой» — vìve «живая». Прилагательные на -âl не различают родовых форм в единственном числе[110].

Прилагательное согласовывается с существительным по роду и числу. Степени сравнения образуются аналитически, при помощи наречий plui «более» и mancul «менее». Из синтетических форм степени сравнения сохранилась только miôr «лучше»[113].

Числительное

Фриульские числительные[114]:

Количественные Порядковые
1 un (м. р.), une (ж. р.) prin
2 dói (м. р.), dos (ж. р.) secònt
3 tré tiàrz
4 quàtri tièrz
5 cinc quint
6 sîs sèst
7 sièt sètim
8 vòt otâf
9 nûf
10 dîs
11 ùndis
12 dòdis
13 trèdis
20 vincj
21 vincjeùn
30 trènte
40 corànte, quarànte
50 cinquànte
60 sessànte
70 setànte
80 otànte
90 nonànte
100 cènt
200 dusìnte
300 tresìnte
400 quatricènt
500 cincènt
1000 mil
2000 dói mil

Порядковые числительные после восьми заимствованы из итальянского[114].

Местоимение

Склонение личных местоимений[115]:

Лицо Субъектные формы Объектные формы
1-е лицо jo me
2-е лицо tu te
3-е лицо мужской род lui
женский род
1-е лицо noaltris /
2-е лицо vualtris
3-е лицо мужской род lôr
женский род se

После предлога a местоимения 1-го и 2-го лица единственного числа употребляются в форме mi и ti. При вежливом обращении к собеседнику используется местоимение «вы», в более официальном стиле для этого используются местоимения третьего лица[115].

Формы притяжательных местоимений[116]:

Лицо и число обладателя мужской род женский род
ед. ч. мн. ч. ед. ч. мн. ч.
1-е лицо ед. числа gnó / miò / me miéi / méi mês
2-е лицо ед. числа tiéi / tói tôs
3-е лицо ед. числа ' siéi sôs
1-е лицо мн. числа néstri néstre néstris
2-е лицо мн. числа vuéstri vuéstre vuéstris
3-е лицо мн. числа lôr

Глагол

У глагола выделяют категории наклонения, времени, лица, числа, залога и рода (в третьем лице единственного числа и в причастиях)[113].

Наклонений насчитывается шесть: изъявительное, повелительное, конъюнктив, кондиционал, оптатив и юссив (наличие последних двух оспаривается)[117].

В изъявительном наклонении выделяют семь времён: настоящее, имперфект, простой перфект, сложный перфект, плюсквамперфект, будущее простое, а также будущее сложное. Кроме того, во фриульском могут образовываться так называемые сверхсложные глагольные формы со вспомогательным глаголом «иметь»[117].

Во фриульском имеются инвертированные глагольные формы, в которых субъектная клитика стоит после глагола. Их основной функцией является вопросительная, но они могут также употребляться в оптативном, уступительном и условном значениях[117].

Глаголы делятся на четыре основных спряжения: I-е (с инфинитивом на ), II-е (с инфинитивом на ), III-е (с инфинитивом на безударное -i) и IV-е (с инфинитивом на ударное )[113].

Спряжение глаголов fevelâ «говорить», savê «знать» и sintî «чувствовать» в настоящем времени[118]:

Лицо и число fevelâ «говорить» savê «знать» sintî «чувствовать»
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o fevèli fevèlio 'o sai sàjo 'o sint sìntio
2-е лицо ед. числа tu fevèlis fevèlistu tu sâs sàstu tu sìntis sìntistu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al fevèle fevèlial al sa sàjal al sint sìntial
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e fevèle fevèlie 'e sa sàje 'e sint sìntie
1-е лицо мн. числа 'o fevelìn fevelìno 'o savìn savìno 'o sintìn sintìno
2-е лицо мн. числа 'o fevelàis fevelàiso 'o savéis savéiso 'o sintìs sintìso
3-е лицо мн. числа a' fevèlin fevèlino a' san sàno a' sìntin sìntino

Спряжение глаголов cjoli «брать», jessi «быть» и «иметь» в настоящем времени[118][116]:

Лицо и число cjoli «брать» jessi «быть» «иметь»
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o cjol cjólio 'o soi sójo 'o ài àjo
2-е лицо ед. числа tu cjólis cjólistu tu sês sèstu tu às àstu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al cjól cjólial al é ésal al à àjal
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e cjól cjólie 'e je ése 'e à àje
1-е лицо мн. числа 'o cjolìn cjolìno 'o sin sino 'o vin vìno
2-е лицо мн. числа 'o cjoléis cjoléiso 'o séis séiso 'o véis véiso
3-е лицо мн. числа a' cjólin cjòlino a' son sóno a' an àno

Спряжение глаголов fevelâ, savê и sintî в имперфекте[118]:

Лицо и число fevelâ savê sintî
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o fevelàvi fevelàvio 'o savèvi savèvio 'o sintìvi sintìvo
2-е лицо ед. числа tu fevelàvis fevelàvistu tu savèvis savèvistu tu sintìvis sintìvistu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al fevelàve fevelàvial al savève savèvial al sintìve sintìvial
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e fevelàve fevelàvie 'e savève savèvie 'e sintìve sintìvie
1-е лицо мн. числа 'o fevelàvin fevelàvino 'o savèvin savèvino 'o sintìvin sintìvino
2-е лицо мн. числа 'o fevelàvis fevelelàviso 'o savèvis savèviso 'o sintìvis sintìviso
3-е лицо мн. числа a' fevelàvin fevelàvino a' savèvin savèvino a' sintìvin sintìvino

Спряжение глаголов cjoli, jessi и в имперфекте[118][116]:

Лицо и число cjoli jessi
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o cjolèvi cjolèvio 'o jèri jèrio 'o vèvi vèvio
2-е лицо ед. числа tu cjolèvis cjolèvistu tu jèris jèristu tu vèvis vèvistu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al cjolève cjolèvial al jère jèrial al vève vèvial
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e cjolève cjolèvie 'e jère jèrie 'e vève vèvie
1-е лицо мн. числа 'o cjolèvin cjolèvino 'o jèrin jèrino 'o vèvin vèvino
2-е лицо мн. числа 'o cjolèvis cjolèviso 'o jèris jèriso 'o vèvis vèviso
3-е лицо мн. числа a' cjolèvin cjolèvino a' jèrin jèrino a' vèvin vèvino

Спряжение глаголов fevelâ, savê и sintî в простом прошедшем времени[119]:

Лицо и число fevelâ savê sintî
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма утвердительная форма
1-е лицо ед. числа 'o fevelài 'o savéi 'o sintìi
2-е лицо ед. числа tu fevelàris fevelàristu tu savéris tu sintìris
3-е лицо ед. числа (м. р.) al fevelà al savé al sintì
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e fevelà 'e savé 'e sintì
1-е лицо мн. числа 'o fevelàrin fevelàrino 'o savérin 'o sintìrin
2-е лицо мн. числа 'o fevelàris fevelàriso 'o savéris 'o sintìris
3-е лицо мн. числа a' fevelàrin fevelàrino a' savérin a' sintìrin

Глаголы II—IV спряжений не образуют особой вопросительной формы в простом прошедшем времени[119].

Спряжение глаголов cjoli, jessi и в простом прошедшем времени[119][116]:

Лицо и число cjoli jessi
утвердительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o cjoléi 'o foi 'o véi
2-е лицо ед. числа tu cjoléris tu fóris fóristu tu véris véristu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al cjolé al fó fórial al vé
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e cjolé 'e fó fórie 'e vé
1-е лицо мн. числа 'o cjolérin 'o fórin fórino 'o vérin vérino
2-е лицо мн. числа 'o cjoléris 'o fóris fóriso 'o véris vériso
3-е лицо мн. числа a' cjolérin a' fórin fórino a' vérin vérino

Спряжение глаголов fevelâ, savê и sintî в простом будущем времени[119]:

Лицо и число fevelâ savê sintî
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o fevelarài fevelaràjo 'o savarài savaràjo 'o sintarài sintaràjo
2-е лицо ед. числа tu fevelarâs fevelaràstu tu savarâs savaràstu tu sintarâs sintaràstu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al fevelarà fevelaràjal al savarà savaràjal al sintarà sìntaràjal
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e fevelarà fevelaràje 'e savarà savaràje 'e sintarà sintaràje
1-е лицо мн. числа 'o fevelarìn fevelarìno 'o savarìn savarìno 'o sintarìn sintarìno
2-е лицо мн. числа 'o fevelaréis fevelaréiso 'o savaréis savaréiso 'o sintaréis sintaréiso
3-е лицо мн. числа a' fevelaràn fevelaràno a' savaràn savaràno a' sintaràn sintaràno

Спряжение глаголов cjoli, jessi и в простом будущем времени[119][116]:

Лицо и число cjoli jessi
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o cjolarài cjolaràjo 'o sarài saràjo 'o varài varàjo
2-е лицо ед. числа tu cjolarâs cjolaràstu tu sarâs saràstu tu varâs varàstu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al cjolarà cjolaràjal al sarà saràjal al varà varàjal
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e cjolarà cjolaràje 'e sarà saràje 'e varà varàje
1-е лицо мн. числа 'o cjolarìn cjolarìno 'o sarìn sarìno 'o varìn varìno
2-е лицо мн. числа 'o cjolaréis cjolaréiso 'o saréis saréiso 'o varéis varéiso
3-е лицо мн. числа a' cjolaràn cjolaràno a' saràn saràno a' varàn varàno

В конъюнктиве различаются формы настоящего времени, имперфекта, перфекта, плюсквамперфекта, а также сверхсложных перфекта и плюсквамперфекта[117].

Спряжение глаголов в настоящем времени конъюнктива[120][121]:

Лицо и число fevelâ savê sintî cjoli jessi
1-е лицо ед. числа ch'o fevèli ch'o sépi ch'o sìnti ch'o cjoli ch'o séi ch'o vébi
2-е лицо ед. числа che tu fevèlis che tu sépis che tu sìntis che tu cjólis che tu séis che tu vébis
3-е лицо ед. числа (м. р.) ch'al fevèli ch'al sépi ch'al sìnti ch'al cjóli ch'al séi ch'al vébi
3-е лицо ед. числа (ж. р.) ch'e fevèli ch'e sépi ch'e sìnti ch'e cjóli ch'e séi ch'e vébi
1-е лицо мн. числа ch'o fevelìn ch'o savìn ch'o sintìn ch'o cjolìn ch'o séin ch'o vébin
2-е лицо мн. числа ch'o fevelàis ch'o savéis ch'o sintîs ch'o cjólis ch'o séis ch'o vébis
3-е лицо мн. числа ch'a fevèlin ch'a sépin ch'a sìntin ch'a cjólin ch'a séin ch'a vébin

Спряжение глаголов в настоящем времени оптатива[122][121]:

Лицо и число fevelâ savê sintî cjoli jessi
1-е лицо ед. числа fevalàssio savéssio sintìssio cjoléssio fóssio véssio
2-е лицо ед. числа fevalàssistu savéssistu sintìssistu cjoléssistu fóssistu véssistu
3-е лицо ед. числа (м. р.) fevalàssial savéssial sintìssial cjoléssial fóssial véssial
3-е лицо ед. числа (ж. р.) fevalàssie savéssie sintìssie cjoléssie fóssie véssie
1-е лицо мн. числа fevalàssino savéssino sintìssino cjoléssino fóssino véssino
2-е лицо мн. числа fevalàssiso savéssiso sintìssiso cjoléssiso fóssiso véssiso
3-е лицо мн. числа fevalàssino savéssino sintìssino cjoléssino fóssino véssino

Спряжение глаголов fevelâ, savê и sintî в настоящем времени кондиционала[122]:

Лицо и число fevelâ savê sintî
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o fevelarés fevelaréssio 'o savarés savaréssio 'o sintarés sintaréssio
2-е лицо ед. числа tu fevelaréssis fevelaréssistu tu savaréssis savaréssistu tu sintaréssis sintaréssistu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al fevelarés fevelarésial al savarés savaréssial al sintarés sintaréssial
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e fevelarés fevelarésie 'e savarés savaréssie 'e sintarés sintaréssie
1-е лицо мн. числа 'o fevelaréssin fevelaréssino 'o savaréssin savaréssino 'o sintaréssin sintaréssino
2-е лицо мн. числа 'o fevelaréssis fevelaréssiso 'o savaréssis savaréssiso 'o sintaréssis sintaréssiso
3-е лицо мн. числа a' fevelaréssin fevelaréssino a' savaréssin savaréssino a' sintaréssin sintaréssino

Спряжение глаголов cjoli, jessi и в настоящем времени кондиционала[122][121]:

Лицо и число fevelâ savê sintî
утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма утвердительная форма вопросительная форма
1-е лицо ед. числа 'o cjolarés cjolaréssio 'o sarés saréssio 'o varés varéssio
2-е лицо ед. числа tu cjolaréssis cjolaréssistu tu saréssis saréssistu tu varéssis varéssistu
3-е лицо ед. числа (м. р.) al cjolarés cjolarésial al sarés saréssial al varés varéssial
3-е лицо ед. числа (ж. р.) 'e cjolarés cjolarésie 'e sarés saréssie 'e varés varéssie
1-е лицо мн. числа 'o cjolaréssin cjolaréssino 'o saréssin saréssino 'o varéssin varéssino
2-е лицо мн. числа 'o cjolaréssis cjolaréssiso 'o saréssis saréssiso 'o varéssis varéssiso
3-е лицо мн. числа a' cjolaréssin cjolaréssino a' saréssin saréssino a' varéssin varéssino

Формы императива[123][121]:

Лицо и число fevelâ savê sintî cjoli jessi
2-е лицо ед. числа fevéle sint cjol jessi
1-е лицо мн. числа fevelìn savìn sintìn cjolìn
2-е лицо мн. числа fevelàit savéit sintît cjólit / cjoléit jessit véit

Наречие

Пространственные наречия (ca «здесь», «там», su «вверх», «вниз», dòngje «рядом», vìe «вон», fûr «наружу») используются для образования фразовых, или аналитических, глаголов: saltâ fûr «выпрыгнуть», parâ jù «вычеркнуть»[124].

Артикль

Во фриульском имеется как определённый, так и неопределённый артикль[113]. В современном языке неопределённый артикль un (м.р.) / une (ж. р.) не имеет форм женского рода. Определённый артикль изменяется как по родам, так и по числам. При этом формы определённого артикля сливаются с предлогами, например a + il > al, cun + il > cul, di + il > dal[125].

Предлоги

К основным, наиболее употребительным предлогам во фриульском языке относятся a, di, in, cun, par, tralfra и другие. По форме и функциям они схожи с предлогами итальянского языка, хотя в некоторых случаях между ними могут отмечаться и различия. Так, например, фриульский предлог di может употребляться как в значении итальянского предлога di, так и в значении итальянского предлога da[126].

Союзы

Союзы фриульского языка делятся на две группы, одна используется для выражения сочинительной, другая — для выражения подчинительной связи между частями сложного предложения. К сочинительным союзам относятся e «и», ni «ни», o «или», ma «но», duncje / doncje «следовательно» и другие. К подчинительным союзам и союзным речениям относятся par che, cun chê di «чтобы», parcèche, parvìe «потому что», cun dut che «хотя», quan’che, co «когда», come «как», se «если» и другие. Универсальный показатель подчинительной связи che, являющийся компонентом многих союзных речений, может выступать в предложениях после относительных местоимений и наречий: Jo no sai cui ch’al è «Я не знаю, кто это»; Come che si sa «Как известно»[126].

Междометия

Междометия выражают эмоции, ощущения и другие реакции на происходящие события: Oh! "«О!» Ahi! «Ай!» Jêsus! «Боже мой!» Tartàifil! «Чёрт побери!» Cje! «Смотри-ка!» и т. д.[126]

Словообразование

Основные способы словообразования во фриульском языке те же, что и в остальных романских языках. Чаще всего используется суффиксация, сравнительно редко используется префиксация и словосложение. Словообразование с помощью суффиксов субъективной оценки выделяется в особый класс — альтерацию, не относящийся к собственно словообразованию, или деривации: femenàte «бабища», tardùt «поздненько». К альтерации относятся суффиксальные способы образования имён, наречий и глаголов. Префиксация используется в основном для образования глаголов: stra- — stramudâ «переехать». Словосложением образуются существительные и наречия, часть сложных существительных построена по общероманским моделям: tae-lens «дровосек». Отмечается увеличение частотности образования новых фразовых, или аналитических, глаголов при помощи пространственных наречий: parâ vìe «прогнать», dî sù «декламировать»[124].

Синтаксис

Для синтаксической структуры простого предложения характерно наличие приглагольных местоименных клитик. Распространён местоименный повтор дополнения: Pieri, lu ai viodût îr «Я вчера видел Пьери», буквально «Пьери, его я видел вчера» (прямое дополнение); A Pieri, j darài une cravàte «Я дам Пьери галстук», буквально «Пьери, ему я дам галстук» (косвенное дополнение). В устной речи встречается местоименная антиципация дополнения: Jùdiju lôr «Помоги ему»[124].

Для вопросительных предложений характерно обязательное их обозначение особыми инвертированными формами глагола: Vénial Toni «Идёт Тони?» В случае построения вопросительного предложения с вопросительным словом, наряду с глагольной формой с энклитикой возможно использование комплементатора перед глагольной формой: Cui vénial / Cui co ven «Кто идёт?» Помимо вопросительных предложений инвертированная глагольная форма употребляется также в разного рода восклицаниях: Ce mi tocjal di víodi! «Что мне приходится видеть!»[127]

Простые компоненты сложных предложений связываются сочинительными и подчинительными союзами и союзными речениями. Для фриульского языка характерно большое разнообразие подчинительных союзов и наличие универсального показателя подчинительной связи монемы che. В частности, che повторяется при сочинении однородных сказуемых: Cuant che al cjantave e che sivilave «Когда он пел и свистел». При образовании предложений с относительными придаточными отмечается синтаксическая несогласованность членов предложения, поскольку che не сочетается с предлогами: Il treno che tu ses rivât «Поезд, на котором ты приехал». Монема che в сочетании с проклитикой может употребляться при построении косвенного вопроса наряду с комплементатором co перед глагольной формой: Dime cui co ven / Dime cui ch’al ven «Скажи мне, кто идёт?» Кроме этого, монема che может выступать в функции дополнения после вопросительного местоимения, а также может использоваться для образования различных выделительных конструкций, включая оборот для выражения актуального действия: A’ son ch’a màngjn «Они едят»[128].

Лексика

По подсчётам М. Илиеску, осуществлённом на материале 1552 слов, 51 % словарного состава фриульского языка унаследован от латыни, 25 % заимствовано из венетского или итальянского, 13 % является собственно фриульскими инновациями, 5,5 % неясного происхождения, 4 % являются старыми германскими заимствованиями (из готского, франкского или лангобардского)[129].

Значения и формы ряда латинских слов получили во фриульском языке своеобразное развитие. Среди семантических особенностей отмечаются такие, как agâr «борозда» < aquarium «канал», fède «взрослая овца» < feta «родившая», frut «ребёнок» < fructus (ventris) «плод (чрева)», uàrzine «плуг» < organum (из греческого) «орудие». Формальные особенности отмечены в словах типа agne < *amia вместо amita «тётка», gnezze < *neptia вместо neptis «племянница», cjâla < *oculare «глядеть». Значительный пласт лексики аквилейской латыни составлял греческие заимствования (ancòne «придорожная часовня», criùre «сильный холод», muìni «ризничий»), бòльшая часть из которых была утрачена вследствие преобладания сельского уклада в жизни носителей фриульского языка[128].

Присутствуют слова субстратного происхождения, как палеоевропейские (carra «камень, скала», pala «каменистый луг на склоне горы»), так и кельтские (bar «дёрн, пучок (салата)», bore «часть ствола бука», bróili «фруктовый сад», bragóns «штаны», gràve «щебень»)[128][130].

К древнейшему слою германизмов, пришедших из готского, относятся такие слова, как brût «сноха», bande «часть», bugnon «фурункул», farc «крот», glove «развилка на дереве», lòbie «навес», rap «гроздь», rocje «скала», sbregâ «разрывать, раздирать», sedòn «ложка», tapon «пробка», taponâ «закрывать пробкой, закупоривать», vuardian «сторож», vuardiâ «охранять, сторожить»[131].

Из лангобардского языка во фриульский попали такие слова, как bearç «травянистая огороженная местность, прилегающая к дому», bleon «простыня», bredul «табуретка», crucje «костыль», fara «приезжая семья», bancje «скамья», braide «широкое поле», broade — название блюда из репы, brût «бульон», garp «кислый», grepie «ясли, кормушка», lami «безвкусный, пресный», nape «дымовая труба; большой нос», scarfarot «домашняя туфля; халтурщик» spalt «огороженный», 'suf «мучная похлёбка»[132].

Ранние германизмы, заимствованные непосредственно в латынь, заимствования из готского, лангобардского и франкского образуют «изначальный» пласт германизмов, часть ранних немецких заимствований, вошедших во фриульский язык до V века, называют «дороманскими». Поздние немецкие заимствования делятся на два пласта: более старый, относящийся к X—XIII векам (bêçs «деньги», cjast «хлебный амбар», cràmar / cramâr «бродячий торговец, коробейник», crot «лягушка», dane «пихта», gàtar «оконная решётка», licôf «банкет», niderlec «выгрузка груза во время транзита», tac «барсук», vignarûl «напёрсток») и современный (asimpon / lasimpon «железная дорога», «сезонный рабочий на железной дороге», befel «приказ», biutar «бездельник», chifel «сдобный рогалик», clanfar «жестянщик», fraila «девушка», lustic / alustic «весёлый», prènar «кочегар», prossac «ранец», russac «рюкзак», sine «рельс», spolert «кухонная плита», sproc «изречение», chèlare «официантка», ziruc «назад», zirucâ «пятиться»). Новых германизмов особенно много в горицианском диалекте[128][133].

Со славянами фриулы впервые столкнулись в VIII веке, однако тогда лангобарды не пустили славян во Фриули. Позже, в X веке славяне стали заселять фриульские земли, обезлюдевшие после венгерских набегов. В низинной части Фриули славяне были сравнительно быстро ассимилированы, однако в восточной, горной части до сих пор живёт большое словенское меньшинство[134]. Из словенского во фриульский попали такие слова, как: babe «болтунья», britule «складной нож», cagnàs / cagne «канюк», cernicule / cerignicule «черника», cocosse «курица», colaç «крендель», cos / cosse «корзина», crasigne «короб бродячего торговца», cudiç «чёрт», çutare «фляжка», chìle «грыжа», gubane «лепёшка», jeche «грядка», pustot «оставленный, покинутый», pustote «обезлюдевшие, невозделываемые земли», 'sàve «жаба», race «утка», sligovitz «сливовица», triscule «земляника», vuisignâr «вишня», ’zìme «холодная погода»[135][136].

Из других романских языков источниками заимствований во фриульский служили венетский — с XV века (artiçok «артишок», ocjài «очки», pampalugo «дурак», pelandron «бездельник», secjél «ведёрко», canòn «арендная плата», gazète «монета», «газета»), итальянский (vècjo «старый», primevère «весна», coràgjo «мужество», etèrno «вечный») и французский (plusôr «несколько», tasse «куча», blònde «вышитое покрывало») языков. Итальянизмы зачастую конкурируюют с исконно фриульскими словами, нередко вытесняя последние: autùn вместо siaràde / sorunviâr «осень», ripôs вместо pòlse «отдых», silènzi вместо cidìn «тишина»[135][137].

В целом основной словарный состав фриульского языка образуют слова латинского происхождения. Сельское бытование фриульского языка обусловило формирование исконной лексики, отражающей в основном сельские реалии. В последнее время на лексическом уровне для устной и письменной форм фриульского языка характерна значительная интерференция с итальянским языком[135].

История изучения

В 1871 году вышел словарь аббата Я. Пироны[fur] Vocabolario Friulano, в котором дано первое научное описание фриульского языка (этот словарь переиздаётся и в наше время под редакцией Дж. Фрау)[44][138].

Первое описание фриульской фонетики (на центральнофриульском материале) сделал в 1873 году Г. Асколи, родным диалектом которого был горицианский фриульский, в «Ладинских этюдах» (итал. Saggi ladini)[44]. Т. Гартнер в своей работе Rätoromanische Grammatik 1883 года, опирался, в частности, на данные фриульских говоров Порденоне[139].

Лексика фриульского языка анализируется в книге Карла фон Чернига (C. Von Czoernig) «Древние народы Верхней Италии» (Die alten Völker Oberitaliens. Italiker (Umbrer). Raeto-Etrusker. Raeto-Ladiner. Veneter. Kelto-Romanen, 1885)[138].

В нескольких томах издан Atlanto storico-linguistico-etnografico friulano под редакцией Дж. Пеллегрини (1972—1986). Кроме того, вышло два тома Dizionario etimologico storico friulano, буквы A-E (1984—1987)[140].

Значительный вклад в изучение истории фриульского языка внёс Дж. Маркетти, издавший серию статей «О происхождении фриульского языка» (Stude sulle origini del friulano, 1933—1934) и книгу «Основные элементы фриульской грамматики» (Lineamenti di grammatica friulana, 1952). В работах Дж. Маркетти рассматриваются особенности аквилейской латыни, заимствования, проникшие во фриульский в разные исторические периоды, историю развития фриульской литературы и т. д.[141]

В работах Дж. Франческато исследуется в числе прочего фриульская диалектология (Dialettologia friulana, 1966, Studi linguistici sul friulano, 1970). Фундаментальным трудом по фриульской диалектологии стал «Фриульский историко-лингво-этнографический атлас»[44]. Исследования по фриульскому языку в разное время издавали также Дж. Фрау[it], М. Илиеску, Ф. Викарио, Дж. Дзаньера, Ф. Финко, П. Розеано, П. Бенинка, С. Хайнеманн, Л. Ванелли, А. Дзамбони. В России исследование социолингвистической составляющей современного фриульского языка опубликовала И. И. Челышева («Фриульский язык: Проблемы и перспективы функционирования малого романского языка в современной Италии», 1997), работа, посвящённая типологии и истории фриульского, была издана Б. П. Нарумовым («Место фриульского среди романских языков», 2000), Б. П. Нарумов и Н. Л. Сухачёв подготовили обзорную статью «Фриульский язык» для серии «Языки мира. Романские языки» (2001).

Основные научные центры по исследованию фриульского языка — университеты Удине и Падуи. В целом фриульский язык остаётся пока недостаточно изученным языком[44].

Пример текста

Bindo Chiurlo [it.wikisource.org/wiki/Il_Ciant_de_Filologiche_Furlane Il Ciant de Filologiche Furlane]:

Оригинал Перевод

Un salût 'e Furlanìe
da lis monz insìn al mâr:
donge il mâr il sanc dai màrtars,
su lis monz il lôr altâr.

E la nestre cjare lenghe
va des monz fin al Timâf:
Rome 'e dis la sô liende
sul cunfin tòdesc e sclâf.

Che tu cressis, mâri lenghe,
grande e fuarte, se Dio ûl!
che tu slargjs la tô tende
su la Cjargne e sul Friûl;

che tu vadis, mâri lenghe,
serie e sclete, intôr intôr:
tu confuàrte dut chest popul
salt, onest, lavoradôr!

Поклон Фриули
от гор до моря:
близ моря — кровь мучеников,
в горах — их алтарь.

И наш прекрасный язык
с гор доходит до Тимаво:
здесь речь Рима звучит
между немцами и славянами.

Становись сильней, родной язык,
если на то воля Божья,
будут под сенью твоей
Карния и Фриули;

будешь ты, родной язык,
правильным и чистым:
ты удержишь свой народ
крепким, честным, работящим!

Напишите отзыв о статье "Фриульский язык"

Примечания

Комментарии
Источники
  1. 1 2 3 4 [www.camera.it/parlam/leggi/99482l.htm Legge 15 Dicembre 1999, n. 482. Norme in materia di tutela delle minoranze linguistiche storiche (pubblicata nella Gazzetta Ufficiale n. 297 del 20 dicembre 1999)] (итал.). Camera dei deputati (2015). [www.webcitation.org/6hceulRlJ Архивировано из первоисточника 18 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  2. 1 2 3 Lewis, M. Paul, Gary F. Simons, Charles D. Fennig: [www.ethnologue.com/language/fur Friulian. A language of Italy] (англ.). Ethnologue: Languages of the World (18th Ed.). Dallas: SIL International (2015). [www.webcitation.org/6hcfMHbWM Архивировано из первоисточника 18 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  3. 1 2 3 Бородина М. А., Сухачёв Н. Л. [tapemark.narod.ru/les/410b.html Ретороманские языки] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  4. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 365—366. — ISBN 5-87444-016-Х.
  5. Челышева И. И. Диалекты Италии // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 94. — ISBN 5-87444-016-Х.
  6. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 29—32. — ISBN 5-87444-016-Х.
  7. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 38, 42, 45—50. — ISBN 5-87444-016-Х.
  8. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 389—390. — ISBN 5-87444-016-Х.
  9. 1 2 Roseano P. [paoloroseano.weebly.com/uploads/4/3/6/3/43633727/roseano_dialetti_friulano.pdf Suddivisione dialettale del friulano] (итал.) // S. Heinemann, L. Melchior (eds.). Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter Mouton, 2015. — ISBN 978-3-11-031059-7. [www.webcitation.org/6hcfef4v4 Архивировано] из первоисточника 18 мая 2016. (Проверено 18 мая 2016)
  10. 1 2 3 4 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 369—370. — ISBN 5-87444-016-Х.
  11. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 21. — ISBN 5-87444-016-Х.
  12. 1 2 Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 6.
  13. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 366. — ISBN 5-87444-016-Х.
  14. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 16—17. — ISBN 5-87444-016-Х.
  15. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 1. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  16. Сухачёв Н. Л., Горенко Г. М. Ретороманский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 335. — ISBN 5-87444-016-Х.
  17. 1 2 Сухачёв Н. Л., Горенко Г. М. Ретороманский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 336. — ISBN 5-87444-016-Х.
  18. Iliescu M. La posizione del friulano nella Romania // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 42.
  19. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 6—7.
  20. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 26. — ISBN 5-87444-016-Х.
  21. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 19. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  22. 1 2 Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 7.
  23. 1 2 Нарумов Б. П. Ладинский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 393. — ISBN 5-87444-016-Х.
  24. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 5. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  25. 1 2 Iliescu M. La posizione del friulano nella Romania // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 43.
  26. 1 2 3 4 5 6 7 8 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 365. — ISBN 5-87444-016-Х.
  27. Iliescu M. La posizione del friulano nella Romania // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 46—48.
  28. 1 2 [www.arlef.it/en/friulian-language/the-language/3 Friulian language. The Language] (англ.). ARLeF (Agjenzie regjonâl pe lenghe furlane)[fur]. (Проверено 18 мая 2016)
  29. Челышева И. И. Диалекты Италии // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 115—116. — ISBN 5-87444-016-Х.
  30. 1 2 3 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 368. — ISBN 5-87444-016-Х.
  31. [www.arlef.it/en/friulian-language/the-language/3#/the-friulian-linguistic-area Friulian language. The friulian linguistic area] (англ.). ARLeF (Agjenzie regjonâl pe lenghe furlane)[fur]. (Проверено 18 мая 2016)
  32. 1 2 [www.arlef.it/en/friulian-language/the-language/3#/multilingualism-in-friuli Friulian language. Multilingualism in friuli] (англ.). ARLeF (Agjenzie regjonâl pe lenghe furlane)[fur]. (Проверено 18 мая 2016)
  33. 1 2 3 4 5 6 Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 14. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  34. 1 2 Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 2. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  35. 1 2 [www.unesco.org/culture/languages-atlas/index.php UNESCO Atlas of the World's Languages in Danger] (англ.). UNESCO (1995—2010). [www.webcitation.org/69gzTrhH6 Архивировано из первоисточника 5 августа 2012]. (Проверено 18 мая 2016)
  36. Мартынова М. Ю. Модель Триеста и население итальяно-славянского пограничья // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 163—164. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  37. 1 2 Мартынова М. Ю. Модель Триеста и население итальяно-славянского пограничья // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 155. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  38. 1 2 3 4 5 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 367. — ISBN 5-87444-016-Х.
  39. 1 2 3 4 Мартынова М. Ю. Модель Триеста и население итальяно-славянского пограничья // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 166. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  40. 1 2 Мартынова М. Ю. Модель Триеста и население итальяно-славянского пограничья // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 165. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  41. [www.arlef.it/download/grafie_uficial__furlan_olf.pdf La grafie uficiâl de lenghe furlane] (fur) (pdf) P. 1. Osservatori Regjonâl de Lenghe e de Culture Furlanis (2002). [www.webcitation.org/6hp0ykMTI Архивировано из первоисточника 27 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  42. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 368—369. — ISBN 5-87444-016-Х.
  43. 1 2 Попова М. П. Сохранение идентичности у арберешей — исторического этноязыкового меньшинства в Италии // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 226. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  44. 1 2 3 4 5 6 7 8 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 369. — ISBN 5-87444-016-Х.
  45. Мартынова М. Ю. Модель Триеста и население итальяно-славянского пограничья // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 165—166. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  46. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 91.
  47. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 367—368. — ISBN 5-87444-016-Х.
  48. Vicario, Federico. [www.friul.net/OLF/jugn00/art1.htm L’Osservatori regjonâl de lenghe e culture furlanis. Ce isal e a ce covential?] (fur). Osservatori Regjonâl de Lenghe e de Culture furlanis (O.L.F.). [www.webcitation.org/6hcf4KTCF Архивировано из первоисточника 18 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  49. [www.arlef.it/en/agency/about-us Agency. About us] (англ.). ARLeF (Agjenzie regjonâl pe lenghe furlane)[fur]. [www.webcitation.org/6hcfDpBtV Архивировано из первоисточника 18 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  50. Vanelli, Laura. [www.treccani.it/enciclopedia/dialetti-friulani_%28Enciclopedia_dell'Italiano%29/ Friulani, dialetti] (итал.). Enciclopedia dell'Italiano (2010). Treccani.it. (Проверено 21 марта 2016)
  51. Roseano P. [paoloroseano.weebly.com/uploads/4/3/6/3/43633727/roseano_dialetti_friulano.pdf Suddivisione dialettale del friulano] (итал.) // S. Heinemann, L. Melchior (eds.). Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter Mouton, 2015. — ISBN 978-3-11-031059-7. (Проверено 21 марта 2016)
  52. Коряков Ю. Б. Приложение. Карты. 9. П-ов Истрия и юг области Фриули-Венеция-Джулия // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — ISBN 5-87444-016-Х.
  53. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 390—391. — ISBN 5-87444-016-Х.
  54. 1 2 3 [www.arlef.it/download/grafie_uficial__furlan_olf.pdf La grafie uficiâl de lenghe furlane] (fur) (pdf) P. 2—3. Osservatori Regjonâl de Lenghe e de Culture Furlanis (2002). [www.webcitation.org/6hp0ykMTI Архивировано из первоисточника 27 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  55. 1 2 3 4 5 6 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 371. — ISBN 5-87444-016-Х.
  56. 1 2 3 4 5 6 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 370. — ISBN 5-87444-016-Х.
  57. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 24—29.
  58. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 29—34.
  59. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 34—36.
  60. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 37.
  61. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 7—8. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  62. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 46—50.
  63. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 23-24.
  64. [www.arlef.it/en/friulian-language/friuli-history-and-culture/2#/glottogenesis-of-the-friulian-language Friulian language. Friuli: history and culture. Glottogenesis of the friulian language] (англ.). ARLeF (Agjenzie regjonâl pe lenghe furlane)[fur]. (Проверено 18 мая 2016)
  65. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 25.
  66. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 54.
  67. [www.arlef.it/en/friulian-language/friuli-history-and-culture/2#/ethnogenesis-of-friuli Friulian language. Friuli: history and culture. Ethnogenesis of Friuli] (англ.). ARLeF (Agjenzie regjonâl pe lenghe furlane)[fur]. (Проверено 18 мая 2016)
  68. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 54—57.
  69. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 62.
  70. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 8—10. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  71. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 57—60.
  72. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 60—61.
  73. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 62—64.
  74. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 64—65.
  75. Cadorini G. Jazyková situace Furlanska jako mnohojazyčné oblasti // Varia IV. Materiály zo 4. kolokvia mladých jazykovedcov. — Bratislava - Banská Bystrica, 1995. — С. 73.
  76. 1 2 3 Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 13—14. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  77. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 65—68.
  78. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 11. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  79. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 70—71.
  80. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 32. — ISBN 5-87444-016-Х.
  81. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 40. — ISBN 5-87444-016-Х.
  82. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 35. — ISBN 5-87444-016-Х.
  83. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 38. — ISBN 5-87444-016-Х.
  84. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 42—48. — ISBN 5-87444-016-Х.
  85. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 51. — ISBN 5-87444-016-Х.
  86. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 73—75.
  87. 1 2 Andreose A., Renzi L. Geography and distribution of the Romance languages in Europe // Tha Cambridge History of the Romance languages. — New York: Cambridge University Press, 2013. — Т. II. — P. 301.
  88. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 80—82.
  89. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 77—78.
  90. 1 2 Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 88.
  91. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 87.
  92. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 89.
  93. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 90.
  94. Benincà P. Storia linguistica interna // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 117.
  95. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 47. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  96. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 372. — ISBN 5-87444-016-Х.
  97. Алисова Т. Б., Челышева И. И. Романские языки // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 29. — ISBN 5-87444-016-Х.
  98. 1 2 Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 33.
  99. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 44—45. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  100. 1 2 Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 35.
  101. Finco F. Fonetiche e fonologje dal furlan centrâl // Gjornâl Furlan des Sciencis. — 2009. — № 11. — С. 55.
  102. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 29—30. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  103. 1 2 Finco F. Fonetiche e fonologje dal furlan centrâl // Gjornâl Furlan des Sciencis. — 2009. — № 11. — С. 54.
  104. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 373. — ISBN 5-87444-016-Х.
  105. Finco F. Fonetiche e fonologje dal furlan centrâl // Gjornâl Furlan des Sciencis. — 2009. — № 11. — С. 53—54.
  106. 1 2 Finco F. Fonetiche e fonologje dal furlan centrâl // Gjornâl Furlan des Sciencis. — 2009. — № 11. — С. 60.
  107. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 30, 32. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  108. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 371—372. — ISBN 5-87444-016-Х.
  109. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 372—373. — ISBN 5-87444-016-Х.
  110. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 375. — ISBN 5-87444-016-Х.
  111. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 375—376. — ISBN 5-87444-016-Х.
  112. [www.arlef.it/download/grafie_uficial__furlan_olf.pdf La grafie uficiâl de lenghe furlane] (fur) (pdf) P. 12. Osservatori Regjonâl de Lenghe e de Culture Furlanis (2002). [www.webcitation.org/6hp0ykMTI Архивировано из первоисточника 27 мая 2016]. (Проверено 18 мая 2016)
  113. 1 2 3 4 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 379. — ISBN 5-87444-016-Х.
  114. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 376. — ISBN 5-87444-016-Х.
  115. 1 2 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 381. — ISBN 5-87444-016-Х.
  116. 1 2 3 4 5 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 382. — ISBN 5-87444-016-Х.
  117. 1 2 3 4 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 377. — ISBN 5-87444-016-Х.
  118. 1 2 3 4 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 384. — ISBN 5-87444-016-Х.
  119. 1 2 3 4 5 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 385. — ISBN 5-87444-016-Х.
  120. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 385—386. — ISBN 5-87444-016-Х.
  121. 1 2 3 4 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 383. — ISBN 5-87444-016-Х.
  122. 1 2 3 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 386. — ISBN 5-87444-016-Х.
  123. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 387. — ISBN 5-87444-016-Х.
  124. 1 2 3 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 388. — ISBN 5-87444-016-Х.
  125. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 380. — ISBN 5-87444-016-Х.
  126. 1 2 3 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 380. — ISBN 5-87444-016-Х.
  127. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 388—389. — ISBN 5-87444-016-Х.
  128. 1 2 3 4 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 389. — ISBN 5-87444-016-Х.
  129. Haiman J., Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London — New York: Routledge, 1992. — P. 140. — ISBN 0-415-04194-5.
  130. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 24.
  131. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 27-28.
  132. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 28.
  133. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 28-29.
  134. Cadorini G. Jazyková situace Furlanska jako mnohojazyčné oblasti // Varia IV. Materiály zo 4. kolokvia mladých jazykovedcov. — Bratislava - Banská Bystrica, 1995. — С. 74.
  135. 1 2 3 Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 390. — ISBN 5-87444-016-Х.
  136. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 29-30.
  137. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 30-31.
  138. 1 2 Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 11.
  139. Haiman J.[en], Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London, New York: Routledge, 1992. — P. 16—17. — 240 p. — ISBN 0-415-04194-5.
  140. Haiman J., Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London — New York: Routledge, 1992. — P. 144. — ISBN 0-415-04194-5.
  141. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — С. 12.

Литература

  1. Finco F. Fonetiche e fonologje dal furlan centrâl // Gjornâl Furlan des Sciencis. — 2009. — № 11. — С. 53—85.
  2. Haiman J., Benincà P. The Rhaeto-Romance Languages. — London — New York: Routledge, 1992. — ISBN 0-415-04194-5.
  3. Iliescu M. La posizione del friulano nella Romania // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 41—56.
  4. Roseano P. [paoloroseano.weebly.com/uploads/4/3/6/3/43633727/roseano_dialetti_friulano.pdf Suddivisione dialettale del friulano] (итал.) // S. Heinemann, L. Melchior (eds.). Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter Mouton, 2015. — S. 155—186. — ISBN 978-3-11-031059-7. (Проверено 1 мая 2016)
  5. Vicario F. Friulano // Manuale di linguistica friulana. — Berlin: De Gruyter, 2015. — С. 21—40.
  6. Красновская Н. А. Фриулы (историко-этнографические очерки) / Ответственный редактор С. А. Токарев. — М.: «Наука», 1971. — 193 с.
  7. Мартынова М. Ю. Модель Триеста и население итальяно-славянского пограничья // [valerytishkov.ru/engine/documents/document2225.pdf Европа меньшинств — меньшинства в Европе. Этнокультурные, религиозные и языковые группы] / Отв. редакторы и составители М. Е. Кабицкий, М. Ю. Мартынова. — М.: Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2016. — С. 146—173. — ISBN 978-5-4211-0156-7.
  8. Нарумов Б. П., Сухачёв Н. Л. Фриульский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 365—391. — ISBN 5-87444-016-Х.

Ссылки

«Википедия» содержит раздел
на фриульском языке
«Pagjine principâl»

В Викисловаре список слов фриульского языка содержится в категории «Фриульский язык»
  • [www.oocities.com/CollegePark/union/1702/course.html Курс фриульского языка] (англ.)
  • [www.ondefurlane.eu Фриульское радио]
  • [www.friul.net/dizionario_nazzi/ Итальяно-фриульский и фриуло-итальянский словарь]
  • Janež Erat, [sabotin.p-ng.si/~jezik/furlanscina/ Furlanska slovnica]


Отрывок, характеризующий Фриульский язык

– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.