Список умерших в 1984 году
Поделись знанием:
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
|
В этой статье представлен список известных людей, умерших в 1984 году.
См. также: Категория:Умершие в 1984 году
Январь
- 1 января — Борис Головин (67) — советский лингвист.
- 1 января — Алексис Корнер (55) — музыкант, один из главных пропагандистов ритм-энд-блюза в 60-е годы.
- 1 января — Иван Корольков (64) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 2 января — Михаил Борисенко (66) — советский учёный в области разработки систем управления, Герой Социалистического Труда.
- 5 января — Иван Балашов (76) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 6 января — Виталий Мелентьев (67) — русский советский писатель.
- 7 января — Ефим Кравцов (73) — младший лейтенант Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 7 января — Виктор Медведев (61) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 8 января — Фотий Морозов (64) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 8 января — Всеволод Шпиллер (81) — священник Болгарской Православной Церкви.
- 9 января — Пётр Яровой (66) — Герой Советского Союза.
- 10 января — Абдразяков Абдулхак (68) — советский политический деятель, председатель СМ Татарской АССР (1959—1966).
- 10 января — Сергей Герасимов (71) — Полный кавалер Ордена Славы.
- 10 января — Александр Михайлов (62) — Герой Советского Союза.
- 11 января — Иосиф Дьяков (80) — Герой Советского Союза.
- 11 января — Борис Колчин (69) — советский археолог и историк.
- 12 января — Марина Чечнева (62) — лётчица, Герой Советского Союза.
- 13 января — Михаил Рябошапка (65) — Герой Советского Союза.
- 14 января — Пауль Бен-Хаим (86) — израильский композитор, дирижёр, педагог; один из основоположников израильской музыкальной культуры.
- 14 января — Рэй Крок (81) — американский предприниматель, в 1954 возглавивший корпорацию «McDonald’s» и сделавший её лидером мировой фастфуд-индустрии.
- 16 января — Иван Барченко-Емельянов (69) — Герой Советского Союза.
- 16 января — Пётр Рубан (33) — Герой Советского Союза.
- 16 января — Николай Яненко (62) — выдающийся советский математик, геометр и механик.
- 18 января — Пантелеймон Пономаренко (81) — видный советский партийный и государственный деятель, генерал-лейтенант.
- 20 января — Джонни Вайсмюллер (79) — американский спортсмен-пловец, пятикратный олимпийский чемпион, а также актёр, самый известный исполнитель роли Тарзана.
- 20 января — Иван Лысенко (69) — Герой Советского Союза.
- 21 января — Михаил Лесечко (74) — советский государственный деятель.
- 21 января — Джеки Уилсон (49) — афроамериканский певец, работавший на стыке ритм-энд-блюза и рок-н-ролла, исполнитель песни «Reet Petite (The Sweetest Girl in Town)».
- 21 января — Алан Маршалл (81) — австралийский писатель.
- 23 января — Сэмюэл Гарднер (92) — американский скрипач и композитор российского происхождения.
- 24 января — Фёдор Дьячков (71) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 25 января — Андрей Булинский (74) — советский кинооператор. Заслуженный деятель искусств БССР.
- 25 января — Алексей Гвоздев (60) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 25 января — Михаил Михальков (66) — старшина Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 26 января — Иван Вернигоренко (65) — Герой Советского Союза.
- 26 января — Иван Грицов (81) — Герой Советского Союза.
- 27 января — Махмут Аминов (58) — Герой Социалистического Труда.
- 28 января — Пётр Гостищев (58) — Герой Советского Союза.
- 29 января — Броне Буйвидайте (88) — литовская поэтесса.
- 29 января — Борис Мазурмович (79) — украинский зоолог, историк биологии.
- 30 января — Иосиф Гутник (72) — Герой Советского Союза.
- 31 января — Артур Ринне (73) — эстонский оперный и эстрадный певец.
Февраль
- 1 февраля — Эгонс Бесерис (51) — советский латвийский актёр.
- 2 февраля — Шадман Умаров (65) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 3 февраля — Александр Афанасьев (74) — старший сержант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 3 февраля — Георгий Мушников (60) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 4 февраля — Анна Андерсон (87) — одна из наиболее известных женщин, выдававших себя за великую княжну Анастасию, дочь последнего российского императора Николая II.
- 4 февраля — Иван Белопольский (75) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 4 февраля — Тигран Тер-Мартиросян (77) — российский и армянский композитор и музыкальный педагог.
- 5 февраля — Тимофей Бродин — Полный кавалер ордена Славы.
- 6 февраля — Васиилй Дмитриев (78) — Герой Советского Союза.
- 6 февраля — Михаил Еншин (83) — Герой Советского Союза.
- 8 февраля — Ефим Субботин (65) — Герой Советского Союза.
- 8 февраля — Давид Федов (68) — молдавский советский композитор, пианист и дирижёр.
- 9 февраля — Юрий Андропов (69) — глава КГБ СССР (1967—1982), генеральный секретарь ЦК КПСС в 1982—1984.
- 9 февраля — Анна Белик (78) — сельскохозяйственный деятель, Герой Социалистического Труда.
- 9 февраля — Артемий Старченко (63) — Герой Советского Союза.
- 10 февраля — Иван Хоменко (63) — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Иван Боченков (75) — Герой Советского Союза.
- 12 февраля — Абдулахад Кахаров (70) — советский партийный и государственный деятель, председатель Совета Министров Таджикской ССР (1961—1973).
- 12 февраля — Хулио Кортасар (69) — аргентинский писатель и поэт, представитель направления «магический реализм».
- 12 февраля — Алексей Ксынкин (60) — Герой Советского Союза.
- 13 февраля — Иван Арсеньев (65) — Герой Советского Союза.
- 13 февраля — Василий Кореньков (70) — Герой Советского Союза.
- 13 февраля — Александр Шаров (74) — русский советский писатель-фантаст и детский писатель.
- 13 февраля — Дмитрий Благой (91) — советский литературовед-пушкинист.
- 14 февраля — Антон Панарин (73) — Герой Советского Союза.
- 15 февраля — Ростислав Захаров (76) — русский балетмейстер, режиссёр и педагог.
- 15 февраля — Саркис Мартиросян (83) — Герой Советского Союза.
- 17 февраля — Павел Батицкий (73) — советский военачальник, Герой Советского Союза (1965), Маршал Советского Союза (1968).
- 18 февраля — Сергей Ермолинский (83) — советский киносценарист.
- 19 февраля — Моисей Корец (75) — физик, популяризатор физики.
- 20 февраля — Фикрет Амиров (61) — азербайджанский советский композитор, педагог. Народный артист СССР.
- 21 февраля — Михаил Шолохов (78) — советский писатель, лауреат Нобелевской премии (1965).
- 22 февраля — Григорий Левченко (83) — красноармеец Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Дмитрий Сигаков (62) — Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Василий Стасюк (70) — Герой Советского Союза.
- 23 февраля — Пётр Томасевич (59) — Герой Советского Союза.
- 26 февраля — Иван Гарднер — историк, исследователь русского церковного пения, православный регент.
- 26 февраля — Константин Данькевич (78) — советский украинский композитор, дирижёр, пианист, педагог.
- 26 февраля — Георгий Инасаридзе (63) — Герой Советского Союза.
- 27 февраля — Евгений Катонин (94) — советский архитектор.
- 28 февраля — Владимир Вдовенко (59) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 29 февраля — Салькен Дауленов (77) — советский партийный деятель, председатель Совета Министров Казахской ССР.
Март
- 3 марта — Лама Еше (48—49) — мастер тибетского буддизма традиции гелуг, духовный наставник международной сети буддийских центров ФПМТ.
- 3 марта — Михаил Токаренко (65) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 6 марта — Мартин Нимёллер (92) — протестантский теолог, антифашист.
- 7 марта — Владимир Козловский (66) — русский советский писатель.
- 7 марта — Иван Музалёв (63) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 8 марта — Иван Заволоко (86) — деятель старообрядчества, историк, краевед, собиратель русских древностей.
- 8 марта — Рубен Степанян (81) — армянский советский композитор и дирижёр.
- 9 марта — Фриц Домбровский (88) — советский политический деятель, председатель Верховного Суда Латвийской ССР (1940—1941) .
- 9 марта — Ксанфий Кузнецов (70) — советский скульптор.
- 10 марта — Иван Ступин (79) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 11 марта — Алексей Кардашин (63) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 11 марта — Андрей Сулима (66) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 12 марта — Михаил Лобанов (82) — советский военный инженер.
- 12 марта — Николай Шепелев (60) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 13 марта — Алексей Астахов (80) — российский металлург, директор Таганрогского металлургического завода, лауреат Государственной премии СССР.
- 14 марта — Ованес Шираз (68) — армянский поэт, общественный деятель.
- 15 марта — Пётр Беликов (68) — майор Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 15 марта — Михаил Кириллов (72) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 15 марта — Вардкес Рустамян (75) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 16 марта — Николай Сорокин (84) — советский шахматист, мастер спорта СССР.
- 17 марта — Константин Бадигин (73) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 18 марта — Лев Буковский (73) — латвийский и советский скульптор, народный художник Латвийской ССР.
- 21 марта — Иван Руссиянов (83) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 23 марта — Василий Крикливый (69) — капитан Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 23 марта — Александр Максимов (69) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 23 марта — Мамасалы Тешебаев (60) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 23 марта — Николай Трегуб (41) — украинский художник-авангардист.
- 25 марта — Николай Николаенко (66) — Герой Советского Союза.
- 26 марта — Николай Лысенко (67) — полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза .
- 27 марта — Борис Булат (71) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 27 марта — Сергей Заикин (69) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 28 марта — Эммануил Евзерихин(72) — фотожурналист, классик советской фотографии.
- 31 марта — Алексей Рязанцев (68) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
Апрель
- 1 апреля — Элизабет Гоудж (83) — английская писательница, автор повестей, рассказов и детских книг.
- 1 апреля — Марвин Гэй (англ. Marvin Pentz Gaye, Jr., 44) — американский певец, аранжировщик, музыкант-мультиинструменталист, автор песен и музыкальный продюсер.
- 1 апреля — Александр Петров (63) — Герой Советского Союза.
- 3 апреля — Михаил Михайличенко (84) — Герой Советского Союза.
- 3 апреля — Илья Мусатов (63) — Герой Советского Союза.
- 3 апреля — Александер Пленснер (91) — штандартенфюрер СС, полковник латвийской армии.
- 4 апреля — Олег Антонов (78) — советский авиаконструктор, доктор технических наук.
- 4 апреля — Александр Федотов (51) — заслуженный лётчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза.
- 5 апреля — Григорий Денисов (69) — советский работник сельского хозяйства, комбайнёр, Герой Социалистического Труда.
- 6 апреля — Григорий Китастый (77) — украинский музыкант, бывший дирижёр и руководитель Украинской капеллы бандуристов имени Тараса Шевченко в США, Герой Украины.
- 6 апреля — Петренко, Степан Васильевич (61) — Герой Советского Союза.
- 8 апреля — Пётр Капица (89) — физик, член Президиума АН СССР (с 1957), Лауреат Нобелевской премии по физике (1978).
- 9 апреля — Леонид Зусман (77) — советский художник-график, художник книги, театральный художник.
- 12 апреля — Николай Чичикало (63) — Герой Советского Союза.
- 13 апреля — Иван Жегалин (79) — советский политический деятель, 1-й секретарь Сталинградского областного комитета КПСС (1955—1960).
- 13 апреля — Валдис Калныньш (51) — латвийский архитектор.
- 13 апреля — Вениамин Тольба (74) — украинский советский дирижёр и музыкальный педагог.
- 14 апреля — Иван Агеев (75) — Герой Советского Союза.
- 14 апреля — Андрей Ефимов (78) — советский офицер, Герой Советского Союза.
- 15 апреля — Николай Аносов (60) — Герой Советского Союза.
- 17 апреля — Вениамин Альбетков (66) — Герой Советского Союза.
- 19 апреля — Пётр Антипов (65) — Герой Советского Союза.
- 19 апреля — Ефросинья Зенькова (60) — подпольщица, секретарь Обольской подпольной комсомольской организации «Юные мстители». Герой Советского Союза.
- 19 апреля — Василий Фёдоров (66) — русский советский поэт.
- 20 апреля — Феликс Соболев — советский режиссёр.
- 21 апреля — Марсель Янко (88) — израильский и румынский художник, архитектор и писатель.
- 22 апреля — Александр Андриянов (71) — Герой Советского Союза.
- 23 апреля — Бронислав Кежун (69) — советский поэт, переводчик.
- 25 апреля — Михаил Андриасов (69) — русский советский писатель, журналист и публицист.
- 25 апреля — Валентин Маланчук — украинский советский партийный и научный деятель.
- 26 апреля — Николай Цытович (83) — советский ученый в области механики грунтов.
- 27 апреля — Николай Жуков (63) — Герой Советского Союза.
- 30 апреля — Зельда Шнеерсон-Мишковски (70) — израильская поэтесса.
Май
- 2 мая — Борис Гарин (63) — советский лётчик, Герой Советского Союза.
- 2 мая — Анатолий Лебедев (60) — участник Великой Отечественной войны, полный кавалер ордена Славы.
- 3 мая — Агаширин Джафаров (77) — Герой Советского Союза.
- 3 мая — Борис Котик (63) — русский советский живописец, баталист.
- 3 мая — Иван Румянцев (61) — Герой Советского Союза.
- 4 мая — Мария Воробьёва-Стебельская (92) — русская художница и мемуаристка польского происхождения, принадлежала к Парижской школе.
- 6 мая — Алексей Тихий — украинский правозащитник.
- 6 мая — Борис Чернышёв (59) — Герой Советского Союза.
- 7 мая — Иван Заволоко (86) — выдающийся деятель старообрядчества, наставник, историк, краевед, фольклорист, собиратель русских древностей, педагог и просветитель.
- 7 мая — Андрей Фролов (66) — Герой Советского Союза.
- 8 мая — Борис Антоненко-Давыдович (84) — советский и украинский писатель.
- 8 мая — Владимир Скляренко (76) — советский театральный режиссёр и педагог, теоретик театральной режиссуры.
- 9 мая — Борис Меньшагин (82) — советский коллаборационист.
- 9 мая — Харий Мисиньш (66) — советский и латвийский театральный и киноактёр, режиссёр, вокальный исполнитель.
- 9 мая — Сергей Сальников (58) — советский футболист, нападающий.
- 11 мая — Иван Астахов (69) — Герой Советского Союза.
- 11 мая — Александр Ганзбург (80) — начальник всех электромонтажных работ на Метрострое 30-х годов, начальник многих строительных трестов СССР.
- 12 мая — Виктор Корнер (72) — Герой Советского Союза.
- 13 мая — Станислав Улам (75) — польский математик.
- 13 мая — Иван Чернухин (71) — Герой Советского Союза.
- 13 мая — Иван Шевченко (67) — Герой Советского Союза.
- 14 мая — Георгий Караев (92) — советский военный историк.
- 14 мая — Дмитрий Тюркин (63) — Герой Советского Союза.
- 15 мая — Исай Лукодьянов (70) — советский российский писатель-фантаст.
- 16 мая — Ирвин Шоу (71) — американский писатель и киносценарист, автор романов «Молодые львы», «Ночной портье» и др.
- 17 мая — Борис Смирнов (73) — Герой Советского Союза.
- 17 мая — Владимир Уткин (47) — украинский и русский писатель, геолог.
- 18 мая — Александр Богданов (33) — майор погранвойск КГБ СССР, участник Афганской войны, Герой Советского Союза.
- 18 мая — Семён Романов (62) — Герой Советского Союза.
- 19 мая — Валерий Воронин (44) — советский футболист, полузащитник.
- 19 мая — Пётр Мельников (69) — Герой Советского Союза.
- 19 мая — Валентина Чистякова (84) — украинская советская театральная актриса и педагог.
- 21 мая — Андреа Лидс (69) — американская актриса, номинантка на премию «Оскар» в 1937 году.
- 21 мая — Сесиль Такаишвили (77) — советская актриса театра и кино, народная артистка СССР.
- 22 мая — Макай Джунусов (78) — советский государственный и партийный деятель, 1-й секретарь Актюбинского областного комитета КП(б) Казахстана (1937—1938) .
- 24 мая — Алексей Кубасов (79) — советский военачальник.
- 25 мая — Анатолий Кригер (73) — выдающийся советский автомобильный конструктор, доктор технических наук, четырежды лауреат Государственной премии СССР.
- 25 мая — Виталий Станьков (62) — российско-латышский трубач.
- 26 мая — Таджиали Бабаев (76) — Герой Советского Союза.
- 26 мая — Иван Бешнов (61) — Полный кавалер ордена Славы.
- 26 мая — Александр Стариковский (69) — Герой Советского Союза.
- 28 мая — Леоинд Кристи (73) — советский режиссёр документального кино.
- 28 мая — Александр Медведев (65) — Герой Советского Союза.
Июнь
- 1 июня — Архип Люлька (76) — советский учёный и конструктор авиационных двигателей.
- 2 июня — Николай Верзилин (81) — писатель-натуралист, педагог, член-корреспондент Академии педагогических наук.
- 4 июня — Иван Дорохин (75) — Герой Советского Союза.
- 5 июня — Василий Сенько (62) — дважды Герой Советского Союза.
- 6 июня — Михаил Замула (69) — Герой Советского Союза.
- 6 июня — Артур Бертрам Чандлер (72) — известный австралийский писатель-фантаст английского происхождения.
- 8 июня — Дмитрий Супонин (65) — Герой Советского Союза.
- 9 июня — Сергей Дуплий (79) — полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 9 июня — Владимир Чивилихин (56) — русский писатель, лауреат государственных премий.
- 9 июня — Пётр Шакурин (66) — Герой Советского Союза.
- 10 июня — Яков Власюков (77) — красноармеец Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 10 июня — Василий Клементьев (71) — советский строитель, механизатор-экскаваторщик, Герой Социалистического Труда.
- 11 июня — Всеволод Сергеев (67) — Герой Советского Союза.
- 12 июня — Владимир Артюх (76) — Герой Советского Союза.
- 12 июня — Иосиф Амусин (73) — советский историк, гебраист, кумрановед, папиролог, доктор исторических наук.
- 12 июня — Пётр Барановский (92) — российский, советский архитектор, реставратор памятников древнерусского зодчества, основатель музея в Коломенском и Музея имени Андрея Рублёва в Андрониковом монастыре.
- 12 июня — Иван Кольцов (71) — Герой Советского Союза.
- 12 июня — Иоанн Корниевский (74) — русский католический священник византийского обрда, участник Русского апостолата, деятель Русского Зарубежья.
- 12 июня — Иван Петров — Герой Советского Союза.
- 13 июня — Андрей Милованов (71) — Герой Советского Союза.
- 15 июня — Александр Дашкевич (72) — русский советский живописец, декоратор и реставратор, член Ленинградского Союза художников.
- 16 июня — Александр Тарасов (57) — советский пятиборец, олимпийский чемпион.
- 17 июня — Сигизмунд Кац (76) — советский композитор.
- 17 июня — Клавдия Шульженко (78) — певица, актриса театра и кино, народная артистка СССР (1971).
- 19 июня — Дмитрий Вяхирев (74) — доктор химических наук, сотрудник НИИ химии, руководитель одной из первых хроматографических лабораторий в СССР .
- 19 июня — Станислав Роголев — самый кровавый маньяк Латвии советского периода.
- 21 июня — Александр Коваленко (75) — советский лётчик, герой Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 21 июня — Григорий Ударцев (65) — герой Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 22 июня — Василий Дытюк (66) — полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 22 июня — Пётр Полянский (60) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 23 июня — Александр Гагаринов (66) — Полный кавалер Ордена Славы.
- 23 июня — Янис Паулюкс (77) — советский и латвийский художник.
- 23 июня — Александр Семёнов (62) — советский художник, живописец, пейзажист.
- 24 июня — Аркаш Багай (80) — удмуртский советский прозаик, поэт, переводчик, фольклорист.
- 24 июня — Борис Мошков (62) — Герой Советского Союза, участник Великой Отечественной войны.
- 25 июня — Иван Юфимов (61) — Герой Советского Союза, участник Великой Отечественной войны.
- 25 июня — Мишель Фуко (57) — французский философ, теоретик культуры и историк.
- 28 июня — Игаэль Ядин (67) — второй начальник Генерального штаба Армии Обороны Израиля, выдающийся израильский археолог и политический деятель.
- 30 июня — Бегежан Сулейменов (71) — советский казахский историк.
- 30 июня — Лилиан Хеллман (79) — американская писательница, сценарист и драматург.
Июль
- 1 июля — Иосиф Иохвидов (64) — советский математик школы М. Г. Крейна.
- 1 июля — Фёдор Хребтов (77) — Герой Советского Союза.
- 1 июля — Моше Фельденкрайз (80) — основатель метода Фельденкрайза.
- 1 июля — Честер Гэйлорд (англ. Chester Gaylord) (1899-1984), американский певец.
- 5 июля — Александр Васильев (81) — советский военный разведчик и военный дипломат.
- 6 июля — Гавриил Зданович (84) — советский военный деятель, Генерал-майор. Герой Советского Союза.
- 7 июля — Александр Новиков (63) — Герой Советского Союза.
- 8 июля — Брассай (84) — венгерский и французский фотограф, художник и скульптор.
- 8 июля — Владимир Линник (95) — советский оптик, академик АН СССР.
- 8 июля — Михаил Маскаев (65) — Герой Советского Союза.
- 9 июля — Андрей Бородин (71) — советский государственный и партийный деятель,1-й секретарь Кустанайского областного комитета КП Казахстана (1964—1981), Герой Социалистического Труда.
- 12 июля — Александр Белкин (65) — Герой Советского Союза.
- 12 июля — Рафаил Капрэлян (75) — Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР, мастер спорта СССР международного класса, подполковник.
- 14 июля — Семен Мельников (82) — Герой Советского Союза.
- 14 июля — Зосима Шашков (79) — советский государственный деятель, первый нарком речного флота СССР.
- 15 июля — Пётр Капралов (73) — Герой Советского Союза.
- 15 июля — Афанасий Чумов (83) — Герой Советского Союза
- 17 июля — Яков Геронимус — украинский учёный в области теоретической и прикладной механики.
- 17 июля — Василий Мухин (66) — подполковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 18 июля — Ирвинг Агус (74) — деятель в области еврейского образования, специалист в области еврейской истории в средние века. Почетный профессор Иешива-университета.
- 18 июля — Эдуард Бредун (49) — советский актёр театра и кино.
- 18 июля — Григорий Кроманов (58) — эстонский кинорежиссёр.
- 19 июля — Фаина Раневская (87) — советская актриса театра и кино; народная артистка СССР (1961).
- 20 июля — Сергей Громков (66) — Полный кавалер ордена Славы.
- 22 июля — Иосиф Дик (61) — русский советский детский писатель.
- 22 июля — Георгий Калатозишвили (54) — грузинский кинооператор, кинорежиссёр, актёр и сценарист.
- 23 июля — Василий Толстов (60) — Герой Советского Союза.
- 24 июля — Сергей Синьков (74) — Герой Советского Союза.
- 25 июля — Владимир Корецкий (94) — советский юрист-международник, специалист в области международного частного права и всеобщей истории государства и права, академик АН УССР (1948).
- 25 июля — Владимир Короткевич (53) — белорусский писатель, поэт, создатель белорусского исторического романа.
- 26 июля — Василий Борисенко (80) — белорусский советский литературовед, критик, педагог.
- 26 июля — Джордж Гэллап (82) — учёный, журналист, статистик, педагог, автор научных методов изучения общественного мнения.
- 27 июля — Александр Волков (97) — русский, советский художник, один из основоположников современного искусства Средней Азии.
- 27 июля — Игорь Савицкий (68) — советский художник, реставратор, этнограф.
- 27 июля — Луитпольд Штейдле — германский офицер, политический деятель ГДР.
- 28 июля — Виктор Добровольский (78) — советский актёр, народный артист СССР.
- 28 июля — Зиновий Бабий (49) — великий оперный и камерный певец (драматический тенор), педагог.
- 30 июля — Юрий Летунов (57) — выдающийся советский журналист, создатель круглосуточной радиостанции «Маяк».
Август
- 2 августа — Ниязи Зульфугар оглы Тагизаде-Гаджибеков (71) — азербайджанский композитор и дирижёр.
- 3 августа — Владимир Тендряков (60) — русский писатель.
- 4 августа — Николай Игнатьев (66) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 5 августа — Ричард Бартон (58) — британский актёр.
- 6 августа — Лазарь Гуревич (63) — заслуженный тренер СССР по гандболу.
- 7 августа — Аркадий Штейнберг (76) — русский поэт, переводчик, художник.
- 8 августа — Авраам Эвен-Шошан (77) — израильский лексикограф, педагог, писатель, переводчик, редактор.
- 9 августа — Григорий Калиниченко (75) — красноармеец Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 10 августа — Анатолий Акимов (69) — советский футболист, вратарь. Заслуженный мастер спорта СССР.
- 10 августа — Иссак Китроссер (84) — французский фотограф, изобретатель в области фотографии, инженер.
- 11 августа — Владимир Левшин (79) — советский детский писатель, математик по профессии.
- 11 августа — Пауль Шмидт (67) — немецкий шахматист, международный мастер.
- 13 августа — Николай Бабаев (60) — Герой Советского Союза.
- 13 августа — Георгий Градов (73) — советский архитектор, заслуженный архитектор РСФСР.
- 13 августа — Пётр Грузинский (64) — грузинский советский сценарист, поэт, киноактёр, заслуженный артист Грузинской ССР.
- 13 августа — Нина Хрущёва (84) — жена Никиты Хрущёва.
- 14 августа — Кирилл Жигульский (70) — Герой Советского Союза.
- 14 августа — Тигран Петросян (55) — 9-й чемпион мира по шахматам.
- 14 августа — Джон Пристли (89) — английский романист, эссеист, драматург и театральный режиссёр.
- 15 августа — Ежи Загурский (76) — польский поэт и литератор, Праведник мира.
- 16 августа — Владимир Максименко (61) — Герой Советского Союза.
- 16 августа — Назар Приходько (68) — Герой Советского Союза.
- 18 августа — Пётр Золин (62) — капитан Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза, лишён всех званий и наград.
- 19 августа — Иван Шмыг (60) — Герой Советского Союза.
- 20 августа — Александр Иванов (86) — советский кинорежиссёр.
- 21 августа — Григорий Шевченко (62) — Герой Советского Союза.
- 23 августа — Семен Вильховский (79) — советский военный деятель, полковник. Герой Советского Союза.
- 23 августа — Степан Ножка (69) — Герой Советского Союза.
- 24 августа — Николай Соколов (60) — Герой Советского Союза.
- 25 августа — Алексей Кулак (62) — полковник государственной безопасности СССР.
- 25 августа — Труман Капоте (59) — американский романист и новеллист.
- 25 августа — Виктор Чукарин (62) — выдающийся украинский советский гимнаст, заслуженный мастер спорта СССР, олимпийский чемпион.
- 27 августа — Исаак Баренбойм (73) — советский теоретик и практик мостостроения, управляющий «Мостотрестом-1».
- 27 августа — Пётр Однобоков (62) — Герой Советского Союза.
- 28 августа — Михаил Канунников (74) — советский политический деятель, 1-й секретарь Псковского областного комитета ВКП(б) — КПСС (1951—1961).
- 28 августа — Александр Философов (59) — Герой Советского Союза.
- 31 августа — Моше Черняк (74) — международный мастер по шахматам.
Сентябрь
- 1 сентября — Борис Соколов (86) — советский украинский агроном, растениевод-селекционер, доктор сельскохозяйственных наук.
- 2 сентября — Сергей Мартинсон (85) — актёр советского театра и кино, народный артист РСФСР (1964).
- 3 сентября — Андрей Дементьев (67) — Герой Советского Союза.
- 4 сентября — Фёдор Богатырчук (91) — украинский, советский шахматист.
- 4 сентября — Генрик Ловмянский (86) — польский учëный, историк-медиевист, славист.
- 4 сентября — Лев Славин (87) — русский советский драматург, писатель, сценарист.
- 5 сентября — Николай Аргунов (85) — советский военачальник, генерал-майор
- 5 сентября — Валерий Агафонов (43) — исполнитель старинного романса.
- 5 сентября — Леонид Костандов (68) — советский политический и государственный деятель.
- 5 сентября — Артур Фринберг (68) — советский и латвийский певец.
- 6 сентября — Зигфрид Солманис (71) — советский шахматист.
- 6 сентября — Иван Сидоренко (76) — Герой Советского Союза
- 7 сентября — Лиам О’Флаэрти (88) — англо-ирландский писатель-новеллист, один из ярких представителей «кельтского возрождения».
- 7 сентября — Иосиф Слипый (92) — кардинал, верховный архиепископ Львовский.
- 9 сентября — Андрей Лужецкий (79) — Герой Советского Союза.
- 9 сентября — Александр Морозов (78) — Полный кавалер ордена Славы.
- 12 сентября — Василий Волгин (64) — Герой Советского Союза.
- 13 сентября — Тихон Абабков (76) — советский политический деятель, 1-й секретарь Магаданского областного комитета КПСС (1953—1958).
- 14 сентября — Леонид Веретенников (69) — учёный в области корабельной электроэнергетики.
- 14 сентября — Нодар Думбадзе (56) — советский грузинский писатель.
- 17 сентября — Юрий Визбор (50) — советский бард и актёр.
- 17 сентября — Григорий Голубовский (66) — Герой Советского Союза.
- 17 сентября — Пётр Костецкий (65) — Герой Советского Союза.
- 17 сентября — Павел Полубояров (83) — Герой Советского Союза.
- 18 сентября — Михаил Кондратьев (78) — русский советский актёр театра и кино.
- 21 сентября — Владимир Самко (61) — Полный кавалер ордена Славы.
- 22 сентября — Михаил Августинович (71) — советский военачальник, вице-адмирал.
- 23 сентября — Кирилл Буханцев (65) — Полный кавалер ордена Славы.
- 24 сентября — Анатолий Новиков (87) — советский композитор. Народный артист СССР.
- 25 сентября — Аксель Киппер (76) — советский и эстонский астрофизик.
- 25 сентября — Иван Кузьмичёв (73) — Герой Советского Союза.
- 28 сентября — Алексей Дижа (62) — Полный кавалер ордена Славы.
- 29 сентября — Николай Платонов (63) — Герой Советского Союза.
- 29 сентября — Игорь Сокольский (62) — Герой Советского Союза.
- 29 сентября — Халил Хайруллин (64) — Герой Советского Союза.
- 30 сентября — Степан Кочетков (61) — Герой Советского Союза.
Октябрь
- 1 октября — Николай (Юрик) — епископ Русской православной церкви, митрополит Львовский и Тернопольский.
- 2 октября — Фёдор Давыдов (77) — Герой Советского Союза.
- 2 октября — Иван Селиванов (81) — Герой Советского Союза.
- 5 октября — Александр Бурба (66) — организатор промышленности и образования, учёный в области химической и металлургической технологий, кандидат технических наук.
- 5 октября — Зосим Краснов (60) — Герой Советского Союза.
- 5 октября — Максим Шматов (70) — Герой Советского Союза.
- 6 октября — Сергей Всехсвятский (79) — советский астроном.
- 6 октября — Василий Елютин (60) — Герой Советского Союза.
- 8 октября — Кирилл Стародубов (80) — выдающийся советский учёный в области теории термической обработки стали.
- 9 октября — Виталий Закруткин (76) — русский советский писатель и литературовед.
- 9 октября — Михаил Климов (59) — Герой Советского Союза.
- 10 октября — Григорий Козлов (73) — Герой Советского Союза.
- 11 октября — Моисей Арбузов (76) — украинский советский ученый в области металлургии и технологии металлов.
- 11 октября — Андрей Матвиенко (59) — Герой Советского Союза.
- 12 октября — Георгий Суворов (65) — российский советский математик, педагог.
- 13 октября — Зиновий Виленский (84) — советский скульптор.
- 13 октября — Константин Шабуня (71) — белорусский советский историк, педагог.
- 13 октября — Меджид Шамхалов (77) — азербайджанский и советский актёр и драматург.
- 14 октября — Алексей Бурганский (67) — Полный кавалер Ордена Славы.
- 14 октября — Вера Ломако (70) — советская лётчица, участница Великой Отечественной войны.
- 15 октября — Михаил Огарёв (61) — Герой Советского Союза.
- 17 октября — Емилиан Буков (75) — молдавский советский писатель и поэт.
- 19 октября — Николай Кострюков (60) — Герой Советского Союза.
- 19 октября — Ежи Попелушко (37) — польский римско-католический священник, капеллан и активный сторонник профсоюза «Солидарность», мученик католической церкви.
- 19 октября — Иван Приходько (73) — Герой Советского Союза.
- 20 октября — Александр Блувштейн (74) — Герой Советского Союза.
- 20 октября — Поль Адриен Морис Дирак (82) — британский физик.
- 20 октября — Вадим Кожевников (75) — русский советский писатель, лауреат Государственной премии СССР, Герой Социалистического Труда.
- 21 октября — Уфа Ахмедсафин (72) — гидрогеолог, академик АН КазССР.
- 21 октября — Франсуа Трюффо (52) — французский режиссёр, киноактёр, сценарист, один из основоположников французской новой волны.
- 22 октября — Михаил Комаров (73) — Герой Советского Союза.
- 22 октября — Иван Петров (66) — Герой Советского Союза.
- 22 октября — Николай Савиных (61) — Герой Советского Союза.
- 22 октября — Арон Шиндер (72) — Герой Советского Союза.
- 23 октября — Сергей Максименко (64) — Герой Советского Союза.
- 24 октября — Анатолий Лепин (76) — советский композитор.
- 24 октября — Пантелей Ермоленко (75) — старшина Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 24 октября — Абдраим Решидов (72) — Герой Советского Союза.
- 24 октября — Иосиф Фельдман — советский журналист.
- 28 октября — Александр Целиков (80) — советский учёный-металлург.
- 29 октября — Александр Потапов (73) — начальник комбината «Артемуголь», Герой Социалистического Труда.
- 29 октября — Митрофан Слободян (65) — Герой Советского Союза.
- 29 октября — Алексей Тарасов (62) — Герой Советского Союза.
- 31 октября — Индира Ганди (66) — премьер-министр Индии в 1966—1977 и 1980—1984 годах.
- 31 октября — Клавдия Топчиева (73) — советский физикохимик, специалист в области гетерогенного катализа, профессор, декан химического факультета МГУ.
- 31 октября — Эдуардо де Филиппо (84) — итальянский комедиограф, актёр и режиссёр.
Ноябрь
- 1 ноября — Борис Суварин (88 или 89) — французский политический деятель и писатель, историк, коммунист.
- 2 ноября — Сали Адашев (61) — Герой Советского Союза.
- 2 ноября — Николай Старчиков (66) — Герой Советского Союза.
- 4 ноября — Батыр Бабаев (70) — военнослужащий советской армии, Командир батареи 118-го гвардейского артиллерийского полка, 35-й гвардейской стрелковой дивизии, 8-й гвардейской армии, 1-го Белорусского фронта. Полковник. Герой Советского Союза.
- 4 ноября — Владимир Лобанок (77) — Герой Советского Союза.
- 4 ноября — Алексей Суслов (71) — Герой Советского Союза.
- 8 ноября — Музаффар Абуталыбов (75) — азербайджанский ботаник. Доктор биологических наук, академик АН Азербайджанской ССР.
- 9 ноября — Александр Земков (66) — Герой Советского Союза.
- 9 ноября — Елена Тяпкина (84) — советская актриса театра и кино.
- 10 ноября — Георгий Сафонов (82) — Герой Советского Союза.
- 10 ноября — Василий Скрынько (72) — Герой Советского Союза.
- 10 ноября — Александр Шубников (61) — Герой Советского Союза.
- 12 ноября — Пётр Терновой (70) — Герой Советского Союза.
- 13 ноября — Василий Лёвушкин (62) — Герой Советского Союза.
- 15 ноября — Василий Бухтияров (72) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 15 ноября — Александр Яковлев (76) — Герой Советского Союза.
- 17 ноября — Илья Андрюхин (74) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 18 ноября — Карел Клапалек (91) — чехословацкий военачальник, генерал армии, Герой Чехословацкой Социалистической Республики.
- 19 ноября — Борис Боганов (70) — Полный кавалер Ордена Славы.
- 19 ноября — Николай Зубанев (79) — Герой Советского Союза.
- 20 ноября — Александр Шевченко (76) — советский украинский металлург, член-корреспондент АН УССР.
- 21 ноября — Яков Геринг (52) — советский хозяйственный деятель, зоотехник, кандидат сельскохозяйственных наук, организатор сельскохозяйственного производства в Казахской ССР.
- 21 ноября — Павел Лещенко (77) — Герой Советского Союза.
- 21 ноября — Арвид Янсонс (70) — латвийский и советский дирижёр.
- 22 ноября — Александр Алиев (62) — Герой Советского Союза.
- 22 ноября — Алексей Ватченко (70) — партийный и государственный деятель УССР.
- 22 ноября — Николай Томский (83) — советский скульптор-монументалист.
- 24 ноября — Илья Ожиганов (73) — Герой Советского Союза.
- 25 ноября — Григорий Кухарев (66) — Герой Советского Союза.
- 27 ноября — Сергей Кузнецов (84) — советский военачальник, генерал-майор.
- 28 ноября — Александр Булгаков (74) — Герой Советского Союза.
- 29 ноября — Василий Чистяков (76) — Герой Советского Союза.
- 30 ноября — Алексей Эйснер (79) — русский поэт, переводчик, прозаик.
Декабрь
- 1 декабря — Полина Самийленко (95) — украинская советская театральная актриса.
- 3 декабря — Павел Кутахов (70) — дважды Герой Советского Союза.
- 3 декабря — Борис Петров (70) — советский военачальник.
- 3 декабря — Владимир Рохлин (65) — советский математик.
- 4 декабря — Дмитрий Алексидзе (74) — грузинский советский театральный режиссёр. Народный артист СССР.
- 5 декабря — Виктор Шкловский (91) — русский советский писатель, литературовед, критик, киновед и киносценарист.
- 7 декабря — Иосиф Дайлис (91) — румынский и молдавский скрипач, альтист и музыкальный педагог.
- 7 декабря — Пётр Середа (67) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 8 декабря — Анатолий Дробаха (60) — подполковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 8 декабря — Николай Эмануэль (69) — советский физикохимик, ведущий специалист в области кинетики и механизма химических реакций.
- 8 декабря — Владимир Челомей (70) — советский учёный в области механики и процессов управления, академик АН СССР.
- 10 декабря — Алексей Махнёв (63) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- 13 декабря — Николай Щёлоков (74) — советский государственный деятель, 5-й Министр внутренних дел СССР.
- 14 декабря — Иван Алексеев (61) — Герой Советского Союза.
- 14 декабря — Юрий Соколов (61) — советский торговый деятель, до 1983 года директор одного из крупнейших гастрономов Москвы «Елисеевский».
- 15 декабря — Назарий Букатевич (100) — украинский этнограф, историк, языковед.
- 15 декабря — Пётр Вавилов (66) — видный учёный в области селекции и семеноводства кормовых культур.
- 16 декабря — Гапар Айтиев (72) — один из первых советских художников-киргизов, народный художник Киргизской ССР и СССР.
- 16 декабря — Габит Кадырбеков (78) — советский политический деятель, председатель Исполнительного комитета Актюбинского областного Совета (1955—1960) .
- 16 декабря — Юозас Лингис (65) — советский литовский артист балета, танцовщик, балетмейстер, хореограф, фольклорист, балетный педагог. Народный артист СССР.
- 20 декабря — Дмитрий Устинов (76) — советский военачальник, министр обороны.
- 22 декабря — Константин Ильин (82) — советский учёный-химик.
- 22 декабря — Виктор Хасманис (92) — офицер русской и латвийской армии.
- 24 декабря — Фёдор Семиглазов (66) — Герой Советского Союза.
- 25 декабря — Сергей Смирнов (64) — Герой Советского Союза.
- 26 декабря — Виктор Шатров (70) — Герой Советского Союза.
- 27 декабря — Николай Нестерович (81) — советский белорусский учёный в области ботаники, академик Академии наук Белорусской ССР.
- 28 декабря — Константин Ершов (49) — советский актёр, режиссёр.
- 28 декабря — Исаак Кикоин (76) — физик-экспериментатор, член-корреспондент Академии наук СССР.
- 29 декабря — Алексей Духов (63) — Герой Советского Союза.
- 29 декабря — Григорий Ефименко (65) — Герой Советского Союза.
- 29 декабря — Семён Ларионов (69) — Герой Советского Союза.
- 30 декабря — Михаил Музолёв (83) — Герой Советского Союза.
- 31 декабря — Николай Артюхов (61) — Герой Социалистического Труда.
- 31 декабря — Яков Шведов (79) — русский советский писатель и поэт-песенник.
См. также
Напишите отзыв о статье "Список умерших в 1984 году"
Ссылки
- [www.lasius.narod.ru/index1/died/died1984.htm Потери и кончины 1984 года]
Отрывок, характеризующий Список умерших в 1984 году
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.