Польский язык

Польский язык
Самоназвание:	język polski, polszczyzna
Страны:	Польша; Литва, Чехия, Украина, Белоруссия, Латвия, Словакия, Венгрия, Румыния, Молдавия; Россия, Казахстан; Германия, Франция, Великобритания; США, Канада, Бразилия, Аргентина; Австралия
Официальный статус:	Польша Польша Европейский союз Европейский союз Региональный или локальный официальный язык: Босния и Герцеговина Босния и Герцеговина Румыния Румыния Словакия Словакия Украина Украина Чехия Чехия
Регулирующая организация:	Совет польского языка
Общее число говорящих:	около 40 млн чел. (2007)
Рейтинг:	25
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Славянская ветвь Западнославянская группа Лехитская подгруппа
Письменность:	латиница (польский алфавит)
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	пол 540
ISO 639-1:	pl
ISO 639-2:	pol
ISO 639-3:	pol
См. также: Проект:Лингвистика

По́льский язы́к (język polski, polszczyzna) — язык поляков, относящийся к лехитской подгруппе западнославянской группы славянской ветви индоевропейской языковой семьи. Является официальным языком Польши и одним из 24 официальных языков Европейского союза. Помимо Польши, распространён также в других странах Европы (Германия, Франция, Великобритания, Литва, Чехия, Россия, Белоруссия, Украина, Словакия, Латвия и другие), в странах Америки (США, Бразилия, Канада и другие) и в Австралии. В ряде европейских стран с компактным расселением поляков польский получил статус регионального языка.

Польский язык — один из крупнейших славянских языков и самый крупный западнославянский язык по числу носителей и занимаемому им ареалу. Общее число говорящих на польском языке — около 40 млн чел. (2007, оценка), в том числе 36 млн 410 тыс. в Польше (2011, перепись).

Польский язык характеризуется такими отличительными особенностями в области фонетики, как наличие динамического ударения, фиксированного на предпоследнем слоге; сохранение носовых гласных; отсутствие фонологической противопоставленности гласных по долготе — краткости; отсутствие качественной редукции безударных гласных; наличие противопоставленности согласных по твёрдости — мягкости; наличие двух рядов шипящих согласных: š, č, ž, ǯ (твёрдого передненёбного ряда) и ś, ć, ź, ʒ́ (мягкого средненёбного шепелявого ряда). Для морфологической системы польского языка характерны: наличие категории личности (мужского лица); отсутствие предикативных кратких форм прилагательных и причастий; наличие полных и кратких (энклитических) форм личных и притяжательных местоимений; особый тип склонения числительных; наличие причастной основы на -l с личными показателями в формах глагола прошедшего времени; два типа аналитической формы будущего времени; наличие особых глагольных форм для выражения неопределённо-личного и обобщённо-личного значения (на -no, -to и с частицей się) и т. д.

Основой литературного польского языка являются великопольский и малопольский диалекты, с конца XVI — начала XVII веков влияние на литературный язык также оказал мазовецкий диалект. В истории польского языка выделяют древнепольский период (до начала XVI века), среднепольский период (XVI — вторая половина XVIII века) и новопольский период (со второй половины XVIII века). Письменность на основе латинского алфавита. Самый древний памятник письменности на польском языке — «Свентокшиские проповеди» (Kazania Świętokrzyskie) XIV века.

Лингвогеография

Ареал и численность

Польский язык является одним из трёх самых крупных языков славянской группы по числу носителей наряду с русским и украинским, а также является самым крупным западнославянским языком как по числу носителей, так и по занимаемому им ареалу. Современный ареал польского языка — территория Республики Польша. Согласно переписи, проведённой в Польше в 2011 году, польский язык назвала в качестве единственного родного 35 681 тысяча человек (92,65 %), кроме них ещё 729 тысяч (1,89 %) указали на то, что польский является для них вторым языком (всего в качестве первого и второго языка — 36 410 тысяч — 94,54 %). Продолжением основного польского ареала за рубежом являются район Тешинской Силезии в северо-восточной Чехии и районы Спиша и Оравы в северо-западной Словакии. Многочисленные островные ареалы польского языка, появившиеся в результате переселений поляков или изменений государственных границ, сохраняются в соседних с Польшей Белоруссии (Гродненская область) и Литве (Виленский край), в меньшей степени они известны на Украине (Житомирская и Хмельницкая области), в Латвии (Даугавпилсский край), Румынии (Буковина), Молдавии и Венгрии. Кроме Польши и граничащих с ней государств польский язык распространён как родной или второй язык среди польских иммигрантов и их потомков во многих странах мира: в европейских странах (Германия, Франция, Великобритания, Россия (Москва, Санкт-Петербург, регионы Урала и Сибири, Краснодарский край), Италия, Швеция, Ирландия, Бельгия, Голландия, Австрия, Греция, Испания и другие страны), в Казахстане (Северо-Казахстанская область), в странах Америки (США (штаты Иллинойс, Мичиган, Нью-Йорк), Бразилия, Канада, Аргентина и другие страны), в Австралии и т. д. Польский язык за границей распространён как в литературной, так и в диалектной разновидностях. Если в граничащих с Польшей странах, где поляки представляют коренное население, польский язык распространён в значительной степени в сельской местности, где сохраняются формы диалектной речи, то в большинстве остальных стран поляки живут, как правило, в крупных городах и говорят на литературном языке (в прошлом иммигранты XIX века и их потомки сохраняли диалекты, как, например, силезский диалект в Техасе). Под воздействием государственных языков тех стран, где находятся крупные польские диаспоры, формируются своеобразные варианты польского языка, такие как, например, язык американской Полонии, польско-бразильский вариант и другие.

Численность носителей польского языка, живущих вне Польши, превышает 1,7 млн человек. По другим данным, их численность оценивается в пределах от 3,5 до 10 миллионов человек. Из-за всё увеличивающегося рассеивания польских иммигрантов и отсутствия исследования степени сохранения ими и их детьми родного языка довольно трудно определить количество носителей польского языка, проживающих за пределами Польши.
По итогам переписи и оценочным данным в различных государствах численность владеющих польским языком составила:

Страны мира	численность (тыс. чел.)	год переписи (оценки)
США	667,0	2000
Англия и Уэльс	546,0	2011
Германия	300,0	2002
Литва	235,0	2001
Франция	174,0	2007
Канада	164,0	2001
Белоруссия	126,5	2009
Израиль	100,0	1992
Россия	67,45	2010
Австралия	61,0	2007
Казахстан	47,0	1999
Швеция	58,0	2007
Бразилия	41,0	2007
Австрия	35,0	2007
Чехия	33,59	2011
Аргентина	30,0	2007
Италия	30,0	2007
Украина	19,0	2001
Латвия	12,0	2011

Социолингвистические сведения

Польский язык — официальный государственный язык Республики Польша и один из официальных языков Европейского Союза (с 2004 года). За пределами Польши польский язык не имеет официального статуса, сфера его употребления ограничена главным образом бытовым семейным общением и культурной деятельностью. В ряде стран (в США, Канаде, Литве), где имеются регионы со значительной долей польскоязычного населения, польский язык используется в образовании, на польском языке издаётся периодика, ведутся радио- и телепередачи. В настоящее время, в связи с принятием и ратификацией Европейской хартии региональных языков или языков меньшинств, в ряде стран Европы, где имеются районы с компактным расселением поляков, польский стал обладать статусом регионального языка. Такой статус польский язык получил, в частности, в Боснии-Герцеговине, Румынии, Словакии, Чехии (в районах Фридек-Мистек и Карвина Моравскосилезского края) и на Украине.

Польский язык как самостоятельная учебная дисциплина был введён в школьные программы в XVIII веке. В настоящее время в Республике Польша польский язык охватывает преподавание в начальной, средней и высшей школе, тем самым обладая полным учебно-педагогическим статусом современного литературного языка.

Преподавание на польском языке за рубежом среди польскоязычного населения в странах, где поляки расселены сравнительно компактно (Литва, Белоруссия, Чехия, Словакия, США и другие страны), ведётся в школах разного уровня или классах. В ряде стран, где поляки не образуют районов с компактным расселением (Россия, Казахстан, Франция, Германия и другие страны), преподавание польского языка проводится, как правило, в вечерних или воскресных школах. Польский язык активно изучается за пределами Польши в качестве иностранного. По некоторым оценкам, в настоящее время около 10 000 человек разных национальностей (не включая в это число поляков) во всём мире учит польский, из них приблизительно треть учится в Польше. С 2004 года в Польше существует возможность сдавать польский язык как иностранный на трёх уровнях: начальном (B1), среднем (B2) и продвинутом (C2). Экзамены проводит Государственная комиссия подтверждения знания польского языка как иностранного.

Польский язык оформился как литературный на рубеже XV—XVI веков, когда он начал вытеснять латинский язык из всех основных сфер языкового функционирования — польский язык стал выполнять функции государственного делопроизводства, судопроизводства, стал языком политической, религиозной, философской публицистики, художественного творчества, вспомогательным языком при обучении в школе.

Начало кодификаторской деятельности в современном понимании относится к концу XIX века, значительное влияние на развитие и обогащение литературного языка оказали классики польской литературы, общественные деятели, представители науки и культуры XIX—XX веков. Стандартизованный в высокой степени, современный польский литературный язык является полифункциональным средством общения, он используется во всех сферах жизни польского общества.

В разговорной речи поляков не отмечается резких и многообразных отличий от письменной литературной нормы. По некоторым особенностям произношения, построения предложений и своеобразию лексики выделяют варшавский, краковский и отчасти познанский варианты литературного языка. Кроме того, те или иные особенности литературного языка встречаются в речи жителей городов Верхней Силезии, в речи поляков Литвы (виленский вариант) и Западной Украины (львовский вариант). Ряд исследователей выделяют также поморский польский (Грудзёндз, Тчев, Старогард), северномалопольский (Лодзь, Радом, Кельце, Люблин) и другие варианты литературного языка.

Для польского языка характерно наличие социолектов, наиболее известный и изученный из них — городской жаргон Варшавы.

Диалекты

Наряду со стандартной литературной формой среди носителей польского языка также распространены территориальные диалекты.

Первая классификация польских диалектов была представлена в начале XX века К. Ничем. Основные диалектные массивы были выделены им на основе двух изофон: наличия или отсутствия мазурения и наличия звонкого или глухого типа межсловной фонетики (внешнего сандхи). Позднее многие диалектологи при составлении классификаций польских диалектов опирались на работы К. Нича.

К диалектам (диалектным группам) польского языка первого уровня, восходящим ко времени племенных объединений, относятся:

• Великопольский диалект, занимающий территорию Великой Польши, Крайны, Боров Тухольских, Кочевья, Куяв, Хелминской и Добжинской земель в пределах Великопольского и Куявско-Поморского воеводств. Великопольский диалект сформировался на основе племенного диалекта полян. Выделяется по отсутствию мазурения и наличию звонкого типа сандхи.
• Малопольский диалект, занимающий территорию Малопольского, Подкарпатского, Свентокшиского, Лодзинского и Люблинского воеводств. Его основа — диалект вислян. Отличается от других диалектов сочетанием в его фонетической системе мазурения и звонкого типа сандхи.
• Мазовецкий диалект, занимающий восточную и центральную части Польши — Мазовецкое и Подляское воеводства, а также южную часть Варминьско-Мазурского воеводства. Он сформировался на основе диалекта племени мазовшан. Характеризуется наличием мазурения и глухим типом сандхи.
• Силезский диалект, распространённый на территории Верхней Силезии. Развился из верхнесилезских говоров племенного диалекта слензан. При звонком типе сандхи в говорах силезского диалекта представлены как отсутствие мазурения на юге, так и наличие различных типов сдвига в произношении шипящих — мазурение на севере и яблонкование на крайнем юге. Результаты переписи 2011 года в Польше, в которой силезский идиом назвали родным 509 тысяч человек, отражают развивающееся в последнее время в Силезии движение за придание силезскому диалекту статуса самостоятельного языка.

В традициях польской диалектологии в качестве пятого диалекта польского языка до конца XX века рассматривался кашубский диалект. В настоящее время он всё чаще выделятся как самостоятельный западнославянский язык, в Польше с 2005 года за ним официально закреплён статус регионального языка.

Кроме мазурения и типа сандхи к выделенным К. Ничем диалектным признакам, по которым описываются говоры польского языка в большинстве современных работ по диалектологии, относятся:

• В области фонетики: различия в развитии древнепольских гласных ā, ō, ē, ŏ; различия в развитии древнепольских носовых гласных; наличие или отсутствие оппозиции i/y; различия в типе ударения; произношение начальных -vo, -ra, -ja; синхронный или асинхронный характер мягкости губных; развитие древнепольских ŕ и ł; сохранение х или его переход в k или f и т. д.
• В области морфологии: различия во флексиях индикатива и императива в 1-м и 2-м лице множественного числа глаголов; морфонологический тип на -eli в формах глаголов прошедшего времени (тип śel’i — śal’i); наличие или отсутствие чередования e/o и e/a в существительных и глаголах; обобщение окончаний -égo или -ego в местоименном типе склонения прилагательных и местоимений; наличие или отсутствие оппозиции dva/dv́e; наличие или отсутствие категории мужского лица и т. д.

Ряд диалектных различий образует крупные ареалы, противопоставляющие северные польские диалекты южным (точнее юго-западным) и западные — восточным.

На втором уровне деления каждый из представленных выше четырёх диалектов включает в свой состав ряд групп говоров. Так, например, великопольский диалектный массив образуют собственно великопольские, куявские, боровяцкие, крайняцкие, кочевские, хелминско-добжинские и мальборские говоры. Собственно великопольские говоры, в свою очередь, включают центральновеликопольские, западновеликопольские, восточновеликопольские, южновеликопольские и северновеликопольские говоры. Если состав диалектов первого уровня одинаково выделяется всеми диалектологами, то их внутренняя дифференциация рассматривается в классификациях исследователей польских диалектов зачастую по-разному (сравните, например, диалектологическую карту, составленную на основе работ С. Урбанчика, и карту К. Дейны).

Помимо основных четырёх диалектов, сформированных на основе древних племенных наречий, также выделяются периферийные польские диалекты, возникшие в результате экспансии польского языка на территорию современных Литвы, Западной Белоруссии и Западной Украины. Кроме того, на Возвращённых землях, заселённых поляками после Второй мировой войны, сложились новые смешанные диалекты. Особый род говоров представляют переходные говоры на чешско-словацко-польском пограничье.

Польские диалекты являются прежде всего средством устного бытового общения сельского населения, но на некоторых говорах (в Силезии и в Подгалье) также создаются литературные произведения. Различия между диалектами польского языка в целом незначительны и не препятствуют взаимопониманию носителей разных диалектов.

Письменность

В основе польского алфавита (alfabet polski) лежит латиница, он состоит из 32 букв:

буква польское название основной аллофон (МФА) другие аллофоны A a a [a] Ą ą o nosowe [ɔw͂] [on],|[om] B b be [b] [p] C c ce [t͡s] [d͡z] Ć ć cie [t͡ɕ] [d͡ʑ] D d de [d] [t] E e e [ɛ] Ę ę e nosowe [ɛw͂] [en], [em], [e] F f ef [f] G g gie [g] [k] H h ha [x] I i i [i] J j jot [j] K k ka [k] [g] L l el [l] Ł ł eł [w]

буква польское название основной аллофон (МФА) другие аллофоны M m em [m] N n en [n] Ń ń eń [ɲ] O o o [ɔ] Ó ó o kreskowane [u] P p pe [p] [b] R r er [r] S s es [s] [z] Ś ś eś [ɕ] [ʑ] T t te [t] [d] U u u [u] W w wu [v] [f] Y y y [ɨ] Z z zet [z] [s] Ź ź ziet [ʑ] [ɕ] Ż ż żet [ʐ] [ʂ]

Для передачи ряда звуков польского языка используются диакритические знаки:

• для обозначения носовых гласных используется подстрочный знак — огонэк (ogonek «хвостик») — ą, ę;
• для обозначения твёрдого шипящего /ž/ используется надстрочная точка (kropka) — ż, в том числе и в составе диграфа dż;
• мягкие среднеязычные шипящие (аффрикату /ć/ и фрикативные согласные /ś/, /ź/); мягкий звук /n’/; гласный звук /u/ (в позиции древнепольского долгого ō) обозначают при помощи букв с /-образным штрихом (kreska «чёрточка») — ć, ś, ź, ń и ó, знак ź встречается также в составе диграфа dź;
• скользящий /u̯/ обозначается при помощи диагонально перечёркнутой буквы l — ł.

Для передачи самостоятельных звуков используются также диграфы: cz, dz, dź, dż, rz, sz и ch. Для обозначения твёрдых шипящих /č/, /š/, /ž/, /ǯ/ используются диграфы cz, sz, rz (наряду с буквой ż), dż; мягкого шипящего /ʒ́/ — диграф dź; глухого фрикативного /x/ — диграф ch (наряду с буквой h); /ʒ/ — диграф dz.
Мягкость согласных в позиции перед гласной обозначается сочетанием буквы i с буквами, обозначающими согласные (k, g, h, p, b, f, w и т. д.), а также с диграфами ch и dz (i при этом не обозначает самостоятельного звука, исключение составляют некоторые заимствованные слова: linia («линия»), partia («партия») и другие, в которых i читается).
Буквы ą, ę, ń и y не употребляются в начале слова, поэтому могут быть прописными только при написании всего слова прописными буквами. Буквы q, v и x используются только в словах иностранного происхождения, которые не были полонизированы (чаще всего в иноязычных именах и названиях).

Буквы ę и ą читаются по-разному, в зависимости от позиции буквы в слове и находящегося после неё согласного:

Brunon Jasieński

Wyhodząc z założeńa, że mowa ludzka
jest kompleksem pewnej skali dźwiękuw (...)
idealną pisowńą (...) będźe pisowńa
z gruntu prosta i ściśle fonetyczna.

Исходя из предпосылки, что человеческая речь
является комплексом определённого диапазона звуков,
идеальной орфографией будет орфография 
простая в основе и строго фонетическая.

• в позиции перед фрикативными согласными произносятся гласные с носовым резонансом;
• в позиции перед /l/ и /u̯/ произносятся чистые неносовые гласные [o] и [e];
• в позиции перед смычными согласными рефлексы исторических носовых выступают как сочетания чистого гласного и носового согласного: [m] перед губными, [n] перед переднеязычными, [ń] перед среднеязычными и [ŋ], [ŋ́] перед заднеязычными. Такое произношение называется «расщеплённым» (wymowa rozszczepiona);
• в конце слова с носовым резонансом произносится [ǫ], причём в разговорной практике отмечается тенденция к ослаблению назализации носового заднего ряда; в соответствии с /ę/ в конце слова произносится неносовой [e].

В 1920-е годы польские футуристы пропагандировали реформу орфографии в сторону большего приближения написания к произношению и даже издавали свои произведения в новой орфографии, однако в конечном счёте их эксперимент успехом не увенчался.

История языка

Периодизация истории

Существует несколько вариантов периодизации истории польского языка, в которых помимо лингвистических изменений рассматриваются также изменения исторического и культурного характера, повлиявшие на развитие языка.

Периодизация З. Клеменсевича, Т. Лер-Сплавинского и С. Урбанчика:

1. Дописьменный период (со времени выделения польского языка из пралехитской группы до 1136 года, к которому относится создание «Гнезненской буллы» (Bulla protekcyjna) — первого латинского памятника с большим числом польских глосс).
2. Древнепольский период (с 1136 года до начала XVI века — появление первых памятников на польском языке, начало развития книгопечатания).
3. Среднепольский период (с начала XVI до середины XVIII века — начальный этап развития польского литературного языка).
4. Новопольский период (с середины XVIII до начала XX века — продолжение развития литературного языка).
5. Новейший период (с начала XX века до настоящего времени).

Отдельная периодизация З. Клеменсевича:

1. Древнепольский период:
   • Дописьменный этап до 1136 года.
   • Письменный этап до появления в XVI веке польского литературного языка.
2. Среднепольский период:
   • 1540-е годы — переходный этап.
   • С 1540-х годов до 1630-х годов — эпоха Ренессанса, бурное развитие литературного языка.
   • С 1630-х годов до конца XVII века — начало упадка польского языка.
   • Первая половина XVIII века — дальнейший упадок языка.
3. Новопольский период:
   • Вторая половина XVIII века до 1795 года — правление Станислава Августа Понятовского.
   • 1795—1815 годы — с III раздела Речи Посполитой до Венского конгресса.
   • 1815—1831 годы — до Ноябрьского восстания.
   • 1831—1918 годы — до обретения Польшей независимости.
   • 1918—1939 годы — межвоенное время.

Периодизация С. Слонского:

1. Дописьменная эпоха:
   • Первый дописьменный период (до конца XI века — отсутствие памятников письменности).
   • Второй дописьменный период (XII—XIII века — появление латинских памятников с польскими глоссами).
2. Письменная эпоха:
   • Период с начала XIV до середины XVI века — появление литературного языка.
   • Период с середины XVI до второй половины XVII века — активное развитие литературного языка.
   • Период со второй половины XVII до конца XVIII века — упадок польского языка.
   • Период конца XVIII века — возрождение польского языка.
   • Новейшее время.

Периодизация П. Зволинского:

1. Латинские памятники с польскими глоссами. X—XII века.
2. Первые памятники на польском языке. XIII — середина XV века.
3. Второе чешское влияние. Начальный период формирования литературного польского языка. Середина XV — середина XVI века.
4. Стабилизация литературного языка. Развитие книгопечатания. Середина XVI — середина XVII века.
5. Упадок языка при продолжающемся развитии. Середина XVII — середина XVIII века.
6. Эпоха Просвещения. Середина XVIII — конец XVIII века.
7. Значительная роль литературы восточной периферии. XIX век.
8. Новейшее время.

Общепринятой является периодизация, в которой выделяются дописьменный (до середины XII века), древнепольский (с середины XII до конца XV — начала XVI века), среднепольский (начало XVI — середина или третья четверть XVIII века, иногда разделяется на два подпериода: до середины XVII века и позже, до конца XVIII века) и новопольский (со второй половины XVIII века до наших дней) периоды. При этом дописьменный и древнепольский периоды нередко объединяются в один — древнепольский.

Древнепольский период

Дописьменный период охватывает время с момента выделения польского языка из диалектов пралехитской группы до появления в 1136 году письменного памятника, написанного по-латыни, — «Гнезненской буллы» (Bulla protekcyjna), содержащей большое количество польских имён собственных. По мнению С. Урбанчика, обособление общепольских (восточнолехитских) языковых черт полян, вислян, мазовшан и слензан от черт диалектов западных лехитов произошло на рубеже IX и X веков. К X—XI векам относят первые упоминания этнонима «поляки» (по отношению к языку — «польский»), возникшего в эпоху формирования государства полян. Источниками для изучения дописьменного периода являются данные сравнительно-исторической грамматики славянских языков и материал польских диалектов. Обрывочные сведения о польском языке этого периода также можно почерпнуть из нескольких памятников письменности на латинском языке, содержащих польские глоссы: Баварского географа IX века, Dagome iudex и хроник Титмара X—XI веков.

До XII века польский язык характеризуют ряд общеславянских и собственно польских фонетических изменений: перегласовка ’e > ’o, ’ě > ’a, ’ę > ’ą^o, ŕ̥ > r̥, l̥’ > l̥ перед твёрдыми переднеязычными согласными; вокализация сонантов r̥, ŕ̥ и l̥, l̥’; общеславянское падение редуцированных, происходившее в польском языке в XI веке; выпадение в существительных и прилагательных интервокального j и стяжение гласных; появление после падения редуцированных в результате заместительного удлинения новых долгих гласных; развитие фонематической категории твёрдости-мягкости после утраты слабых редуцированных и другие процессы.

Из морфологических изменений дописьменного периода отмечаются утрата простых форм прошедших времён глаголов и начало процесса перестройки именного склонения по родовому признаку.

Собственно древнепольский период длился с 1136 года до начала XVI века — времени оформления литературно-языкового статуса польского языка. Источниками изучения древнепольского периода являются различные грамоты, летописи, хроники, надгробные надписи и другие письменные памятники, как написанные на латинском языке с польскими глоссами, так и написанные полностью на польском языке. К первому типу памятников относится «Генрикова книга» (Księga Henrykowska) XIII века, в которой содержится самое первое предложение, записанное по-польски. Ко второму типу относятся самый древний, написанный по-польски, религиозный памятник «Свентокшиские проповеди» (Kazania świętokrzyskie) и первый записанный польский стихотворный текст — «Богородица» (Bogurodzica), который известен в копии начала XV века.

Для собственно древнепольского периода характерны следующие фонетические явления и процессы:

• Совпадение во второй половине XIII века носовых ą̄, ą̆, ę̄, ę̆ в долгом ą̄ и кратком ą̆. Ко второй половине XV века ą̄ перешёл в ą̊ (с произношением, близким к a), а ą̆ перешёл в ę.
• Преобразование к XIV веку подвижного ударения в фиксированное инициальное (на начальном слоге) и начало процесса изменения с XV века инициального ударения в парокситоническое (на предпоследнем слоге).
• Переход в XII—XIII веках мягких t’ и d’ в среднеязычные аффрикаты: t’ > ć, d’ > ʒ́; а также переход мягких s’ и z’ в среднеязычные ś и ź.
• Утрата противопоставления гласных фонем по долготе-краткости к XVI веку с преобразованием его в оппозицию чистых и суженных (бывших долгих) кратких гласных.
• Отвердение согласных š, ž, č, ǯ, c, ʒ и смягчение k и g перед y (после чего y изменилось в i) и e и другие процессы.

В области морфологии происходили дальнейшее формирование новой, построенной по родовому признаку системы склонения существительных: мужского, женского и среднего типов; развитие новых форм прошедшего времени типа wyszedł jeśm > wyszedłem («я вышел»), przyszli jeśmy > przyszliśmy («мы пришли») и т. п. из форм перфекта; вытеснение кратких именных форм прилагательных и причастий полными (местоименными) и другие процессы.

Лексика древнепольского периода (включая дописьменный) состояла из праславянского лексического фонда, слов западнославянского и лехитского происхождения и собственно польских инноваций. Кроме того, в древнепольский язык активно проникали заимствования из латинского и чешского языков через письменные источники и из немецкого языка через непосредственные (устные) контакты. Влияние латинского и чешского языков отмечается со времени принятия поляками христианства в 966 году и связано с религиозной и научной терминологией, немецкое влияние проявилось в лексике бытового и хозяйственного характера, основной период проникновения германизмов в польский язык — XIII—XV века — время активного заселения немцами западной Польши и городов, получивших магдебургское право. В древнепольском словообразовании отмечается распространение существительных с суффиксами -dlń-, -ica, -arz, -erz, -acz, -ciel, -(n)ik, -ca, -ec; прилагательных на -ly; наречий на -ski, -skie; с XV века распространяются слова с суффиксами -unk (из немецкого) и -tel (из чешского); выходят из употребления существительные на -dło. Приставка ot- изменяется в od-, а -iz и -s смешиваются в приставочно-предложном s/z.

Графика памятников письменности древнепольского периода отличалась непоследовательностью, один знак мог передавать несколько разных звуков, а один звук мог быть передан разными знаками. Используемых буквенных знаков латинского алфавита было недостаточно для передачи всех польских звуков, поэтому часть их передавалась с помощью лигатур. В создании древнепольских памятников применялись два типа графики: простая с использованием только латинских знаков (все латинские памятники XII—XIII веков с польскими глоссами, а также «Свентокшиские проповеди») и сложная с использованием наряду с простыми знаками лигатур (памятники XIV—XV веков на польском языке). Непоследовательность польской графики стала устраняться с появлением первых печатных произведений в типографиях Кракова в XVI веке. К традиционному способу обозначения знаков, используемому в рукописных польских памятниках, были добавлены элементы диакритики.

Для древнепольского языка были характерны диалектные различия. Наиболее обособленным из диалектов был диалект племени мазовшан, противостоявший относительно близким друг другу диалектам полян, вислян и слензан. Все вместе они имели ряд существенных отличий от западнолехитского диалекта поморян. На основе племенных диалектов происходило формирование территориальных великопольского, малопольского, силезского и мазовецкого диалектов.

Развитие единого польского языка было определено образованием единого польского государства в X веке с центром в Великой Польше и принятием христианства. На основе великопольских говоров стал формироваться древнепольский культурный диалект, появилась и стала развиваться письменность. В то же время литературным языком поляков в течение всего древнепольского периода был латинский язык. Польский язык развивался преимущественно католическим духовенством, священники которого осуществляли перевод религиозных текстов с латыни на польский. В этот период образцом для польских переводчиков служил чешский язык. Перенесение столицы Польши в Краков в XIV веке привело к тому, что польский литературный язык попал в сферу влияния говоров малопольского диалекта. Развитие книгопечатания к XVI веку (прежде всего в Кракове) способствовало установлению общих языковых норм и графики, заложило основы орфографии. На базе культурного диалекта начал формироваться литературный польский язык, проникавший во все сферы функционирования, характерные для литературного языка.

Среднепольский период

Миколай Рей (1505—1569)

A niechaj narodowie wżdy postronni znają,
iż Polacy nie gęsi, iż swój język mają.

Пусть же народы прочие знают,
что поляки — не гусиный, что свой язык имеют.

Среднепольский период охватывает время с начала XVI до середины XVIII века. Он является начальным периодом развития польского литературного языка и связывается как с его внутриязыковыми изменениями, так и с расширением сфер его функционирования. К источникам среднепольского периода относятся многочисленные литературные произведения, созданные с начала XVI до середины XVIII века (М. Рея, М. Бельского, Я. Кохановского и многих других), а также грамматики и словари польского языка.

В среднепольский период происходили следующие фонетические процессы:

• постепенный процесс утраты суженных гласных и слияние их к концу периода с другими краткими гласными: á с чистым a; é с e; ó с u. При этом á был утрачен раньше других суженных гласных;
• ударение в польском языке окончательно устанавливается на предпоследнем слоге;
• распространение произношения носового ę на конце слова без назального призвука, что наряду с утратой суженных гласных приводит к сокращению фонем в системе вокализма польского языка до шести: a — o — e — i — u — ǫ;
• диспалатализация в XVI веке мягких шипящих š’, ž’, č’, ǯ, свистящих c’, ʒ’ и конечных мягких губных;
• изменяется произношение вибранта ř — шипящий призвук превращается в основную артикуляцию (^rž), а затем и в единственную после редукции вибранта (ž);
• начало распространения произношения переднеязычного ł как губно-губного u̯.

В области морфологии в этот период отмечаются такие изменения, как формирование категории одушевлённости/неодушевлённости и категории мужского лица; утрата категории двойственного числа; формирование современной системы форм времён и наклонений глагола: нулевое окончание в базовой форме 2-го лица единственного числа повелительного наклонения, личные показатели сослагательного наклонения и т. д.

В области лексики в начале среднепольского периода отмечается продолжение заимствований из латинского, чешского и немецкого языков, начатое в древнепольском периоде. Сравнительно рано к середине XVI века влияние на польскую лексику чешского языка ослабевает и совсем прекращается; влияние латинского, снизившееся в эпоху Ренессанса, усиливается в XVII—XVIII веках, но уже к концу среднепольского периода теряет своё значение; сокращается число заимствований германизмов в литературном языке, но активное влияние немецкого языка на ряд польских диалектов продолжается. В разное время в число источников лексических заимствований среднепольского периода включаются итальянский, французский, украинский, тюркские и другие языки. Словообразование среднепольского периода характеризуется сохранением употребительности слов на -ec, -ca, -acz, -ciel, -nik, -ak; увеличением числа адъективных причастий на -ły; уменьшением числа образований слов на -erz; широким использованием суффиксов -isk, -ek, -ość, -nie, -enie, -anin; активностью адъективных формантов -n, -liw, -sk, глагольных формантов -owa, -awa, адвербиального форманта -e; увеличением числа деминутивных образований; увеличением продуктивности префикса -przy; синонимией префиксов; появлением значительного числа слов, образуемых сложением основ.

Начало среднепольского периода отмечается бурным развитием книгопечатания на польском языке, способствующего распространению единой графики и орфографии. С XVI века литературный польский распространяется в среде шляхетства и буржуазии. Период XVI—XVII веков был временем расцвета польского языка, который выступал в роли лингва франка на обширных пространствах Восточной Европы. Из польского в языки соседних государств проникали лексические заимствования, в том числе в русском из польского появились такие слова, как бутылка, хорунжий, карета, мушкет, музыка, панцирь, рота, рыцарь, шапка и многие другие. С 1630-х годов начался период послеренессансного упадка, отражённого в макароническом стиле литературного языка XVII — начала XVIII веков. Со второй половины XVII века и особенно в XVIII веке польский язык испытывал сильное влияние французского языка.

Новопольский период

Новопольский период характеризуется отсутствием резких внутриязыковых изменений и дальнейшим развитием литературного языка — продолжением начатого в предыдущем периоде обогащения его грамматического и лексического состава. Главной тенденцией новопольского периода было стремление к языковой унификации. Начало периода с середины — третьей четверти XVIII века выбрано в связи с событиями экстралингвистического характера — разделами Польши, в результате которых польским государством была утрачена независимость и, как следствие этого, были ограничены сферы функционирования польского языка.

Источниками изучения языка новопольского периода являются польские словари и грамматики, а также многочисленные литературные произведения, созданные со второй половины XVIII века до настоящего времени. Это поэзия и проза С. Трембецкого и И. Красицкого, относящиеся к эпохе Просвещения, которая сменила упадок среднепольского периода; произведения эпохи варшавского классицизма; поэзия польских романтиков — А. Мицкевича, С. Гощинского, Ю. Словацкого; проза XIX века — Ю. Коженёвского, Ю. Крашевского, Г. Сенкевича, Э. Ожешко, В. Реймонта, К. Тетмайера и других; произведения литераторов межвоенного времени; литература современной Польши.

Одна из ранних грамматик новопольского периода — грамматика О. Копчинского (Gramatyka dla szkół narodowych, 1778), созданная по поручению Комиссии по делам образования (Komisja Edukacji Narodowej), — была принята не всеми поляками. Общество друзей науки, не принявшее правил О. Копчинского, в 1827 году сформировало комиссию по реформированию орфографии. Этой комиссией, в работе которой принял участие Ю. Мрозинский, был предложен свод правил, изложенный в труде Rozprawy i wnioski o ortografii polskiej 1830 года. Через полвека новые орфографические правила польского языка были созданы А. Крынским по поручению конференции учёных, редакторов и учителей, состоявшейся в редакции «Варшавской библиотеки» в 1881 году. Данный проект реформы орфографии не приняла Краковская академия наук, в 1891 году ею были созданы свои правила, схожие с правилами комиссии с участием Ю. Мрозинского. Орфография А. Крынского с небольшими изменениями была повсеместно принята только с 1906 года. Следующие изменения правил были разработаны в Кракове на совместном заседании различных научных организаций в 1918 году и утверждены Министерством вероисповеданий и общественного просвещения. Последние изменения польской орфографии были произведены специально созданным Орфографическим комитетом в 1936 году. Они включали следующие правила:

• во всех иностранных словах пишется ia, за исключением позиции после c, z, s, где требуется писать ja (kwestia «вопрос», lekcja «урок»);
• в родительном падеже множественного числа существительных на -ia/-ja пишется -ii/-ji (kwestii «вопросов», lekcji «уроков»);
• в окончании инфинитива пишется c и ć (być «быть», piec «печь»);
• в деепричастиях сохраняется ł (zjadłszy «съев»);
• в иностранных словах пишется ke, ge (kelner «официант», geografia «география»);
• окончания мужского и среднего рода, личных и неличных форм не различаются в творительном и местном падежах единственного числа (-ym/-im) и в творительном падеже множественного числа (-ymi/-imi).

Новопольский период характеризуется рядом фонетических процессов, часть из которых была продолжением процессов предшествующего периода:

• окончательный переход: é > e; ó > u. Буква ó, обозначавшая соответствующий суженный гласный, сохранилась в польском алфавите до настоящего времени;
• утрата ударения на конечном слоге перед энклитикой;
• окончательно устанавливается произношение переднеязычного ł как губно-губного u̯;
• завершение процесса отвердения конечных мягких губных, дольше всего сохранявшихся в Восточных Кресах (до XIX века);
• распространение групп śr, źr;
• появление мягкого звука х́ в глаголах с суффиксами -ywa/-iwa;
• наряду с утратой, произошедшей в среднепольский период, конечного носового ę в настоящее время отмечается тенденция к утрате ą в конце слова, заменяемого на бифонемное сочетание ou̯.

Начальный этап новопольского периода до XIX века характеризовался многочисленными заимствованиями из французского языка. В российской части Польши на польский оказал влияние русский язык, в прусской и австрийской частях сохранялось влияние немецкого языка, влияние украинского языка в новопольский период заметно снижалось. Англицизмы, проникавшие в XIX веке в польский язык через французский и немецкий, в XX веке стали заимствоваться непосредственно из английского. Вторая половина XX века отмечается возобновившимся воздействием на польскую лексику русского языка (в основном в публицистическом и разговорном стиле). На рубеже XX—XXI веков основным источником заимствований остался английский язык — из него в польский язык входят слова, относящиеся к сферам науки, искусства, политики, спорта, торговли и т. д. В новопольский период была утрачена активность словообразования с формантами -ł, -ca, -ak, -nik. Сохранили активность, усилили активность или стали продуктивными в определённом стиле форманты -arz (вытеснивший в ряде случаев суффикс -nik — książnik > księgarz «продавец книг»), -ec, -acz, с нулевым суффиксом. Появились новообразования с формантами -ość (существительные), -isk-, -stw-, -ist, -yst, -n- (прилагательные), -ić, -eć (глаголы), а также субстантивные образования с суффиксами -ik и -in-a. В новопольский период распространяется образование существительных с префиксами -nad, -niedo, -eks. Становится активным способ словообразования при помощи словосложения, появляются аббревиатуры (skrótowiec).

С конца XVIII века, после раздела Польши между Российской империей, Австрией и Пруссией, польский неуклонно утрачивает свои позиции в регионе. Французский язык, временно ставший языком элиты, сохранял сильное влияние с начала новопольского периода до середины XIX века. В XIX веке отмечается влияние на литературный язык периферийных диалектов Восточных Кресов. В первой половине XX века после обретения Польшей независимости польский язык расширил сферы государственного функционирования и стал развиваться активнее. В XX веке среди прочих наиболее значительное влияние на польский стал оказывать английский язык, в последние два десятилетия его влияние усиливается. После Второй мировой войны ареал польского языка изменился: в восточной части — в Кресах — число носителей польского сократилось, а в западной и северной частях польский ареал расширился за счёт передачи Польше немецких территорий (Возвращённые земли) и заселения их поляками. В результате ассимиляции, эмиграции и отрицательного естественного прироста число носителей польского языка в конце XX — начале XXI веков сокращается как за пределами, так и в самой Польше.

Современный польский литературный язык является стилистически развитым и стандартизированным в высокой степени — он упорядочен нормами и правилами в орфоэпии, грамматике, лексике и т. д., нормы и правила отражены в наличии множества нормативных словарей, в повышенном внимании общества к культуре речи, в методах школьного преподавания, распространяющих языковую норму.

Лингвистическая характеристика

Фонетика и фонология

Гласные

Вокализм польского языка представлен 5 или 6 гласными фонемами: i, (ɨ), ɛ, a, ɔ, u, различающимися по подъёму и по ряду (гласные заднего ряда — лабиализованные).

Вопрос признания звуков i и ɨ как аллофонов одной фонемы /i/ или как двух самостоятельных фонем является дискуссионным. Звуки i и ɨ никогда не выступают в одинаковых позициях, i отмечается только после мягких согласных, ɨ только после твёрдых (исключая позиции после k и g, также ɨ отсутствует в позиции абсолютного начала слова). Поэтому часто звук ɨ, характеризующийся ограниченным числом возможных позиций в слове, рассматривается как вариант фонемы i, которую принимают за основную. В то же время высокая частотность употребления ɨ и возможность его произношения в изоляции даёт основание ряду исследователей считать ɨ также самостоятельной фонемой.

В польском языке традиционно выделяют два носовых гласных звука, однако они не являются чистыми носовыми, подобно французским, а представляют собой дифтонги, состоящие из чистого гласного и назализованного лабиовелярного глайда: ɛ^w͂, ɔ^w͂. В заимствованных словах этот глайд может факультативно встречаться и после других гласных (a, i, u, ɨ): так, instynkt «инстинкт» может произноситься как [instɨŋkt] и как [i^w͂stɨŋkt], а tramwaj «трамвай» как [tramvaj] и как [tra^w͂vaj]. Подобные бифонемные сочетания встречаются только в середине слова перед фрикативным согласным, в конце слова только в сочетании с ɔ. Таким образом, фонологическая оппозиция назальность/неназальность в польском языке отсутствует, так как носовые являются не самостоятельными фонемами, а сочетаниями чистых гласных с носовыми согласными.

Помимо носовых гласных в польском языке отмечаются случаи появления назализованных вариантов фонем i, ɨ, ɛ, a, ɔ, u перед носовыми согласными, соседство с которыми вызывает у гласных разной степени силы носовой резонанс. Звуки ĩ, ỹ, ẽ, ã, õ, ũ могут выступать как внутри, так и в начале слова, из соседних с ними согласных по крайней мере один может быть твёрдым: interes [ĩnteres] «дело», «интерес», kino [kĩno] «кино», rym [rỹm] «рифма», enklawa [ẽɳklawa] «анклав», ten [tẽn] «этот», amfora [ãũ̯fora] «амфора», tam [tãm] «там», ona [õna] «она», sum [sũm] «сом», duński [dũɪ̯̃s’ḱi] «датский».

В соседстве с палатальными согласными отмечается передвижение гласных в переднюю зону. Фонемы ɛ, a, ɔ, u в положении между мягкими согласными представлены позиционными вариантами ė, ä, ȯ, ü: nieść [ńėść] «нести», siać [śäć] «сеять», ciocia [ćȯća] «тётя», judzić [ɪ̯üʒ́ɪć] «подстрекать»; между мягкими согласными, одна из которых носовая (перед [ń] и [ɪ̯̃]), отмечаются назализованные варианты гласных ė̃, ä̃, ȯ̃, ü̃: odzienie [oʒ́ė̃ńe] «одежда», pianino [p’ɪ̯ä̃ńĩno] «пианино», joński [ɪ̯ȯ̃ɪ̯̃s’ḱi] «ионический», junior [ɪ̯ü̃ńor] «младший». В прошлом звуки ė, ä, ȯ, называемые суженными (pochylony, ścieśniony), возникшие в XVI веке на месте долгих гласных, являлись самостоятельными фонемами до начала новопольского периода.

В заимствованных словах отмечается наличие дифтонгов [au̯], [eu̯], отсутствующих в исконно польских словах: auto «автомобиль», autor «автор», Europa «Европа».

Согласные

Согласные (spółgłoski) польского языка (в скобки взяты позиционные варианты фонем). Слева приведены глухие согласные, справа — звонкие:

Способ артикуляции ↓	Губно-губные	Губно-зубные	Зубные	Альв.	Палат.	Заднеяз.
Взрывные	p b pʲ bʲ		t d (tʲ) (dʲ)			k g kʲ gʲ
Носовые	m mʲ		n		ɲ	(ŋ) (ŋʲ)
Дрожащие				r (rʲ)
Аффрикаты			t͡s d͡z	ʧ dʒ	t͡ɕ d͡ʑ
Фрикативные		f fʲ v vʲ	s z (sʲ) (zʲ)	ʃ ʒ (ʃʲ) (ʒʲ)	ɕ ʑ	x xʲ
Скользящие аппроксиманты	w (wʲ)				j
Боковые				l (lʲ)

Звуки tʲ, dʲ, sʲ, zʲ, ʃʲ, ʒʲ, rʲ появляются только в заимствованиях: plastik «пластик», «пластмасса», diwa «дива», «звезда», sinus «синус», zirytować «рассердить», suszi «суши», żigolak «альфонс», riposta «ответный удар». Звук lʲ является позиционным вариантом фонемы l в положении перед i и j. Звуки ŋ и ŋʲ выступают в качестве позиционных вариантов фонемы n перед заднеязычными.

Согласные составляют пары по звонкости/глухости (кроме сонорных и глухой х) и твёрдости/мягкости. Звонкие согласные оглушаются в положении перед глухими: główka [gu̯ufka] «головка», но głowa [gu̯ova] «голова»; глухие озвончаются в положении перед звонкими: prośba [proźba] «просьба», но prosić [prośić] «просить» (регрессивная ассимиляция). Исключение составляет позиция перед v и ž (на письме w и rz), в которой глухие согласные оглушают соседние звонкие согласные (прогрессивная ассимиляция): świat [śf’at] «свет», «мир», twoja [tfoɪ̯a] «твоя»; przód [pšut] «перед», krzak [kšak] «куст». Звонкие парные согласные оглушаются в позиции на конце слова: stóg [stuk] «стог», но przy stogu [pšy stogu] «возле стога». В ряде случаев произношение глухого варианта сонорного или даже его редукция могут быть обусловлены его позицией между глухими согласными и после глухого на конце слова: wiatr [v’atŗ] «ветер», krwawy [kŗfavy] «кровавый», myśl [myśļ]/[myś] «мысль», poszedł [pošetu̯]/[pošet] «(он) пошёл».

На стыке слов перед последующим шумным согласным происходят оглушение звонких и озвончение глухих согласных: róg stołu [ruk‿stou̯u] «угол стола», jak dobrze [ɪ̯ag‿dobže] «как хорошо». Перед последующим сонорным или гласным возможны как звонкий, так и глухой типы межсловной фонетики (fonetyka międzywyrazowa). В южной и западной частях Польши (в познанском и краковском вариантах литературного произношения, а также в диалектной речи Великопольши, Малопольши и Силезии) конечный глухой согласный озвончается (wymowa udźwięczniająca): brat ojca [brad‿oɪ̯ca] «брат отца», kot rudy [kod‿rudy] «рыжий кот». На остальной территории Польши (в варшавском варианте произношения и в мазовецком диалекте) действуют общие правила произношения согласных в конце слова — согласный оглушается (wymowa nieudźwięczniająca): brat ojca [brat‿oɪ̯ca], kot rudy [kot‿rudy]. Литературная норма допускает оба варианта произношения. Звонкий тип межсловной фонетики в предложно-падежных сочетаниях отмечается на всей территории Польши: pod oknem [pod‿oknem] «под окном».

Регрессивной ассимиляции по мягкости могут подвергаться фрикативные s, z: spać «спать», но śpię «(я) сплю».

Мягкие губные не могут находиться перед другим согласным или на конце слова. При этом в современном польском литературном языке всё шире распространяется асинхронное произношение мягкости у губных (когда палатальная артикуляция запаздывает по отношению к лабиальной), наиболее оно заметно перед гласными непереднего ряда, менее перед e и совсем отсутствует перед i: piasek [p’ɪ̯asek] «песок», biały [b’ɪ̯au̯y] «белый», wieś [v’ɪ̯ėś] «деревня», miasto [m’ɪ̯asto] «город» или [p’^ɪ̯asek], [b’^ɪ̯au̯y], [v’^ɪ̯ėś], [m’^ɪ̯asto].

В польском языке возможны сочетания до четырёх согласных в начале слова (źdźbło [źǯbu̯o] «стебель») и до пяти согласных в середине и конце слова (przestępstwo [pšestempstfo] «преступление»). В ряде слов и форм сочетания согласных упрощаются: jabłko [ɪ̯apko] «яблоко», sześćset [šeɪ̯set] «шестьсот», warszawski [varšask’i] «варшавский».

Просодия

Ударение в польском языке — динамическое, словесное ударение — фиксированное (парокситоническое) — почти всегда падает на предпоследний слог в слове: ˈgałąź («ветка») — gaˈłązka («веточка») — rozgałęˈziony («разветвлённый»). Исключения составляют следующие случаи:

• в формах глаголов множественного числа прошедшего времени изъявительного наклонения, заканчивающихся на -śmy, -ście; в формах глаголов сослагательного наклонения; в некоторых формах сложных числительных ударение падает на третий или четвёртый слог от конца слога: wiˈdzieliśmy/wiˈdziałyśmy («мы видели»), ˈbylibyśmy/ˈbyłybyśmy («мы были бы»), ˈsześciuset («шестисот»);
• в греко-латинских заимствованиях на -yka/-ika, -yk/-ik ударение падает на третий от конца слог: graˈmatyka («грамматика»), teoˈretykom («теоретиками»);
• ударение ставится на третий слог также в ряде таких слов, как rzeczpospˈolita («республика»), uniwˈersytet («университет»), ˈocean («океан»), w ˈogóle («вообще») и т. д.;
• на последний слог ударение падает в некоторых заимствованиях и аббревиатурах.

В разговорной речи есть сильная тенденция ставить ударение на второй слог от конца во всех типах форм и слов. В многосложных словах возможно второстепенное инициальное ударение (на первом слоге), ярко проявляющееся, например, в ораторской речи и при эмфазе: ˌekonoˈmiczny («экономический»), а также как влияние чешского и словацкого языков (где принято ударение на первый слог) в приграничных говорах Верхней Силезии и Малой Польши — так называемое ˌpodskakiˈwanie («подпрыгивание»). Примыкающие к полнозначным словам энклитики (частица się, местоименные краткие формы, частицы и подвижные личные окончания) всегда безударные; отрицательная частица nie и предлоги, находящиеся в позиции перед односложными словами, могут находиться под ударением: ˈnie wiem («не знаю»), ˈdo was («к вам»), ˈbez nich («без них»), koˈło mnie («возле меня») и т. п.

Морфология

Традиционно в польском языке выделяют десять частей речи: имя существительное (rzeczownik), имя прилагательное (przymiotnik), имя числительное (liczebnik), местоимение (zaimek), наречие (przysłówek), глагол (czasownik), предлог (przyimek), союз (spójnik), частица (partykuła), междометие (wykrzyknik).

Грамматическая традиция выделяет в польском три рода: мужской (rodzaj męski), женский (rodzaj żeński) и средний (rodzaj nijaki). В. Маньчак выделяет пять родов, разделяя мужской на лично-мужской (męskoosobowy), животно-мужской (męskozwierzęcy) и вещно-мужской (męskorzeczowy). У слов лично-мужского рода винительный падеж равен родительному в обоих числах; у слов животно-мужского только в единственном, во множественном — именительному; у слов вещно-мужского в обоих числах — именительному.

У склоняемых частей речи выделяется шесть падежей и звательная форма, традиционно тоже считающаяся падежом:

• именительный — mianownik (от mianować — называть, именовать);
• родительный — dopełniacz (от dopełniać — дополнять);
• дательный — celownik (от cel — цель);
• винительный — biernik (от brać — брать);
• творительный — narzędnik (от narzędzie — орудие);
• местный — miejscownik (от miejsce — место);
• звательный — wołacz (от wołać — звать).

В современных польских грамматиках и учебниках звательный падеж ставится на последнее место, но раньше он занимал пятое, после винительного.

Кроме того, выделяют категорию депрециативности, которая выражается в наличии у существительных лично-мужского рода особых форм в именительном и звательном падежах множественного числа: urzędniki вместо urzędnicy «чиновники», łotry вместо łotrzy «мерзавцы». Такие формы, как правило, являются маркированными и выражают презрение или неуважение. От некоторых существительных можно образовать только депрециативные формы: darmozjady «дармоеды», grubasy «толстяки». Не у всех существительных подобные формы имеют отрицательную окраску, у некоторых они нейтральны: zuchy «молодцы», wnuki «внуки», chłopaki «парни». Депрециативная форма существительного требует и депрециативных форм согласующихся с ней других членов предложения: te dwa łotry przeklęte uciekły при недепрециативной форме ci dwaj łotrzy przeklęci uciekli' «эти два проклятых мерзавца сбежали».

Имя существительное

Существительное в польском языке обладает словоизменительными категориями числа и падежа, классифицирующими категориями рода, одушевлённости и мужского лица (последние три в современных грамматиках объединяются в категорию рода).

Современное польское существительное имеет только два числа — единственное (liczba pojedyncza) и множественное (liczba mnoga). Однако сохранились некоторые реликты двойственного числа (liczba podwójna) — ręce (руки) вместо *ręki и rękoma (руками) наряду с rękami. Кроме того, остатки двойственного числа можно найти во фразеологизмах, например, mądrej głowie dość dwie słowie («умной голове хватит (и) двух слов»), где словосочетание dwie słowie — яркий пример застывшей формы двойственного числа в функции множественного (нормальное множественное — dwa słowa). Как и в русском языке, есть существительные singularia tantum, имеющие только единственное число, и pluralia tantum, имеющие только множественное.

Звательный падеж в обращении по имени имеет тенденцию вытесняться именительным.

Склонение существительных женского рода:

	Твёрдый подтип		Мягкий подтип
	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.
Именительный	żona	żony	ziemia	ziemie	gospodyni	gospodynie	noc	noce	nić	nici
Родительный	żony	żon	ziemi	ziem	gospodyni	gospodyń	nocy	nocy	nici	nici
Дательный	żonie	żonom	ziemi	ziemiom	gospodyni	gospodyniom	nocy	nocom	nici	niciom
Винительный	żonę	żony	ziemię	ziemie	gospodynię	gospodynie	noc	noce	nić	nici
Творительный	żoną	żonami	ziemią	ziemiami	gospodynią	gospodyniami	nocą	nocami	nicią	nićmi
Местный	żonie	żonach	ziemi	ziemiach	gospodyni	gospodyniach	nocy	nocach	nici	niciach
Звательный	żono	żony	ziemio	ziemie	gospodyni	gospodynie	nocy	noce	nici	nici

В дательном и местном падежах единственного числа перед окончанием -e губные согласные смягчаются, а остальные чередуются следующим образом: t//ć (herbata — herbacie), d//dź (broda — brodzie), s//ś (rzęsa — rzęsie), z//ź (łza — łzie), n//ń, r//rz (góra — górze), ł//l (siła — sile), k//c (rzeka — rzece), g//dz (droga — drodze), ch//sz (cecha — cesze), st//ść (pasta — paście), sł//śl (Wisła — Wiśle), zd//źdź (bruzda — bruździe), sn//śń (wiosna — wiośnie). При этом гласный a в корне может чередоваться с e (по лехитской перегласовке).

Склонение существительных среднего рода:

	Твёрдый подтип		Мягкий подтип
	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.
Именительный	drzewo	drzewa	zebranie	zebrania	półrocze	półrocza	jabłko	jabłka	kurczę	kurczęta	akwarium	akwaria
Родительный	drzewa	drzew	zebrania	zebrań	półrocza	półroczy	jabłka	jabłek	kurczęcia	kurcząt	akwarium	akwariów
Дательный	drzewu	drzewom	zebraniu	zebraniom	półroczu	półroczom	jabłku	jabłkom	kurczęciu	kurczętom	akwarium	akwariom
Винительный	drzewo	drzewa	zebranie	zebrania	półrocze	półrocza	jabłko	jabłka	kurczę	kurczęta	akwarium	akwaria
Творительный	drzewem	drzewami	zebraniem	zebraniami	półroczem	półroczami	jabłkiem	jabłkami	kurczęciem	kurczętami	akwarium	akwariami
Местный	drzewie	drzewach	zebraniu	zebraniach	półroczu	półroczach	jabłku	jabłkach	kurczęciu	kurczętach	akwarium	akwariach
Звательный	drzewo	drzewa	zebranie	zebrania	półrocze	półrocza	jabłko	jabłka	kurczę	kurczęta	akwarium	akwaria

Склонение существительных мужского рода:

	Твёрдый тип						Мягкий тип
	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.	ед. ч.	мн. ч.
Именительный	chłop	chłopi	ptak	ptaki	fonem	fonemy	widz	widzowie	słoń	słonie	kraj	kraje
Родительный	chłopa	chłopów	ptaka	ptaków	fonemu	fonemów	widza	widzów	słonia	słoni	kraju	krajów
Дательный	chłopu	chłopom	ptakowi	ptakom	fonemowi	fonemom	widzowi	widzom	słoniowi	słoniom	krajowi	krajom
Винительный	chłopa	chłopów	ptaka	ptaków	fonem	fonemy	widza	widzów	słonia	słoni	kraj	kraje
Творительный	chłopem	chłopami	ptakiem	ptakami	fonemem	fonemami	widzem	widzami	słoniem	słoniami	krajem	krajami
Местный	chłopie	chłopach	ptaku	ptakach	fonemie	fonemach	widzu	widzach	słoniu	słoniach	kraju	krajach
Звательный	chłopie	chłopi	ptaku	ptaki	fonemie	fonemy	widzu	widzowie	słoniu	słonie	kraju	kraje

• В форме Р. п. ед. ч. мужского рода окончание -a принимают одушевлённые существительные, названия игр, танцев, сосудов, месяцев, фруктов, грибов, орудий, мер: pies — psa, hokej — hokeja, walc — walca, płaszcz — płaszcza, brzuch — brzucha, maj — maja, wzmacniacz — wzmacniacza (суффикс -acz). Окончание -u — большинство заимствований, не подпадающих под вышеперечисленные категории, а также названия дней недели, абстрактные, вещественные и отглагольные существительные: bank — banku, poniedziałek — poniedziałku, ból «боль» — bolu, miód «мёд» — miodu, lot «полёт» — lotu;
• В форме Д. п. ед. ч. подавляющее большинство существительных первого склонения имеет окончание -owi. Исключения — pan, brat, chłopiec, świat, czort, diabeł, kot, lew, pies, Bóg — окончание -u;
• В П. п. ед. ч. окончание -e принимают существительные с основой на так называемые этимологически твёрдые согласные b, p, w, f, m, n, ł, r, s, z, d, t. Первые 6 согласных просто смягчаются, остальные чередуются со своими морфологически мягкими соответствиями (мягкими и отвердевшими согласными): ł — l, r — rz, s — ś, z — ź, d — dź, t — ć. Окончание -u принимают существительные с основой на -k, -g, -c, -rz, -cz, -dz, -dź, -l, -ć, -ś, -ź, -ż, -ń. Исключение составляют слова pan, syn и dom, у которых в предложном единственного присоединяется окончание -u;
• Форма звательного падежа совпадает с местным, за некоторыми исключениями: Bóg — (o) Bogu — Boże!;
• В форме именительного падежа множественного числа окончание -e получают существительные с основами на мягкие и отвердевшие согласные (кроме лично-мужских на -ec: Niemiec «немец» — Niemcy, krawiec «портной» — krawcy): wzmacniacz «усилитель» — wzmacniacze, rabuś «разбойник» — rabusie. Окончание -owie принимают мужские фамилии, названия некоторых профессий, титулов, национальностей, имён родства (aptekarz «аптекарь» — aptekarzowie, Belg «бельгиец» — Belgowie, mąż «муж» — mężowie). Большинство существительных получают в этой форме флексию -i/y. Это имена с основой на этимологически твёрдый согласный; при этом лично-мужские существительные получают окончание -i (после отвердевших -y), а конечный согласный основы чередуется с морфологически мягким соответствием (у k это c, у g — dz, у h и ch — ś): chłop «крестьянин» — chłopi, Polak — Polacy, filolog — filolodzy, Włoch «итальянец» — Włosi. Нелично-мужские и неодушевлённые существительные на твёрдый согласный получают флексию -y без чередований: pies — psy, stół — stoły.

Имя прилагательное

Прилагательные в польском языке согласуются с существительными по роду, числу, падежу, одушевлённости-неодушевлённости и категории мужского лица.

В единственном числе формы прилагательных женского рода противопоставлены формам мужского и среднего рода (различия между последними отмечаются только в именительном и винительном падежах). Во множественном числе при отсутствии различий по родам существует противопоставление прилагательных, согласуемых с лично-мужскими существительными мужского рода, и прилагательных, согласуемых с существительными женского, среднего рода и нелично-мужскими существительными мужского рода.

Склонение прилагательных nowy «новый» и tani «дешёвый»:

Падеж		Единственное число			Множественное число
		Мужской род	Средний род	Женский род	Лично-муж.	Нелично-муж.
Именительный		nowy/tani	nowe/tanie	nowa/tania	nowi/tani	nowe/tanie
Родительный		nowego/taniego	nowego/taniego	nowej/taniej	nowych/tanich	nowych/tanich
Дательный		nowemu/taniemu	nowemu/taniemu	nowej/taniej	nowym/tanim	nowym/tanim
Винительный	неодуш.	nowy/tani	nowe/tanie	nową/tanią	nowych/tanich	nowe/tanie
	одуш.	nowego/taniego
Творительный		nowym/tanim	nowym/tanim	nową/tanią	nowymi/tanimi	nowymi/tanimi
Местный		nowym/tanim	nowym/tanim	nowej/taniej	nowych/tanich	nowych/tanich

По типу прилагательных склоняются также существительные отадъективного происхождения (определённого вида фамилии, имена, названия профессий, топонимы и т. п.), порядковые числительные, причастия и родовые местоимения.

При склонении прилагательных в ряде случаев отмечаются чередования в основе. В лично-мужской форме именительного падежа множественного числа у прилагательных с основой на мягкий и отвердевший согласный чередование происходит только в основе на -sz — sz//ś (возможно также чередование ż//ź), формы остальных прилагательных с основой на мягкий и отвердевший согласный образуются без изменений в основе. Для данных прилагательных характерно наличие окончания -i (-y после отвердевших). В основах прилагательных на твёрдый согласный чередуются: n//n(i), m//m(i), p//p(i), b//b(i), w//w(i), t//c(i), d//dz(i), s//s(i), ł//l(i), r//rz(y), k//c(y), g//dz(y), st//ść, sł//śl, ch//s(i). Все формы прилагательных в данном случае образуются с помощью окончания -i (за исключением прилагательных с основами на r, k, g с окончанием -y). Кроме того, могут отмечаться чередования гласного основы — o//e. В основах на заднеязычные согласные k, g формы прилагательных именительного, винительного и творительного падежей женского рода образуются с твёрдым согласным, все остальные формы во всех родах — с мягким согласным.

Степени сравнения прилагательных

Для качественных прилагательных характерны особые склоняемые формы степеней сравнения: прилагательные положительной степени (stopień równy) и образуемые от них прилагательные сравнительной (stopień wyższy) и превосходной степеней (stopień najwyższy). Степени сравнения образуются морфологическим (суффиксальным) и аналитическим (описательным) способами:

• при морфологическом способе сравнительная степень прилагательных образуется при помощи суффикса -(ej)sz- и окончаний соответствующего рода, прибавляемых к основе положительной степени: ładny «красивый» — ładnejszy, ładnejsza, ładnejsze; twardy «твёрдый» — twardszy, twardsza, twardsze. У прилагательных с суффиксами -k-, -ek-, -ok- сравнительная степень образуется присоединением -sz- к корню: głęboki «глубокий» — głębszy, głębsza, głębsze. Для ряда прилагательных отмечаются формы как с суффиксом -ejsz-, так и -sz-: czysty «чистый» — czystszy/czyściejszy и т. п. Для согласных на конце основы возможны чередования: ł//l, n//ń, s//ż, g//ż, r//rz, st//ść, sn//śń и другие, также возможно чередование гласных в основе: o//e, a//e, ą//ę, e//ø. Некоторые прилагательные имеют супплетивные формы сравнительной степени: dobry «хороший» — lepszy, lepsza, lepsze; zły «плохой» — gorszy, gorsza, gorsze и другие. Превосходная степень образуется прибавлением префикса naj- к форме прилагательного сравнительной степени: ładny — ładnejszy — najładnejszy; wesoły «весёлый» — weselszy — najweselszy; dobry — lepszy — najlepszy;
• при аналитическом способе сравнительная степень прилагательных образуется сочетанием положительной степени прилагательного со словом bardziej (от bardzo «очень»): jasny «светлый» — bardziej jasny. Превосходная степень образуется сочетанием положительной степени прилагательного со словом najbardziej: jasny — najbardziej jasny. Аналитическим способом образуется так называемая уменьшительная степень — сочетанием положительной степени прилагательного со словами mniej и najmniej: niski «низкий» — mniej niski «менее низкий» и najmniej niski «наименее низкий».

Краткие формы прилагательных

Некоторые прилагательные в форме мужского рода единственного числа могут образовывать особые краткие несклоняемые формы (rzeczownikowe formy przymiotników, formy predykatywne): gotowy «готовый» — jest gotowy/gotów, zdrowy «здоровый» — jest zdrowy/zdrów, pełny «полный» — jest pełny/pełen. Ряд прилагательных выступают только в таких кратких формах: rad «рад», wart «стоит».

Числительное

Выделяются следующие разряды числительных (liczebnik):

• количественные (główne): jeden «один», dwa «два», trzy «три»;
• порядковые (porządkowe): pierwszy «первый», drugi «второй», trzeci «третий»;
• дробные (ułamkowe): pół «пол-», półtora «полтора», ćwierć «четверть»;
• собирательные (zbiorowe): dwoje «двое», troje «трое», czworo «четверо»;
• многообразные (wielorakie): trojaki «троякий», sześcioraki;
• многократные (wielokrotne): trzykrotny «трёхкратный», stokrotny «стократный»;
• множественные (mnożne): potrójny «тройной», poczwórny «четверной»;
• неопределённые (nieokreślone): kilka «несколько», kilkadziesiąt «несколько десятков».

Числительные изменяются по родам и падежам. Кроме того, числительные dwa, trzy и cztery могут иметь в лично-мужском роде депрециативные и недепрециативные формы: dwaj chłopi и dwa chłopy.

Числительные не изменяются по числам. Кажущимся исключением является jeden, однако формы множественного числа jedni и jedne «одни» являются формами местоимения, а не числительного, либо формами, согласующимися с существительными pluralia tantum (jedne sanie «одни сани») и, соответственно, в рамках одной парадигмы имеющими формы только одного числа — множественного. Подобным кажущимся исключением являются слова tysiąc, milion, miliard, bilion, которые имеют множественное число в сочетаниях с числительными (dwa tysiące «две тысячи»), но в такой ситуации они сами являются не числительными, а существительными.

Числительные от одного до двадцати одного:

	Количественные		Порядковые	Собирательные
	Нелично-мужские формы	Лично-мужские формы
1	jeden (м. р.), jedna (ж. р.), jedno (с. р.)		pierwszy
2	dwa (м. р., с. р.), dwie (ж. р.)	dwaj, dwóch	drugi	dwoje
3	trzy	trzej, trzech	trzeci	troje
4	cztery	czterej, czterech	czwarty	czworo
5	pięć	pięciu	piąty	pięcioro
6	sześć	sześciu	szósty	sześcioro
7	siedem	siedmiu	siódmy	siedmioro
8	osiem	ośmiu	ósmy	ośmioro
9	dziewięć	dziewięciu	dziewiąty	dziewięcioro
10	dziesięć	dziesięciu	dziesiąty	dziesięcioro
11	jedenaście	jedenastu	jedenasty	jedenaścioro
12	dwanaście	dwunastu	dwunasty	dwanaścioro
13	trzynaście	trzynastu	trzynasty	trzynaścioro
14	czternaście	czternastu	czternasty	czternaścioro
15	piętnaście	piętnastu	piętnasty	piętnaścioro
16	szesnaście	szesnastu	szesnasty	szesnaścioro
17	siedemnaście	siedemnastu	siedemnasty	siedemnaścioro
18	osiemnaście	osiemnastu	osiemnasty	osiemnaścioro
19	dziewiętnaście	dziewiętnastu	dziewiętnasty	dziewiętnaścioro
20	dwadzieścia	dwudziestu	dwudziesty	dwadzieścioro
21	dwadzieścia jeden	dwudziestu jeden	dwudziesty pierwszy

Числительные от тридцати до миллиарда:

	Количественные		Порядковые	Собирательные
	Нелично-мужские формы	Лично-мужские формы
30	trzydzieści	trzydziestu	trzydziesty	trzydzieścioro
40	czterdzieści	czterdziestu	czterdziesty	czterdzieścioro
50	pięćdziesiąt	pięćdziesięciu	pięćdziesiąty	pięćdziesięcioro
60	sześćdziesiąt	sześćdziesięciu	sześćdziesiąty	sześćdziesięcioro
70	siedemdziesiąt	siedemdziesięciu	siedemdziesiąty	siedemdziesięcioro
80	osiemdziesiąt	osiemdziesięciu	osiemdziesiąty	osiemdziesięcioro
90	dziewięćdziesiąt	dziewięćdziesięciu	dziewięćdziesiąty	dziewięćdziesięcioro
100	sto	stu	setny
101	sto jeden	stu jeden	sto pierwszy
200	dwieście	dwustu	dwusetny, dwóchsetny
300	trzysta	trzystu	trzechsetny
400	czterysta	czterystu	czterechsetny
500	pięćset	pięciuset	pięćsetny
600	sześćset	sześciuset	sześćsetny
700	siedemset	siedmiuset	siedemsetny
800	osiemset	ośmiuset	osiemsetny
900	dziewięćset	dziewięciuset	dziewięćsetny
1000	tysiąc		tysięczny
1 000 000	milion		milionowy
2 000 000	dwa miliony		dwumilionowy
1 000 000 000	miliard		miliardowy

Склонение числительного «один»:

Падеж		Единственное число			Множественное число
		Мужской род	Средний род	Женский род	Лично-мужские формы	Нелично-мужские формы
Именительный		jeden	jedno	jedna	jedni	jedne
Родительный		jednego		jednej	jednych
Дательный		jednemu		jednej	jednym
Винительный	неодуш.	jeden	jedno	jedną	jednych	jedne
	одуш.	jednego
Творительный		jednym		jedną	jednymi
Местный		jednym		jednej	jednych

Склонение числительных «два», «три», «четыре», «пять»:

Падеж	Два			Три		Четыре		Пять
	Лично-мужские формы	Средний род и нелично-мужская форма	Женский род	Лично-мужские формы	Нелично-мужские формы	Лично-мужские формы	Нелично-мужские формы	Лично-мужские формы	Нелично-мужские формы
Именительный	dwaj, dwóch, dwu	dwa	dwie	trzej	trzy	czterej	cztery	pięciu	pięć
Родительный	dwóch, dwu			trzech		czterech		pięciu
Дательный	dwóm, dwom, dwu			trzem		czterem		pięciu
Винительный	dwóch	dwa	dwie	trzech	trzy	czterech	cztery	pięciu	pięć
Творительный	dwoma		dwiema, dwoma	trzema		czterema		pięcioma, pięciu
Местный	dwóch, dwu			trzech		czterech		pięciu

Собирательные числительные имеют ограниченную сочетаемость. Они могут употребляться только в следующих ситуациях:

• с лично-мужскими существительными в случае, если группа, о которой идёт речь, состоит из людей обоих полов (dwoje studentów «студент и студентка»);
• с названиями существительных, заканчивающимися на -ę и обычно обозначающими детёнышей животных или детей, а также словами zwierzę, bydlę, dziecko;
• с названиями семейных пар, обычно заканчивающимися на -stwo;
• с некоторыми pluralia tantum;
• с некоторыми другими существительными, например oko, ucho, ramię, niebożę, rodzeństwo.

Склонение собирательных числительных:

	двое	трое	четверо
Именительный	dwoje	troje	czworo
Родительный	dwojga	trojga	czworga
Дательный	dwojgu	trojgu	czworgu
Винительный	dwoje	troje	czworo
Творительный	dwojgiem	trojgiem	czworgiem
Местный	dwojgu	trojgu	czworgu

Местоимение

В традиционной грамматике польские местоимения (zaimek) классифицируются по семантике. Выделяются следующие разряды:

• личные (osobowe): ja, ty, my, wy, oni, one. Польский сохранил праславянское различение полных и кратких (энклитических) форм личных местоимений: в начале предложения, после предлога или при логическом ударении употребляются полные формы, во всех остальных случаях краткие. При глаголах личные местоимения чаще всего опускаются (употребляются только для того, чтобы подчеркнуть, кто именно совершает действие). Ещё одной характерной чертой польского языка является наличие противопоставления лично-мужской формы oni женско-вещной форме one у местоимения 3-го лица множественного числа;
• возвратное (zwrotne): się;
• притяжательные (dzierżawcze): mój, twój, nasz, wasz, ich, jego, jej;
• указательные (wskazujące): ten, ta, to, tamten, tam, tu, ów, tędy, taki;
• вопросительные (pytajne): kto? co? jaki? który? gdzie? kiedy? jak?;
• относительные (względne): kto, co, który;
• неопределённые (nieokreślone): ktoś, coś, jakiś, gdzieś, kiedyś, cokolwiek;
• отрицательные (przeczące): nic, nikt, żaden, nigdy, nigdzie.

С формальной точки зрения местоимения делятся на:

• местоимения-существительные: kto, coś, ja;
• местоимения-прилагательные: który, twój, wasz;
• местоимения-числительные: ile, kilka;
• местоимения-наречия: jak, jakoś.

Склонение личных (первого и второго лиц) и возвратного местоимений:

Падеж	Единственное число		Множественное число		Возвратное
	1-е лицо	2-е лицо	1-е лицо	2-е лицо
	Я	Ты	Мы	Вы	Себя
Именительный	ja	ty	my	wy	—
Родительный	mnie, mię	ciebie, cię	nas	was	siebie, się
Дательный	mnie, mi	tobie, ci	nam	wam	sobie
Винительный	mnie, mię	ciebie, cię	nas	was	siebie, się
Творительный	mną	tobą	nami	wami	sobą
Местный	mnie	tobie	nas	was	sobie

Форма mię в современном польском ощущается как устаревшая или манерная, используется для стилизации или в шутках.

Склонение личных местоимений третьего лица:

Падеж	Единственное число			Множественное число
	Мужской род	Средний род	Женский род	Лично-муж.	Нелично-муж.
	Он	Оно	Она	Они
Именительный	on	ono	ona	oni	one
Родительный	jego/niego, go	jego/niego, go	jej/niej	ich/nich	ich/nich
Дательный	jemu/niemu, mu	jemu/niemu, mu	jej/niej	im/nim	im/nim
Винительный	jego/niego, go	je/nie	ją/nią	ich/nich	je/nie
Творительный	nim	nim	nią	nimi	nimi
Местный	nim	nim	niej	nich	nich

Формы doń, przezeń, weń, представляющие из себя слияние винительного падежа местоимения on с предлогами, являются устаревшими.

Глагол

У польского глагола выделяют категории вида, наклонения, времени, лица, числа, залога, рода и мужского лица (у именных форм глагола также падежа).

Глагол изменяется по трём лицам (1-е, 2-е и 3-е) и двум числам (единственное и множественное). В качестве реликтов польский глагол сохранил формы двойственного числа, современными носителями воспринимаемые как формы множественного числа, только архаичные, старопольские. Например, телепрограмма польского журналиста Ежи Овсяка называлась Róbta, co chceta, czyli rockandrollowa jazda bez trzymanki. В её названии вместо нейтральных róbcie «делайте» и chcecie «хотите» употреблены архаичные róbta и chceta. Кроме того, также не в первоначальной функции, эти окончания сохранились в некоторых польских говорах, поэтому формы с такими окончаниями могут использоваться современными писателями для стилизации. В стилистических целях могут быть также использованы архаичные формы 1-го лица множественного числа на -em, -im/-ym.

Для вежливого обращения к собеседнику или собеседникам служат формы 3-го лица (во множественном числе допустимы также формы 2-го лица) глагола в сочетании со словами pan (при обращении к мужчине), pani (к женщине), panowie (к мужчинам), panie (к женщинам), państwo (к мужчинам и женщинам вместе): państwo wiedzą/państwo wiecie «вы знаете».

Возвратные глаголы образуются при помощи частицы się. Эта же частица, добавляясь к форме третьего лица глагола (в прошедшем времени среднего рода), помогает образовывать безличные предложения: Tu się nie pali «Здесь не курят».

У польского глагола имеется две основы — основа настоящего времени и основа инфинитива. От первой образуются формы настоящего времени, простого будущего времени, повелительного наклонения, деепричастия настоящего времени, действительного причастия. От второй — прошедшего, давнопрошедшего, составного будущего времён, сослагательного наклонения, деепричастия прошедшего времени, страдательного причастия и инфинитива.

Вид

Глаголы бывают двух видов: совершенного (aspekt dokonany) и несовершенного (aspekt niedokonany). Существуют двувидовые глаголы (например ofiarować «жертвовать, пожертвовать»), а также глаголы, не имеющие видовой пары (например, ocknąć się «очнуться», spodziewać się «ожидать, надеяться»). Видовые пары могут образовываться при помощи приставок (robić «делать» — zrobić «сделать»), суффиксов (kiwać «кивать» — kiwnąć «кивнуть», dać «дать» — dawać «давать»), чередований в корне (zebrać «собрать» — zbierać «собирать») или супплетивно (brać «брать» — wziąć «взять», kłaść «класть» — położyć «положить», widzieć «видеть» — zobaczyć «увидеть»).

Залог

В польском языке выделяют два (действительный и страдательный) или три (с дополнением к первым двум возвратного) залога.

Страдательный залог (strona bierna) образуется только у переходных глаголов. Его формы состоят из страдательного причастия и вспомогательных глаголов być «быть» и zostać «стать»: jestem zmęczony «я устал», książka została napisana «книга была написана». Формы страдательного залога с глаголом być делают упор на состояние субъекта, возникшее в результате описываемого действия, а формы с глаголом zostać — на самом факте действия. Формы страдательного залога существуют для всех времён и наклонений.

Под возвратным залогом (strona zwrotna) понимают формы возвратных глаголов, например, kąpię się «купаюсь» (действительный залог — kąpię «купаю», страдательный — jestem kąpany «меня купают»).

Спряжения

Ранее польские глаголы было принято делить на четыре спряжения (koniugacja) согласно соотношению окончаний первого и второго лиц единственного числа (I спряжение: -ę, -esz; II спряжение: -ę, -isz; III спряжение: -am, -asz; IV спряжение: -em, -esz). Современные работы следуют классификации Я. Токарского. Согласно ей, польские глаголы делятся на 11 спряжений:

1. с тематическим гласным -a- (в 3-м лице мн. ч. -aj-) (czytać «читать»);
2. с тематическим гласным -e- (в 3-м лице мн. ч. -ej-), -a/e- в прошедшем времени (rozumieć «понимать»);
3. с тематическим гласным -eje- (в 1-м лице ед. ч. и 3-м лице мн. ч. -ej-), -a/e- в прошедшем времени (siwieć «седеть»);
4. с суффиксом -owa- в инфинитиве, -uj- в настоящем времени (kupować «покупать»);
5. с суффиксом -nie- в настоящем времени, -ną- в инфинитиве, -ną-/-nę- в прошедшем времени (ciągnąć «тянуть», «тащить»);
6. с тематическим гласным -i/y- (robić «делать»);
7. с тематическим гласным -i/y- в настоящем времени, -e- в инфинитиве, -a/e- в прошедшем времени (widzieć «видеть»);
8. с суффиксом -iwa-/-ywa-, чередующимся с -uj- (wymachiwać «размахивать»);
9. с тематическим гласным -a- в инфинитиве, -e- в настоящем времени (łapać «ловить», «хватать»);
10. группа глаголов с непрозрачной с синхронной точки зрения структурой (bić «бить», chwiać «качать», ciąć «резать», «рубить», «сечь», dąć «дуть», dożyć «дожить», gnić «гнить», «тлеть», grzać «греть», kląć «ругаться», kuć «ковать», lać «лить», objąć «обнять», «охватить», obsiać «засеять», obuć «обуть», odczuć «ощутить», pić «пить», pluć «плевать», wziąć «взять», zacząć «начать», żąć «жать»);
11. с тематическим гласным -e- или без него в настоящем времени (drzeć «рвать», dostrzec «заметить», mleć «молоть», móc «мочь», obleźć «усыпать», «облезть», obnieść «обнести», «пронести», obsiąść «обсесть», obtłuc «отбить», «отколоть», obwieść «обвести», piec «печь», pleć «полоть», pleść «плести», strzyc «стричь», tłuc «толочь», «дробить», strzec «стеречь»).

Кроме того, есть и неправильные глаголы, не входящие ни в одну из групп, например chcieć «хотеть», jechać «ехать», spać «спать», być «быть».

	Группа I	Группа II	Группа III	Группа IV	Группа V	Группа VI	Группа VII	Группа VIII	Группа IX	Группа X	Группа XI
1. ед. ч.	czytam	rozumiem	siwieję	kupuję	ciągnę	robię	widzę	wymachuję	wiążę	biję	tłukę
2. ед. ч.	czytasz	rozumiesz	siwiejesz	kupujesz	ciągniesz	robisz	widzisz	wymachujesz	wiążesz	bijesz	tłuczesz
3. ед. ч.	czyta	rozumie	siwieje	kupuje	ciągnie	robi	widzi	wymachuje	wiąże	bije	tłucze
1. мн. ч.	czytamy	rozumiemy	siwiejemy	kupujemy	ciągniemy	robimy	widzimy	wymachujemy	wiążemy	bijemy	tłuczemy
2. мн. ч.	czytacie	rozumiecie	siwiejecie	kupujecie	ciągniecie	robicie	widzicie	wymachujecie	wiążecie	bijecie	tłuczecie
3. мн. ч.	czytają	rozumieją	siwieją	kupują	ciągną	robią	widzą	wymachują	wiążą	biją	tłuką

Время

Различаются три времени: прошедшее (czas przeszły), настоящее (czas teraźniejszy) и будущее (czas przyszły). Кроме того, в литературе изредка встречается давнопрошедшее время (czas zaprzeszły), используемое для обозначения действия в прошлом, произошедшего ранее другого действия в прошлом.

Прошедшее время продолжает праславянский перфект, при этом формы вспомогательного глагола срослись с ł-причастием, став своеобразными личными окончаниями глагола. Спряжение глагола być «быть» в прошедшем времени:

Лицо	ед. число			мн. число
	муж. род	жен. род	ср. род	лично-муж.	женско-вещн.
1-е	byłem	byłam	*byłom	byliśmy	byłyśmy
2-е	byłeś	byłaś	*byłoś	byliście	byłyście
3-е	był	była	było	byli	były

Сращение основ с окончаниями при образовании форм прошедшего времени является неполным; окончания -m, -ś, -śmy, -ście могут отрываться от глагола и присоединяться к другим словам в предложении (вопросительным словам, союзам, личным местоимениям): Czyśmy się spóźnili? — Czy się spoźniliśmy? «Мы опоздали?»; Sameś to zrobił — Sam to zrobiłeś «Ты сам это сделал».

Образование некоторых форм прошедшего времени сопровождается чередованиями: myśleć «думать» — myślał «он думал» — myśleli «они думали» — myślały «они (не мужчины) думали»; trzeć «тереть» — tarł «он тёр»; płynąć «плыть» — płynął «он плыл» — płynęli «они плыли» — płynęły «они (не мужчины) плыли»; mleć «молоть» — mełł «он молол» — mełli «они мололи» — mełły «они (не мужчины) мололи».

Давнопрошедшее время образуется путём прибавления ł-формы глагола być к форме прошедшего времени смыслового глагола. В современном польском языке данные формы глагола употребляются крайне редко.

Спряжение в давнопрошедшем времени на примере глагола czytać «читать»:

Лицо	ед. число			мн. число
	муж. род	жен. род	ср. род	лично-муж.	женско-вещн.
1-е	czytałem był	czytałam była	*czytałom było	czytaliśmy byli	czytałyśmy były
2-е.	czytałeś był	czytałaś była	*czytałoś było	czytaliście byli	czytałyście były
3-е	czytał był	czytała była	czytało było	czytali byli	czytały były

Будущее время глаголов совершенного вида (простое) образуется идентично настоящему: robię «делаю» — zrobię «сделаю». Будущее от глаголов несовершенного вида (составное) образуется аналитически двумя способами: присоединением к форме будущего времени вспомогательного глагола być инфинитива либо ł-причастия, то есть będę robić и będę robił «буду делать». Спряжение глагола robić «делать» в будущем времени:

Лицо	ед. число				мн. число
	być + ł-причастие			być + инфинитив	być + ł-причастие		być + инфинитив
	муж. род	жен. род	ср. род		лично-муж.	женско-вещн.
1-е	będę robił	będę robiła	*będę robiło	będę robić	będziemy robili	będziemy robiły	będziemy robić
2-е	będziesz robił	będziesz robiła	*będziesz robiło	będziesz robić	będziecie robili	będziecie robiły	będziecie robić
3-е.	będzie robił	będzie robiła	będzie robiło	będzie robić	będą robili	będą robiły	będą robić

Наклонения

В польском языке три наклонения: изъявительное (tryb orzekający), сослагательное (tryb warunkowy) и повелительное (tryb rozkazujący).

Сослагательное наклонение состоит из ł-причастия, частицы by и личных окончаний. При этом частица by с личными окончания может отделяться от ł-причастия и ставиться после первого слова в предложении или прикрепляться к союзам (Chciałbym, żebyś się znalazł na moim miejscu. Zaraz byś inaczej śpiewał. «Хотел бы я, чтобы ты оказался на моём месте. Сразу бы по-другому запел»).

Лицо	ед. число			мн. число
	муж. род	жен. род	ср. род.	лично-муж.	женско-вещн.
1-е	byłbym	byłabym	*byłobym	bylibyśmy	byłybyśmy
2-е	byłbyś	byłabyś	*byłobyś	bylibyście	byłybyście
3-е	byłby	byłaby	byłoby	byliby	byłyby

Повелительное наклонение образуется от основы настоящего времени при помощи нулевого окончания (-ij/-yj, если основа заканчивается на группу согласных) во 2-м лице единственного числа, окончаний -my в 1-м лице и -cie во 2-м лице множественного числа. Например, mów «говори» — mówmy «поговорим» — mówcie «говорите»; pracuj «работай» — pracujmy «давайте (мы будем) работать» — pracujcie «работайте»; krzyknij «крикни» — krzyknijmy «давайте крикнем» — krzyknijcie «крикните». Образование некоторых форм повелительного наклонения сопровождается чередованиями: robić «делать» — rób «делай», stać «стоять» — stój «стой», być «быть» — bądź «будь». От некоторых глаголов формы повелительного наклонения образуются нестандартно: wiedz «знай», jedz «ешь», miej «имей», chciej (повелительное наклонение от глагола chcieć «хотеть»), weź «возьми», zrozum «пойми».

Кроме того, существует описательная форма повелительного наклонения, которая образуется при помощи сочетания частицы niech/niechaj «пусть» с личными формами глагола в настоящем или будущем времени: niech pyta «пусть спросит», niech pytają «пусть спросят».

Неличные формы

Инфинитив (bezokolicznik) у большинства глаголов образуется при помощи суффикса -ć, только у некоторых — -c (например, biec «бежать», piec «печь», spostrzec «заметить» и др.).

Действительное причастие образовывается только у глаголов несовершенного вида от основы настоящего времени при помощи суффикса -ąc- и родовых окончаний. Так же образуется деепричастие настоящего времени (деепричастие одновременности), только оно не имеет родовых окончаний.

Страдательное причастие образуется при помощи суффиксов -(o)n- и -t- и родовых окончаний: czytany «читанный», widziany «виденный», robiony «деланный», wypity «выпитый».

Деепричастие прошедшего времени (деепричастие предшествования) у большинства глаголов образовывается от основы инфинитива при помощи суффикса -wszy. У глаголов XI класса оно образовывается от ł-формы при помощи суффикса -szy.

Наречие

Наречие в польском языке делятся на качественные (jakościowe) и обстоятельственные (okolicznościowe). Некоторые наречия могут иметь степени сравнения.

Предлоги

Предлоги делятся на три группы:

• простые (первообразные) первичные: bez «без», dla «для», do «до, в к», ku «к», między «между», na «на», nad «над», o «о», od «от», po «по, после», pod «под», przed «перед, до», przez «через», przy «при», w «в», z «из, с», za «за»);
• сложные первичные: pomiędzy «среди», ponad «над», popod «под», pośród «среди», spod «из-под», spomiędzy «из-за», spoza «из-за», sprzed «из-под», wśród «среди», zza «из-за»;
• вторичные: blisko «близко от», dookoła «вокруг», naprzeciw «напротив», na wprost «прямо против», mimo «несмотря на», obok «рядом», podzcas «во время», pomimo «несмотря на», powyżej «выше», poniżej «ниже», skutkiem «в результате», wewnątrz «внутри», wobec «по отношению к», wzdłuż «вдоль», zewnątrz «снаружи», dzięki «благодаря», zamiast «вместо».

Первичные предлоги, заканчивающиеся на согласный, могут вокализироваться — наращивать в конце гласный -e, если следующее за ними слово начинается на группу согласных: nade wszystko «больше всего», ode mnie «от меня», przede mną «передо мной», we wtorek «во вторник», ze swoim «со своим».

Одни предлоги могут сочетаться только с одним падежом, другие — с двумя (с разницей в значении), а предлог za даже с тремя (родительным, винительным и творительным).

Союзы

Союзы в польском языке могут быть сочинительными (spójniki współrzędne: i «и», ale «но», lecz «но», jednak «однако», natomiast «зато»), соединяющими грамматически однородные единицы, и подчинительными (spójniki podrzędne: ponieważ «потому что, так как», bo «так как; потому что», dlatego że «потому, что»), использующимися не только для соединения грамматически однородных единиц.

Частицы

Частицами в польской лингвистической традиции называют неизменяемую часть речи, основной функцией которой является модифицирование значения высказывания. Частицы, как правило, не имеют собственного ударения и являются проклитиками или энклитиками.

Междометия

Междометия в польском языке выражают эмоции (oj, brr), волеизъявление (hej, stop) или имитируют звуки (bzz, chlup, ciach).

Синтаксис

В польском языке различают простые и сложные предложения. Кроме того, предложения классифицируются по цели сообщения и по структурным схемам.

Простое предложение

В традиции польской лингвистики среди простых предложений выделяют собственно предложение (zdanie), основанное на личной форме глагола, и эквивалент предложения, или сообщение (oznajmienie), в структуре которого личная форма глагола отсутствует.

Среди основных структурных схем простых предложений выделяются такие, как имя в именительном падеже + глагол в личной форме; имя в родительном падеже + глагол в личной форме; имя в именительном падеже + связка + прилагательное; имя в именительном падеже + связка + имя в именительном/творительном падеже: On jest polakiem «Он поляк»; имя в именительном падеже + связка + имя в косвенном падеже и т. д.

Для повествовательных, побудительных и вопросительных предложений, базирующихся на одних и тех же структурных моделях простого предложения, характерны свои структурные и интонационные особенности. Повествовательные предложения имеют нисходящую низкую и ровную низкую интонацию, вопросительные — низкую восходящую интонацию, побудительные — эмфатическую интонацию. Кроме того, вопросительные предложения характеризуют наличие вопросительных местоимений и частиц, а также особый порядок слов. Побудительные предложения характеризуют наличие императива или формы сослагательного наклонения в повелительном значении, наличие побудительных частиц (niech и другие) и специальных структурных схем (например инфинитивных предложений).

Сложное предложение

Среди сложных предложений в польском языке выделяют сложносочинённые и сложноподчинённые предложения.
К сложносочинённым относят предложения с однородными глагольными сказуемыми при одном и том же субъекте-подлежащем. Связь между составными частями сложносочинённого предложения осуществляется как с помощью сочинительных союзов, так и без них.
К сложноподчинённым относят предложения, состоящие из главного и одного или нескольких придаточных предложений.

Лексика

Лексика (słownictwo) польского языка включает слова общеславянского (унаследованные от праславянского языка), западнославянского, лехитского и собственно польского происхождения. Данные слова образуют основную и наиболее устойчивую часть польского лексического состава. К лексике праславянского происхождения, включающей как праиндоевропейскую лексику, так и заимствования эпохи праславянской общности, относят такие слова, как: ojciec «отец», mać «мать», brat «брат», siostra «сестра», obłok «облако», «туча», słońce «солнце», ziemia «земля», wiatr «ветер», rzeka «река», wieczór «вечер», zima «зима», pies «собака», «пёс», krowa «корова», lipa «липа», głowa «голова», oko «глаз», kosa «коса», pług «плуг», wrota «ворота», wojna «война», rozum «разум», wola «воля», wiara «вера», młody «молодой», wielki «большой», miękki «мягкий», biały «белый», czarny «чёрный», dobry «хороший», zły «плохой», «злой», widzieć «видеть», słyszeć «слышать», jeść «есть», «кушать», wieźć «везти», być «быть», uczyć «учить» и многие другие.

Часть польской лексики представляет собой заимствования из других языков, прежде всего латинского, немецкого, чешского, английского, французского, итальянского. Заимствования из тех или иных языков происходили в разные исторические периоды развития польского языка, при этом заимствованная лексика различалась как по её объёму, так и по отношению к разным сферам общественной жизни и по степени фонетической и морфологической адаптации. Помимо прямых устных или письменных заимствований для польского языка характерны также калькирование и семантические заимствования.

Латинские заимствования

Латинские заимствования относятся к самому древнему пласту заимствований в польском языке. Латинизмы (нередко греческого происхождения) появляются в польском уже с XI века — преимущественно это была религиозная христианская и научная лексика, проникавшая в польский язык как непосредственно из латинского, так и нередко через посредство чешского, немецкого и других языков: anioł «ангел», kościół «костёл», ofiara «жертва», szkoła «школа», data «дата», tablica «плита» и т. д. Среднепольский период характеризуется заимствованиями из латинского абстрактной лексики, связанной с теоретическими знаниями, лексики, связанной с наукой, искусством, юриспруденцией и т. д.: architekt «архитектор», dokument «документ», «акт», dyspozycja «распоряжение», edukacja «воспитание», «образование», forma «форма», religia «религия», termin «термин» и т. д. С конца XVIII века, когда влияние языка стало ослабевать, и до настоящего времени латинский язык остаётся в основном источником только интернациональной лексики (radiofonia «радиовещание»).

Чешские заимствования

Почти все заимствования из чешского языка появились в древнепольский период до XIV века. Богемизмы включают слова с чешской огласовкой общеславянских корней и большое число слов латинского и немецкого происхождения главным образом в сфере книжной лексики (из которых не все сохранились до настоящего времени): zwłaszcza «главным образом», hardy «непокорный», hańba (исконно польское gańba) «позор», «бесчестье», jedyny (исконно польское jedziny) «единственный», hojny «щедрый», obywatel (исконно польское obywaciel) «гражданин», serce (исконно польское sierce) «сердце», własność «собственность» и т. д.

Немецкие заимствования

Проникновение германизмов в польский язык отмечалось во все исторические периоды, но особенно значительным влияние немецкого языка было в древнепольский период (XIII—XV века). Выделяются следующие сферы лексики, в которых шёл активный процесс освоения немецких слов:

• сфера хозяйственно-экономической жизни, городского устройства и управления (лексика, связанная с административным устройством, торговлей, профессиями и ремёслами, армией и флотом и т. п.): wójt «войт», burmistrz «бургомистр», ratusz «ратуша»; handel «торговля», rachować «считать», «вычислять», waga «весы», reszta «остаток»; malarz «художник», ślusarz «слесарь», mur «стена», rura «труба», cegła «кирпич»; szturm «штурм», żołnierz «солдат», żagiel «парус» и т. д.;
• бытовая сфера (лексика, связанная с предметами домашнего обихода, кулинарией, одеждой, единицами измерения, с духовной и эмоциональной жизнью человека и т. п.): talerz «тарелка», zegar «часы», kubeł «ведро», szuflada «выдвижной ящик», pudło «коробка»; smalec «топлёное сало»; kołnierz «воротник», fartuch «фартук»; mila «миля», cal «дюйм»; żart «шутка», frasować się «огорчаться» и т. д.

Число заимствований из немецкого сокращается в среднепольский и новопольский периоды, тем не менее в эти периоды немецкий оставался важнейшим источником заимствований для носителей польских диалектов, распространённых на территориях, оказавшихся в разное время под властью Пруссии (Великая Польша, Мазурия) и Австро-Венгрии (Верхняя Силезия, южная Малопольша). К среднепольским заимствованиям относятся слова тех же сфер лексики, что были в древнепольскую эпоху: druk «печать», fortel «уловка», gatunek «род», «вид», «категория», gwałt «насилие», herszt «главарь», kram «ларёк», prasa «пресс», stempel «штемпель», «штамп», szyba «оконное стекло» и т. д. Некоторые немецкие заимствования новопольского периода из языка поляков прусской и австрийской частей Польши проникли в общепольский разговорный язык: frajda «радость», fajnie «замечательно», heca «хохма», «потеха» и т. д. Кроме того, новопольский период характеризуется появлением большого числа калек с немецкого: czasopismo < нем. Zeitschrift «журнал», parowóz < нем. Dampfwagen, językoznawstwo < нем. Sprachkunde «языкознание», przedłożyć < нем. vorlegen «представить», «внести» и т. д.

Итальянские заимствования

Наибольшее число заимствований вошло в польский язык из итальянского в среднепольский период в XIV—XVII веках, они представляли собой лексику из области музыки, искусства, науки, моды, банковского дела и т. д. (многие из них позднее исчезли): aria «ария», baryton «баритон», serenada «серенада», akwarela «акварель», fontanna «фонтан», impreza «мероприятие», gracja «красавица», «грация», bransoleta «браслет», bomba «бомба», szpada «шпага», bank «банк» и т. д.

Французские заимствования

Заимствования французской лексики стали проникать в польский язык с XVII века: fryzjer «парикмахер», frykas «деликатес», deboszować «гулять», «кутить» и т. д. Наиболее активное проникновение французских заимствований происходит с середины XVIII до середины XIX века, галлицизмы охватывают различные сферы жизни (театр, моду, кулинарию и многое другое): bagaż «багаж», awans «повышение», bluza «блуза», bilet «билет», biuletyn «бюллетень», biuro «бюро», «контора», kariera «карьера», aleja «аллея», krawat «галстук», parada «парад», uniform «форма», «мундир», galanteria «галантность», kostium «костюм», perfumeria «парфюмерный магазин», likier «ликёр», omlet «омлет» żandarm «жандарм», witraż «витраж», reportaż «репортаж», «очерк», festiwal «фестиваль», uwertura «увертюра» и т. д..

Тюркские заимствования

Заимствования из тюркских языков появились в польском уже в древнепольский период, но их основное число проникло в польскую лексику в XVII веке (часто через посредничество украинского и реже из венгерского языка): chan «хан», bohater «герой», dżuma «чума», kaftan «кафтан», wojłok «войлок», buhaj «бык», «бугай», buława «булава», haracz «дань» т. д.

Восточнославянские заимствования

В польском языке отмечаются заимствования украинских и русских лексических элементов.
Украинская лексика наиболее активно заимствуется в среднепольский период (через диалекты Кресов): czereśnia «черешня», czupryna «шевелюра», huba «трутовик», duby «чепуха», duży «большой» и т. д. В новопольский период заимствования хоть и продолжились, но их число значительно уменьшилось: hołubić «нежить», «голубить», bałakać «болтать» и т. д.
Русские заимствования в польском появляются в новопольский период. В XIX веке они представлены как прямыми заимствованиями — odkrytka «открытка», mig «мигание», okutać «окутать», так и кальками — wziąć fortecę «взять крепость» вместо zdobyć fortecę, okazywać pomoc «оказывать помощь» вместо nieść pomoc, проникавшими в речь поляков на российской части Польши. Во второй половине XX века после образования ПНР отмечается появление заимствований из русского главным образом в публицистическом и разговорном стилях — например, в использовании прилагательного nieprawidłowy «неправильный» в сочетании с существительным stosunek «отношение» вместо niewłaściwy «неправильный», в заимствовании таких лексем в разговорной речи, как: pierepałki «трудности, хлопоты», barachło «барахло» и т. д.

Английские заимствования

Появление заимствований из английского языка, самых поздних по времени в польском языке, характеризует новопольский период. Первые англицизмы заимствовались через другие языки (немецкий, французский и т. д.): sterling «стерлинг», dżokej «жокей» и т. д. Основная масса англицизмов, заимствуемых уже непосредственно из английского языка, появилась в XX веке, английский становится основным источником заимствований для современного польского языка. Слова, пришедшие в польский из английского, охватывают самые различные сферы жизни — науку, технику, спорт, массовую культуру и многое другое: bar «бар», bobslej «бобслей», brydż «бридж», finisz «финиш», fokstrot «фокстрот», futbol «футбол», jazz «джаз», hit «хит», komfort «комфорт», lider «лидер», prezydent «президент», steward «стюард», mityng «митинг», rower «велосипед», start «старт», weekend «уик-энд» и т. д.

История изучения

Первыми попытками изучения польского языка были орфографические трактаты, написанные в XV — начале XVI веков: трактат краковского каноника и ректора Краковского университета Якуба Паркошовица 1440 года и трактат С. Заборовского 1518 года, изданные на латинском языке, целью которых было введение орфографических норм. В XVI—XVII веках появляются грамматики, дающие описание польского языка: П. Статориуса-Стоеньского (Polonicae grammatices institutio, 1568) — первая подлинная грамматика польского языка, грамматика М. Фолькмара (Compendium linguae polonicae, 1594), грамматика Ф. Менье-Менинского (Grammatica seu Institutio Polonicae Linguae, 1649), грамматика первого польского автора, Я. К. Войны (Compendiosa Linguae Polonicae Institutio, 1690) — все так же на латинском языке. Наиболее известные грамматики XVIII—XX веков: грамматика О. Копчинского (Gramatyka dla szkół narodowych, 1778) — одна из первых грамматик на польском языке, автор которой создал многие грамматические термины, употребляющиеся до настоящего времени; грамматика Ю. Мрозинского (Pierwsze zasady gramatyki języka polskiego, 1822), которую З. Клеменсевич назвал «первой научной грамматикой польского языка»; грамматика А. Крынского (Gramatyka języka polskiego, 1900). В XX веке существенный вклад в области синхронно-описательной грамматики польского языка внёс В. Дорошевский. Исследованию грамматического строя посвящены работы З. Тополинской.

Началом зарождения польской лексикографии было составление словарей, начиная с XIV века: словарь Мурмелиуша (Dictionarius… variarum rerum… cum Germanica atque Polonica interpretatione, 1526), словарь Я. Мончиньского (Lexicon latino-polonicum, 1565), словарь Г. Кнапского (Thesaurus polonolatinograecus seu promtuarum linguae latinae et graecae Polonorum usui acconodatum, 1621). К наиболее известным словарям разных этапов новопольского периода относят: словарь С. Б. Линде 1807—1814 годов (С. Б. Линде предлагал первые серьёзные образцы сравнительной славянской лексикографии); словарь под редакцией М. Оргельбранда 1861 года (так называемый «Виленский словарь»); словарь А. Крынского, В. Недзвецкого и Я. Карловича 1900—1927 годов (так называемый «Варшавский словарь»); словарь под редакцией В. Дорошевского 1958—1969 годов; словарь под редакцией М. Шимчака 1978—1981 годов.

Развитие польской диалектологии в начале XX века связывается с именем К. Нича, первый польский региональный лингвистический атлас (атлас польского Подкарпатья М. Малецкого и К. Нича) положил начало исследованию диалектов методами лингвистической географии. После Второй мировой войны был создан «Малый атлас польских говоров» (1957—1970). Значительный вклад в развитие польской диалектологии внесли З. Штибер, С. Урбанчик, К. Дейна и другие учёные.

В области ономастических исследований польского языка выделяются работа по топонимии С. Роспонда и антропонимический словарь В. Ташицкого.

Вопросы истории польского языка отражены в работах Т. Лер-Сплавинского, З. Клеменсевича, С. Слонского, Я. Розвадовского, П. Зволинского.

Примеры текстов

«Аккерманские степи» А. Мицкевича (перевод А. А. Фета):

Оригинал

Перевод

Wpłynąłem na suchego przestwór oceanu; Wóz nurza się w zieloność i jak łódka brodzi: Śród fali łąk szumiących, śród kwiatów powodzi, Omijam koralowe ostrowy burzanu. Już mrok zapada, nigdzie drogi, ni kurhanu; Patrzę w niebo, gwiazd szukam, przewodniczek łodzi; Tam z dala błyszczy obłok, tam jutrzenka wschodzi… To błyszczy Dniestr, to weszła lampa Akermanu! Stójmy!… Jak cicho!… Słyszę ciągnące żurawie, Których by nie dościgły źrenice sokoła; Słyszę, kędy się motyl kołysa na trawie, Kędy wąż śliską piersią dotyka się zioła… W takiej ciszy tak ucho natężam ciekawie, Że słyszałbym głos z Litwy… Jedźmy, nikt nie woła!

Всплываю на простор сухого океана, И в зелени мой воз ныряет, как ладья, Среди зелёных трав и меж цветов скользя, Минуя острова кораллов из бурьяна. Уж сумрак — ни тропы не видно, ни кургана; Не озарит ли путь звезда, мне свет лия? Вдали там облако, зарницу ль вижу я? То светит Днестр: взошла лампада Аккермана. Как тихо! — Постоим. — Я слышу, стадо мчится: То журавли; зрачком их сокол не найдёт. Я слышу, мотылёк на травке шевелится И грудью скользкой уж по зелени ползёт. Такая тишь, что мог бы в слухе отразиться И зов с Литвы… Но нет, — никто не позовёт.

«Огнём и мечом» Г. Сенкевича:

Rok 1647 był to dziwny rok, w którym rozmaite znaki na niebie i ziemi zwiastowały jakoweś klęski i nadzwyczajne zdarzenia.

Współcześni kronikarze wspominają, iż z wiosny szarańcza w niesłychanej ilości wyroiła się z Dzikich pól i zniszczyła zasiewy i trawy, co było przepowiednią napadów tatarskich. Latem zdarzyło się wielkie zaćmienie słońca, a wkrótce potem kometa pojawiła się na niebie. W Warszawie widywano też nad miastem mogiłę i krzyż ognisty w obłokach; odprawiano więc posty i dawano jałmużny, gdyż niektórzy twierdzili, że zaraza spadnie na kraj i wygubi rodzaj ludzki. Nareszcie zima nastała tak lekka, że najstarsi ludzie nie pamiętali podobnej. W południowych województwach lody nie popętały wcale wód, które, podsycane topniejącym każdego ranka śniegiem wystąpiły z łożysk i pozalewały brzegi. Padały częste deszcze. Step rozmókł i zmienił się w wielką kałużę, słońce zaś w południe dogrzewało tak mocno, że — dziw nad dziwy! — w województwie bracławskiem i na Dzikich polach zielona ruń okryła stepy i rozłogi już w połowie grudnia. Roje po pasiekach poczęły się burzyć i huczeć, bydło ryczało po zagrodach. Gdy więc tak porządek przyrodzenia zdawał się być wcale odwróconym, wszyscy na Rusi, oczekując niezwykłych zdarzeń, zwracali niespokojny umysł i oczy szczególniej ku Dzikim polom, od których łatwiej niźli skądinąd mogło się ukazać niebezpieczeństwo.

Tymczasem na polach nie działo się nic nadzwyczajnego i nie było innych walk i potyczek jak te, które się odprawiały tam zwykle, a o których wiedziały tylko orły, jastrzębie, kruki i zwierz polny.

1647 год был странный год. Чудесные явления на земле и на небе предвещали какие-то величайшие несчастия и необыкновенные события.

Тогдашние летописцы упоминают, что весною в Диких Полях появилось громадное количество саранчи, которая уничтожила все посевы; так всегда бывало перед нашествием татар. Летом произошло полное солнечное затмение, а вскоре потом на небе появилась комета. В Варшаве над городом появился в облаках огненный горб и крест; люди постились и раздавали милостыню. Твердили, что страну посетит зараза и уничтожит род человеческий. Наконец, зима стояла такая тёплая, что даже старики не помнили такой. В южных воеводствах не сковало воды, реки, увеличивающиеся от тающего снега, вышли из своего ложа и затопили берега. Падали частые дожди. Степь обратилась в одну громадную лужу, солнце в полдень пригревало так сильно, что — чудо из чудес! — в воеводстве Брацлавском и на Диких Полях степь оделась в зелёный наряд в половине декабря. Пчелиные рои начинали жужжать на пасеках, скотина мычала в хлевах. Когда, таким образом, вся природа, казалось, совершенно изменилась, люди на Руси, ожидающие необыкновенных событий, беспокойно посматривали на Дикие Поля. Оттуда, более чем с какой-нибудь другой стороны, можно было ожидать опасности.

А на полях в это время не происходило ничего особенного, никаких битв и стычек, подобных тем, которые случались там зачастую и о которых ведали только орлы, ястребы, во́роны да полевой зверь. (Перевод В. М. Лаврова, «Русская мысль», 1885, январь, стр. 175—176, отд. 1)

См. также

• Польско-русская практическая транскрипция
• Языки Польши
• Польское имя
• Ведза Повшехна

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Bańko M. Wykłady z polskiej fleksji. — Warszawa: PWN, 2011. — ISBN 978-83-01-14576-7
• Długosz-Kurczabowa K., Dubisz S. Gramatyka historyczna języka polskiego. — III. — Warszawa: Wydawnictwo Uniwersytetu Warszawskiego, 2006. — ISBN 978-83-235-0118-3.
• Gussmann E. The Phonology of Polish. — Oxford University Press, 2007. — P. 367. — (The Phonology of the World's Languages). — ISBN 978-0-19-926747-7.
• Nagórko A. Zarys gramatyki polskiej. — Warszawa: PWN, 2007. — ISBN 978-83-01-15390-8
• Ostaszewska D., Tambor J. Fonetyka i fonologia współczesnego języka polskiego. — wydanie pierwsze. — Warszawa: PWN, 2000. — 125 с. — ISBN 83-01-12992-1.
• Rothstein R. Polish // The Slavonic Languages. — London, New York: Routledge, 1993. — P. 686—756.
• Walczak B. Zarys dziejów języka polskiego. — II poprawione. — Wrocław: Wydawnictwo Uniwersytetu Wrocławskiego, 1999. — 305 с. — ISBN 83-229-1867-4.
• Ананьева Н. Е. История и диалектология польского языка. — 3-е изд., испр. — М.: Книжный дом «Либроком», 2009. — 304 с. — ISBN 978-5-397-00628-6.
• Лер-Сплавинский Т. Польский язык. — М.: Издательство иностранной литературы, 1954.
• Тихомирова Т. С. Польский язык (Грамматический очерк, литературные тексты с комментариями и словарём) // Языки мира. Выпуск 9. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1978. — 208 с.
• Тихомирова Т. С. [www.slavcenteur.ru/Proba/ucheba/kursy/Tihomirova_PolskijJazyk.pdf Польский язык] // Языки мира: Славянские языки. — М., 2005. — 37 с. (Проверено 10 декабря 2012)

Ссылки

В Викисловаре список слов польского языка содержится в категории «Польский язык»

• [doroszewski.pwn.pl/ Словарь польского языка под редакцией В. Дорошевского] (польск.). Проверено 25 сентября 2013.
• [www.ozali.org/polnisch-russisch Польско-русский и русско-польский словарь]. Проверено 25 сентября 2013.
• [ru.glosbe.com/ru/pl/ glosbe — польско-русский и русско-польский словарь]. Проверено 25 сентября 2013.
• [polsha.pl/learn/ Русско-польский разговорник и самоучитель с аудиозаписями]. Проверено 25 сентября 2013.
• [www.język-polski.pl Портал, посвящённый польскому языку] (польск.). Проверено 25 сентября 2013.
• [www.sjpik.uni.wroc.pl/?id=53 Польский язык для иностранцев ]. Список рекомендуемой литературы на сайте Вроцлавского университета. Проверено 25 сентября 2013. (польск.) (англ.) (нем.)
• [so.pwn.pl/zasady.php?id=629697 Применяемая в Польше русско-польская практическая транскрипция]. Проверено 25 сентября 2013.
• Списки Сводеша для славянских языков, включая польский

Отрывок, характеризующий Польский язык

– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.