Британский Цейлон

Цейлон
англ. Ceylon
колония
←   ← 1796 — 1948 →
Флаг Герб
Гимн God Save the Queen
Столица	Коломбо
Язык(и)	английский, сингальский, тамильский
Религия	христианство, индуизм, буддизм, ислам
Денежная единица	Цейлонский риксдоллар (до 1828) индийская рупия
Форма правления	конституционная монархия

К:Появились в 1796 годуК:Исчезли в 1948 году

Брита́нский Цейло́н — период истории Шри-Ланки, начиная с момента завоевания Великобританией совместно с государством Канди голландских владений на Шри-Ланке к 1796 году и заканчивая образованием доминиона Цейлон в 1948 году.

Британское завоевание голландских владений

В 1795 году Республика Соединённых провинций была завоёвана Францией. Новообразованная Батавская республика выступила на стороне Франции в её войнах с Великобританией. На Шри-Ланке это привело к тому, что англичане, заключившие военный союз с Кандийским государством, к 1796 году завоевали все голландские владения.

С 1796 по 1798 годы захваченная англичанами территория находилась в составе Мадрасского президентства Индии, и управление островом осуществлялось представителями английского военного командования и директорами Британской Ост-Индской компании. Непомерные налоги и открытый грабёж местного населения служащими Компании явились причиной крестьянского восстания, охватившего в 1797 году прибрежные районы юго-запад и севера острова, и подавленного лишь год спустя англо-сипайскими частями.

Образование колонии

В 1798 году были произведены изменения в системе управления. Во главе гражданской и военной администрации был поставлен губернатор, ответственный перед Министерством по делам колоний; контроль же над сбором налогов и торговые монополии оставались в руках чиновников Ост-Индской компании. Система двойственного управления просуществовала вплоть до 1800 года, когда Цейлон был полностью выведен из состава Мадрасского президентства и превращён в отдельную британскую королевскую колонию. Британское господство над прибрежными районами Цейлона было закреплено Амьенским мирным договором 1802 года.

В первое десятилетие XIX века англичане формировали политику на острове, исходя из опыта своих предшественников — голландцев, многие из которых остались на Цейлоне и поступили на службу в Британскую Ост-Индскую компанию. Религиозная политика колониальных властей поставила в неравное положение храмы и монастыри различных областей острова, и высвободила буддийскую сангху из-под централизованного контроля со стороны светской администрации. Распространение христианства и проявление христианизированной прослойки цейлонцев привели к созданию ещё более сложной религиозной ситуации. Политика экспроприации храмовой земельной собственности, лишения буддистов многих привилегий сделала сангху оппозиционной британским колонизатором, вела к активному включению её радикальных членов в общественно-политическую деятельность.

В 1806 году был снят введённый голландцами запрет на проповедь католицизма, в результате чего активную пропаганду христианства на острове вели агнликанцы, баптисты, методисты и католики. Английские власти стремились создать образованную христианизированную прослойку среди местного населения, которая служила бы проводником британской политики.

Британское завоевание государства Канди

После захвата бывших голландских владений на Шри-Ланке англичане направили свои военные, политические и идеологические усилия на завоевание Кандийского государства. В результате сложных интриг и подкупа англичанам удалось добиться поддержки со стороны части кандийской знати, недовольной действиями правителя Шри Викрама Раджасингхи, который, пытаясь укрепить вооружённые силы Кандийского государства для защиты от англичан, ограничил привилегии местной верхушки, ввёл новые налоги, посягнул на собственность буддийского духовенства. Это оттолкнуло от него многих прежних приверженцев и привело их к открытому союзу с англичанами.

В 1815 году Кандийское государство было оккупировано британскими войсками и включено в состав королевской колонии Цейлон. Бывший правитель Канди был низложен и выслан в Мадрас, а территория бывшего Кандийского государства составила отдельную административную область, переданную в ведение английского резидента, подотчётного губернатору прибрежных районов. Сознавая, что господство в центральных районах острова зависит от того, удастся ли сохранить союз с той частью аристократии и правительства, которая поддержала их в борьбе с последним кандийским правителем, английская администрация предприняла шаги по её вовлечению в государственно-колониальный аппарат.

Колониальные преобразования первой половины XIX века

Крупное крестьянское восстание, охватившее внутренние районы острова в 1817—1818 годах, убедило английские власти в необходимости скорейшей административно-политической и экономической перестройки на вновь захваченных территориях в целях скорейшей стабилизации положения в колонии. Представители кандийской земельной знати и верхушка буддийского духовенства были последовательно лишены многих привилегий и поставлены в зависимость от британской колониальной администрации.

В 1820-х годах были подготовлены условия для создания на Цейлоне плантационного хозяйства. Начавшиеся конфискации храмовых и общинных земель и земельных владений кандийского правителя и верного ему окружения в пользу британской короны заложили его экономическую основу. Бурное развитие плантационного хозяйства поставило администрацию перед необходимостью создания более благоприятных условий для частнокапиталистического предпринимательства. Первыми плантаторами на Цейлоне стали чиновники колониальной администрации, но с 1845 года, по распоряжению Министерства по делам колоний, им было запрещено заниматься выращиванием плантационных культур до окончания срока службы. Это привело к привлечению в плантационный сектор Цейлона английского частного капитала.

Политические преобразования середины XIX века

В первой половине XIX века при генерал-губернаторе был создан Законодательный совет, и реорганизован существовавший ранее Исполнительный совет. В состав Исполнительного совета вошли пять высших чиновников английского колониального аппарата. Законодательный совет включал девять официальных (англичане) и шесть неофициальных членов (трое представляли интересы английского частного предпринимательства, трое — верхушку цейлонского общества).

В 1864 году неофициальные члены Законодательного совета во главе с Дж. Уоллом впервые проголосовали против одобрения политики английских колониальных властей, в том числе и в области развития плантационного сектора. Решение было принято голосами официальных членов, однако сам факт оппозиции получил широкий резонанс среди формирующегося среднего класса прибрежных районов. В ноябре 1864 года все шесть неофициальных членов Законодательного совета отказались от своих постов и основали первую общественно-политическую организацию в стране — Цейлонскую лигу. Власти были вынуждены пойти на некоторые уступки, и Законодательному совету было предоставлено право контроля над бюджетом.

Цейлон в конце XIX — начале XX веков

С введением в 1870-х годах денежной формы земельного налога усилился процесс обезземеливания в цейлонской деревне. Содержание крестьянских участков становилось всё более дорогостоящим, и многие крестьянские хозяйства стали переходить к частичному использованию своих земель под экспортные плантационные культуры, дававшие большую денежную выручку с единицы площади. Это привело к падению производства риса; после 1885 года количество импортируемого риса превосходило местное производство.

Гибель кофейных плантаций в результате болезни кофейного листа в 1870-е годы привела к обнищанию значительной части сельского населения, вынужденного закладывать или продавать земли, на которых оно занималось выращиванием кофейного дерева. С конца 1870-х — начала 1880-х годов основной плантационной культурой на Цейлоне становится чайный куст. Последовательное расширение площадей под чайными плантациями способствовало быстрому увеличению производства готовой продукции и развитию промышленности по переработке чайного листа. Переход к созданию акционерных компаний по производству чая повлёк за собой создание новых организационных форм руководства — управляющих агентств, позволивших многим английским плантаторам вернуться на родину и превратиться в рантье, живущих на дивиденды с капитала, вложенного в чайные плантации.

К началу XX века 90 % в экспорте занимали три основные плантационные культуры — чай, каучук и продукты кокосовой пальмы. Сложилось разграничение «сфер влияния»: английский капитал занимал ключевые позиции в производстве, переработке и экспорте чая и других основных экспортных культур, местный же капитал вкладывался в производство так называемых второстепенных экспортных культур (арековая пальма, табак, шоколадное дерево, цитронелла), в мелкие текстильные и пищевые предприятия, в добычу графита и драгоценных камней.

Дифференцированная политика британской администрации в отношении различных религиозных общин привела к усилению этноконфессиональной конфронтации. Последовательно нарастало противостояние между сингалами-буддистами и тамилами-индуистами. Растущие шовинистические настроения сингальских националистов привели к возникновению на рубеже XX века крайне националистического движения под руководством Мунидасы Кумаратунги, направленного на создание «чисто сингальского общества» на Цейлоне, и явившегося основой для позднейшего оформления просингальских партий. В 1905 году буддийские активисты создали Цейлонскую лигу социальных реформ под руководством Ананды Кумарасвами. Конфликт между буддистами и мусульманами привёл к тому, что мусульманская буржуазия открыто встала на сторону колониальных властей и выступила против передачи власти в руки цейлонцев.

В 1910 году была осуществлена реформа Законодательного совета, закреплённая конституцией 1912 года. Согласно реформе, число членов Совета было увеличено до 21 человека с сохранением большинства за официальными членами (11 против 10 неофициальных). Шесть официальных членов (2 равнинных сингала, 2 тамила, 1 кандийский сингал, 1 мавр) назначались генерал-губернатором, сохранявшим всю полноту власти, 4 — избирались на основе высокого имущественного и образовательного ценза. В число избираемых членов входили 2 европейца, 1 бюргер (потомок от браков голландцев с представителями местного населения) и 1 «образованный цейлонец».

Цейлон в годы Первой мировой войны

После объявления Цейлона воюющей стороной члены Законодательного совета единогласно проголосовали за предоставление дополнительных финансовых средств метрополии. Рост цен на продовольствие и предметы первой необходимости, острая нехватка продуктов питания вели к усилению недовольства политикой британских властей, с одной стороны, и к нарастанию противоречий между различными социальными, этническими и конфессиональными группами — с другой. В результате в 1915 году произошло восстание, в ходе которого как прозвучали антиколониальные призывы, так и проявилось стремление отдельных группировок использовать восстание в своих узкокорыстных целях, добившись у колониальной администрации отдельных уступок за счёт общенациональных интересов.

Цейлон в межвоенный период

В 1919 году возникла первая общецейлонская националистическая организация — Цейлонский национальный конгресс (ЦНК). В 1921 году внутри ЦНК произошёл раскол, приведший к отделению тамильских националистов, начавших борьбу за увеличение тамильского представительства в Законодательном совете, что закрепило традицию построения политических партий по национально-религиозному принципу. Однако ни ЦНК, ни Цейлонский тамильский конгресс, ни Цейлонский индийский конгресс (защищавший «индийских тамилов»), ни Цейлонская мусульманская лига (выражавшая требования цейлонских мавров) не выставляли своих представителей на выборах в Законодательный совет как партии: их представители участвовали в выборах как независимые кандидаты, не обязанные придерживаться программы своей партии.

В 1923 году была принята Конституция Мэннинга-Девоншира, в соответствии с которой состав членов Законодательного совета был увеличен до 49, число избираемых членов — до 34 человек (из них 23 избирались по территориальному, а 11 — по общинному принципу). За английским губернатором Цейлона оставалось право вето. Избирательное право распространялось на 4 % населения. Провинции получили возможность осуществлять управление и проводить социально-экономические мероприятия в рамках своей юрисдикции.

Со второй половины 1920-х годов изменяется концепция политики Великобритании в Южной Азии в связи с приходом к власти в метрополии лейбористов. Концепция лейбористов в колониальном вопросе заключалась в идее постепенной трансформации империи в Британское содружество наций. Поэтому в 1927 году на Цейлоне начала свою деятельность комиссия Дономора, результатом работы которой стало принятие конституции 1931 года, предусматривавшей введение всеобщего избирательного права и отмену общинного принципа формирования законодательных органов. На смену Законодательному совету пришёл Государственный совет, избираемый всеобщим голосованием по территориальному признаку.

К концу 1937 года английское правительство признало необходимым изменить конституцию, поручив это генерал-губернатору Колдекотту. Обсуждение «Депеши реформ» Колдекотта определило политическую жизнь страны во второй половине 1930-х годов и продолжалось вплоть до начала Второй мировой войны.

Цейлон в годы Второй мировой войны

5 сентября 1939 года английский губернатор Цейлона выступил в Государственном совете с заявлением о том, что Цейлон является воюющей стороной. Государственный совет одобрил решение об отпуске средств на укрепление обороны страны, а также введении нормированного распределения продуктов питания, текстиля и ряда промышленных товаров. Английская администрация ввела закон «О защите Цейлона», дававший властям право роспуска любой политической организации, а также запрета на проведение собраний и демонстраций.

Со вступлением во Вторую мировую войну Японии возросло стратегическое значение Цейлона. Порты Коломбо и Тринкомали были превращены в военные базы. В марте 1942 года в Коломбо прибыл английский командующий вооружёнными силами Цейлона Дж. Лейтон (англ.), который стал главой не только военных, но и гражданских административных властей. В Перадении (англ.) (близ города Канди) разместился штаб командования вооружённых сил союзников в странах Юго-Восточной Азии во главе с лордом Маунтбэттеном.

В 1942 году на Келанийской (англ.) сессии ЦНК его лидеры поставили своей целью добиться от английских колониальных властей обещания рассмотреть вопрос о предоставлении Цейлону самоуправления после окончания войны. В соответствии с достигнутыми договорённостями в 1944 году на Цейлоне начала работу Комиссия Соулбери (англ.) для выработки основ будущего государственного устройства страны. В 1943 году на базе существовавших кружков по изучению марксизма была образована Коммунистическая партия Цейлона.

Цейлон после Второй мировой войны

В октябре 1945 года на базе предложений Комиссии Соулбери была подготовлена «Белая книга» с текстом новой цейлонской конституции, которая, однако, не предусматривала полной независимости для острова, а сохраняла его в сфере британской юрисдикции. Пост генерал-губернатора передавался представителям цейлонского общества, тем не менее глава законодательной власти назначался английским правительством.

В ходе противоборства вокруг положений Конституции Соулбери произошёл раскол внутри ЦНК: из него вышла правая группировка, поддержавшая английские предложения и образовавшая Объединённую национальную партию (ОНП). ОНП заняла ведущие позиции в Государственном совете и Совете министров, ЦНК же, ставший партией оппозиции, отошёл на второй план как потенциальный правопреемник властных полномочий от английской стороны. Тамильские партии, а также Цейлонская мусульманская лига стояли в стороне от деятельности как ОНП, так и ЦНК, считая их просингальскими образованиями, и добивались от английской стороны установления системы «сбалансированного представительства», то есть предоставления 50 % мест в законодательных органах сингалам и 50 % мест — представителям национальных меньшинств.

4 февраля 1948 года был официально создан доминион Цейлон.

Литература

• «История Востока» (в 6 т.). Т.IV «Восток в новое время (конец XVIII — начало XX в.)», кн. 1 — М.: Изд-во «Восточная литература» РАН, 2004. — ISBN 5-02-018102-1
• «История Востока» (в 6 т.). Т.IV «Восток в новое время (конец XVIII — начало XX в.)», кн. 2 — М.: Изд-во «Восточная литература» РАН, 2005. — ISBN 5-02-018102-1
• «История Востока» (в 6 т.). Т.V «Восток в новейшее время: 1914—1945 гг.» — М.: Изд-во «Восточная литература» РАН, 2006. — ISBN 5-02-018102-1

Отрывок, характеризующий Британский Цейлон

– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.