Неправославные храмы Санкт-Петербурга

С первых лет своего существования Петербург всегда был интернациональным и веротерпимым городом. В начале XX века из каждой тысячи жителей 73 были лютеранами, 47 — католиками. Значительное количество составляли немцы, мусульмане-татары и иудеи. Царское правительство, понимая важность для столицы межконфессионального мира, давало разрешение на отправление церковных обрядов и строительство зданий для облегчения деятельности религиозных общин.

До революции в Санкт-Петербурге было около 100 органов, следовательно, столько же было лютеранских и католических церквей - в других они, чаще всего, не используются. К 1991 году осталось примерно 10 инструментов, к 2014 году их стало около 20.

В основном разделе статьи рассказано о храмах, здания которых сохранились. Про храмы, здания которых не сохранились информация содержится в разделе Несохранившиеся храмы.

Список является неполным и постоянно пополняется.

Немецкая община Петербурга

С началом Первой мировой войны большинство немцев уехало в Германию. Немецкая община была самой большой из иностранных общин русской столицы. Петербургским немцам предоставлялось полное право исповедовать свою религию, создавать школы, общества, издавать прессу на родном языке, соблюдать национальные обычаи и традиции.

Более 90 % петербургских немцев были протестантами. В начале XX века в северной столице действовало около десяти немецких лютеранских храмов и Немецкая реформатская церковь. Некоторые из этих зданий, построенных по проектам известных петербургских немцев, существуют и поныне.

При четырёх церквах — Петрикирхе, Анненкирхе, Катеринен-кирхе и Немецкой реформатской на Мойке — существовали училища или школы, которые содержались за счёт церковной (немецкой) общины, отчего и назывались они немецкими, хотя на самом деле были многонациональными: никаких национальных или религиозных ограничений при поступлении туда не существовало.

Протестантские церкви, молитвенные залы и часовни

См. также: Протестантизм в Санкт-Петербурге

Немецкие лютеранские церкви

См. также: Лютеранство в России

Церковь Апостола Петра (Петрикирхе)

(Невский проспект, 22 — 24)

Среди немецкого населения Петербурга (см. Немцы Петербурга) значительную долю составляли евангелисты, имевшие сеть различных евангелических учреждений.

Первое здание кирхи, которая поначалу была единственной иноверческой церковью Петербурга, не сохранилось. Ныне существующее здание, стоящее в глубине участка на Невском проспекте, своим обликом отдалённо напоминает средневековый романский храм.

В самой старой и богатой лютеранской общине при этой церкви до переворота состояло около 15 тысяч человек. Начиная с 1708 года, немцы наравне с прочими единоверцами молились в деревянной церкви на дворе адмирала К. И. Крюйса на берегу Невы. После заключения Ништадтского мира с переездом купцов и ремесленников из Архангельска и из Москвы количество прихожан увеличилось, и в Петров день 29 июня 1728 года по проекту фельдмаршала Миниха была заложена кирха, которая была освящена 14 июня 1730 года в день двухсотлетия Аугсбургского исповедания.

В XIX веке возникла необходимость значительно увеличить размеры храма. После конкурса, в котором победил А. П. Брюллов (лютеранин по вероисповеданию), 31 августа 1833 была заложена новая кирха, освящённая 31 октября 1838. В церкви св. Петра был установлен в 1886 году второй в стране по размерам прекрасный орган производства немецкой фирмы «Валькер», одной из ведущих в Европе (В Петербурге было установлено 33 органа этой фирмы. Большинство из них не сохранилось, в том числе и этот). Будучи студентом Консерватории, сюда приходил заниматься у органиста Г. Штиля будущий композитор П. И. Чайковский.

Храм закрыт в конце 1937 года. Несмотря на то, что здание находилось под охраной государства как «памятник архитектуры», его внутреннее убранство было уничтожено при попытке сделать концертный зал. В 1958—1962 в нём был размещен плавательный бассейн. Осенью 1992 года храм возвратили лютеранской общине, бассейн перекрыли полом, и здесь разместился офис главы лютеран и начались богослужения. Здесь же находится постоянно действующая выставка «История немцев Санкт Петербурга». Здание является главным для общины лютеран города.

Церковь Святой Анны (Анненкирхе)

(Кирочная ул., 8)

К числу старейших относится и церковь св. Анны. Деревянное здание церкви появилось у Пятой Линии Литейной части (ныне Кирочная улица) в 1820-х годах. 20 июля 1775 было заложено каменное здание церкви по проекту архитектора Ю. М. Фельтена в стиле классицизма (сохранилось в перестроенном виде). Строителем её стал архитектор Дж. Руска. 24 октября 1779 церковь была освящена. С 1736 года при церкви работала школа, отличавшаяся высоким уровнем образования. Среди членов немецкой общины города существует мнение, что церковь иногда инкогнито посещала последняя русская императрица.

Кирха была закрыта 1 сентября 1935 и в следующие два года переделана в кинотеатр «Спартак». В марте 1992 в церкви возобновились воскресные богослужения, но в другие дни здание по-прежнему использовалось как кинотеатр, концертный клуб(спартак), а позже и ночной клуб(меджик) до тех пор, как там произошёл пожар, уничтоживший всё внутреннее убранство храма.

Не позже 2013 года храм был передан Евангелическо-лютеранской церкви Ингрии. Сейчас (2014 год, осень) в здании церкви действует выставка (вход свободный) и силами волонтёров готовится к открытию Музей Ингрии (финско-шведское название территорий Ленинградской и частей некоторых других соседних областей, входивших в состав Швеции до Северной войны).

Церковь Святой Екатерины (Катеринен-кирхе)

(Большой проспект В. О., 1)

С самых первых лет основания Петербурга на Васильевском острове жило много лютеран: купцов, военных, чиновников и учащихся, вследствие чего там была организована община, занявшая каменный дом на 1-й линии, где 16 июня 1729 была освящена церковь. На фундаменте этого здания был возведён и 29 июля 1744 освящён храм во имя апостола Павла. Затем здесь же по проекту Ю. М. Фельтена был заложен 22 июня 1768 храм, который 26 января 1771 был освящён во имя святой Екатерины. Церковь содержала приходскую и торговую школу, два детских дома, реальную гимназию, детский сад, вдовий приют и дешёвые квартиры.

В начале 1920-х годов храм перешёл к баптистам и стал их центром. В 1930 он был закрыт и передан горнякам для устройства в нём клуба. Затем, благодаря хорошей акустике, он использовался как студия звукозаписи. В 1990 он передан лютеранской общине, в которой богослужения ведутся на русском, немецком и литовском языках.

Церковь Святого Михаила

(Средний пр. В. О., 18)

Немецкая община, возникшая в 1841 году, приобрела участок, на котором по проекту инженер-полковника К. К. Бульмеринка был заложен храм, освящённый 19 декабря 1876. Этот храм славился своей акустикой.

Была закрыта 15 августа 1935 и переделана внутри с разделением на этажи. После войны в ней находится завод «Спорт», а здание передано евангельским христианам-баптистам. В здании ведётся ремонт и ведутся богослужения.

Немецкая лютеранская церковь при Евангелической женской больнице (НИИ фтизиопульмонологии)

(Лиговский пр., 2/4) Крестовоздвиженская (?) церковь. Построена в 1869—1871 г. г. в стиле неоготика, архитекторы: Р. Б. Бернгард, О. Г. фон Гиппиус. Главное здание с домовой лютеранской церковью входит в комплекс больницы. Здесь же размещались благотворительные учреждения для лиц «исключительно евангелического вероисповедания» — детский больничный приют, школа, убежище для престарелых гувернанток и приют Св. Магдалины для раскаявшихся проституток.

Двусветная церковь находилась в центре второго этажа и была освящена в 1874 году епископом Рихтером. Оформлена церковь в неоготическом стиле: стрельчатые арки, высокие окна, щипцовые фронтоны. Великая княгиня Екатерина Михайловна (внучка Павла I) подарила храму заалтарный витраж с изображением Спасителя и четырех евангелистов, выполненный в мастерской В. Д. Сверчкова в Мюнхене (по непроверенным данным, они должны находиться в Эрмитаже, если не были переданы). Резной алтарь и фигуры апостолов поднесла кирхе графиня О. И. Орлова-Давыдова. Панели и церковную кафедру делал столяр Шрадер, а распятие — бронзовщик А. Дипнер. В 1910 г. в храме установили орган фирмы Валькер, находящийся сейчас в католической церкви Лурдской Божией Матери в Ковенском пер. Церковью пользовались, кроме больных и персонала, также окрестные жители — лютеране. Последним пастором перед революцией был Т. Лисс. Церковь была закрыта в начале 1920-х гг. Убранство отдано русской лютеранской общине.

Сейчас в главном зале кирхи располагается конференц-зал Фтизиопульмонологического института. Гостей, теперь уже конференц-зала, как и прежде, встречает надпись на немецком языке, выложенная на полу: «Willkommen» («Добро пожаловать»). Осенью 2014 года стрельчатое окно на фасаде закрыли светоотражающим экраном, скоро в кирхе произойдёт ремонт. Церковной общины на данный момент не имеется, зал и дальше будет использоваться под нужды НИИ. Здание кирхи выделяется из застройки, его легко заметить. Здание включено в Единый государственный реестр объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации в качестве объекта культурного наследия регионального значения.

Лютеранская церковь св. Елизаветы (здание Водоканала)

(Кронштадт, Ленинградская ул., 1Н)

Первая лютеранская деревянная церковь во имя св. Елизаветы существовала в Кронштадте примерно с 1710-х гг. После городского пожара 1732 года по указу императрицы Анны Иоанновны территория, прилегающая к кирхе была передана под дворы морских служителей, а для кирхи отведено новое место «позади водоналивной мельницы». Здесь в 1735 году было начато строительство храма, но не завершено, поэтому в 1739 году участок передали для строительства Андреевского собора.

Для кирхи в 1750 году прихожане приобрели три участка у Петербургских ворот, в Андреевской, Шкиперской и Восточной улицах и получили разрешение на строительство. Здесь была выстроена деревянная Елизаветинская церковь. Около неё до 1776 года существовало лютеранское городское кладбище.

В начале 1830-х гг. деревянная церковь сгорела, а в 1836—1838 гг. на прилегающем участке арх. К. Бейль выстроил каменную церковь по проекту архитектора Э. Анерта.

Кампания по изъятию церковных ценностей после революционных событий почти не коснулась лютеранских храмов. Лишь в церкви святой Елизаветы были изъяты 6 серебряных алтарных подсвечников. Число лютеран в Кронштадте из-за выезда немцев, латышей, эстонцев, финнов и шведов за границу, быстро сокращалось.

23 декабря 1924 года районный комитет комсомола направил в кронштадтское экономическое совещание докладную записку, в которой ссылался на то, численность прихожан церкви св. Елизаветы составляет лишь 15-20 человек, предлагал закрыть храм и устроить в его здании Дом пролетарской физической культуры профсоюза металлистов и Главного военного порта. А уже 8 января 1925 года председатель приходского совета Шплет заявил об отказе использования храма, поскольку «приход распался», служб не было около двух лет, а пастор давно покинул Кронштадт. 18 января 1925 года церковь св. Елизаветы была закрыта, её имущество передали в кирху св. Николая, а церковное здание приспособили под клуб профсоюза металлистов. Вскоре та же судьба постигла и вторую кирху. 26 мая 1926 года начальник административного отдела Кронштадта ходатайствовал о закрытии кирхи «за малочисленностью верующих». Формально закрытие произошло в августе 1926 году

Сейчас зданием владеет Водоканал Санкт-Петербурга, Кронштадтское отделение.

Молитвенный зал в евангелическом приюте во имя Христа Спасителя

(Ярославский проспект, 4) 

Александр Ферман, пастор церкви Святого Петра, на средства почётного гражданина города Ф. В. Вальца создал приют для детей-идиотов и эпилептиков. Зал для молитв был открыт 27 декабря 1880 года. В 1907—1909 годах в приюте был выстроен каменный дом по проекту военного инженера В. П. Стаценко, на втором этаже которого разместился молитвенный зал. Дата закрытия храма неизвестна. Сейчас здесь расположен детский дом.

Часовня Христа Спасителя во дворце принца Ольденбургского

(Дворцовая набережная, 2 Миллионная ул., 1) 

В конце 1830-х годов дворец перешел к принцу П. А. Ольденбургскому, лютеранину по вероисповеданию. Здание было заново перестроено архитектором В. П. Стасовым и 25 декабря 1841 года в нём состоялось освящение часовни. В 1918 году она прекратила своё существование.

Каменное зало (Новый дворец) — Немецко-лютеранская придворная кирха св. Елены

(г. Ломоносов,Парки Ораниенбаума, 27 [Английская аллея])

В 1843 году по настоянию Елены Павловны здание было перестроено под лютеранскую кирху св. Елены. Здесь проходили семейные торжества с участием её зятя Георгия Мекленбург-Стрелицкого, а потом и внуков. В 1902 году архитектор О. Паульсен надстраивает над западной частью здания каменную колокольню, которая была снесена в 1967 году, когда реставратор М. М. Плотников вернул зданию предполагаемый изначальный облик в стиле елизаветинского барокко (в том числе, заменив овальные окна верхнего света (люнеты) на первоначальные прямоугольные). Апсида с восточной стороны, ризалит с западной, церковный портал и хоры и сегодня напоминают о времени, когда парковый павильон служил храмом. В наше время здание используется как выставочный и концертный зал.

Церковь Святой Екатерины (в пос. Новосаратовка)

(посёлок Новосаратовка, 142)

После манифеста Екатерины Второй 1763 года о колонистах в окрестностях столицы начали селиться выходцы из средней Германии, которые занимались молочным хозяйством и огородничеством. Одна из колоний расположилась неподалёку от столицы на правом берегу Невы и была названа Новой Саратовкой. В начале ХХ века в ней было около тысячи жителей. По прибытии в 1766 году на место они построили деревянный храм, деньги на возведение которого дала Екатерина Вторая. Церкви было дано имя святой. Новое каменное здание было заложено 24 сентября 1833 по образу и подобию немецких церквей. Оно было освящено 8 декабря 1835.

Кирха была закрыта 21 сентября 1935 и перестроена под школу. Башня со шпилем была снесена, здание разбито на два этажа и расширено в размерах. В позднесоветское и перестроечное время оно пришло в негодность. В 1994 году здание выкуплено с целью организации Теологической семинарии Евангелическо-Лютеранской Церкви. Сегодня это главное здание Семинарии, в нём находятся аудитории, капелла, столовая, библиотека с читальным залом, и общежитие. В 2004 году было освящено второе, новое здание, в котором находятся административные помещения и квартиры для преподавателей.

Финские лютеранские церкви

См. также: Финны в Санкт-Петербурге

Финская церковь Святой Марии

(Большая Конюшенная ул., 6а) Несмотря на то, что финны-инкери, основное население Ингерманландии (Приневского края), получили Евангелие от православных миссионеров, их основная масса уже в начале XVIII века исповедовали лютеранство.

Каменный храм бедная община могла себе позволить лишь в 1803 году, когда начали строить по проекту Г.-Х. Паульсена храм, освящённый 12 декабря 1805 года, в день рождения Александра Первого. Перед Октябрьским переворотом финская община была самой многочисленной после немецкой и насчитывала около 15 тысяч человек. В 1930 храм был закрыт и перестроен внутри под общежитие. С 1970 в нём находился «Дом природы». Только в 1977 для финнов в Царском селе был вновь открыт молитвенный дом. В здании на Конюшенной богослужения возобновились с 1991.

Данный храм является кафедравльным Евангелическо-лютеранской Церкви Ингрии.

На изображении слева представлена карта приходов. Данная статья включает в себя информацию о приходах Пиетари, Венйоки, Тюрё, Лахти, Сестарйоки, так как данные территории сейчас входят в состав Санкт-Петербурга. Храмы остальных приходов представлены в статье Иноверческие храмы Ленинградской области

Лютеранская церковь в Зеленогорске

(г. Зеленогорск (бывш. Териоки), пр. Ленина (бывш. ул. Виертотие), 13)

Церковь в Зеленогорске была построена по проекту Йозефа Стенбека в 1908 году. Находится под юрисдикцией епископов Церкви Ингрии. При кирхе есть небольшое финское кладбище, на котором похоронены 75 териокцев, павших во время советско-финского вооружённого противостояния Второй мировой войны в 1939—1944 годах. На памятнике установлены доски с именами погибших и годами их смерти. В настоящее время (лето 2010 года) надписи практически не читаются из-за вандального осквернения. В кирхе регулярно проводятся концерты классической музыки. В честь благополучного окончания реконструкции 14 сентября 2008 к 100-летию создания кирхи было произведено её повторное освящение.

Кирха Воскресения Христова в Пушкине

(г. Пушкин, ул. Набережная, 4)

Построена в 1865 архитектором А. Ф. Видовым и выдержана в стиле английской готической архитектуры. Богослужения проводились на немецком и латинском языках. Ранее на этом месте стояла деревянная церковь в стиле ампир, построенная в 1819 году архитектором В. П. Стасовым. Для прихожан кирха была закрыта в 1938 году. Сейчас в здании вновь проходят церковные службы.

Церковь Марии Магдалины в Павловске

(г. Павловск, ул. Горная, 14а) Лютеранский приход Венйоки (от гидронима Славянка) был основан в 1641 году. Это был самый большой лютеранский приход Ингерманландии. В 1917 году количество прихожан составляло 12 954 человек. Приход входил в Восточно-Ингерманландское пробство.

В XVII веке к нему были приписаны также две часовни, расположенные в приходах Лииссиля и Инкере.

В 1803 году на южной окраине деревни Попово была возведена вторая деревянная кирха, с высокой, отдельно стоящей деревянной колокольней. Она строилась по проекту финского архитектора Ю. Салонена (фин. Juhana Salonen), в плане представляя из себя двойной крест.

В 1883 году на месте обветшавшей второй деревянной кирхи, по проекту придворного архитектора Александра Фомича Видова (1829—1896), началось строительство новой, каменной церкви в псевдоготическом стиле. 1 ноября 1885 года кирху освятили во имя Святой Марии Магдалины. Новое здание было выстроено из красного кирпича, имело двойные хоры, и было рассчитано на 1100 мест. Оно имело в длину 40 метров и высокую колокольню с тремя колоколами. Для новой кирхи был приобретён орган фабрики Вильгельма Зауэра и фисгармония фабрики Циммерман.

1 сентября 1937 года последний пастор прихода Венйоки Пекка Бракс был арестован по обвинению в шпионаже. 19 сентября 1937 года в кирхе состоялось последнее богослужение. 15 ноября 1937 года пастор Бракс был расстрелян в Левашовской пустоши.

В 1941 году была взорвана колокольня.

После войны здание вновь было передано Павловской опытной станции. В 1950-е годы были убраны боковые башни, а само здание надстроено на один этаж, что исказило его исторический облик. В 1970-е годы церковное кладбище было разрушено.

В настоящее время его занимает Павловская опытная станция ВИР, вход в здание пробит с восточной стороны, где находился алтарь, в помещении для богослужений находится актовый зал.

Финская кирха в Мартышкино

(г. Ломоносов, Кирочная ул., 14)

Самостоятельный лютеранский приход Тюрё был выделен из прихода Туутари в 1642 году. Во времена шведского владычества приход Тюрё включал в себя также капельный приход Ретусаари (фин. Retusaari) на острове Котлин.

В 1691 году была построена первая деревянная приходская церковь.

Через полвека кирха сильно обветшала, и в 1748 году пастор Густав Херкепеус (швед. Gustaf Herkepaeus) подал императрице Елизавете Петровне прошение о постройке новой деревянной церкви, где, в частности отмечал: «Деревянная кирка имеется в самом худом состоянии…, как меня, так и весь приход задавить может».

В 1827 году император Николай I, рассмотрев ряд проектов, принял решение о строительстве новой, третьей по счёту, но уже каменной кирхи по проекту придворного архитектора Иосифа Ивановича Шарлеманя.

В январе 1828 года Высочайшим указом на строительство храма было выделено 90 тысяч рублей.

В 1829 году, в конце июня, состоялась его закладка на небольшой возвышенности при Ораниенбаумской дороге. В строительстве использовался кирпич местного завода, другие строительные материалы доставлялись из мызы Гостилицы.

Новая кирха на 700 мест была освящена во имя Святого Иоанна 21 января 1831 года.

Внутри деревянный потолок украшали три хрустальные люстры. Резной деревянный алтарь выполнил скульптор Генрихсен, в нём находились картины «Моление о чаше» и «Тайная вечеря» работы академика Дмитрия Антонелли. Вся резьба алтаря была позолочена мастером Харитоном Вольфом. На алтаре церкви лежала «прекрасная, с серебряной застёжкой святая Библия, отпечатанная в Стокгольме в 1642 году». Отапливался храм четырьмя голландскими белыми изразцовыми печами.

В 1834 году в кирхе был установлен орган петербургского мастера и композитора Карла Вирта, стоимостью 3000 рублей.

В 1917 году количество прихожан составляло 8424 человека. В 1936 году кирху закрыли. В годы Великой Отечественной войны в её здании располагался медсанбат.

В конце 1980-х годов здание принадлежало Ломоносовской дирекции киновидеосети, в нём размещался Дом культуры и ряд кооперативов. В 1989 году в связи с аварийным состоянием здание было закрыто.

19 ноября 1991 года здание кирхи было передано в бессрочное пользование лютеранскому приходу Тюрё. В 1992 году начался капитальный ремонт храма. 19 мая 1996 года состоялось повторное освящение церкви.

В настоящее время входит в Санкт-Петербургское пробство.

Эстонская церковь Святого Иоанна

См. также: Эстонцы в Санкт-Петербурге

(ул. Декабристов, 54)

Община была создана в 1731 году в здании первого кадетского корпуса. Церковное здание на Офицерской улице было заложено 24 июня 1859, на 800 мест (архитектор Г. А. Боссе), освящено 27 ноября 1860. Здание было построено в псевдороманском стиле. Церковь имела большую шатровую колокольню. Для строительства церкви была выделена значительная сумма из казны, остальные собрали сами прихожане.

В 1930 году церковь была закрыта. Затем здание было перестроено: снесена колокольня, к главному фасаду пристроена лестница, внутри были сделаны перекрытия между этажами. Внутри здания расположился клуб. В 1993 году в Санкт-Петербурге была зарегистрирована эстонская лютеранская община, которой 29 мая 1997 было передано здание. С 25 ноября 2000 здесь проходят регулярные молитвенные собрания на эстонском языке. Приход входит в Церковь Ингрии.

В 2009 году была начата реставрация церкви, восстановлены колокольня и исторический облик фасада. 20 февраля 2011 года, после завершения реставрационных работ, состоялось открытие и освящение церкви. Зал на третьем этаже используется как концертный (концертный зал «Яани Кирик»), в нём проводятся концерты классической, старинной и современной музыки.

Шведская Церковь Святой Екатерины

(Малая Конюшенная улица, 1)

См. также: Шведы в Санкт-Петербурге

После присоединения Ингерманландии к России некоторые шведы переехали из Ниеншанца в новую столицу, где в наёмном доме уже в 1703 служил пастор. В 1728, когда шведская община отделилась от финской, шведы создали себе молитвенный дом, на месте которого 17 мая 1767 в Вознесенье архитектором Ю. М. Фельтеном заложена каменная церковь, выходившая фасадом на Шведский переулок. Через сто лет храм стал слишком маленьким, и 28 июля 1863 рядом архитектором К. Андерсоном началась постройка нового храма, в числе жертвователей был император Александр Второй. 28 ноября 1865 состоялось освящение храма. Фасады церкви были несколько видоизменены в 1905 известным петербургским архитектором Ф. М. Лидвалем, шведом по происхождению, когда он заканчивал стоящий рядом дом общины. Перед Октябрьским переворотом шведская община насчитывала около 5000 человек, в основном выходцев из Финляндии. В марте 1936 церковь закрыли и переделали под спортивный зал. В конце 1991 небольшая шведская община возобновила богослужение, хотя в здании по-прежнему находится спортивная школа.

Англиканские церкви

См. также: Англиканство в России

Англиканская церковь Иисуса Христа

(Английская набережная, 56) Церковь была построена в 1811—1815 гг. по проекту архитектора Джакомо Кваренги и служила в период с 1815 по 1919 годы приходу Церкви Англии в Петербурге/Петрограде. Была закрыта в 1939 году. В настоящее время в здании церкви размещается Городское экскурсионное бюро. Церковный зал используется в качестве актового, интерьер его (включая алтарь и орган) хорошо сохранился.

Британо-Американская церковь Иисуса Христа

(ул. Якубовича, 16 А)

1839—1840 — арх. Карл-Вильгельм Винклер 1890 — гражд. инж. Фёдор Иванович Соболевский (расширение) — «Список…» КГИОП, п. 382 (дата обращения — 25.10.2014)

В 1833 году по просьбе пастора Ниля и старейшин Британо-американской конгрегациональной церкви в Петербурге Николай I дозволил конгрегационалистам выстроить или нанять дом для молитвы. Община образовалась 6 декабря 1833 года при англиканской церкви, но через семь лет отделилась от неё. Она приобрела дом на Ново-Исаакиевской улице (совр. ул. Якубовича), к которому в 1839—1840 годах К. В. Винклер пристроил со двора двусветный молитвенный зал на 250 человек (хотя в столице конгрегационалистов было больше). Поэтому пастор Александр Фрэнсис из Эдинбурга в 1899 году получил разрешение проводить духовные собрания в частных домах и только на окраинах. Когда в 1890 году праздновалось пятидесятилетие общины, лицевой дом по проекту Ф. Н. Соболевского был расширен двухэтажной пристройкой и заново отделан. Здесь, по инициативе Фрэнсиса, в 1891 году открылась школа, в которой главным учителем был опытный педагог Вальтер Скотт. В январе 1904 пастора Фрэнсиса сменил Эндрю Ричи. В это время церковь, подчиненная посольству США, имела около 150 прихожан, десяток которых был русскими. Храм был закрыт постановлением Президиума Ленсовета от 17 апреля 1939 года, и его дом передали Государственной Публичной библиотеке. Ныне в перестроенном здании находится отделение милиции.

Британско-американская церковь при Александровском главном механическом заводе

(Обуховской Обороны пр., 129)

Многие сотрудники Александровских заводов были выходцами из Британской империи. Ближайший храм находился в центре Петербурга (Английская наб., 56, см. выше), поэтому с 1848 г. пастор Томас Эллерби начал проводить богослужения за Невской заставой в специально нанятом доме.

Потом в помещении заводской конторы был открыт филиал Британо-американской церкви (на совр. ул. Якубовича, см. выше), который действовал несколько лет. На время Крымской войны службы были прекращены, но после заключения мира опять возобновились.

Сюда вместе с отцом, инженером, одним из строителей железной дороги Москва-Петербург, ходил Джеймс Уистлер — будущий крупный американский и английский художник.

Потом на территории завода был построен молитвенный дом. Позже участок понадобился для расширения завода. Церковь строили заново на соседнем участке, открыта она была в 1901 году.

Церковь закрыта с 1920-х гг. Здание сохранилось в искаженном виде. В нём располагался телефонный узел компании Ростелеком. Сейчас телефонный узел сдаёт помещения в здании разным конторам.

Согласно приказу № 15 КГИОП от 20 февраля 2001 года было установлено следующее заключение экспертизы: "Рекомендовать к включению в Список вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность (экспертное заключение от 20.03.2000)".

Бывшая англиканская церковь в Кронштадте

(Кронштадт, Андреевская ул., 13/ул. Зосимова, 24)

Храм был построен в 1819-1822 годах по проекту архитектора Э. Х. Анерта в стиле эклектика (с сильным влиянием классицизма) общиной проживавших в Кронштадте англичан. Внутренний зал высокий, двухсветный. Алтарь был расписан живописью. На северной стороне алтарной абсиды были написаны заповеди, Символ веры и молитва «Отче наш» на английском языке.

Богослужения в ней совершались до 1902 года, когда, в связи с уменьшением количества англичан, они были прекращены. Община решила продать эту церковь с участком с условием, что в здании будет устроен или храм, или дом для религиозных собеседований.

На средства потомственного почётного гражданина Н. А. Туркина здание было приспособлено под православный храм. 1 (14) декабря 1902 года церковь была освящена о. Иоанном Кронштадтским.

В советские годы храм был перестроен в общежитие. Сейчас в здании в одном из помещений снова располагается мемориальный музей-кабинет о. Иоанна Кронштадтского.

Реформатские церкви

Голландская церковь - Информационный центр по искусству и музыке библиотеки им. В. В. Маяковского

(расположен по трём адресам: Невский пр., 20, наб. р. Мойки, 44 и Большая Конюшенная ул., 31) В 1708 году голландцы Петербурга начали молиться в небольшой деревянной лютеранской кирхе при дворе Корнелия Крюйса, бывшего тогда вице-адмиралом. В 1717 году пастором этой голландской общины, состоящей всего из 36 человек, стал некий Х. Г. Грубе. В 1724 община приобрела дом Пьера Пуси, находившийся на углу Невского проспекта и набережной реки Мойки. В этом доме работала голландская школа. Несколько позже сама кирха была перестроена в одноэтажный дом, купленный 6 апреля 1733 за 1500 рублей приобретен одноэтажный дом. Спустя 3 года, летом 1736 оба строения сгорели.

Новое здание для кирхи удалось возвести лишь в 1742 году на средства, большая часть которых поступила из Нидерландов. Новая кирха вмещала уже 250 человек и имела достаточно затейливые интерьеры. С XIX века по-голландски в храме служили лишь летом, когда начиналась навигация, в остальные месяцы службы велись на немецком языке, ибо богатая, но небольшая (перед революцией она насчитывала всего 300 человек) община была сильно онемечена и лишь треть её членов говорила по-голландски.

Из-за репатриации большей части голландцев на родину национализированный храм, в котором оставалось всего 20 верующих, был в мае 1920 закрыт, но в 1923—1926 им стала пользоваться русская лютеранская община. Затем здание отдали кукольному театру, а церковное имущество вывезли. После ремонта в 1935—1936 помещение заняла библиотека им. А. А. Блока. Так как верующих голландцев, которые хотели бы вернуть здание церкви нет, в нём находится недавно реконструированный и оснащенный по последнему слову техники Информационный центр по искусству и музыке (БИКЦИМ), филиал библиотеки им. В. В. Маяковского.

Французская реформатская церковь

(Большая Конюшенная ул., 25)

С 1708 французское население, как и все протестанты, имело приход в лютеранской кирхе на дворе К. Крюйса в Немецкой слободе. В 1724 году произошло отделение и образование совместной с немцами реформатской общины, которая разместилась в доме купца Жана Пеллонтье. На первом проводимом в новообразовавшейся общине крещении 31 июля 1724 года Пётр I был восприемником сына лейб-хирурга Гови, и кресло, в котором сидел император, хранилось затем в помещении церкви.

13 мая 1770 было заложено новое здание Французско-немецкой реформатской церкви Св. Павла, которое сооружалось в течение двух лет по проекту архитектора Ю. М. Фельтена. На новый каменный храм собрал средства лейб-хирург Фусадье. Также в строительстве участвовал каменных дел мастер Дж. Руска. Украшенный плоским куполом с золотым крестом храм на 300 человек расположился вдоль красной линии. Церковь была освящена 22 декабря 1772 года.

С 1827 года при церкви работала школа. В 1864 году архитектор А. Х. Пель занимался переделкой интерьеров здания. На рубеже веков в Петербурге жило около 3000 французов, в основном католиков. Перед революцией из 800 прихожан только половину составляли французы.

После закрытия храма в 1924—1930 годах в здании размещались Богословские курсы баптистов, а затем — Дом атеистической пропаганды. С 1937 года в здании размещается Городской шахматный клуб имени М. И. Чигорина.

Здесь была открыта и до сих пор работает знаменитая пышечная «Желябова 25», которая внесена в Красную книгу памятных мест Петербурга. За последние 50 лет в пышечной не изменился ни ассортимент, ни рецепты приготовления основных двух продуктов: кофе и пышек.

Немецкая реформатская церковь - Дворец культуры работников связи

(Большая Морская ул., 58)

До 1862 года немецкая реформаторская община совершала службы в здании Французской реформаторской церкви на Большой Конюшенной улице. Однако число прихожан росло и вскоре возникла необходимость в строительстве отдельного храма. Главы общины обратились к властям города и получили участок земли на пересечении Большой Морской улицы, набережной реки Мойки и Почтамтского переулка.

На этом месте по проекту архитектора Г. А. Боссе была построена Немецкая реформатская кирха в смешанном романо-готическом стиле. Храм заложен в сентября 1862 года, в день празднования тысячелетия Руси. Руководил строительством Д. И. Гримм. Кирха была освящена 24 октября 1865 года.

Стены фасадов здания были сделаны из красного кирпича без штукатурки, отдельные элементы были выкрашены белой краской. Храм имел высокую башню-колокольню. В здании на первом этаже размещалась школа и квартира пастора, на втором - сам храм с большими витражными окнами рижской мастерской Э. Байермана и органом.

В 1929 году кирха была закрыта, в нем разместили общежитие. В 1930-е годы здание было полностью перестроено в стиле конструктивизма для Дома культуры архитекторами П. М. Гринбергом и Г. С. Райцем, скульпторы С. В. Аверкиев, В. П. Николаев и Г. А. Шульц. Верхняя часть башни со шпилем была убрана, на фасады добавлены скульптурные композиции и балконы. Позже Дом культуры был переименован в Дворец. Здесь располагался концертный зал, кинозал, библиотека, досуговые кружки. История ДК связи тесно связана со становлением ленинградской школы русского рока, на его сцене выступали и записывались Аквариум, Кино и т.д.

Римско-католические церкви и часовни

См. также: Католицизм в России

Церковь Святой Екатерины Александрийской

(Невский проспект, 32-34)

См. также: Поляки в Санкт-Петербурге

Петербург уже в 1706 году имел католический приход. В 1739 году на Невском проспекте был выстроен временный деревянный храм, автором которого был П. А. Трезини. 14 января 1761 в глубине участка по проекту Ж.-Б. Валлена-Деламота был заложен каменный храм, стройка была поручена А. Ринальди, который руководил ею с 1779 года. После его отъезда работы завершил Д. Минчаки, и 7 октября 1782 папский нунций Дж. А. Аркетти освятил храм. Этот храм был главным в столице, тем не менее часто менял правление. Вначале это были бенедиктинцы, в 1800 году их сменили иезуиты, а с 1816 по 1898 управляли доминиканцы. У немцев, поляков, французов и итальянцев были свои проповедники. Последним настоятелем храма до переворота был каноник Константин Будкевич, расстрелянный большевиками в 1923 году.

В стенах храма молились Ж. де Местр, А. Мицкевич, О. Бальзак, А. Дюма, Ф. Лист и другие. В храме погребен умерший в Петербурге последний польский король Станислав-Август Понятовский и французский генерал Ж. Моро, смертельно раненый в битве при Дрездене. В июне 1855 года здесь отпевали О. Монферрана перед отправкой тела в Париж.

8 октября 1938 церковь была закрыта и отдана под склад. В 1947 и в 1984 годах она горела, что привело к уничтожению внутреннего убранства. 4 октября 1992 в бывшей ризнице были начаты католические богослужения. Единственный католический храм России, которому присвоен почётный титул малой базилики.

Храм Святой Лурдской Девы Марии

(Ковенский переулок, 7)

В Петербурге перед большевистским переворотом жили 3700 французов-католиков. В 1898 графу Монтебелло удалось воспользоваться начавшимся русско-французским сближением и добиться разрешения на строительство специального храма.

Построен для французского посольства в 1903—1909 архитекторами Л. Н. Бенуа и М. М. Перетятковичем, который изменил оформление фасада. Церковь не действовала в 1922—1923.

Церковь Святого Сердца Иисусова

(ул. Бабушкина (бывш. Большая Щемиловка), 57)

Рабочие-католики, работавшие за Невской заставой, ещё в 1892 году задумали построить для себя церковь. Храм по проекту гражданского инженера С. П. Галензовского был заложен 8 сентября 1907 и освящён около 1918 года. Летом 1919 года «коллектив нацменов» потребовал передать храм под дом физкультуры, но окончательно он был закрыт лишь в 1937. Основной объём храма сохранился. 6 июня 1996 года состоялось первое богослужение.

В 2003 году Церкви было передано всё здание. В 2009 году настоятель прихода выразил желание достроить колокольни, исключённые из первоначального проекта здания, однако это намерение вызвало противодействие Совета по сохранению культурного наследия и депутатов Законодательного собрания Санкт-Петербурга, считающих, что это исказит исторический облик здания.

Однако, основания башен (до исторического уровня высоты кровли), сам уровень кровли, фронтон(?), пострадавшие после пожара, произошедшего уже в советское время (первые были разобраны), и, может быть, небольшой шпиль, располагавшийся ближе к алтарной части костёла и пинакли - элементы, которые существовали, но со временем костёл их лишился, возможно, будут восстановлены.

На сегодняшний день (конец 2014 года) должны быть закончены работы с гидроизоляцией здания; вставлено чуть меньше половины больших стрельчатых окон (включая окна на фасаде здания), средства на них выделило Министерство культуры Российской Федерации. Для этого размеры оконных разъёмов были расширены до исторических размеров, это было бы маловозможно без освобождения здания от перекрытий, построенных в советское время.

Храм Посещения Пресвятой Девой Марией Елизаветы

(Минеральная ул., д. 21) В 1852 году католическое духовенство Санкт-Петербурга обратилось с просьбой об открытии в городе католического кладбища. В 1856 году император Александр II утвердил создание католического кладбища и часовни при нём. Земля под кладбище была отведена на Выборгской стороне. Впоследствии это кладбище стало самым большим католическим кладбищем Санкт-Петербурга. По разным оценкам, на нём было захоронено от 40 до 50 тысяч католиков. Проект кладбищенской часовни был создан архитектором Николаем Бенуа. В 1870-х годах было решено превратить часовню в храм, тот же Николай Бенуа стал автором проекта колокольни с часами, которую пристроили к церкви. В крипте храма были погребены некоторые католические архиепископы и митрополиты, а также создатель храма — архитектор Николай Бенуа.

Деятельность храма была прекращена с 1 ноября 1938 года постановлением Президиума ВС РСФСР от 7 сентября 1938 года. В следующем году кладбище было ликвидировано, часть захоронений наиболее известных людей перенесена в музейные некрополи Александро-Невской лавры и на Успенское кладбище. Здание церкви было перестроено, сначала в нём располагалось картофелехранилище, затем промышленная лаборатория.

В апреле 2002 года здание церкви возвращено католикам в крайне запущенном состоянии. На данный момент (декабрь 2014 г.) продолжается длительная реставрация. До недавнего времени в здании не было отопления и приходилось топить «печью-буржуйкой».

Собор Успения Пресвятой Девы Марии

(1-я красноармейская ул. (бывш. 1-я рота), 11)

См. также: Мария — Царица Апостолов (семинария)

Долгое время консисторское управление католическими приходами в России находилось в Могилёве. После того, как его было решено перенести в столицу, архитектор В. И. Собольщиков разработал проект большого митрополичьего храма для митрополита Могилёвского, как официально назывался глава католиков в стране. Храм был заложен 2 августа 1870 и освящён 12 апреля 1873.

В 1900 году в здание архиепархиального дома, расположенное рядом с собором, была переведена католическая семинария, а резиденция архиепископа переехала в находящийся неподалёку дом Державина на набережной Фонтанки.

Приход Успения постоянно рос и перед революцией 1917 года насчитывал около 15 — 20 тысяч прихожан.

Костел был закрыт 5 декабря 1922 усиленным нарядом милиции, преодолевшим сопротивление верующих. Окончательно ликвидирован 6 января 1930 и перестроен. Осенью 1996 года после реставрации снова освящён.

Римско-католический храм святого Станислава

(ул. Союза Печатников (бывш. Торговая), 22)

Построен в 1823—1825 архитектором Д. И. Висконти. Закрыт в 1934 и переделан под газоокуривающую камеру при меховой фабрике «Рот-фронт». В 1952—1954 фасад здания и интерьеры были восстановлены. В настоящее время ведутся службы на польском и русском языках.

Мальтийская капелла - кафедральный храм святого Иоанна Иерусалимского

(ул. Садовая, 26, на территории Суворовского училища)

В 1798 году Павел I, будучи императором, принял титул Великого магистра мальтийских рыцарей. Он подарил Воронцовский дворец российской ветви Мальтийского ордена.

В 1798—1800 гг. по велению Павла I на территории дворцовой усадьбы были сооружены два храма: православная церковь Рождества Святого Иоанна Предтечи и католическая капелла ордена мальтийских рыцарей — Мальтийская капелла. Обе возводились по проекту архитектора Дж. Кваренги в стиле классицизм.

Капелла пристроена в 1799 году к главному корпусу со стороны сада. Фасад решен в виде четырехколонного портала. Зал окаймлен с двух сторон коринфской колоннадой, на которую упираются своды потолка.

17 июня 1800 года архиепископ могилевский С. Сестренцевич освятил церковь.

После 1810 года храм был сохранен как католический и открыт для посещений сотрудников посольств и миссий, членов императорской фамилии.

Над боковыми нефами устроены хоры. На хорах справа находится Орган фирмы «Валкер», стоявший в капелле с 1909 года, и вернувшийся после реставрации на своё историческое место в 2006 году. Алтарная часть представляет собой апсиду с колоннами, расположенными вплотную к стенам. В центре находится мраморный алтарь, а за ним находился запрестольный образ работы художника А.И. Шарлеманя «Иоанн Креститель». В феврале 2006 года руководством Русского музея было принято решение о передаче запрестольного образа в Мальтийскую капеллу на временное хранение.

Реставрация капеллы была осуществлена в 1927 году арх. Н. П. Никитиным. В 1930-е гг. интерьер капеллы сильно пострадал. Использовался как клубный зал Петербургского Суворовского училища. Большая часть предметов интерьера и утвари в 1928 году была передана музеям Ленинграда.

В конце 2002 года в капелле, отреставрированной по инициативе начальника Суворовского училища генерала В. Скоблова, открылся Музей истории кадетских корпусов России.

Сегодня «Мальтийская капелла» — архитектурный памятник федерального значения с уникальными акустическими свойствами.

Римско-католическая церковь Святого Иоанна Крестителя в Царском селе

(г. Пушкин Дворцовая ул., 15) На средства, пожалованные императором Александром I и Августейшей семьей, в 1824—1826 архитектором Доменико Адамини была построена Римско-католическая церковь, располагающаяся на Дворцовой улице. В 1906—1908 церковь была расширена по проекту Сильвио Данини(1). В костеле была усыпальница княгини Лович, супруги Великого Князя Константина Павловича. В 1938 году храм был «ликвидирован». С 1991 года богослужения в нем возобновлены, проводятся концерты.

Часовня святой Елизаветы Тюрингской при доме монсеньора Хартмута Каниа

(Рябиновая ул., 18)

Часовня святой Елизаветы Тюрингской при доме монсеньора Хартмута Каниа и благотворительном центре Каритас была построена в 1996—1997 годах по проекту архитекторов В. В. Арсеньева и В. Г. Шпирёнка. Именно строительство центра Каритас в этом месте позволило освободить от советских перекрытий Храм Святейшего Сердца Иисуса, здание которого использовалось под нужды центра.

Монастырский храм Святого Антония Чудотворца

(9-я Красноармейская улица, 10)

Комплекс зданий с костелом были построены для
Ордена францисканцев
(Братьев меньших конвентуальных) в 2001—2007 годах по проекту итальянского архитектора Л. Бруджиотти. Действующий.

Храмы Армянской Апостольской церкви

См. также: Армяне в России и Армяне в Санкт-Петербурге

Церковь Святой Екатерины

(Невский проспект, 40-42)

В Петербурге уже вскоре после его основания обосновались предприимчивые армянские купцы и в 1710 году создали свою общину. 2 мая 1770 Екатерина Вторая издала указ, позволивший «торгующим и военнослужащим армянам» возвести храм на Невском проспекте на участке их столичного покровителя И. Л. Лазарева. В 1771 году Ю. М. Фельтен начал строить храм, который был освящён 18 февраля 1780. Перед Октябрьским переворотом столичная армянская колония насчитывала около 2500 человек. Церковь была закрыта в конце 1920-х годов и разделена перекрытиями. В 1993 году возвращена армянской общине; в марте состоялось первое богослужение.

Церковь Воскресения Христова на Смоленском армянском кладбище

(набережная реки Смоленки, 29) В 1791 году И. Л. Лазареву было разрешено возвести недалеко от Смоленского кладбища каменную церковь, сооружённую, по-видимому, по проекту Ю. М. Фельтена. Церковь была задумана как усыпальница сына Лазарева, адъютанта князя Г. А. Потемкина. Освящение произошло около 1797 года. В церкви насчитывалось около 30 представителей армянских дворянских фамилий. Храм был закрыт в 1923 и приспособлен под скульптурную мастерскую, среди прочих, в ней работал скульптор В. Б. Пинчук. Церковь вернули армянской общине, и 8 октября 1988 состоялось первое богослужение.

Иудейские сооружения

См. также: Иудаизм в России и Еврейская община Санкт-Петербурга

Большая Хоральная Синагога

(Лермонтовский проспект, 2)

Одной из самых крупных в Петербурге была еврейская община, насчитывавшая 25 тысяч человек. В 1883 году открылась Большая Хоральная Синагога, построенная по проекту архитекторов И. И. Шапошникова и Л. И. Бахмана с использованием мотивов древнееврейского зодчества.

Малая синагога

(там же)

Построена на 7 лет раньше Большой синагоги – в 1886 году. Первоначально здесь располагалась хасидская Купеческая молельня. В советское время была центром духовной жизни евреев Ленинграда . Не закрывалась в годы блокады.

Дом омовения и отпевания

(проспект Александровской Фермы, 66а) Построен по проекту архитектора Я. Г. Гевирца в 1912 году на Преображенском еврейском кладбище.

Мусульманские сооружения

См. также: Ислам в России

Соборная мечеть

(Кронверкский пр., 7)

Сооружена в 1910—1914 по проекту архитектора Н. В. Васильева, работавшего в содружестве с С. С. Кричинским при участии А. И. фон Гогена. Здание построено для мусульманской общины города, которая была немногим малочисленнее еврейской. Мечеть стала её центром. Здание облицовано грубо отёсанными гранитными блоками.

Купол, венчающий мечеть, по формам близок куполу мечети Гур-Эмир в Самарканде (XV век) и украшен, так же, как и портал, керамическими кафельными плитками. Автором этого декора был П. К. Ваулин, создавший копию древних образцов в соответствии с оригиналом. В архитектуре здания соединились восточная экзотика с североевропейской фундаментальностью, а само здание, несмотря на его оригинальный облик, относится к стилю позднего зрелого модерна.

Мечеть в Коломягах

(Парашютная ул., 7)

Постановление о строительстве новой мечети на севере города выдано в апреле 2005. Открыта 16 июля 2009 года.

Буддийские храмы

См. также: Буддизм в России

Буддийский храм (Дацан Гунзэчойнэй)

(Приморский пр., 91)

Построен по инициативе и при поддержке Далай-Ламы в 1909—1915 годах.

Автор проекта — архитектор Г. В. Барановский при консультациях учёных-востоковедов В. В. Радлова, С. Ф. Ольденбурга и Н. К. Рериха с учётом традиций средневековой тибетской архитектуры. Жившие при молельне ламы получали пищу непосредственно из Тибета. В разруху после переворота, когда связи были прекращены, священнослужители умерли от голода. Сейчас здание, после ликвидации в нём высоковольтной лаборатории, возвращено буддийской общине Петербурга.

Несохранившиеся храмы

Лютеранская церковь Св. Марии

(Кронверкская ул., д.6, угол Сытнинской ул.)

Приход создан в 1866 для проживавших на Петроградской стороне лютеран (общим числом около 3500 человек), в своём большинстве рабочих. Тогда же была заложена церковь (деревянная на каменном фундаменте) на 500 мест безвозмездно построенная архитекторами В. А. Шрётером совместно с И. С. Китнером в 1872—1874 гг. по инициативе князя Барклая де Толли-Веймарн.

При приходе функционировали сиротский приют, богадельня для вдов, училище третьего разряда. Только в этом лютеранском приходе собрания проводились как на немецком, так и русском языке.

После 1917 года храм был отдан адвентистам, 1935 году его переделали под клуб.

Здание было разобрано на дрова во время блокады Ленинграда.

Фундаменты обнаружены в 2014 году при сносе домов по Сытнинской улице.

Латышская лютеранская церковь Христа Спасителя

(Загородный пр., 62/1)

Первоначально латыши, жившие в Санкт-Петербурге, относились к приходу святого Михаила, где в 1835 году по указу императора для них был назначен специальный проповедник. В 1845 году начата постройка собственного здания, которое было освящено 3 марта 1849 года. На строительство церкви Николай I выделил 12 тысяч рублей, а латышский купец Петер Янис 10 тысяч. Активное участие в организации прихода принял барон И. А. Фитингоф, командир лейб-гвардии Кавалергардского полка. Так как около четверти прихожан составляли немцы, то для них был собственный проповедник. При церкви функционировали школа и приют. Со временем прихожанам церкви стали около 10 тысяч человек, что вызвало потребность в постройке нового здания, однако это не было реализовано.

Церковь была закрыта в 1938 году «по требованию рабочих-латышей». Здание было разрушено. В настоящее время небольшая латышская община собирается в церкви святой Екатерины на Васильевском острове.

Католическая церковь Божией Матери Ченстоховской

(на газоне у дома 33 к. 1 по ул. Партизана Германа (недалеко от налоговой инспекции)/Матвеевская ул. 47, угол Васильева переулка(старый адрес)

В 1908 году недалеко от станции Лигово (балтийского направления) в дачном посёлке Новые места на пожертвования католиков Лигово, которых насчитывалось там более ста человек, военный капеллан Петербургского округа В. Петкевич устроил в своей квартире в деревянном доме В. Т. Могильницкой небольшую часовню (каплицу). 6 июля 1908 она была освещена во имя Божией Матери Ченстоховской как временная. К 1911 году здание перестроили - были пристроены небольшие шпили и увеличили окна. В 1913 году часовня стала костёлом; был установлен небольшой орган. Официальное разрешение для повышения статуса с каплицы до костёла было дано только в 1916 году. До революции настоятелем костёла был Виктор Францевич Петкевич, затем он был вынужден уехать в Польшу. На 1923 год в костёле числилось 150 прихожан. Костёл был закрыт постановлением Президиума Леноблисполкома от 11 мая 1939 года и передан детской консультации. Во время Великой Отечественной войны Лигово было почти полностью уничтожено, здание церкви тоже не сохранилось. После войны поселок вошел в состав города Ленинграда, и в 1970-х годах на месте дачного посёлка были построены многоэтажные жилые дома.

Лютеранская церковь Святого Николая

(ул. Партизана Германа, 20, корп. 3./Дерновая ул., 48, на углу Васильева переулка.)

Приход был утверждён 9 мая 1906 года, что делает его последним открытым в Санкт-Петербурге лютеранским приходом. В то время располагался за чертой города и состоял из финнов, эстонцев и немцев — жителей дачных посёлков Лигово и «Новые места».

Деревянное здание на 150 мест, с небольшим органом, построенное по проекту архитектора Ф. И. Кригера, было освященно 26 декабря 1909 года суперинтендентом Гвидо Пенгу. Перед революцией служить в храм приезжал пастор Ойген Деггелер.

Кирха закрыта постановлением Леноблисполкома от 8 октября 1938 и сгорела (или была разрушена) во время блокады Ленинграда и оккупации Урицка. После войны, в 1946-м военнопленные построили на фундаменте церкви Святого Николая новое здание, в котором разместились горсовет, райисполком, райком и другие организации Урицка, которые до войны размещались в Доме Совета на ул. Коммуны. Там же открыли два класса начальной школы. В 1970-е на этом месте выстроены многоэтажные жилые дома.

Католическая церковь святых Петра и Павла в Кронштадте

(Кронштадт, угол пр. Ленина (бывш. Николаевский) и Кронштадтской ул.)

Формально западная часть о. Котлин (будущий приход Ретусаари)вошла в 1323 году по Ореховецкому договору в состав тогда ещё католического (лютеранство на земли Швеции, тогда и Финляндии пришло в сер. XVI-XVII веков) прихода Св. Креста в Эуряпяя, совр. пос. Барышево (фин. fi:Äyräpään kirkko). Но, фактически (в нарушение Ореховецкого мира), западные карелы, находящиеся под властью шведской короны, не допускались на остров. Богослужения в 1715-1770 годах проходили во временных помещениях. Постоянная часовня существовала с 1797 года (с 1803 года - в нижнем этаже Морского кадетского корпуса, который начал съезжать оттуда в Петербург с 1796 года, в здании Итальянского дворца в Кронштадте). Деревянная церковь была устроена в доме по Немецкой улице (совр. Красная ул.) в 1808 году, разобрана в 1836 году. Каменный же храм в честь св. Петра и Павла строился с 1837 по 1850 годы (освящён 6 августа 1850 года). Здание в плане похоже на католическую церковь св. Стефании в Дружноселье. Закрыт 10 октября 1930 года, взорван в 1941 году.

Храм Святителя Николая эстонско-шведско-финского прихода

(Кронштадт, ул. Ленинградская, 1Н)

Бывший центр прихода Ретусаари (фин. Retusaari) Евангелическо-лютеранской Церкви Ингрии. В 1750 году лютеране Кронштадта приобрели участки земли на Андреевской, Шкиперской и Восточной улицах. 7 сентября того же года было получено разрешение на строительство кирхи, но был сооружён только каменный одноэтажный пасторат с хозяйственными постройками.

Во второй половине XIX века в связи с притоком в Кронштадт большого количества строителей из Эстляндии, в Кронштадте был образован самостоятельный эстонско-финско-шведский приход Ретусаари. Рабочие латышской национальности окормлялись в Елизаветинской кирхе.

В 1865—1868 годах на участке Елизаветинской кирхи была возведёна новая каменная кирха эстонско-финско-шведского прихода, освящённая 28 июля 1868 года во имя Святого Николая. Создание этого прихода было связано с большим притоком в Кронштадт строителей из северо-западных окраин России. Рабочие латышкой национальности окормлялись в Елизаветинской кирхе (см. ниже).

17 февраля 1870 года на Кронштадтской косе, был выделен участок под приходское кладбище.

После 1917 года, в связи с массовой эмиграцией, число лютеран постоянно сокращалось, поэтому службы в храме проводились редко.

Богослужения велись до 1924 года.

Кирху Святого Николая окончательно закрыли в августе 1926 года, все серебряные вещи передали в городской финансовый отдел, а здание под хозяйственные нужды.

Здание кирхи снесли в 1930-е годы.

Католическая церковь Св. Алексея при Охтинских пороховых заводах

(ул. Коммуны, 34 А)

В начале ХХ века, преимущественно, на Охтинских пороховых заводах работало около 500 католиков, переехавших в столицу из западных губерний Российской Империи. В декабре 1909 года ими было подано ходатайство о разрешении построить часовню (каплицу) во имя св. Алексия, человека Божия, в память о рождении Цесаревича, и для этого просили предоставить надел земли, принадлежавшей государству из Охтинских лесных угодий. После получения разрешения была устроена временная часовня в здании, принадлежавшем казне, располагавшемся по адресу Колтушское шоссе д. 2, около Георгиевских ворот (совр. адрес: ул. Коммуны, 34 А).

23 марта 1911 года, несмотря на препятствия, устраиваемые католикам, был утверждён проект гражданского инженера А. А. Антонова, который очень напоминал проект католического храма в Лесном (см. ниже), разработанного примерно тогда же. В 1914 году началось строительство деревянного здания с высоким шпилем и стрельчатыми окнами, которое освятили 17 июля 1916 года Ян Цепляк и о. К. Будкевич, в день памяти св. Алексия, человека Божия.

Костёл был приписан к церкви Посещения Пресвятой Девой Марией Елизаветы на Выборгском римско-католическом кладбище, священство которого его и окормляло. При храме работала церковная школа.

25 октября 1935 года костёл был закрыт, а здание было перестроено под нужды общежития строителей. В годы Великой Отечественной войны было разрушено.

Католическая церковь Св. Казимира

(ул. Зои Космодемьянской (бывш. Ушаковская), 22)

Множество рабочих из западных губерний (в большинстве своём, поляков), прихожан костёла св. Станислава на ул. Союза печатников, бывшей Торговой, жили за Нарвской заставой, из-за чего редко бывали на мессах. По этой причине в августе 1896 года община обратилась с просьбой к декану Витольду Чечотту открыть на Петергофском участке в арендованной приходом квартире молитвенный зал и церковную школу для катехизации детей. Эта просьба осталась без ответа, очередная е была одобрена властями только 20 марта 1898 года. Трёхпридельный костёл, выстроенный из дерева по проекту архитектора П. С. Купинского был освящён в 1900 году. Костёл примыкал к зданию с богадельней и школой, в которой с октября 1902 года действовала каплица.

В 1908 году костёл окормлял около 10000 верующих, поэтому было позволено организовать самостоятельный приход; здание было расширено, и после освящения 10 сентября 1908 года могло вмещать около 3000 человек. Мессы в нём проходили на польском и русском языках.

В 1910 году было решено построить новый каменный костёл ещё большего размера, проект был разработан архитектором М. М. Перетятковичем, но не был осуществлён. В 1913 году прихожане снова просили построить каменное здание в стиле неоготика вероятно, по проекту архитектора И. В. Падлевского, но этому замыслу воплотиться помешала Первая мировая война.

Кроме приюта и богадельни при костёле работали мужская прогимназия и женская гимназия, в 1908-1912 г. г. выходил (на русском языке) журнал "Вера и жизнь". В 1909 году начало работать приходское братство Сердца Иисусова.

Костёл, настоятелем которого с 1916 года был о. Владислав Чегис (был арестован в 1931 году за «антисоветскую пропаганду и организацию нелегальных католических обществ» уже в католическом приходе Гатчины) был закрыт 7 сентября 1938 года, здание было разобано в 1956 году. Сейчас на месте храма располагается телефонная станция.

Лютеранская церковь Св. Доротеи

(г. Павловск, ул. Госпитальная, 22)

Построена в 1876-1877 годах по проекту архитектора Потолова И. Я.; разобрана, фундамент воссоздан для последующего восстановления церкви.

Костёл Св. Бонифация

(ул. Блохина, 9)

Сразу за французскими католиками католики-немцы подали в марте 1900 года прошение о создании в Петербурге собственного прихода во имя св. Бонифация. 13 июня 1902 года было получено разрешение, и для приходских нужд община приспособила большой зал в приюте Фихтнера на 9-й линии ВО, 60 под временную часовню (Христа Спасителя при детском приюте Фихтнера), которая в 1903 году была освящена. Весной 1909 года католикам, проживавшим на Петербургской стороне, было разрешено устроить часовню, и в следующем году она была перенесена из приюта Фихтнера в квартиру в деревянном доме по Геслеровскому переулку, 11 (совр. Чкаловский пр.). В начале 1910 года принц Максимилиан Саксонский предложил построить на Петербургской стороне на личные средства приходской католический храм, но его предложение было отклонено. В мае 1913 года приход купил за 57 тыс. руб. участок на Церковной улице (совр. Инструментальная ул.) для устройства церкви и приюта, однако открыть последний ему не разрешили.

Каменную же церковь на 200 человек выстроила строительная компания Бодо Эгерсторф. Автором проекта здания был арх. В. О. Мор (или В. Д. Николя). Церковь была построена в глубине участка и выглядела невзрачно, но со временем её предполагалось перестроить в более масштабную и красивую. Постройка велась на деньги, пожертвованные Г. Тильманом, а также на средства, собранные по подписке и выделенные германским и баварским посольствами. Всего было освоено около 15 000 руб. Хотя колокольня не была достроена окончательно, каноник Константин Будкевич и настоятель Иоганн Шумп 30 марта 1914 года освятили храм в присутствии немецких и австрийских дипломатов. Из-за начавшейся войны украсить интерьер не успели, отсутствовал даже орган. Люстры подарил прихожанин — мастер А. Шульц. После разрыва дипломатических отношений с Германией и упразднения прихода немецких подданных храм перешел к полякам и литовцам, последние попытались сделать его только литовским.

Настоятелем в 1915—1916 годах был молодой о. Антоний Около-Кулак.

В 1922 году церковь была приписана к храму св. Екатерины, священство которого проводило в нём службы.

Костёл был закрыт 1 сентября 1935 года и отдан под детский сад. В конце 1940-х годов здание было снесено, сейчас на этом месте располагается здание Невской кожгалантерейной фабрики.

Католическая церковь Св. Викентия Паулинского при Французском благотворительном обществе

(13-я л. ВО, 52)

Французское благотворительное общество было образовано в 1817 году и приступило к работе пять лет спустя. По традиции его возглавила супруга посла Франции. Только в 1840 году в приюте для бедных французов была устроена и освящена каплица. Служили в ней священники, приезжавшие из Франции. В 1862 года по просьбе французского посла в каплицу был определен аббат Безо.

В 1884-1885 годах по проекту известного петербургского архитектора графа П. Ю. Сюзора началось строительство двухэтажного здания приюта и богадельни (с часовней, находившейся в центре второго этажа)в глубине участка, между 13-й и 14-й линиями Васильевского острова. Освящение дома и каплицы состоялось 8 марта 1887 года в присутствии посла гр. Монтебелло. По окончании строительства двухэтажного каменного жилого дома в 1884 году Сюзор получил орден Почётного легиона. В 1890 году был построен одноэтажный флигель с мансардой, выходящий на улицу.

В 1898 приют был расширен пристройкой справа. В день взятия Бастилии в июле 1897 года был торжественно заложен спроектированный Сюзором больничный корпус при личном присутствии Президента Франции Феликса Фора. Этот визит ознаменовал начало эпохи сближения Франции и России. Он был назван в честь прибывшего в Петербург в 1902 году следующего Президента Франции Эмиля Лубе, также заложившего новый флигель, вошедший в строй через три года. В 1904 на 14-й линии построили часовню-покойницкую.

Больничный храм закрыт в 1918 году, последним в нем служил о. Маку. После революции большинство французов эмигрировало во Францию, здания больницы использовались в 1920-е миссией Французского Красного Креста. Приют престарелых французов был закрыт в июле 1941, а все его обитатели арестованы и интернированы; здание передано детской больнице им. Крупской.

В 1980-х здание прошло капитальный ремонт. В настоящее время комплекс зданий перестраивается под гостиницу.

Упраздненная униатская церковь Сошествия Св. Духа

(Б. Пушкарская ул./Бармалеева ул., 48/2)

28 марта 1909 года перешедшим в униатство о. А. Зерчаниновым и старообрядческим священником о. Евстафием Сусалевым была освящена временная часовня восточного обряда при общине сестёр милосердия католички В. А. Тимофеевой на мансарде её дома по адресу ул. Полозова, 12. Каплица была приписана к костёлу св. Екатерины, "размещалась в небольшой комнатке и выглядела бедно и неуютно". Премьер-министр П. А. Столыпин 15 апреля 1911 года официально разрешил превратить каплицу в приходскую церковь для русских католиков. Когда приход увеличился, более просторное здание было найдено на Б. Пушкарской улице в деревянном здании на втором этаже, где и освятили церковь 30 сентября 1912 года, замаскировав под русскую кафолическую церковь. Служил в ней о. Иосиф (Иван) Дейбнер, (перешедший из православия в католичество в 1909 году). В 1913 году эту, фактически, униатскую церковь посетил епископ Нарвский Никандр; увидев обман потребовал немедленного её закрытия.

15 мая 1911 года о. А. Зерчанинов освятил тайную униатскую каплицу в Полюстрове на Грязной ул., 5 (предположительно, сейчас это Ключевая ул.), в доме, который купила вышеупомянутая Тимофеева, которая устроила вместе с сёстрами милосердия в нём трикотажную мастерскую. Власти об этом узнали, и в 1912 году Тимофеева продала дом.

Официально петербургские униаты открыли только 2 апреля 1917 года по указанному адресу. В декабре 1922 года она была закрыта большевиками, богослужения продолжались в квартире бывшей фрейлины Ю. А. Данзас. Церковь была закрыта 2 июня 1923 года и через месяц ликвидирована, - перестроена под жильё.

Кирха святого Николая в немецкой колонии Гражданка

(угол совр. Гражданского пр. и ул. Гидротехников)

В 1900 году в немецкой колонии Гражданка на пожертвования колонистов построили деревянную церковь на 300 мест (200 из них - сидячие). За её зданием в отдельном корпусе начала работу приходская школа. В 1935 году церковь была закрыта. Во время блокады Ленинграда храм у Муринского ручья был разобран на дрова, так же как и многие другие деревянные постройки (некоторые же полагают, что часть здания сохранилась до 1960-х, когда эти земли начали комплексно застраивать. На месте совр. ул. Бутлерова располагалось лютеранское кладбище, которое было уничтожено во время Советской власти. Приписаны приход и кладбище были к кирхе в п. Новосаратовка, в которой сохранились метрические книги с именами захороненных. Сейчас эти книги находятся в петербургских архивах.

Кирха св. Марии Магдалины в немецкой колонии Ново-Парголово

(Северная сторона начала современного пр. Луначарского)

В колонии Ново-Парголово в 1877 году была построена лютеранская кирха св. Марии Магдалины (перестроена в 1891 году по проекту архитектора К. В. Фортунатова), при ней возникло лютеранское кладбище. Кирха и кладбище в колонии продолжали функционировать до 1939 года, затем кирха была переоборудована в кинотеатр. Колония была ликвидирована в 1941 году, когда из неё было административно выслано около 250 человек.

Территория бывшего лютеранского кладбища длительное время не застраивалась в соответствии с санитарными нормами. Судя по опубликованному Н. Федотовым в 1886 году «Плану Шувалова, 1-го Парголова, Поклонной горы и Ново-Парголовской колонии», на месте примыкавшего к церкви кладбища в настоящее время находится автостоянка для покупателей торгового комплекса «Лента», расположенного в доме № 11 по Выборгскому шоссе.

Кирха Святой Марии в Лахте

/капельный приход при приходе Пиетари/

(Лахта, угол улиц Новая и Колхозной (бывш. Церковная))

В 1860 году в старинной финской деревне Лахта на берегу Финского залива, открылась школа с преподаванием на финском языке. В 1874 году школа переехала в отдельное зданиие (совр. адрес Лахтинский проспект, д. 64). В 1894 году в этом здании начали проводиться молитвенные собрания финской и шведской лютеранских общин.

В 1900 году лахтинская финская лютеранская община подала в Генеральную консисторию прошение о строительстве собственной кирхи, но получила отказ. В 1904 году разрешение было получено. В том же году по проекту архитектора Эрнста Фёдоровича Шитта был построен деревянный молитвенный дом с шатровой колокольней, рассчитанный на 250 человек, освящённый в честь Святой Марии. Литургию в молитвенном доме служили 5 раз в году. Молитвенный дом был приписан к приходу Пиетари Санкт-Петербургской кирхи Святой Марии и находился на пересечении улиц Новой и Церковной (ныне Колхозной) в деревне Бобыльской.

В 1923 году молитвенный дом был преобразован в кирху Святой Марии, а лютеранская община в капельный при приходе Пиетари, приход Лахти. В 1937 году богослужения в кирхе были прекращены.

Летом 1939 года кирху окончательно закрыли, а здание снесли.

Кирха Святого Николая в Сестрорецке

(совр. адрес: г. Сестрорецк, Приморское шоссе, 350 - на месте дома "муравейник" (?)) Самостоятельная лютеранская община образовалась в 1721 году из немцев, работавших на Сестрорецком оружейном заводе.

В 1815 году на средства общины была построена деревянная часовня, приписанная к приходу Валкеасаари (Белоостров).

В 1904 году был построен деревянный молитвенный дом, в том же году преобразованный в кирху Святого Николая. Приход входил в Шлиссельбургское пробство.

Кирха была закрыта в 1932 году, в её здании разместилось общежитие.

Католическая часовня в бывш. приюте Марианум

(г. Сестрорецк, ул. Володарского, 26) Католическая часовня была устроена в одном из залов приюта.

Синагога в Сестрорецке

(совр. адрес: г. Сестрорецк, ул. Воскова и ул. Мосина, на месте "дома на курьих ножках")

Кирха в немецкой колонии Стрельна

Лютеранская кирха св. Петра в Петергофе

(Санкт-Петербургский проспект, 71

Здание было построено в стиле псевдоготики по проекту архитекторов А. И. Штакеншнайдера и Э. Л. Гана в 1864 году. Не сохранилась. Сейчас на её месте стоит заправочная станция.

Католическая церковь св. Алексия в Петергофе

(ул. Блан-Менильская (бывш. Николаевская), угол Санкт-Петербургского проспекта)

Филиальная церковь св. Алексия. Прошение об устройстве часовни было отправлено в 1905 году. Временный молитвенный дом в бараке с 1906 года (на Кадетской площади). Кирпичная церковь строилась с 1908 года по 1910 год (не завершена). Закрыта в 1932 году. Не сохранилась.

Католическая церковь св. Франциска Ассизского в Лесном

(бывш. ул. Кузнечная, 38, угол Прудковой улицы; совр. - между Манчестерской и Дрезденской улицами)

Филиальная деревянная церковь прихода Посещения св. Марией была построена в 1911-1912 гг. (освящена 24 июня 1912 года). Приходской стала с 1917 года. Закрыта 7 сентября 1938 года, не сохранилась.

Часовня Святейшего Сердца Господня

(пос. Парголово, у входа на католический участок Северного кладбища (бывш. Успенское))

Прошения о постройке часовни подавались в 1908 и 1911 годах. Временная часовня была устроена в 1912 году в доме сторожа (освящена 15 августа 1915 года). Деревянная часовня 1914 года (освящена 6 июня 1914 года), закрыта в октябре 1929 года, не сохранилась (по некоторым сведениям, здание часовни, приспособленное под жилой дом, сохранилось, по крайней мере, до 1971 года).

Часовня в пос. Ольгино

(пос. Ольгино, ул. Полевая, 60)

Прошение о постройке часовни подавалось в 1917 году, построена домовая часовня в том же году. Закрыта в 1919(?) году, вероятно, не сохранилась.

Часовня Св. Сердца Господня в Кронштадте

(на католическом кладбище в Кронштадте)

Деревянная часовня построена в 1854 году (разрушена наводнением 1890 года). Прошение о постройке деревянной часовни подано в 1890 году, строилась с 1890 по 1896 годы (освящена 15 мая 1896 года). Закрыта в нач. 1920-х годов.

Филиальная церковь святых Петра и Павла в Колпино

(г. Колпино (бывш. посад), ул. Володарского (бывш. Адмиралтейская), 13)

Богослужения в предоставленном от казны доме начались в нач. 1830-х годов, в частном доме - с 1876, с сер. 1887 - в надворном флигеледома Ф. И. Коротассо (по бывш. Канавному переулку - между 1951 и 1970 гг. его не стало; проходил от ул. Труда до Комсомольского канала между улицами Культуры и Вокзальной), с 1889 года - в приобретённом специально для часовни доме по бывш. ул. Адмиралтейской. Церковь построена в 1892-1905 годах (освящена в марте 1894 года, переосвящена в 1905), филиальная с 1905, приходская с 1910 по 1918. Закрыта в ноябре 1937 года, не сохранилась. С 26 ноября 2000 года действует домовая часовня (устроена по инициативе преп. Бронислава Чаплицкого и А. Лялиса).

Часовня св. Иоанна Крестителя

(г. Кронштадт, Форт «Император Александр I» (бывш. Александровский))

Походная католическая церковь здесь располагалась ранее 1915 года, постоянная часовня устроена в 1915 году (для воинских чинов и местных жителей). Закрыта в 1917 году, не сохранилась.

Часовня в Разливе

(пл. Разлив (бывш. дер. Владимировка))

Устроена часовня в 1917(?) году. В приходских документах упомянута впервые в 1922 году. Ликвидирована в том же году, не сохранилась (?).

Часовня св. Иосифа при приюте для девочек

(ул. Корякова (бывш. Екатерининская), 9)

Приют был открыт в доме по наб. р. Карповки в 1897 году (часовня находилась в одной из комнат), затем приют был переведён в Шувалово. К 1920 году, фактически, служила часовней при приходе св. Франциска в Лесном. Закрыта в 1921 (?) году.

Филиальная церковь Святейшего Сердца Господня

(г. Зеленогорск (бывш. Териоки), пр. Ленина (бывш. ул. Виертотие))

Богослужения в дачных домах велись с 1902 года. Часовня в доме профессора С. Пташицкого с 1904 года (освящена 27 мая 1904 года), филиальная с 1921 года. Зимняя часовня на том же участке (бывш. ул. Терхокату) с 1915 года; здание дачи писателя Генрика Сенкевича перешло часовне. Церковь в двухэтажном деревянном здании в центре посёлка открыта в 1924 году, оставлена в связи с эвакуацией прихода во время Зимней войны 1939 года. Не сохранилась.

Часовня во имя Успения Пресвятой Богородицы

(Имение Сергиевка князей Лейхтенбергских, совр. адрес: пл. Университет, парк БиНИИ СПбГУ Петродворцового р-на С-Пб)

Деревянная часовня 1842 (?) года, закрыта в 1918 году. Не сохранилась.

Часовня при Доме предварительного заключения

(Шпалерная улица, 25) Устроена в одной из бывших камер Дома предварительного заключения в 1916 году. Закрыта в 1917, не сохранилась.

Часовня при Австро-Венгерском посольстве

(ул. Чайковского (бывш. Сергиевская), 10)

Располагалась в посольстве Австро-Венгрии (бывш. особняк Бутурлиной). Открыта в сентябре 1900 года, закрыта в августе 1914 года.

Часовня при Обуховском сталелитейном заводе

(Шлиссельбургский тракт; совр.: проспект Обуховской Обороны, близ дома 120)

Устроена в 1890-х для рабочих Александровского сталелитейного завода, закрыта в 1918, вероятно, не сохранилась (по другой версии, упразднена после открытия филиальной церкви Святого Сердца Иисусова).

Часовня Пресвятой Троицы при Императорском воспитательном обществе благородных девиц в Смольном

(Смольный проезд (бывш. ул. Леонтьевская), 1)

Располагалась в Смольном институте благородных девиц. Часовня впервые упоминается в 1832 году, с 1867 года - постоянная часовня в южной части здания. Закрыта в конце лета 1917 года.

Часовня на Петроградской стороне

(Большая Разночинная улица, 13-15 (совр. д. 15))

Прошения об открытии католической часовни поступали в 1892 и 1909 годах, но оба раза были отклонены. Часовня построена в 1917 году, закрыта в 1918 году.

Часовня ПДМ при исправительно-арестантстком отделении

(ул. Декабристов (бывш. Офицерская), 29)

Была устроена в тюрьме "Литовский замок". Богослужения начались в 1836 году (освящена 11 июня 1859 года, по другой версии - ранее 1854 года). Действовала до сожжения тюрьмы в 1917 году.

Часовня при французской гимназии "Capronnier-Revil"

(ул. Якубовича (бывш. Ново-Исаакиевская), 14)

Была расположена в гимназическом зале в 1916 года, закрыта в 1918 году.

Часовня Пресвятой Богородицы при причетном доме прихода св. Екатерины

(Невский проспект, 32-34, дворовой флигель)

Домовая часовня существовала в причтовом доме прихода св. Екатерины в 1840-1918 (?) годах.

Часовня при женской (ПДМ) и мужской гимназиях прихода св. Екатерины

(Невский проспект, 32-34)

Часовни открыты без разрешения МВД Росс. Имп. 8 октября 1910 года, закрыты в апреле 1911, затем, в 1914 году, открыты вновь, закрыты в сентябре 1918. Не сохранились.

Часовня ПДМ за Московской заставой

(Московский пр., 109, кв. 1-2)

Домовая часовня была открыта за Московской заставой в 1910 году (освящена 1 марта 1919 года). Закрыта в 1922 году, не сохранилась. архитектор И. В. Падлевский (?) составил проект каменной церкви (предполагалась постройка храма на углу бывш. Забалканского пр. и Жуковой ул., угол совр. Московского пр. и упразднённой улицы, ведущей к ул. Севастьянова, проект осуществлён не был.

Часовня при Убежище для мальчиков, филиальная часовня Пречистого Сердца Пресвятой Богородицы

(ул. Кирилловская, 19)

Была устроена при Убежище для мальчиков Римско-католического благотворительного общества. Ходатайство о постройке часовни в историческом районе Пески было составлено в 1892 году, часовня была устроена в 1895 году (освящена 14 октября 1895 года), филиальная с 1918 года, закрыта 21 января 1933 года, не сохранилась.

Часовня Итальянского посольства

(ул. Бол. Морская, 43)

Открыта в 1880-х годах, закрыта в 1918 году.

Часовня Непорочного зачатия Пресвятой Богородицы 2-го Кадетского корпуса

(Ждановская набережная, 11-13)

При постройке зданий второго Кадетского корпуса в 1796-1803 годах устроено особое помещение часовни (освящена в конце 1796 (?) года). Закрыта в 1918 году (в конце 1917 года(?)).

Часовня Пресвятой Богородицы и св. Иосифа приюта "Добрый пастырь"

(Донская ул., 9)

Приют основан в 1866 году, отдельный каменный флигель для часовни построен в 1886 году. Часовня закрыта в 1918 году (в 1922-?), не сохранилась.

Часовня св. Казимира при Градских богадельнях

(Улица Смольного (бывш. Пальменбахская), 4)

Открыта в 1845 году в одной из комнат правого флигеля главного корпуса (переносной престол). В 1847 годуперенесена в северную часть флигеля, размещалась в двух комнатах. Ликвидирована в феврале 1922 года, не сохранилась.

Часовня Остробрамской Божией Матери при женской тюрьме

(ул. Арсенальная, 9)

Открыта в 1912 году в специально отведённом помещении (освящена 6 января 1913 года). Закрыта в 1917 году.

Часовня при Арестантской Петроградской мужской одиночной тюрьме

(ул. Арсенальная, 5)

Часовня в одном из тюремных залов устроена в 1902 году, закрыта в 1917 году.

Часовня-покойницкая Французского госпиталя

(14-я линия Васильевского острова, 25-27)

Больница для неимущих французов построена на участке Французского благотворительного общества в 1898-1901 годах. Часовенный флигель построен в 1904 году, закрыта в 1918 (?) году.

Филиальная церковь Христа Спасителя

(9-я линия Васильевского острова, 60)

Часовня в надворном флигеле открыта в 1899 году (освящена в 1903 году). С 1902 года служила также местным католикам и общине католиков из числа германских подданных. Филиальная церковь с 1919 года. Закрыта в декабре 1922 года, помещение, вероятно, не сохранилось.

Часовня Непорочного Зачатия Пресвятой Богородицы при Римско-Католической Духовной семинарии

(1-я Красноармейская улица (бывш. 1-я Рота), 9)

Располагалась в Римско-Католической Духовной семинарии. Первая часовня (освящена 10 октября 1879 года)находилась с 1879 года в 3 этаже бывшего дома семинарии (Проспект Римского-Корсакова (бывш. Екатерингофский), 37). В 1901 году открыто новое здание семинарии, в 1902 году туда перенесена часовня (находилась в 3 этаже правого углового флигеля, в 1905 году перенесена в 3 этаж левого бокового флигеля), закрыта в 1918 году, не сохранилась. В 1995 году освящена новая семинарская часовня в историческом здании.

Каплица Воздвижения креста при римско-католической коллегии

(наб. р. Фонтанки, 118)

Поэт Державин имел личный дом, построенный для него в 1791—1806 годах архитектором Н. А. Львовым. В 1802 году была учреждена Римско-католическая коллегия во главе с митрополитом, ведавшая делами католиков России. В 1852 году архитектор А. М. Горностаев приспособил бывший дом Державина под нужды коллегии. При коллегии была сооружена и каплица. Коллегия закрыта в 1918 г. Долгое время в здании находились жилые квартиры. Сейчас в здании восстановлены интерьеры, в нём располагается музей Г. Р. Державина

Каплица Девы Марии при училище ордена Святой Екатерины

(наб. р. Фонтанки, 36)

В этом здании в царствование императора Александра Второго находилось закрытое учебное заведение для девочек. В нём была православная церковь св. Екатерины, а также небольшая каплица для воспитанниц-католичек, которая действовала уже в 1870 (скорее всего, открыта не позднее 1840 г.). Закрыта в 1918 (?). Ныне в здании расположился газетный фонд Российской национальной библиотеки.

Каплица Святого Иоанна Кантия при императорской Римско-Католической духовной академии

(Васильевский остров, 1-я линия, д. 52)

Ранее в этом здании находилась Российская академия, возглавляемая Е. Р. Дашковой. Здание было построено в 1802—1804 годах А. А. Михайловым 2-м, в 1811 году другой архитектор эпохи ампира — В. П. Стасов расширил его боковыми флигелями и дворовым корпусом. В 1842 году из Вильно в Петербург был переведен богословский факультет местного университета, преобразованный при этом в духовную академию. Архитектор Х. Ф. Мейер приспособил для него здание бывшей Академии. Со двора он пристроил помещение для каплицы, которая была освящена 22 июня1844 года.

Академия была закрыта в 1918 году. Каплица стала приходской церковью, но и она была закрыта 16 ноября 1936 года. Ныне здание занято одним из факультетов Государственного педагогического университета.

Часовня апостольской общины ирвингиан

(ул. Рубинштейна (бывш. Троицкая), 5)

Секту «Апостолов последних дней» основал в Англии шотландский проповедник Эдуард Ирвинг. В этой секте литургия совершалась по-католически, но молящиеся сидели и пели псалмы как лютеране. В Петербурге секта появилась в конце 1860-х годов и распространялась генералом фон Эбергом. Число приверженцев её было 100—200 человек. В 1905 году секта переехала на Троицкую улицу. Служба шла на немецком языке. В 1933 году весной община ликвидирована.

Иноверческие храмы Ленинградской области

В Ленинградской области на сегодняшний день существует более 22 зданий храмов, не относящихся к РПЦ (4 из них католические), в разной степени сохранности; полностью разрушено ещё около, как минимум, 45 храмов.

См. также

• Храмы Санкт-Петербурга
• Список недействующих храмов Санкт-Петербурга
• Протестантизм в Санкт-Петербурге
• Список лютеранских церквей Санкт-Петербурга
• Список кафедральных соборов России
• Население Санкт-Петербурга

Литература

• Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Историко-церковная энциклопедия в трёх томах. — СПб.: Изд-во Чернышёва, 1994. — Т. 1. — 288 с..
• Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Историко-церковная энциклопедия в трёх томах. — СПб.: Изд-во Чернышёва, 1996. — Т. 2. — 328 с..
• Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Историко-церковная энциклопедия в трёх томах. — СПб.: Изд-во Чернышёва, 1996. — Т. 3. — 392 с..
• Козлов-Струтинский С. Г. Католическая Церковь в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. Краткие исторические очерки.. — Гатчина: Религиозная организация Римско-католической Церкви Приход Божьей Матери Кармельской в г. Гатчине Ленинградской области, 2009. — 35 с.
• Ломтев Д.Г. Хоровые общества при евангелическо-лютеранских церквях Санкт-Петербурга // Обсерватория культуры, 2011, № 2, с. 77—81.
• Муриков Г. Русская идея в наши дни // Историко-литературный журнал «Михайловский замок». - СПб. — 2000. — № 3. ISBN 5-88407-015-2.
• Никитенко Г. Ю., Соболь В. Д. Дома и люди Васильевского острова. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. — 735 с. — ISBN 978-5-9524-2609-2.
• Павлов А. П. Храмы Санкт-Петербурга: Художественно-исторический очерк. — 3-е изд. — СПб.: Лениздат, 2001. — 334 с. — (Петербургская коллекция). — ISBN 5-289-01987-1..
• Пунин А. Л. Архитектура Петербурга середины XIX века. — Л.: Лениздат, 1990. — ISBN 5-289-00602-8..
• Сандаловский Н. А. Петербург :От дома к дому… От легенды к легенде…: Путеводитель. — СПб.: Норинт, 2003. — 400 с. — ISBN 5-7711-0082-X..
• Тихомиров Л. Церковь Святой Великомученицы Екатерины на Васильевском острове: Исторический очерк: 1811-1911. — СПб., 1911.
• Illustriertes Lexikon der Welt Geschichte. — 1999. — ISBN 3-87070-825-5..
• Kandel F. Очерки времён и событий из истории российских евреев: (До второй половины восемнадцатого века). — Ierusalim: MILI — TARBUT, 1988..
• Sankt-Petersburg: Die gebaute Utopie // Ztschr. Kultur. — 1988. — № 12.
• Weltgeschichte: Daten, Fakten, Bilder / Hrsg. von F. Winzer. — Braunschweig: Westermann, 1987. — ISBN 3-07-509036-0..

Ссылки

• [www.encspb.ru/object/2804009280?lc=ru Статья «Инославные конфессии Петербурга» на сайте Энциклопедия Санкт-Петербурга]
• [terijoki.spb.ru/kirkko/ Бывшие церкви в бывшей Финляндии]

Отрывок, характеризующий Неправославные храмы Санкт-Петербурга

– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]