Список командующих германскими группами армий в ходе Второй мировой войны

В списке, в алфавитном порядке, представлены военачальники Третьего рейха, в годы Второй мировой войны командовавшие группами армий. Как правило, командование группой армий осуществляли командующие в звании генерал-фельдмаршала или генерал-полковника. Именно от их способностей к стратегическому руководству крупными войсковыми объединениями зависели успех или неудача в сражениях и операциях. Такие полководцы, как Э. Манштейн и Э. Роммель, ещё в ходе войны получили признание за вклад в военное искусство. Послевоенные исследователи, признавая профессионализм, глубокую военно-теоретическую подготовку и блестящие способности подавляющего большинства германских командующих высшего эшелона, подчёркивают их роль в создании, развитии и поддержке преступного режима нацистской Германии. По окончании войны все оставшиеся в живых германские командующие предстали перед судом за совершение военных преступлений. Некоторые из них были казнены, большинство получили различные сроки тюремного заключения, и лишь единицам удалось избежать наказания.

В список включены все генералы, которые более недели исполняли или временно занимали должность командующего группой армий. Серым цветом в таблице выделены военачальники, погибшие во время войны.

Командующие группами армий

Награды	Полное имя	Портрет	Звание и должность накануне войны	Группа армий и даты командования	Сражения и операции, проведённые в должности командующего	Звание и должность в конце войны (для погибших — обстоятельства смерти)	Пр.
	Арним, Ганс-Юрген фон (нем. Hans-Jürgen von Arnim)	(1889—1962)	генерал-майор, офицер особых поручений при ОКХ	«Африка»: 09.03.1943—13.05.1943	Тунисская кампания	генерал-полковник, военнопленный (капитулировал 13.05.1943 в Тунисе)
	Бальк, Герман (нем. Hermann Balck)	(1893—1982)	подполковник, офицер инспекции моторизованных войск	«G»: 21.09.1944—23.12.1944	боевые действия в Эльзасе	генерал танковых войск, командующий 6-й армией
	Бласковиц, Йоханнес (нем. Johannes Blaskowitz)	(1883—1948)	генерал пехоты, командующий 8-й армией	«G»: 19.05.1944—21.09.1944; 23.12.1944—28.01.1945 «H»: 28.01.1945—07.04.1945	боевые действия в Эльзасе и Голландии	генерал-полковник, Главнокомандующий силами вермахта в Голландии
	Бок, Федор фон (нем. Fedor von Bock)	(1880—1945)	генерал-полковник, командующий группой армий «Север»	«Север»: 26.08.1939—05.10.1939 «B»: 05.10.1939—21.06.1941 «Центр»: 21.06.1941—18.12.1941 «Юг»: 18.01.1942—17.07.1942	Польская кампания (1939) Французская кампания (1940) Операция «Барбаросса» Битва за Москву (1941—1942) Харьковская операция (1942)	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ (погиб 04.05.1945 в результате авианалёта союзников)
	Буш, Эрнст (нем. Ernst Busch)	(1885—1945)	генерал пехоты, командующий 8-м армейским корпусом	«Центр»: 04.11.1943—28.07.1944	Белорусская операция (1944)	генерал-фельдмаршал, командующий силами вермахта на Северо-Западе
	Вайс, Вальтер (нем. Walter Weiss)	(1890—1967)	полковник, начальник штаба 1-го армейского корпуса	«Север»: 11.03.1945—08.04.1945	Восточно-Прусская операция (1945)	генерал-полковник, в резерве ОКВ
	Вейхс, Максимилиан фон (нем. Maximilian von Weichs)	(1881—1954)	генерал кавалерии, командующий 13-м армейским корпусом	«В»: 15.07.1942—14.02.1943 «F»: 20.08.1943—29.03.1945	Сталинградская битва Острогожско-Россошанская операция Белградская операция Будапештская операция	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ
	Вёлер, Отто (нем. Otto Wöhler)	(1894—1987)	полковник, начальник оперативного отдела штаба 14-й армии	«Юг»: 22.12.1944—25.03.1945	Будапештская операция Балатонская операция	генерал пехоты, в резерве ОКВ
	Вицлебен, Иоб-Вильгельм Георг Эрвин фон (нем. Job-Wilhelm Georg "Erwin" von Witzleben)	(1881—1944)	генерал пехоты, командующий 1-й армией	«D»: 26.10.1940—04.02.1942	Осуществление оккупационных функций во Франции, Бельгии, Голландии	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ (казнён 09.08.1944 как один из организаторов Июльского заговора)
	Гиммлер, Генрих (нем. Heinrich Himmler)	(1900—1945)	рейхсфюрер СС	«Верхний Рейн»: 07.12.1944—29.01.1945 «Висла»: 29.01.1945—21.03.1945	Эльзасско-Лотарингская операция Кольмарская операция Восточно-Померанская операция	28.04.1945 по указанию Гитлера смещён со всех государственных постов за попытку ведения сепаратных переговоров с союзниками
	Гитлер, Адольф (нем. Adolf Hitler)	(1889—1945)	фюрер и рейхсканцлер Германии	«А»: 10.09.1942—21.11.1942	Битва за Кавказ (1942—1943)	30.04.1945 покончил жизнь самоубийством в своём бункере, окружённом советскими войсками
	Кессельринг, Альберт (нем.  Albert Kesselring)	(1885—1960)	генерал авиации, командующий 1-м воздушным флотом	«C»: 15.11.1943—23.10.1944; 14.01.1945—10.03.1945 «D»: 11.03.1945—06.05.1945	Итальянская кампания (1943—1945) Центрально-Европейская операция	генерал-фельдмаршал, командующий группой армий «D»
	Клейст, Эвальд фон (нем. Ewald von Kleist)	(1881—1954)	генерал кавалерии, командующий 22-м моторизованным корпусом	«A»: 21.11.1942—31.03.1944	Битва за Кавказ (1942—1943) Нижнеднепровская операция	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ
	Клюге, Ханс Гюнтер фон (нем. Günther von Kluge)	(1882—1944)	генерал артиллерии, командующий 4-й армией	«Центр»: 19.12.1941—28.10.1943 «D»: 02.07.1944—15.08.1944	Битва за Москву Ржевская битва (1942–1943) Курская битва Черниговско-Полтавская операция Операция «Кобра» Фалезская операция	генерал-фельдмаршал, 18.08.1944 был отстранён от командования группой армий «D», после чего покончил жизнь самоубийством
	Кюхлер, Георг фон (нем. Georg von Küchler)	(1881—1968)	генерал артиллерии, командующий 3-й армией	«Север»: 17.01.1942—31.01.1944	Битва за Ленинград Ленинградско-Новгородская операция	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ
	Лееб, Вильгельм фон (нем. Wilhelm von Leeb)	(1876—1956)	генерал-полковник, командующий группой армий «C»	«C»: 26.08.1939—20.06.1941 «Север»: 20.06.1941—17.01.1942	Французская кампания Операция «Барбаросса» Битва за Ленинград	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ
	Лёр, Александер (нем. Alexander Löhr)	(1885—1947)	генерал авиации, командующий 4-м воздушным флотом	«E»: 28.12.1942—08.05.1945	Белградская операция	генерал-полковник, командующий группой армий «E»
	Линдеман, Георг (нем. Georg Lindemann)	(1884—1963)	генерал-лейтенант, командир 36-й пехотной дивизии	«Север»: 01.03.1944—05.07.1944	бои местного значения на северо-западном направлении Восточного фронта	генерал-полковник, командующий силами вермахта в Дании
	Лист, Вильгельм (нем. Wilhelm List)	(1880—1971)	генерал-полковник, командующий 14-й армией	«А»: 15.07.1942—09.09.1942	Битва за Кавказ (1942—1943)	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ
	Манштейн, Эрих фон (нем. Erich von Manstein)	(1887—1973)	генерал-лейтенант, начальник штаба группы армий «Юг»	«Дон»: 21.11.1942—13.02.1943 «Юг»: 13.02.1943—01.04.1944	Сталинградская битва Третья битва за Харьков Курская битва Битва за Днепр Днепровско-Карпатская операция	генерал-фельдмаршал, в резерве ОКВ
	Модель, Вальтер (нем. Walter Model)	(1891—1945)	генерал-майор, начальник штаба 4-го армейского корпуса	«Север»: 31.01.1944—01.04.1944 «Юг»: 01.04.1944—05.04.1944 «Северная Украина»: 05.04.1944—28.07.1944 «Центр»: 28.07.1944—18.08.1944 «B»: 18.08.1944—22.04.1945	Днепровско-Карпатская операция Белорусская операция (1944) Фалезская операция Голландская операция (1944) Арденнская операция (1945) Маас-Рейнская операция Рурская операция	генерал-фельдмаршал, покончил жизнь самоубийством в «Рурском котле»
	Рейнхардт, Георг Ганс (нем. Georg-Hans Reinhardt)	(1887—1953)	генерал-майор, командир 4-й танковой дивизии	«Центр»: 16.08.1944—27.01.1945	Белорусская операция (1944) Висло-Одерская операция Восточно-Прусская операция (1945)	генерал-полковник, в резерве ОКВ
	Рейхенау, Вальтер фон (нем. Walter von Reichenau)	(1884—1942)	генерал артиллерии, командующий 10-й армией	«Юг»: 01.12.1941—15.01.1942	Ростовская операция (1941)	генерал-фельдмаршал, умер 17.01.1942 от остановки сердца и/или от полученной им черепно-мозговой травмы во время авиаперелёта
	Рендулич, Лотар (нем. Lothar Rendulic)	(1887—1971)	полковник, начальник штаба 17-го армейского корпуса	«Север»: 15.01.1945—10.03.1945 «Курляндия»: 12.03.1945—25.03.1945 «Юг»: 25.03.1945—08.05.1945	Восточно-Прусская операция (1945) Курляндский котёл Венская операция	генерал-полковник, командующий группой армий «Юг»
	Роммель, Эрвин (нем. Erwin Rommel)	(1891—1944)	полковник, комендант штаб-квартиры фюрера	«Африка»: 22.02.1943—09.03.1943 «B»: 19.07.1943—17.07.1944	Тунисская кампания Нормандская операция	генерал-фельдмаршал, 14.10.1944, по принуждению главного адъютанта Гитлера, покончил жизнь самоубийством из-за причастности к Июльскому заговору
	Рундштедт, Герд фон (нем. Gerd von Rundstedt)	(1875—1953)	генерал-полковник, «Юг»	«Юг»: 26.08.1939—08.10.1939; 21.06.1941—01.12.1941 «А»: 26.10.1939—10.10.1940 «D»: 15.03.1942—02.07.1944; 15.08.1944—11.03.1945	Польская кампания Французская кампания Операция «Барбаросса» Ростовская операция (1941) Нормандская операция Арденнская операция (1945)	генерал-фельдмаршал, военнопленный (захвачен в плен 01.05.1945 в собственном имении, где проживал после отставки в марте 1945)
	Фитингхоф, Генрих фон (нем. Heinrich von Vietinghoff)	(1887—1952)	генерал-майор, командир 5-й танковой дивизии	«C»: 24.10.1944—13.01.1945; 11.03.1945—02.05.1945 «Курляндия»: 15.01.1945—10.03.1945	Итальянская кампания (1943—1945) Курляндский котёл Северо-Итальянская операция	генерал-полковник, командующий группой армий «C»
	Фрисснер, Йоханнес (нем. Johannes Frießner)	(1892—1971)	полковник, инструктор по боевой подготовке Армии резерва	«Север»: 03.07.1944—25.07.1944 «Южная Украина»: 25.07.1944—25.09.1944 «Юг»: 25.09.1944—22.12.1944	Ясско-Кишинёвская операция Бухарестско-Арадская операция Дебреценская операция	генерал-полковник, в резерве ОКВ
	Харпе, Йозеф (нем. Josef Harpe)	(1887—1968)	полковник, командир 1-й танковой бригады	«Северная Украина»: 28.07.1944—25.09.1944 «A»: 25.09.1944—17.01.1945	Восточно-Карпатская операция Висло-Одерская операция	генерал-полковник, военнопленный (капитулировал 01.04.1945 в «Рурском котле»)
	Хауссер, Пауль (нем. Paul Hausser)	(1880—1972)	бригадефюрер и генерал-майор войск СС , инспектор войск СС	«G»: 28.01.1945—04.04.1945	Центрально-Европейская операция	оберстгруппенфюрер и генерал-полковник войск СС, в резерве ОКВ
	Хейнрици, Готхард (нем. Gotthard Heinrici)	(1886—1971)	генерал-лейтенант, командир 16-й пехотной дивизии	«Висла»: 01.03.1945—28.04.1945	Берлинская операция	генерал-полковник; 28.04.1945 отстранён от командования за самовольный приказ об отступлении
	Хильперт, Карл (нем. Carl Hilpert)	(1888—1947)	генерал-майор, начальник штаба 9-го армейского корпуса	«Курляндия»: 25.03.1945—09.05.1945	Курляндский котёл	генерал-полковник, командующий группой армий «Курляндия»
	Шёрнер, Фердинанд (нем. Ferdinand Schörner)	(1892—1973)	полковник, командир 98-го горно-егерского полка	«Южная Украина»: 07.04.1944—07.07.1944 «Север»: 25.07.1944—17.01.1945 «А»: 17.01.1945—25.01.1945 «Центр»: 25.01.1945—09.05.1945	Крымская операция (1944) Белорусская операция (1944) Прибалтийская операция (1944) Западно-Карпатская операция Нижне-Силезская наступательная операция Верхне-Силезская наступательная операция Пражская операция	генерал-фельдмаршал, с 30.04.1945 — главнокомандующий сухопутными войсками Германии (фактически в должность не вступил)
	Штудент, Курт (нем. Kurt Student)	(1890—1978)	генерал-майор, командир 7-й авиадесантной дивизии	«H»: 09.11.1944—25.01.1945	боевые действия в Голландии	генерал-полковник; 30.04.1945 назначен командующим группой армий «Висла» (фактически в должность не вступил)
	Шульц, Фридрих (нем. Friedrich Schulz)	(1897—1976)	подполковник, офицер штаба ОКХ	«G»: 02.04.1945—05.05.1945	Центрально-Европейская операция	генерал пехоты, командующий группой армий «G».

См. также

• Список командующих советскими фронтами в годы Великой Отечественной войны

Литература

• Барнетт, Корелли. Военная элита Рейха. — Смоленск: Русич, 1999. — 528 с. — 11 000 экз. — ISBN 5-8138-0066-2..
• Гордиенко А. Н. Командиры второй мировой войны: Часть 1. — Минск: Литература, 1997. — 544 с. — 11 000 экз. — ISBN 985-437-268-5..
• Гордиенко А. Н. Командиры второй мировой войны: Часть 2. — Минск: Литература, 1998. — 640 с. — 11 000 экз. — ISBN 985-437-627-3..
• Гудериан, Гейнц. Воспоминания солдата. — Смоленск: Русич, 1998.
• Залесский К. А. Вооружённые силы III Рейха. Полная энциклопедия. Вермахт, люфтваффе, кригсмарине. — М.: Эксмо, 2008. — 944 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-903339-73-0..
• Залесский К. А. Кто был кто в Третьем рейхе. — М.: АСТ, 2002. — 944 с. — 5000 экз. — ISBN 5-271-05091-2..
• Митчем, Сэмюэл. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. — Смоленск: Русич, 1998. — 576 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-88590-866-4..
• Митчем С., Мюллер Дж. [militera.lib.ru/bio/mitcham_mueller/index.html Командиры Третьего рейха]. — Смоленск: Русич, 1995. — 504 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-88590-287-9..

Отрывок, характеризующий Список командующих германскими группами армий в ходе Второй мировой войны

«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.