Малайский Союз

Малайский Союз
англ. Malayan Union
коронная колония Великобритании
←   ← 1946 — 1948 →
Столица	Куала-Лумпур
Денежная единица	Малайский доллар
Площадь	132 364
Форма правления	конституционная монархия
Династия	Виндзорская
Король
- 1946-1948	Георг VI
Губернатор
- 1946-1948	Сэр Эдвард Гент
История
- 1 апреля 1946	Провозглашение коронной колонии Малайский Союз
- 31 января 1948	Преобразование Малайского Союза в Малайскую Федерацию

К:Появились в 1946 годуК:Исчезли в 1948 году

Малайский Союз (англ. Malayan Union) — существовавшая в 1946—1948 годах коронная колония Великобритании, включавшая малайские государства и части бывшей британской коронной колонии Стрейтс Сетлментс — Пинанг и Малакку.

Идея создания Малайского Союза была выдвинута Британской военной администрацией, взявшей Малайю под управление сразу по окончании Второй мировой войны, в октябре 1945 года. В том же месяце сэру Гарольду Макмайклу было поручено получить согласие малайских правителей на вхождение их государств в этот союз, и он быстро справился с этой задачей. Далеко не все из султанов сделали это с большой охотой, но так как они оставались на своих местах в годы японской оккупации, то их легко было обвинить в сотрудничестве с японцами и на этом основании лишить трона, поэтому у них не оставалось выбора.

Официально коронная колония Малайский Союз была провозглашена 1 апреля 1946 года, её первым губернатором стал сэр Эдвард Гент. Столицей новой коронной колонии стал город Куала-Лумпур. Одновременно с созданием Малайского Союза была распущена колония Стрейтс-Сетлментс, её прежние сеттлменты Перак и Малакка вошли в состав коронной колонии Малайский Союз, Сингапур стал отдельной коронной колонией; Лабуан был на некоторое время включён в состав колонии Сингапур, а затем был передан в коронную колонию Британское Северное Борнео.

Администрация коронной колонии Малайский Союз декларировала равные права для всех людей, желавших стать его гражданами. Гражданство автоматически давалось тем, кто родился в любом из малайских государств или Стрейтс Сетлментс и проживал там до 15 февраля 1942 года; тем, кто родился вне малайских государств или Стрейтс-Сетлментс, гражданство давалось лишь в том случае, если их отцы были гражданами Малайского Союза, если они сами были старше 18 лет, и если они прожили на территории малайских государств или Стрейтс-Сетлментс «10 из предшествующих 15 лет до 15 февраля 1942». Группы людей, претендующих на получение гражданства, должны были проживать на территории малайских государств или Стрейтс-Сетлментс 5 из 8 лет, предшествующих подаче заявления, иметь хороший характер, понимать и говорить на английском или малайском языках, и принести присягу на верность Малайскому Союзу.

Традиционные правители малайских государств  передали британской короне всю свою власть, кроме религиозных вопросов. Государственные советы, функционировавшие в прежних малайских государствах, потеряли даже ту ограниченную автономию, что имели, и стали просто проводниками политики центрального правительства в Куала-Лумпуре. Вместо султанов во главе государственных советов встали британские резиденты.

Малайцы в целом встали в оппозицию к Малайскому союзу. Причинами были как методы, которыми сэр Гарольд Макмайкл добился согласия султанов, так и предоставление гражданства иммигрантам-немалайцам и их потомкам; причиной были отнюдь не расовая или религиозная ненависть, а их доминирование в экономике, представлявшее угрозу для малайцев. Оппозиционное движение возглавила созданная 1 марта 1946 года Объединённая малайская национальная организация. В знак протеста малайцы отказались принять участие в церемонии введения поста британского губернатора, бойкотировали участие в консультативных советах. Британцы признали наличие проблемы неучастия малайцев в управлении собственной страной, и прежде, чем вносить поправки в Малайскую конституцию, приняли меры для выяснения мнений основных этнических групп.

В январе 1948 года Малайский Союз был преобразован в Малайскую Федерацию.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Малайский Союз

– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.