История Новой Шотландии

Новая Шотландия — провинция Канады, расположенная на востоке страны и относящаяся к Приморским провинциям. До прибытия европейцев Новая Шотландия была населена микмаками. Долгое время Новая Шотландия была предметом соперничества между Англией и Францией, и четыре колониальные войны, периодически опустошавшие территорию, решили в конце концов вопрос её принадлежности к Британской империи. В течение 150 лет столицей Новой Шотландии был Аннаполис-Ройял, а в 1749 году, перед последней из войн, столица была перенесена в Галифакс. После окончания войн, началось заселение Новой Шотландии протестантами, а после революции в США сюда эмигрировали многие роялисты лоялисты, получившие земельные участки. В 1848 Новая Шотландия получила самоуправление, а в 1867 году вошла в Канадскую конфедерацию.

До прибытия европейцев

Территория Новой Шотландии, согласно имеющимся археологическим данным, была заселена палеоиндейцами около 11 тысяч лет назад. Микмаки являются потомками племён, пришедших в регион между IV веком до н.э. и I веком н.э. Кроме Новой Шотландии, микмаки жили также в других Приморских провинциях, в Квебеке на полуострове Гаспе, а также на северо-востоке Новой Англии. В XVII веке их общая численность оценивалась менее чем в 3000 человек, при этом они понесли большие потери в XVI веке из-за инфекционных болезней и алкоголизма. После прибытия европейцев микмаки сперва казались в контакте с французами, однако переселение французов в Новую Шотландию шло достаточно медленно. Однако в XVIII веке, после перехода восточной Канады под контроль англичан, началось активное переселение в регион протестантов, начавших отчуждать земли индейцев без компенсации и депортировавших французов. Позже микмаки также заселили Ньюфаундленд, вытеснив беотуков.

XVII век

Первыми европейцами, увидевшими берега Новой Шотландии, были, по-видимому, моряки экспедиции генуэзского мореплавателя на английской службе Джона Кабота (1498—1499). Первое сохранившееся до наших дней поселение, Порт-Рояль</span>^ru_en, было основано в 1605 году Пьером Дюгуа и стало столицей французской колонии Акадия. В том же году французские рыбаки основали поселение на мысе Кансо. В течение следующих 75 лет Порт-Рояль, позже переименованный в Аннаполис</span>^ru_en, оставался единственным хоть сколько-нибудь крупным поселением Новой Шотландии и выполнял функцию административного центра колонии Акадия. Лишь в 1849 году, после основания Галифакса, столица колонии была перенесена туда.

В 1621 году тут появилось первое шотландское поселение в Америке. В 1629 году Уильям Александр основал шотландскую колонию в Пор-Руайяле. Хартия колонии определяла Новую Шотландию как всю землю между Ньюфаундлендом и Новой Англией и объявляла её частью Шотландии. В 1631 году король Англии и Шотландии Карл I по Сузскому мирному договору вернул Новую Шотландию французам.

Лишь примерно через 75 лет после основания Пор-Руайяля франкоакадцы начали расселяться по Новой Шотландии, основав несколько относительно крупных поселений, таких, как Гран-Пре, Шиньекто, Кобеки и Писиги. Эти поселения существовали до депортации франко-акадцев в середине XVIII века.

В период подчинения Новой Шотландии Франции англичане шесть раз предпринимали попытки завоевать колонию. Успешной в результате осталась осада Пор-Руайяла 1710 года.

С 1640 по 1645 год в Акадии происходили события, часто описываемые как гражданская война. Двумя центрами были Пор-Руайяль, в котором находился губернатор Акадии (в то время Шарль де Мену д'Ольне) и Сент-Джон, ныне в Нью-Брансуике, в котором находился смещённый и обвинённый в государственной измене губернатор Акадии Шарль де Сент-Этьен де ла Тур. Война фактически состояла из четырёх сражений, включающих пятимесячную осаду форта Сент-Джон. В 1645 году д'Ольне фактически выиграл войну, однако после его смерти де ла Тур снова занял пост губернатора.

Кроме того, Франция и Англия провели четыре колониальные войны, закончившиеся победой Англии и передачи ей восточной Канады. Во время войны короля Вильгельма (1690-1697) боевые действия привели к существенному разорению Новой Шотландии, однако после войны территория согласно Рейксвейкскому мирному договору вернулась к французам.

XVIII век

Война королевы Анны, продолжавшаяся с 1702 по 1713 год, закончилась британским завоеванием Акадии, которое было подтверждено Утрехтским мирным договором 1713 года. К Англии отошли Новая Шотландия и Нью-Брансуик, рассматривавшийся тогда как часть Новой Шотландии. Франция сохранила за собой Остров Принца Эдуарда. В дальнейшем уже французы, при поддержке микмаков, пытались завоевать Новую Шотландию. С 1722 по 1725 год в ходе войны Даммера микмаки осадили Аннаполис-Ройял, и англичане смогли их победить лишь при поддержке сил, вызванных из Новой Англии. Завершивший войну мирный договор стал первым в истории Северной Америки, когда Англия и Франция признали необходимость договариваться не только между собой, но и с коренным населением континента.

С 1744 по 1748 год проходила третья из колониальных войн, в ходе которой снова сильно пострадали североамерикансие колонии Англии. По итогам войны Новая Шотландия осталась за Англией. Конфликт, однако, продолжался и после окончания войны, так как Новая Шотландия всё ещё была населена в основном микмаками и франко-акадцами, недовольными возникновением протестантских поселений в колонии. В 1749 году был основан новый административный центр колонии, протестантское поселение Галифакс, чуть позже — Дартмут (1750) и Луненбург (1753), что только усилило напряжение между протестантами, с одной стороны, и католиками и микмаками, с другой. В частности, франко-акадцы совершали рейды на протестантские поселения и отказывались безоговорочно принести клятву верности англичанам. После Франко-индейской войны (1755—1763) Франция лишилась своих колоний на Атлантическом побережье, а англичане начали депортацию франко-акадцев. За последующие девять лет 12 тысяч франко-акадцев были депортированы из Новой Шотландии, в основном в лежащие южнее английские колонии, хотя им была обещана высылка во Францию. Главниым инициатором депортаций выступил губернатор Новой Шотландии Чарльз Лоренс. Одновременно с 1759 по 1768 год около восьми тысяч переселенцев из Новой Англии откликнулись на призыв губернатора Лоренса о заселении Новой Шотландии.

Во время войны за независимость США американские каперы опустошали английские колонии на побережье Атлантического океана. В частности, Ливерпуль подвергался разграблению пять раз с 1776 по 1780 год, Кансо — дважды, а в 1781 году был разграблен Аннаполис. Для отражения атак в фортах вдоль канадского побережья был размещён 84-й пехотный полк, штаб-квартира которого располагалась в форте Эдуардс в Уинсоре. Задача полка состояла также в том, чтобы предотвратить атаку американской армии по суше на Галифакс. Франция приняла участие в войне на стороне США, и в 1781 году произошло англо-французское морское сражение у мыса Бретон.

В 1784 году западная часть колонии отделилась и стала самостоятельной колонией Нью-Брансуик, а территория Мэна попала под контроль штата Массачусетс. В том же 1784 году остров Кейп-Бретон стал самостоятельной колонией, но в 1820 году вернулся в состав Новой Шотландии.

XIX век

Во время Англо-американской войны 1812 года роль Новой Шотландии состояла в основном в найме каперов или снаряжении собственных каперских кораблей, задачей которых было атаковать корабли американского флота. Так, три жителя Луненберга 8 августа 1814 года купили корабль, который они назвали Луненберг. Корабль впоследствии взял в плен семь американских кораблей. Корабль Liverpool Packet из Ливерпуля оказался наиболее удачлив в Канаде на этом поприще, захватив более 50 американских кораблей.

В одном из эпизодов войны в 1813 году британский фрегат HMS Shannon захватил американский фрегат USS Chesapeake и привёл его со всем экипажем в порт Галифакса, где американские моряки были помещены в тюрьму.

Некоторые чёрные рабы из США воевали на стороне англичан и после войны были перемещены в Новую Шотландию.

В январе-феврале 1848 года Новая Шотландия стала первой британской колонией, в которой было установлено ответственное правительство, и которая получила самоуправление, в большой мере благодаря усилиям Джозефа Хоу.

Тысячи жителей Новой Шотландии приняли участие в Гражданской войне в США, большинство из них на стороне северян, хотя Британская империя, частью которой оставалась Новая Шотландия, сохраняла нейтралитет. Экономика колонии бурно развивалась во время войны, так как она могла торговать и с Югом, и с Севером благодаря своему нейтралитету. Чтобы помешать торговле с Югом, флот Севера организовал морскую блокаду, что, в свою очередь, привело к возникновению напряжённости между Великобританией и северными штатами.

После войны в Канаде распространились опасения, что США могут аннексировать британские владения в Северной Америке, и эти опасения усилилисьпосле начала фенианских набегов. В Новой Шотландии был проведён набор добровольцев на случай войны. Одной из причин создания Канады в 1867 году была боязнь Великобритании вступить в открытую конфронтацию с США и желание оставить защиту Приморских провинций канадскому правительству.

В составе Канады

1 июля 1867 года премьер-министр Чарльз Таппер провозгласил создание Канадской Конфедерации, в которую вошли провинция Канада, Новая Шотландия и Нью-Брансуик. Джозеф Хоу возглавлял анти-конфедератионистскую партию, которая была противником образования конфедерации. На выборах, прошедших 18 сентября 1867 года, эта партия одержала победу, получив 18 из 19 мест в парламенте Конфедерации, отведённых Новой Шотландии, и 36 из 38 мест на местном уровне. Ассамблея Новой Шотландии в 1868 году приняла резолюцию, признававшую создание конфедерации незаконным, и этот документ так никогда и не был денонсирован. Это не имело никаких последствий для вхождения Новой Шотландии в Канадскую Конфедерацию, однако антиконфедератионистские настроения ещё долго оставались очень сильными, и ещё в 1920-е годы существовали как идеология Движения за права приморских провинций (англ. Maritime Rights Movement).

Во второй половине XIX века Новая Шотландия стала ведущим мировым центром кораблестроения. В частности, здесь родился и начал свою карьеру инженер-кораблестроитель Дональд Маккей и работал Уильям Доусон Лоренс, построивший самый большой парусный корабль в Канаде, William D. Lawrence. Джошуа Слокам стал первым человеком, совершившим (в 1895—1898 годах) одиночное кругосветное плавание.

В Первую мировую войну Новая Шотландия приобрела особое значение, так как порты Восточной Канады (в первую очередь Галифакс) были основными пунктами, через которые из Америки в Европу доставлялись войска и военная техника и амуниция, а обратно корабли доставляли раненых.

Литература

• Beck, J. Murray. The Government of Nova Scotia University of Toronto Press, 1957, the standard history
• Beck, J. Murray. Politics of Nova Scotia. vol 2: 1896-1988. Tantallon, N.S.: Four East 1985 438 pp.
• Beck, J. Murray. Politics of Nova Scotia. vol 1 1710-1896 Tantallon, N.S.: Four East 1985 438 pp.
• Bell, Winthrop P. The "Foreign Protestants" and the Settlement of Nova Scotia: The History of a Piece of Arrested British Colonial Policy in the Eighteenth Century. (1961).
• Brebner, John Bartlet. New England's Outpost. Acadia before the Conquest of Canada (1927)
• Brebner, John Bartlet. The Neutral Yankees of Nova Scotia: A Marginal Colony During the Revolutionary Years (1937)
• Conrad, Margaret and Moody, Barry, ed. Planter Links: Community and Culture in Colonial Nova Scotia. Fredericton, : Acadiensis, 2001. 236 pp.
• Conrad, Margaret, ed. Intimate Relations: Family and Community in Planter Nova Scotia, 1759-1800. Fredericton, : Acadiensis, 1995. 298 pp.
• Conrad, Margaret, ed. Making Adjustments: Change and Continuity in Planter Nova Scotia, 1759-1800. Fredericton: Acadiensis, 1991. 280 pp.
• Faragher, John Mack. A Great and Noble Scheme: The Tragic Story of the Expulsion of the French Acadians from Their American Homeland New York: W.W. Norton, 2005, 562 p.
• Gwyn, Julian. Excessive Expectations: Maritime Commerce and the Economic Development of Nova Scotia, 1740-1870 McGill-Queen's U. Pr., 1998. 291 pp.
• Griffiths, Naomi. E. S. From Migrant to Acadian, 1604-1755: A North American Border People. Montreal and Kingston, McGill / Queen's University Press, 2004.
• Hornsby, Stephen J. Nineteenth-Century Cape Breton: A Historical Geography. McGill-Queen's U. Pr., 1992. 274 pp.
• Johnston, A. J. B. Control and Order in French Colonial Louisbourg, 1713-1758. Michigan State U. Pr., 2001. 346 pp.
• Krause, Eric; Corbin, Carol; and O'Shea, William, ed. Aspects of Louisbourg: Essays on the History of an Eighteenth-Century French Community in North America. Sydney, N.S.: U. Coll. of Cape Breton Pr., 1995. 312 pp.
• LeBlanc, Ronnie-Gilles (2005). Du Grand Dérangement à la Déportation: Nouvelles Perspectives Historiques, Moncton: Université de Moncton, 465 pages (book in French and English)
• MacKinnon, Neil. This Unfriendly Soil: The Loyalist Experience in Nova Scotia, 1783-1791. McGill-Queen's U. Press, 1986. 231 pp.
• Mancke, Elizabeth. The Fault Lines of Empire: Political Differentiation in Massachusetts and Nova Scotia, ca. 1760-1830 Routledge, 2005. 214 pp. online
• Marble, Allan Everett. Surgeons, Smallpox, and the Poor: A History of Medicine and Social Conditions in Nova Scotia, 1749-1799. McGill-Queen's U. Pr., 1993. 356 pp.
• Pryke, Kenneth G. Nova Scotia and Confederation, 1864-74 (1979) (ISBN 0-8020-5389-0)
• Reid, John G. et al. The "Conquest" of Acadia, 1710: Imperial, Colonial, and Aboriginal Constructions. U. of Toronto Press, 2004. 297 pp.
• Walker, James W. St. G. The Black Loyalists: The Search for a Promised Land in Nova Scotia and Sierra Leone, 1783-1870. (1976). reprint U. of Toronto Press, 1992. 438 pp
• Whitelaw, William Menzies; The Maritimes and Canada before Confederation (1934)

Отрывок, характеризующий История Новой Шотландии

– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)