Древний Египет

Цивилизация Древнего мира • Северо-Восточная Африка

Древний Египет
Пирамида Хефрена и Большой Сфинкс в некрополе Инбу-хедж (др.-греч. Мемфис, совр. Гиза).
Другие названия  • экзотопонимы	Та-кемет, Та-мери, Та-уи, Кеми — Мицраим, Мудраия, Миср, Маср
Время  • периодизация	сер. 4 тыс. до н. э. — IV-VII вв. н. э. — Додинастический Египет (как часть доисторического периода) — Династический Египет (РЦ, СТЦ, ППП, СЦ, ВПП, НЦ, ТПП, Поздний) — Эллинистический Египет — Римский Египет — Византийский Египет (средневек.)
Локализация  • колыбель  • макс. границы	Северо-Восточная Африка — АРЕ, только мухафазы вдоль реки Нил и оазис Файюм — Нубия, Синай, Киренаика, Палестина
Население  • осн. этногенез  • прочие	протоегиптяне, египтяне, копты — кушиты, ливийцы, семиты, греки-македоняне — гиксосы, евреи, финикийцы, греки-ионяне, греки-карийцы
Язык  • письменность	египетский язык — египетское письмо (иероглифика, иератика, демотика)
Религия	древнеегипетская (список богов)

Древний Еги́пет (от др.-греч. Αἴγυπτος и лат. Aegyptus), самоназвание Та-кемет, Та-мери, Та-уи и др. (транслит. егип. tA-kmt, tA-mrj, tA-wy), Ке́ми (копт. Ⲕⲏⲙⲉ) — название исторического региона и культуры значительной цивилизации Древнего мира, существовавшей на северо-востоке Африки вдоль нижнего течения реки Нил. История Древнего Египта составляет около 40 веков и подразделяется исследователями на додинастический период (относится к финалу доисторического периода, краткий обзор которого также приводится в статье), династический период (основной этап существования египетской цивилизации протяжённостью около 27 веков), эллинистический период (синтез с греко-македонской культурой под властью династии Птолемеев) и римский период (в составе древнеримского государства, как одна из важнейших провинций Римской империи). Временные границы существования древнеегипетской культуры, принятые исследователями — с середины IV тысячелетия до н. э. и по IV век н. э. Византийско-коптский период (в составе Византии), хотя и относится уже к раннему средневековью, также иногда рассматривается в рамках изучения Древнего Египта, временные границы — начиная с IV века и заканчивая арабским завоеванием в VII веке.

Возвышение древнеегипетской цивилизации, в большой степени, было результатом её способности адаптироваться к условиям речной долины и дельты Нила. Регулярные ежегодные разливы, удобряющие почву плодородным илом и организация ирригационной системы земледелия, позволяли производить зерновые культуры в избыточном количестве, обеспечивавшем социальное и культурное развитие. Концентрация людских и материальных ресурсов в руках администрации способствовала созданию и поддержанию сложной сети каналов, появлению регулярной армии и расширению торговли, а с постепенным развитием горнодобывающего дела, полевой геодезии и строительных технологий, давала возможность организовывать коллективные возведения монументальных сооружений. Принуждающей и организующей силой в Древнем Египте был хорошо развитый государственный аппарат, состоявший из жрецов, писцов и администраторов во главе с фараоном, который, в сложной системе религиозных верований с развитым культом погребальных обрядов, часто обожествлялся.

Древний Египет оставил огромное культурное наследие для мировой цивилизации, произведения его искусства ещё в древности вывозились в различные уголки мира и широко копировались мастерами других стран. Своеобразные архитектурные формы — величественные пирамиды, храмы, дворцы и обелиски, вдохновляли воображение путешественников и исследователей в течение многих столетий. Египетскими мастерами создавались прекрасные настенные росписи и статуи, были освоены способы производства стекла и фаянса, поэтами и писателями созданы новые формы в литературе. В числе научных достижений древних египтян было создание оригинальной системы письма, математика, практическая медицина, астрономические наблюдения и возникший на их основе календарь. Интерес к памятникам, артефактам и археологическим раскопкам в Древнем Египте, возникший на рубеже XVIII—XIX веков, привёл к созданию науки (см. Египтология) и возникновению некоторых тенденций в моде (см. Египтомания, Египтизирующий стиль).

Название

Этимология

В языки народов Европы название «Египет» пришло от древних греков и звучало как «А́йгюптос» (др.-греч. Αἴγυπτος). Происхождение этого топонима точно не известно, но имеется несколько его объяснений в эллинской традиции:

1. Древнегреческая мифология — наименование страны «Айгюптос» восходит к царю по имени Айгюптос (русский вариант написания Эги́пт, Еги́пт, Еги́пет), покорившему некое племя меламподов в долине Нила и давшему ей своё имя — Айгюптос. Однако вероятнее всего, этот мифический персонаж был позже персонифицирован древними греками от уже имеющегося названия страны. Некоторые античные авторы упоминающие Эгипта: Псевдо-Аполлодор, Гесиод, Гекатей Милетский, Павсаний.
2. Предположительная историческая этимология — древнегреческое слово «Айгюптос» образовано от одного из названий египетской столицы Раннего и Старого царств — Хут-ка-Птах (др.-греч. Мемфис). Это название означало «Храм ка Птаха» (транслит. егип. Hwt-kA-ptH). У самих древних египтян Хут-ка-Птах сначала было названием мемфисского святилища бога-творца Птаха, перешедшее на имя города, и со временем ставшее именем окружающей области (септа), а позднее, от наименования этой области, древние греки распространили свой вариант названия на всю страну. Также вероятна связь происхождения названия страны и названия реки Нил, так например у Гомера «Айгюптос» означает реку (Нил) и только потом страну, сотворённую этой рекой.

Вне зависимости от происхождения названия Египта, дальнейшее его распространение связано с эллинизацией региона Средиземноморья, где вместе с культурным влиянием греков распространялись их географические представления и топонимы. Позже это название переняли от них римляне — лат. Aegyptus (классическое произношение — Айгю́птус, традиционное — Эги́птус), и через латинский язык, оно перешло в общеевропейскую традицию.

Другие названия

Самоназвание страны иероглифическим письмом
	tA-kmt — Та-кемет «Чёрная земля»
	tA-mrj — Та-мери «Земля мотыги»
	tA-wy — Та-уи «Две земли»
	jd-bwy — Иде-буи «Два берега»

Самоназвание. Употребление топонима «Египет», при описании династического периода, является условным, так как оно принято историками позднее от древнегреческого названия региона и культуры на берегах реки Нил. Сами древние египтяне давали своей стране разные, несколько аллегорические наименования, часто олицетворявшие её плодородие — Та-кемет, то есть «Чёрная земля» (имелась в виду плодородная «чёрная земля» берегов Нила, в противоположность «красной земле» окружавшей пустыни) или Та-мери, то есть «Земля мотыги». Другое самоназвание — Та-уи, то есть «Две земли», вероятно, могло символизировать объединение двух частей Египта — Долины (верховья Нила) и Дельты (низовья Нила). В древнеегипетских текстах также можно встретить поэтические наименования страны — «Земля Сикомора», «Земля ока Хора» и др.

Иноземные названия. Контактируя с египтянами, их соседи давали свои названия стране на нильских берегах:

• Муцур, Мисир (аккад. Muṣur, Miṣir) Нижний Египет и Урису (аккад. Uriṣṣu) Верхний Египет — у ассирийцев.
• Мицра́им (др.-евр. מִצְרַיִם транслит. Mitzráyim) — у древних евреев. Название означает двойственное число от слова мецар (др.-евр. מֵצַר) — «теснина», «узкий проход», «перешеек». Отсюда также в переносном смысле: несчастье, бедственная ситуация, из которой сложно найти выход. Согласно библейской традиции имя связано с одним из сыновей легендарного еврейского прародителя Хама — Мицраимом, от которого якобы произошли египтяне, некоторые ливийцы, филистимляне, кафториты (Быт. 10:13-14).
• Мудраия — название на языке древних персов.
• Миср/Маср (араб. مصر) — у арабов. Это название могло возникнуть ещё в династический период, от арабского слова означающего населённое место и город, вероятно, арабо-семитские племена могли издревле отмечать густонаселённость Египта. Другой вариант этимологии связан уже со средневековым Египтом, согласно нему название происходит от слова массара — «заселять», «колонизовать» (по этой гипотезе название использовали только с VII века, когда арабы создавали в Египте свои поселения-колонии).

География

Джант (Танис)

Пер-Рамсес

↑
Абу (Элефантина)

Сунну
(Сиена)

            Пер-Уаджит

(Буто)

Ити-тауи (?)

Баст (Бубастис)

Инбу-хедж (Мемфис)

Уасет (Фивы)

Ра-Кедет

(Александрия)

Иуну (Гелиополь)

Нехен (Иераконполь)
Бехдет (Аполлонополь Великий)

Чени (Тинис)
Абджу (Абидос)

Нени-несу
            (Гераклеополь Великий)

Хемену
(Гермополь
Великий)

Ахетатон

Сау

        (Саис)

1   

Та-сети
(Эфиопия)
[Нубия]

Та-меху(Дельта)
[Нижний Египет]

Та-шемау
(Фиваида)
[Верхний Египет]

Та-ше[Файюм]

Биау
[Синай]

Та-нутер
(земли троглодитов
и ихтиофагов)
[Берег Красного
моря]

Центры Древнего Египта. Отмечены столицы страны или её частей в различные периоды и некоторые культовые центры (наложение на современную карту).
1 — Тер-рему (Леонтополь I).

Древнеегипетская цивилизация зародилась на берегах реки Нил, и её процветание во многом было связано с его сезонными разливами (разлив Нила с июня по ноябрь), способствовавшими земледелию. Нил, преодолев теснины в районе первых порогов (южная граница Древнего Египта), течёт по промытой в плато северо-восточной Сахары, узкой и длинной долине. Обычная ширина долины 10-20 км, но местами она сужается до ширины потока, на западе она окаймлена Ливийской пустыней, на востоке — Аравийской. Скалы по краям долины довольно отвесны и могут достигать 180 м, примерно через 900 км они расходятся в стороны — на запад к плоскогорью Барка в Киренаике и на восток — к Красному морю. Далее река веерообразно разбивается на рукава, и примерно через 200 км они впадают в Средиземное море (северная граница Египта), образуя треугольную дельту. Общий перепад высот реки довольно небольшой — в верховьях 91 м (у Асуана), а в дельте самая высокая точка — 12 м над уровнем моря.

Собственно Древний Египет включал дельту Нила — историческую область Нижний Египет («Низина», «Дельта») и долину выше по течению Нила до 1-х порогов — Верхний Египет («Верховье», «Долина»), а также область Файюмского оазиса. Современная локализация этой территории соответствует Арабской Республике Египет, но совпадает только с теми губернаторствами (мухафазами) АРЕ, которые расположены вдоль Нила.

Береговая линия

Море, омывающее страну на севере, древние египтяне называли Уадж-Ур (транслит. егип. wAD-wr, «Великая Зелень»), сейчас это Средиземное море, а точнее, его восточная часть, иногда называемая Кипрским морем. С периода античности название прибрежных вод Египта известно как Египетское море (лат. Aegyptium pelagus), которое, где-то в районе Мармарики, условно граничит с Ливийским морем (лат. Libycum mare). Вероятно, в доисторический период на месте современной дельты Нила находился морской залив, который в процессе опустынивания Северной Африки, постепенно становился огромным болотом, и, ко времени возникновения первых культур Древнего Египта, побережье дельты представляло собой непроходимые заболоченные заросли тростника, разрезаемые многочисленными рукавами Нила (в древности основных было 8, сейчас 2). Также вдоль северного побережья Египта тянулась (есть и сейчас) цепочка солёных озёр лагунного типа, отделённых от моря узкими перешейками. В V веке до н. э. Геродот считал протяжённость морского средиземноморского побережья Египта равной 60-и египетским схенам (3600 стадий = 650—700 км), определяя его на западе от Плинфинского залива, и до озера Сербонида на востоке. Страбон называл западной границей египетского побережья Катабафм, а восточной — пограничный город Сену (др.-греч. Пелусий) и считал длину береговой линии равной 3650 стадиям. Античными авторами упоминались мелкие островки вдоль побережья — Антирродос, Педония, Тиндареевы скалы, Фарос, Энесиппия и др.

Побережье другого близлежащего от египтян моря — Красного, было ими освоено незначительно, впрочем как и Средиземного до Птолемеев. Начиная с периода Среднего царства на западном красноморском берегу были основаны несколько городов, а также обживалась область вокруг Аравийского залива (совр. Суэцкий залив), в которой, в античный период возник порт Героополис. Берег Красного моря древние египтяне называли Та-Нутер, а само море называли Ше-Иару («Озеро Иару»), Па-йам аа эн Му-кеду (транслит. pA-jjm-aA-n-mw-qd, «Великое море нагорья/чужеземной страны „Перевёрнутой воды“»), а также могли называть его как и Средиземное — Уадж-Ур.

Рассматривая береговую линию в древности, надо помнить, что уровень мирового океана сейчас постоянно повышается, и чем древнее изучаемая эпоха, тем несколько дальше от современного берега проходила граница между морем и сушей. Для Красного моря это означает что оно было у́же и мельче, но это не будет полностью верно по отношению к береговой линии Средиземного моря — так как Нил своими наносами, наоборот, со временем отодвигает границу суши.

Рельеф, почвы, полезные ископаемые

Основным ландшафтом Древнего Египта была равнина, хотя в Верхнем Египте и весьма узкая, но в Нижнем довольно просторная. В скалах, на возвышенностях и пустынях конечно велась какая-либо деятельность — строились культовые и погребальные комплексы, оборонительные сооружения, но сосредоточением обитания и хозяйствования египтян всё же была именно долина и дельта реки Нил. Особенностями почвы Египта является то, что она представляет собой речные наносы, гумус, богатый калием, что значительно благоприятствовало её плодородию и такая почва была легка в обработке.

Египет был богат строительным и декоративным камнем, медью и свинцовыми рудами, золотом и полудрагоценными камнями. Эти природные ресурсы позволяли древним египтянам строить памятники, возводить статуи, изготовлять орудия труда и ювелирные изделия.Бальзамировщики использовали соли из Вади-Натрун для мумификации и гипс, необходимый для изготовления штукатурки. Рудоносные скальные образования, найденные в отдаленных негостеприимных вади в Восточной пустыне и Синае, требовали больших, контролируемых государством экспедиций для получения природных ресурсов, найденных там. В Нубии велась обширная золотодобыча; одна из первых известных карт — карта золотых жил в этом регионе. Вади-Хаммамат был знаменит своим гранитом, граувакком и золотом. Кремень был первым минералом, который собрали и использовали для изготовления орудий труда; кремневые рубила являются самыми ранними доказательствами заселенности долины Нила. Древние египтяне были одними из первых, кто использовал такие минералы, как сера, в качестве косметических веществ.

Египтяне разрабатывали месторождения свинцовой руды, галенита, в Гебель Росас, чтобы сделать грузила для сетей, отвесные поплавки и небольшие фигурки. Медь была самым важным металлом для изготовления инструментов в древнем Египте, её выплавляли в печах из малахитовой руды, добываемой в Синае. Рабочие добывали золото, промывая самородки из осадка в аллювиальных отложениях, или путём более трудоемкого процесса шлифования и промывки золотосодержащего кварцита. Железные месторождения, найденные в Верхнем Египте были разработаны в Поздний период. Высококачественный строительный камень был в изобилии в Египте; древние египтяне добывали известняк по всей долине Нила, гранит в Асуане, базальта и песчаник в вади Восточной пустыни. Восточная пустыня была усеяна месторождениями декоративных камней, таких как порфир, граувакк, алебастр и сердолик, их добывали ещё до Первой династии. Во время Эллинистического периода шахтёры разрабатывали месторождения изумруда в Вади -Сикаит и аметиста в Вади -эль- Худи.

Климат

В XX веке большинство исследователей, касавшихся темы климата древности (С. Reed 1959, Х. А. Кинк 1964, H. Lamb 1966), придерживалось теории его стабильности на Ближнем Востоке (в том числе и в Египте) за последние 5000 лет. Одним из первых выдвинул эту гипотезу Л. С. Берг в 1911 г. Однако современная наука, по мере накопления новых данных и переосмысления старых, принимает и рассматривает другие гипотезы о формировании климата в Древнем Египте.

Теория К. В. Бутцера. Первые обоснованные сомнения в стабильном климате Древнего Египта высказал К. В. Бутцер в 1958-59 гг., предположив изменчивость природно-климатических условий на берегах Нила. Им было предположено три (в 1995 г. он добавил четвёртый) засушливых периода в регионе — «зоо-экологических дисконтинуума», оказавшие значительное влияние на экосистему и образ жизни населения долины Нила: 1) ок. 3600 г. до н. э. (кон. периода Накада I) — резкое сокращение осадков (до 50 мм в год) в Северо-Восточной Африке, 2) 2850—2600 гг. до н. э., 3) 2480/2400-2000 гг. до н. э., 4) ок. 1300 г. до н. э..

Прочее

В послеледниковый период климат Египта становился всё более сухим и жарким; саванны исчезали, превращаясь в пустыни. При этом долина Нила была, в сущности, гигантским оазисом. Особенностью водного режима Нила, предопределившей развитие Древнего Египта, явились его периодические разливы, достигающие наивысшего уровня осенью. Почвы нильской долины, представлявшие собой отложения плодородного ила, были благоприятны для земледелия, поэтому населявшие Египет племена рано перешли к сельскохозяйственному производству.

К югу от Египта обитали темнокожие племена, говорившие на языках кушитской ветви семито-хамитских языков (нубийские племена); нубийцы занимались скотоводством и земледелием. Южнее, в пределах Судана, обитали негритянские и пигмейские племена. Земли к западу от Египта были населены ливийцами, говорившими на языках берберо-ливийской группы семито-хамитских языков. Ливийцы занимались преимущественно охотой и скотоводством, земледелие у них было развито слабо. На северо-восток от Египта жили семитические племена скотоводов.

Весь Египет с раннединастического периода делился на две больши́е области: Верхний и Нижний Египет. А эти, в свою очередь, имели по несколько десятков областей, которые греки назвали номами. В каждом номе имелся свой главный город и почитались местные боги.

Экономика Египта основывалась на продуктивном сельском хозяйстве в плодородной долине Нила.

История

Каменный век

Палеолит. Следов деятельности ископаемых видов, относящихся к роду людей (Homo), на территории Египта обнаружено мало, но современная наука предполагает, что здесь пролегал основной маршрут расселения популяций человека прямоходящего (Homo erectus) из Восточной Африки в Переднюю Азию и далее. Его африканский подвид обозначается как человек работающий (Homo ergaster), но также существует альтернативная антропологическая теория (наиболее современная), согласно которой около 1,8 млн л. н. Homo ergaster и его потомки начали расселяться из Африки по всему миру, а Homo erectus, выделился только в Восточной Азии. Неизвестны подробности этих миграционных процессов, но, по эволюционным меркам, они проходили довольно быстро — в Азии первые гоминиды появились уже около 1,6 млн л. н. Фактические свидетельства проникновения в долину Нила древних людей эпохи нижнего палеолита связаны с артефактами ашёльской культуры — самые ранние найдены в Бир-Кисейба (более 300 000 л. н.), в Наг эль-Амра и оазисе Харга (более 400 000 л. н.). Археологические находки этого периода не позволяют выделить какую-либо конкретную характеристику, в качестве культурного пространства именно для территории Египта.

В эпохи среднего и верхнего палеолита, согласно африканской теории эволюции человека, через долину Нила мог проходить один из путей расселения человека разумного (Homo sapiens) в Азию и Европу, из места его возникновения — Африки (альтернативная точка зрения — автономное развитие Homo). Ашёльская культура в Северной Африке постепенно сменилась культурой мустьерского типа, а позднее — атерийского (для них была характерна левалуазская техника обработки орудий). Найденные стоянки этого периода были временными стоянками родственных групп охотников и собирателей, некоторые из которых могли постоянно обитать на заболоченных берегах Нила. Более чёткое определение каких-либо местных культурных характеристик исследователи делают к концу палеолита (см. таблицу) и обычно связывают причины заселения или ухода племён из Египта с чередованием периодов аридизации и увлажнения в Северной Африке. За тысячелетия климат здесь менялся многократно, и непригодным для обитания этот регион делала повышенная влажность в Сахаре, результатом чего было заболачивание, ливневые дожди и катастрофические наводнения на территории Древнего Египта (см. раздел «Климат»).

Деятельность первобытного общества основывалась на присваивающем хозяйстве — первоначально люди питались за счёт мяса павших животных, собирательства дикорастущих растений и моллюсков, позднее начали охотиться, и, как следствие — добыча пищи принуждала небольшие родственные группы вести кочевой образ жизни, обычно следуя за сезонными перемещениями животных. В долине Нила они могли охотиться на слонов, буйволов, жирафов, гиппопотамов, носорогов, диких лошадей, диких овец, диких ослов, кабанов, оленей, газелей, антилоп, страусов и прочих животных, которыми была богата местная фауна. Ещё позднее возникло рыболовство, также, вероятно, практиковался каннибализм. Люди палеолита не возводили постоянных жилищ, а в случае если какой-либо район был богат пищевыми ресурсами, они жили там длительное время, выстраивая лёгкие шалаши или используя для стоянок пещеры. Достижениями человечества в этот период было применение каменных орудий — чопперов и чоппингов (2,6 млн л. н.), ручных рубил (1,3 млн л. н.), использование огня (0,5 млн л. н.), изготовление обработанных каменных орудий (100 тыс. л. н.) и сложных орудий — с каменными остриями и скребками, насаженными на рукоятки (45 тыс. л. н.).

Палеолит в Египте. 700/500 000—7/6000. Даны ориентировочные временные границы в годах до настоящего времени.
Геологические эпохи		Культурно-исторические периоды		Археологические культуры и индустрии		Особенности терминологии. Использование терминов европейского палеолита в контексте палеолита долины Нила, как и всей Северной Африки, является несколько условным, так как между регионами существуют некоторые отличия. В частности, индустрии Мустье и Леваллуа, как правило, связаны с появлением неандертальцев, которых на территории Египта не было. Также в периодизации каменного века Египта большинство исследователей не выделяют мезолит, поэтому за палеолитом обычно сразу следует неолит.
Средний плейстоцен	815 000—134 000	Нижний палеолит	700/500 000—250 000	Ашёльская
		Средний палеолит	250 000—70 000
		Ранний	250 000—150 000
Древний верхний плейстоцен	134 000—39 000	Средний	150 000—80 000
		Поздний	80 000—70 000	Мустьерская
		Переходные группы	70 000—50 000	Тармасанская
Поздний верхний плейстоцен	39 000—10 000	Верхний палеолит	50 000—24 000
				Шувихатская	29 700—25 000
				Хормусийская	26 300—23 900
				Фахури	25 000—23 400
				Куббанийская	22 500—19 600
				Идфу	21 000/20 600—20 200
				Баллано-Сильсилийская	19 300—18 500/18 100
				Себильская	18 500/18 100—11 400
				Афи	16 700—14 150
				Исна	15 100—13 350
		Поздний палеолит	24 000—10 000
Гипераридный период	пик 21 000
Период «Бурного Нила»	14 000—12 000
Гипераридный период	ок. 11 500
Ранний голоцен	11 500—8000	Приостановка деятельности человека	11 000—8000	Гипотеза 1 — непригодность к обитанию людей, так как наводнения достигали аномальных уровней. Гипотеза 2 — накопление аллювиальных почв, в этот период, скрыло следы стоянок в узкой пойме Нила.
Период увлажнения	пик 9500—9000
Средний голоцен	8000—2500	Эпипалеолит/Ранний неолит	8000—6000

Неолит и энеолит. Начиная с 8-го — 7-го тыс. до н. э. через малопригодные для обитания заболоченные джунгли долины Нила мигрируют различные племена, являвшиеся носителями афразийских языков. Согласно гипотезе А. Ю. Милитарева, движение этих племён началось из Передней Азии в связи с опустыниванием Аравийского полуострова. Изменение климата заставило их перемещаться через Суэцкий перешеек в Северную Африку — в плодородную неолитическую Сахару. Согласно другому предположению (сторонник И. М. Дьяконов), эти племена спустились по Нилу в Древний Египет с юга, с территорий, соответствующих современной Эфиопии и другим областям Восточной Африки — альтернативному месту зарождения афразийских языков. Эта многовековая миграция представляла собой обитание с постепенным смещением в определённом направлении, но не исключала и «одномоментных» бросков, например, для преодоления водных преград. Когда афразийцы заселили Северо-Восточную Африку, чередование периодов аридизации и увлажнения Восточной Сахары влияло на приток и отток этих племён из Ливийской пустыни на берега Нила.

По некоторым расчётам 5-3,3 тысяч лет назад 30-35 % населения этой территории составляли представители негроидной расы, 30 % средиземноморского типа европеоидной расы, а остальные имели кроманьонский тип или смешанный..

Культуры неолита 8800—4700 и энеолита 4600—2700 в Египте. Даны ориентировочные временные границы в годах до нашей эры.
Разделы эпох			Верхний Египет		Нижний Египет		Файюм	Западная пустыня
Ранний неолит	8800—6800		Элькабская (7000—6700)				Файюм B (7000—6500)	Ливийско -капсийская (8000—3000)
Средний неолит	6500—5100		Тассийская (6000—4900)	Тарифи (?)			Файюм A (5400—4400)		Раяяна (?)
Поздний неолит	5100—4700	1	Бадари (4900—3900)		Меримде (5000—4100)
Энеолит	4700—2700					Эль-Омари (4600—4300)	Moerian (4400—3800)
			Негада I~Амратская (3900—3600)		Маади-Буто (4000—3400)
			Негада II~Герзейская (3600—3300)
			Негада III~	Семайнийская (3300—3000)
		2		Раннее царство (3000—2700)
1 Додинастический период — 5200-3000, 2 Начало династического периода.

Протоегипетское население применяло орудия и снасти, изготовленные из камня, дерева и кости. Найдено множество каменных топоров и наверший булав, наконечников для стрел и копий, проколок, булавок, резцов, кремнёвых ножей и пластинок для серпов, точильных камней для шлифовки. Также найдены предметы украшения из глины, слоновой кости, раковин и цветных камней — бусы, подвески, палетки. Изготавливалась лепниной различная керамика — с росписью краской и рельефными орнаментами. В этот период у некоторых племён появились земледельческие общины, которыми выращивались ячмень, пшеница, гречиха, лён, использовались примитивные зернохранилища — зерновые ямы, обмазанные глиной, а для переработки зерна — ступки и зернотёрки. У населения земледельческих общин начали возникать центры складирования, перераспределения продуктов сельского хозяйства и места укрытия от внешней опасности — прототипы будущих городов. Известно о распространении скотоводства — протоегиптяне разводили крупный рогатый скот, ослов, овец, коз и свиней. Прядением изготавливались ткани — найдены пряслица от веретён. Жильём служили тростниковые ветровые заслоны, землянки с очагами, или сооружённые из прутьев и циновок, обмазанных глиной, хижины, также существовали постройки из сырцового кирпича. В период энеолита мотыжное земледелие и скотоводство становятся важными отраслями в хозяйствовании, но охота, рыболовство и собирательство продолжали сохранять для жителей долины Нила большое значение. В социальном плане этот период характеризуется разложением первобытнообщинных отношений и зарождением классового расслоения в обществе. Важным технологическим прорывом было осваивание выплавки меди (использовалась синайская медная руда).

Додинастический период

В конце медно-каменного века Египта исследователи выделяют отдельный период — додинастический, последний этап в развитии культур Нижнего и Верхнего Египта, предшествующий их объединению под властью I династии. По одной из гипотез, ранними политическими образованиями в дельте и долине Нила могли быть несколько десятков септов (др.-греч. номов), территории которых впоследствии легли в основу административного устройства Древнего Египта. На сегодняшний день египтологам достоверно известно о существовании трёх наиболее важных протогосударств (иногда употребляется термин «конфедерации») около 3500-3200 годов до н. э., сложившихся вокруг следующих центров: 1) Чени (др.-греч. Тинис) и/или Абджу (др.-греч. Абидос); 2) Накада, Небут (др.-греч. Омбос); 3) Нехен (др.-греч. Иераконполь). В результате соперничества между ними, несколько позднее, образовалось верхнеегипетское «Иераконпольское царство» со столицей в Нехене. Правители этого царства носили титул несу, и их покровительницей считалась богиня-сокол Нехбет, они периодически совершали грабительские походы на юг в Та-Сети (Северная Нубия), где захватывали различную добычу и пленных, а также на северо-запад в Та-хену (Древняя Ливия), где, помимо прочего, важной задачей было пополнение поголовья скота. Первым таким набегом, известным исследователям, являлось военное мероприятие Скорпиона II, его армия, а впоследствии и армии других фараонов, угоняли из Та-хену стада быков, ослов и баранов, притом, вероятно, в очень больших количествах. Скотоводство составляло важную часть хозяйственной деятельности населения на берегах Нила, а осваивание ирригации и развитие земледелия в целом привело к созданию централизованного контроля за оросительно-осушительной сетью — по одной из гипотез, основой государственного устройства Древнего Египта.

Додинастический период 5200—3000 и культура Накада 3900—2700. Даны ориентировочные временные границы в годах до нашей эры.
Разделы периода		Культуры периода		Фазы Накада	Династии
Ранний	5200—3750	Бадари	5200—3900	<center>—	—
		Амратская ранняя	3900—3750	Ia, Ib,	—
Средний	3750—3400	Амратская поздняя	3750—3600	Ic, IIa	—
		Герзейская ранняя	3600—3500	IIb	—
		Герзейская средняя	3500—3400	IIc	00
Поздний	3400—3000	Герзейская поздняя	3400—3300	IId1, IId2
		Семайнийская	3300—3200	IIIa1, IIIa2
			3200—3000	IIIb1, IIIb2	0
Некоторые исследователи выделяют ещё протодинастический подпериод = 00+0 династии. Начало династического периода и культура Накада.
Раннее царство			3000—2700	IIIc1, IIIc2, IIIc3	I
				IIId	II

</center> В конце 4-го тыс. до н. э. египтяне стали применять примитивный плуг (пока ещё с очень коротким дышлом), среди используемых орудий и инструментов, наряду с каменными, всё больше появлялось медных — тёсла, кинжалы, топоры, резцы, рыболовные крючки, шилья и др. В производстве керамики усложнялась роспись — рисовали изображения людей, животных, лодки, целые сцены. К додинастическому периоду относятся первые памятники, написанные египетским иероглифическим письмом, найдены каменные и глиняные статуэтки женщин и пленных со связанными руками. Пленными и рабами могли быть не только захваченные иноземцы — ливийцы или нубийцы, но и жители Нижнего Египта, куда фараоны Иераконпольского царства также совершали военные экспедиции. Область дельты Нила в этот период, вероятно, была объединена в царство со столицей в Пер-Уаджит (др.-греч. Буто) и его покровительницей считалась богиня-кобра Уаджит. Современные исследования позволяют предположить, что ещё до воцарения I династии некоторые верхнеегипетские фараоны на короткое время объединяли Верхний и Нижний Египет под своей властью.

Правящие династии (см. список фараонов додинастического периода):
00 династия 0 династия	— условные династии, принятые для хронологического, а не родственного объединения фараонов, некоторые из которых могли править параллельно, каждый в своей независимой области, а некоторые, возможно, правили и объединённым Египтом. Вероятные столицы — Накада, Нубт (др.-греч. Омбос), Чени (др.-греч. Тинис), Абджу (др.-греч. Абидос), Нехен (др.-греч. Иераконполь) и Пер-Уаджит (др.-греч. Буто).

Династический период

Период включает около 27 веков истории Древнего Египта, фактически составляя основную её часть, на него приходится время правления всех фараонов дельты и долины Нила, начиная с воцарения I династии и заканчивая захватом страны Александром Македонским. Традиционное деление этого периода на «царства» не столько историческое, сколько источниковедческое, поэтому эти разграничения весьма условны, а временные границы между «царствами» могут варьироваться в трудах различных исследователей. В династический период Древний Египет несколько раз поднимался до положения гегемона в регионе, государству была присуща чёткая административно-управленческая структура, передовые для того времени технологии, развитое хозяйствование и торговля, благодаря сильной армии захватывались земли в Нубии, Синае и Палестине. Особенно значительный след был оставлен в технике строительства — возводились грандиозные храмовые комплексы и гробницы-пирамиды, выполнялись сложные гидротехнические работы — ирригационные системы вдоль Нила, в Файюме, канал предтеча Суэцкого, обводной канал вокруг 1-х порогов. В этот период проходила различные стадии развития культура Древнего Египта — формировались и изменялись религия и искусство, язык и письмо. Помимо прямого управления на своих территориях, египетское государство оказывало влияние и на другие области, в которые систематически совершались военные и торговые экспедиции — Ливия, Кипр, Пунт. Периоды стабилизации и расширения Египта чередовались с переходными периодами, когда страна теряла контроль над периферийными владениями и сама распадалась на отдельные государства. Иногда переходные периоды совпадали со вторжениями соседей-захватчиков — гиксосов, ливийцев, кушитов, ассирийцев, персов, что также значительно меняло политическую карту региона в то или иное время, а Древний Египет мог находиться в составе других империй или под управлением иноземных фараонов.

Раннее царство

Варианты датировки периода: ок. 3000—2778 гг. до н. э. ок. 3032/2982—2707/2657 гг. до н. э. ок. 2900—2545+25 гг. до н. э.

(ок. 222 лет) (ок. 325 лет) (ок. 355 лет)

— по Э. Бикерману — по Ю. фон Бекерату — по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону (включая III династию)

Согласно принятой в египтологии традиции, считается, что около 3000 г. до н. э. две части Египта — Верхняя и Нижняя, были объединены в единое царство со столицей в городе Чени (др.-греч. Тинис) и/или основанном на границе этих областей городе Инбу-хедж (др.-греч. Мемфис). Но также вероятно, что Египет мог иногда объединяться и до этого времени, под управлением неизвестных сохранившимся источникам и современной науке правителей. Традиционно создание объединённого государства, античные источники цитирующие Манефона, приписывают верхнеегипетскому правителю Менесу, а у Геродота имя первого фараона — Мин. Современные исследователи отождествляют этих фараонов с Нармером и также сопоставляют их с Мени из Туринского и Абидосского «царских списков», другой вероятной гипотезой считается сопоставление античного Менеса/Мина и Мени «царских списков» с фараоном Аха, а Нармера относят к правителям додинастического периода. На сегодняшний день достоверным можно считать появление на рубеже IV—III-го тыс. до н. э. двуединого государства, в результате присоединения к верхнеегипетско­му царству территорий Нижнего Египта, население которого ещё долгие годы ожесточённо боролось с южанами. Так на границе XXVII—XXVI веков до н. э. в Нижнем Египте в очередной раз произошло восстание (последнее из известных возмущений в Низовье), что привело к гражданской войне, в результате которой фараон Хасехемуи жестоко расправился с восставшими жителями дельты — упоминается казнь около 50 000 человек. Вероятно, в правление этого последнего фараона II династии, произошло окончательное объединение Древнего Египта в единое государство.

Хозяйствование периода Раннего царства продолжало развиваться, усложнялись ирригационные системы, совершенствовались каменные и медные орудия, получил распространение гончарный круг, расширялась меновая торговля, в государственном аппарате увеличивалась обслуживавшая его прослойка чиновников-писцов. Из злаковых выращивались ячмень (различали «нижнеегипетский» и «верхнеегипетский» сорта), пшеница-двузернянка. Фараоны Раннего царства контролировали только собственно Египет, но систематически предпринимали торговые и военные экспедиции в соседние страны: на юг в Та-сети (Северная Нубия), на северо-запад в Та-хену (Древняя Ливия), на северо-восток в Биау (пол-ов Синай) и к племенам сечетиу (Южная Палестина).

Правящие династии (см. список фараонов Раннего царства):
I династия II династия	— полулегендарные династии, резиденцией которых, согласно Манефону, был город Чени (др.-греч. Тинис), но современные исследования позволяют предположить, что правители этих династий могли только происходить из Чени, а правление страной осуществляли из Инбу-хедж (др.-греч. Мемфис).

Старое/Древнее царство

Варианты датировки периода: 2778—2220 гг. до н. э. ок. 2707/2657—2170/2120 гг. до н. э. ок. 2543—2120+25 гг. до н. э.

(558 лет) (ок. 537 лет) (ок. 423 лет)

— по Э. Бикерману — по Ю. фон Бекерату — по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону (не включая III династию)

Предположительно в начале XXVI века до н. э. в Египте воцарился фараон Джосер, основатель, либо второй правитель III династии, укрепивший государство и предпринявший ряд успешных походов против синайских кочевников и нубийцев. Построив свою грандиозную усыпальницу — шестиступенчатую пирамиду в некрополе (совр. селение Саккара) города Инбу-хедж (др.-греч. Мемфис), он тем самым ознаменовал начало «эпохи строительства пирамид» в Древнем Египте. Его примеру последовали многие фараоны Старого царства — Снофру, Хафра, Менкаура и обладатель самой большой пирамиды — Хуфу (соотв. др.-греч. имена — Сорис, Хефрен, Микерин и Хеопс), при этом им приходилось задействовать на строительство своих гробниц значительные ресурсы страны. В этот период власть фараона становится полной, он обожествлялся, был верховным жрецом, верховным владетелем подданных и всей земли Древнего Египта.

Становление сильного государства способствовало развитию сельского хозяйства, ремесла, торговли и строительства. Для производства изделий из меди были захвачены синайские медные рудники (совр. Вади Магара), там же добывалась мефкат (бирюза). Наряду с общинными пользователями земли, начинали появляться частные землевладельцы. Укреплялся аппарат централизованной власти, образовалась прослойка придворных — различные вельможи во главе с чати и древняя родовая знать септов. Было сформировано постоянное войско из египтян общинников и наёмников иноземцев, преимущественно нубийцев. Однако к концу периода усилился сепаратизм номархов, некоторые из которых вынуждали фараонов V—VI династий — Неферирикара, Пепи I, Пепи II и других, освобождать, так называемыми «иммунитетными грамотами», храмы и поселения от государственных повинностей. Кроме собственно Египта, в период Старого царства под властью фараонов находились значительные территории в Та-Сети (Северная Нубия) — вдоль Нила до 2-х его порогов (совр. Судан, часть Северного штата). Также правители Египта владели небольшой областью в Биау (п-ов Синай) — территория на берегу Суэцкого залива (совр. АРЕ, часть мухафазы Южный Синай прилежащая к Вади-Магара)

Правящие династии (см. список фараонов Старого царства):

III династия IV династия V династия VI династия VII династия VIII династия

— династии, резиденцией которых был город Инбу-хедж (др.-греч. Мемфис), с этим же городом связано и их происхождение. Исключением является V династия, основатель которой Усеркаф (др.-греч. Усерхерес), вероятно был из другого города. Согласно Манефону, он прибыл из Абу (др.-греч. Элефантина) в Верхнем Египте. Наиболее вероятной, с современной точки зрения, выглядит версия из сказки папируса Весткар, где родиной V династии называется местечко Сахебу, по-видимому, находящееся недалеко от Иуну (др.-греч. Гелиополь) в Нижнем Египте.

Первый переходный период

Варианты датировки периода: 2220—2070/40 гг. до н. э. ок. 2170/2120—2025/2020 гг. до н. э. ок. 2118—1980+25 гг. до н. э.

(150/180 лет) (ок. 100/145 лет) (ок. 140 лет)

— по Э. Бикерману — по Ю. фон Бекерату — по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону

В этот период Египет распался на ряд враждовавших между собой мелких государственных образований. Единая ирригационная система приходила в упадок, что в свою очередь негативно отражалось на сельском хозяйстве. Развалу единой хозяйственной общины способствовало возникновение частного землевладения в недоступных разливу Нила областях, расширялась прослойка мелких и средних собственников. Постепенно, в Верхнем Египте возвысились правители Нени-несу (др.-греч. Гераклеополь Великий), главного города XX нома Нарет-хенетет. Различные тенденции способствовавшие развитию ремесла и торговли, например нужда земледельцев в изделиях ремесленников, обуславливали рост городов, что послужило предпосылкой для нового единства страны, в котором были заинтересованы разные слои населения Египта. К концу периода этого «смутного времени», в ходе междоусобной борьбы, Нени-несу уступил первенство городу Уасет (др.-греч. Фивы), правители которого (XI династия) ок. XXI в. до н. э. сумели вновь объединить страну, но уже под своей гегемонией.

Правящие династии (см. список фараонов Первого переходного периода):
IX династия X династия	— династии из верхнеегипетского города Нени-несу (др.-греч. Гераклеополь Великий), правили над частью страны и, вероятно, какой-то период параллельно с XI династией из Уасет (др.-греч. Фивы).

Среднее царство

Варианты датировки периода: 2160—1785 гг. до н. э. ок. 2119—1794/93 гг. до н. э. ок. 1980+16−1760 гг. до н. э.

(375 лет) (ок. 325/326 лет) (ок. 220 лет)

— по Э. Бикерману — по Ю. фон Бекерату — по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону

Средним царством принято считать эпоху единого египетского государства, воссозданного на развалинах Древнего царства в самом конце III тысячелетия до н. э. выходцами из южного верхнеегипетского Фиванского нома — последними царями XI династии, а затем упроченного фараонами следующей, XII династии, двухсотлетнее правление которых явилось временем расцвета и быстрого упадка. Междоусобные войны за гегемонию в Египте, начатые в Первый переходный период, продолжались при XI династии и при первых фараонах XII династии, лишь фараон Аменемхет III (рубеж XIX—XVIII вв. до н. э.) сумел окончательно подавить номархов и упрочить центральную власть. При представителях XII династии производились крупные ирригационные работы в районе Та-ше (совр. оазис Файюм), сюда, в город Иттауи, ими была перенесена столица из Уасет (др.-греч. Фивы). В обширных поместьях знати применялся труд рабов и труд свободных земледельцев, появлялись изделия из бронзы. Увеличивался товарооборот с Сирией, Критом и Пунтом. В этот период египтянами возвращены территории захваченные ещё в период Старого царства, особенно были значительны походы на юг Сенусерта III, при котором в Куше начинается время египетской цивилизации, сопровождавшееся распространением египетской культуры и возведением монументальных построек. Также Египет начинает контролировать новые земли — оазисы Бахария (в мухафазе Эль-Гиза), Дахла и Харга (в мухафазе Новая Долина). Расширяются районы освоения в Аравийской пустыне — появляются города на побережье Красного моря в районе современных Мерса-Гавасис и Эль-Кусейра (в мухафазе Красное Море). В XVIII в. до н. э. усиление имущественного неравенства вызвало восстание бедноты, за которыми последовал новый распад страны.

Правящие династии (см. список фараонов Среднего царства):
XI династия XII династия	— династии, происходившие из города Уасет (др.-греч. Фивы) и правившие там, до периода, когда представители XII династии перенесли административную и политическую столицу государства в до сих пор не найденный город Иттауи.

Второй переходный период

Варианты датировки периода: 1785—1580 гг. до н. э. 1794/1793—1550 гг. до н. э. 1759—ок. 1630 гг. до н. э.

(205 лет) (243/244 года) (ок. 220 лет)

— по Э. Бикерману — по Ю. фон Бекерату — по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону

Около 1700 г. до н. э. через суэцкий перешеек в Нижний Египет вторглись азиатские племена гиксосов и обосновались в дельте Нила более чем на век. Своей столицей они выбрали город Хут-уарет (др.-греч. Аварис). Вслед за Манефоном египтологи выделяют две династии гиксосских правителей — XV и XVI (правили в Нижнем Египте). Параллельно в Уасет (др.-греч. Фивы) удержали власть местные правители — XVII династия. Фараоны этой династии — Секененра и Камос, начали освободительную войну против гиксосов, которую завершил около середины XVI в. до н. э. Яхмос I (др.-греч. Амасис).

Правящие династии (см. список фараонов Второго переходного периода):
XIII династия XIV династия XV династия XVI династия XVII династия	— Фивы — Ксоис — гиксосы — гиксосы — Фивы

Новое царство (1549—1069 до н. э.)

Новое царство — известный наибольшим числом древнеегипетских памятников период расцвета древнеегипетской государственности и создания крупного египетского «мирового» государства, приходящийся на время правления трёх манефоновских династий египетских фараонов — XVIII, XIX и XX. Хронологические рамки Нового царства определяются 1552—1069 до н. э. по «краткой» хронологической схеме или 1582—1070 до н. э. по «средней». Период Нового царства наследовал Второму переходному периоду — времени упадка Древнего Египта и завоевания страны семитским народом гиксосов — и предшествовал Третьему переходному периоду. Основателем Нового Царства считается Яхмос I.

Варианты датировки. 1) по Э. Бикерману 1580—1085 гг. до н. э. (495 лет) 2) по Ю. фон Бекерату 1550—1070/1069 гг. до н. э. (480/481 год) 3) по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону ок. 1539—1077 гг. до н. э. (ок. 464 лет).

Правящие династии. XVIII (Фивы), XIX (Фивы), XX (Фивы) династии.

Территориальные изменения. Наибольшее расширение Династического Египта (максимальное при Тутмосе III). Граница на юге, в Нубии, отодвинулась до 4-х порогов Нила (Судан, часть Северного штата), освоены верховья Суэцкого залива и Суэцкий перешеек, расширились владения на Синае — захвачена его западная часть (АРЕ, западная часть мухафаз Южный и Северный Синай) и верховья Акабского залива (Израиль, южная часть махоза Южный). Но самые большие территории были присоединены к Египту вдоль средиземноморского побережья Передней Азии — область Палестина и часть области Сирия (современные государства Израиль, часть Иордании, Ливан, часть Сирии).

Третий переходный период

Разделение Египта привело к распаду единого царского хозяйства, фундамента государственной централизации. Царские поместья в номах оказываются в руках местной знати и жречества. Условные держания чиновников становятся их собственностью. Египет превращается в арену соперничества региональных группировок аристократии. Повсеместно, особенно на юге, возрастает могущество храмов. Больше не существует силы, способной консолидировать ресурсы общества для проведения активной внешней политики.

Египет перестает быть великой державой Восточного Средиземноморья и утрачивает последние остатки своих чужеземных владений, ослабевает контроль даже над сильно египтизированной Нубией. Продолжается массовое проникновение ливийцев в Нижний Египет: они селятся там целыми племенами, образуют костяк египетской армии, их вожди все чаще занимают посты номархов и вступают в родственные отношения с местной светской и духовной знатью.

Варианты датировки. 1) по Э. Бикерману 1085—664 гг. до н. э. (421 год) 2) по Ю. фон Бекерату 1070/1069—ок. 655 гг. до н. э. (415/414 лет) 3) по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону ок. 1076—723 гг. до н. э. (ок. 353 лет).

Правящие династии.. XXI (Танис и Фивы), XXII (Бубастис), XXIII (Танис), XXIV (Саис), XXV (Куш) династии.

Поздний период

Поздний период в истории Древнего Египта охватывает правление фараонов XXVI—XXX династий (664—332 до н. э.). Это период борьбы за восстановление независимости Египта, тяжёлых войн и иноземных вторжений, окончившийся завоеванием страны Персидской империей и затем Александром Македонским. Варианты датировки. 1) по Э. Бикерману 664—343 гг. до н. э. (321 год) 2) по Ю. фон Бекерату 664—336/335 гг. до н. э. (328/329 лет) 3) по Э. Хорнунгу, Р. Крауссу и Д. Уорбертону ок. 722—332 гг. до н. э. (ок. 390 лет).

Правящие династии. XXVI (Саис), XXVII (Персия), XXVIII (Саис), XXIX (Мендес), XXX (Себеннит), XXXI (2-й персидский период) династии.

Ахеменидский Египет

Общее описание. В 528 г. до н. э. древний Египет был завоёван персидским царём Камбисом и стал персидской провинцией (сатрапией). В 341 г. до н. э. персы вновь вторглись в древний Египет, подвергнув его страшному разорению.

Эллинистический период

(Македонская (Аргеады) и Птолемеев (Лагидов) династии) Территориальные изменения. При Птолемеях произошёл очередной расцвет государства, присоединена Киренаика (современная Ливия, муниципалитеты Дерна, Эль-Джебал-Эль-Ахдар, Эль-Мардж, Бенгази, частично Эль-Бутнан) и оазис Сива (АРЕ, в мухафазе Матрух). В процессе войн диадохов периодически захватывались земли в Палестине и остров Кипр.

Общее описание. В 332 до н. э. в древний Египет вступила армия Александра Македонского: Древний Египет стал частью его державы. После раздела его империи между диадохами древний Египет достался полководцу Птолемею Лагу — основателю греко-македонской династии Птолемеев Лагидов (в 305-30 гг. до н. э.). Столицей стал город Александрия. При Птолемеях древний Египет стал главным поставщиком хлеба в эллинистическом мире. В этот период флот Египта господствовал в Средиземном море. В правление царицы Клеопатры, последней из династии Птолемеев, древний Египет оказался втянутым в политическую борьбу в древнем Риме. После поражения флота Египта при мысе Акций в 31 г до н. э., самоубийства Клеопатры VII и смерти Марка Антония Египет был превращён в римскую провинцию (30 г до н. э.).

Политика

Администрация

Фараон был абсолютным монархом страны и обладал полным контролем над её ресурсами. Он был верховным военачальником и главой правительства. Вторым лицом в государстве после фараона был чати. Функции чати были сложны и многочисленны. В его ведении находилась «золотая палата», которая была государственным казначейством и царской сокровищницей, государственными житницами. Он управлял имениями, принадлежащими дворцу. Также в его ведении находились строительные проекты, правовая система и архивы. На региональном уровне, государство было разделено на 42 административных района (номы). Во главе административного аппарата нома стоял номарх (др.-греч. νομάρχης), он являлся представителем фараона, а также осуществлял контроль и управление административной областью. В его полномочия входили сбор налогов, судебные функции, набор и обеспечение войск, хозяйственное администрирование.

Общество

Египетское общество было высоко стратифицированным, где социальный статус явно отображался. Мужчины управляли домом с участием женщин и выбирали наследников по желанию. Старейшины проводили консультации и почитались после смерти. Браки были моногамными (хотя встречались случаи двоеженства и многоженства среди фараонов) и не утверждались религией. Существовала и свадебная церемония или запись об этом. По-видимому, чтобы этот союз приняли, было достаточно сказать, что пара желает жить вместе. Мужчины женились в возрасте шестнадцати — восемнадцати лет, а женщины в возрасте двенадцати — четырнадцати. Существовали также браки между фараоном и одной из его дочерей. Мужчины с более высоким экономическим статусом, возможно, наряду с законной женой (nebet-per — «хозяйка дома») имели и наложницу, которая рассматривалась как признак богатства. Тем не менее, женщин, имевших более одного мужчины наказывали.

Проституция морально осуждалась, но практиковалась. Существуют свидетельства в виде записей на папирусах и остраконах о практиках сексуальных услуг в обмен на деньги, а также упоминания о коллективном сексе, что привело к рассмотрению возможности существования борделей. В Египте не было священной проституции, отношения между божеством и жрицей были чисто символическими.

Древние египтяне рассматривали мужчин и женщин, людей из всех социальных классов, за исключением рабов, равными перед законом, и даже самый непритязательный крестьянин имел право подать прошение чати и его двору. Хотя рабы в основном использовались в качестве слуг, они могли покупать и продавать, или получить свободу и даже стать знатью, и, как правило, на рабочем месте их лечили врачи.

И мужчины, и женщины имели право владеть и продавать собственность, заключать договоры, вступать в брак и разводиться, получать наследство и оспаривать свои права в суде. Супружеские пары могли владеть совместной собственностью и обезопасить себя от развода, заключая брачные контракты, которые предусматривали финансовые обязательства мужа перед женой и детьми после окончания брака. По сравнению с женщинами в Древней Греции и даже в более современных местах по всему миру, древние египтянки имели больше личной свободы и возможностей для достижения своих целей. Женщины, такие как Хатшепсут и Клеопатра VII, даже стали фараонами, в то время как другие имели власть, как Супруги бога Амона. Несмотря на эти свободы, древние египтянки нечасто принимали участие в управлении государством, занимали второстепенные должности в храмах, и были, вероятно, не столь образованными, как мужчины. Женщины могли получать отцовское наследство. Как правило, после смерти отца престол и титул фараона наследовал старший сын, однако в случаях, когда у фараона были только дочери, старшая должна была выйти замуж, чтобы её муж занял трон.

Социальная иерархия

На вершине социальной иерархии находился фараон, который был абсолютным монархом страны и обладал полным контролем над её ресурсами. Он был верховным военачальником и главой правительства и принимал важнейшие военные, религиозные, экономические и судебные решения, кроме того, ему принадлежали все земли. В период наводнения фараон приказывал населению выполнять другие работы, такие как, строительство и общественные работы. Фараон считался воплощением бога Гора, в то время как его скончавшийся предшественник — Осириса, отца Гора, независимо от того было ли между ними кровное родство. Начиная от царей V династии, он считался также сыном Ра, бога солнца.

Фараоны имели много жен и сыновей. Его главная жена, именовалась nesut Hemet — «жена царя», могла быть его сестрой или одной из её дочерей. Фараоны имели различные атрибуты: «пшент» (объединённая крона Верхнего и Нижнего Египет), скипетры, плеть или цеп (нехех), платок немес и фальшивую бороду. Он мог также символически представляться в виде сфинкса. Египетское слово «per-oh», буквально означающее «великий дом», то есть царский дворец, стало официальным наименованием лидеров Египта только в эпоху Нового царства, до этого правители обычно называли себя neşu (царь) или neb (господин). С V династии установился полный титул египетских царей, состоящий из пяти имён: Хорово имя, Небти-имя, Золотое имя, Тронное имя и Личное имя.

Ниже фараона и его семьи в социальной пирамиде стояли писцы и чиновники, составлявшие высший класс Древнего Египта, так называемый «класс белой юбки» (или господствующий класс), называемый так из-за белых льняных одежд, которые служили знаком их положения. Сначала шли чати и номархи. Чати был вторым лицом в государстве после фараона. Его функции были сложны и многочисленны. В его ведении находилась «золотая палата», которая была государственным казначейством и царской сокровищницей, государственными житницами. Он управлял имениями, принадлежащими дворцу. Также в его ведении находились строительные проекты, правовая система и архивы. Номарх (др.-греч. νομάρχης) стоял во главе административного аппарата (нома), он являлся представителем фараона, а также осуществлял контроль и управление административной областью. В его полномочия входили сбор налогов, судебные функции, набор и обеспечение войск, хозяйственное администрирование. Высший класс выражал свой социальный статус в искусстве и литературе.

Ниже знати стояли жрецы, врачи и инженеры со специальной подготовкой в своей области. Жрецы управляли храмами, культами и религиозными праздниками, были советниками фараонов и пользовались землёй, налоговыми льготами и авторитетом. Очень важными для бюрократического аппарата правительства были писцы, которые взимали налоги, писали законы, определяли стоимость земли, копировали стихи, песни и рассказы, писали письма, проводили переписи населения и подсчитывали продовольственные запасы, производство сельскохозяйственной продукции, площадь пахотных земель, коммерческую деятельность, солдат, потребности дворца, и т. д. С Нового царства, новый класс, крупные торговцы, монополизировали торговлю.

Под правящим классом находился доминирующий класс. Первыми в нём шли солдаты, получившие услуги и продукты, захватывая трофеи, но они никогда не поднимались на высокие должности в армии. Ниже них находились ремесленники (ткачи, художники, парикмахеры, повара, флотские, гончары, скульпторы, ювелиры, кузнецы и т. д.), находились под контролем государства; они были прикреплены к храмам, работали в магазинах и получали плату непосредственно из государственной казны. Крестьяне (или феллахи) составляли большинство населения и были земледельцами, скотоводами и рыбаками. Несмотря на то что они являлись производителями, сельскохозяйственная продукция принадлежала непосредственно государству, храму, или знатной семье, владевшей землей. Крестьяне также облагались трудовым налогом и должны были работать на ирригационных и строительных проектах Также они были вынуждены служить на транспорте, а иногда и в армии. Под крестьянами в основании пирамиды находились рабы («хемуу» и/или «баку». И хотя рабство было известно в Древнем Египте, однако степень и распространённость его не ясны. Пленники или осужденные преступники, работали на общественных, религиозных мероприятиях или домашней прислугой. Отношения рабов и господ в Египте отличались патриархальностью. Рабы считались и назывались людьми, стояли под покровительством законов, имели свою законную семью и собственность.

Вспашка	Скотоводство	Рыбалка

Крестьяне

Земледелец в Египте создавал своим трудом больше продуктов, чем добывал охотник. Почвы долины Нила давали хороший урожай, особенно после разлива реки, когда на берегу оставался плодороднейший ил. Человек мог вырастить здесь хлеба и скота больше, чем было необходимо для его пропитания. Стало выгодным заставлять других людей работать на себя, чтобы отобрать у них часть созданных ими продуктов труда. Отобранный хлеб и скот можно было обменять на медь, золото, серебро и на изделия ремесленников.

Так, в древнем Египте с развитием земледелия появилась возможность эксплуатировать людей — отбирать часть созданных ими продуктов труда. В древнем Египте сложился многочисленный класс крестьян. Крестьяне обрабатывали большую часть земли. Они имели небольшие наделы земли и вели свои хозяйства. Их эксплуатировали знатные люди своего же племени. Взносы вождю и старейшинам за управление делами племени превратились в принудительный и тяжёлый сбор. Крестьяне должны были отдавать знатным людям часть собранного на своих участках урожая и часть приплода скота, строить каналы и дамбы для орошения земель.

Рабы и рабовладельцы

В период рабовладельческого строя все жители Древнего Египта делились на три основных класса: рабовладельцы, рабы и крестьяне. В IV тысячелетии до н. э. в Египте стал складываться рабовладельческий строй. Во время войн между племенами победители захватывали пленников. Первоначально не было смысла заставлять их работать: всё, что пленный мог добыть своим трудом, ушло бы на его же пропитание. Поэтому пленных в Египте убивали и называли «убитые». Когда труд людей стал производительнее, пленников начали оставлять в живых. Обычно их, как и другую военную добычу, забирали себе вождь племени и другие знатные египтяне. Называть пленников стали «живые убитые».

В российской египтологии существуют два противоположных взгляда на проблему рабства в Древнем Египте. Широко известна рабовладельческая концепция древнего Востока В. В. Струве, наиболее решительным противником которой выступал Н. М. Никольский, указывавший на малочисленность рабов, упоминаемых в египетских и ассиро-вавилонских документах, и на то, что они не играли важной роли в производстве.

По мнению доктора исторических наук И. М. Дьяконова, не известно ни одного достоверного случая применения рабского труда вне домашнего хозяйства в период Старого царства. Ведущим сектором в экономике Старого царства было «вельможеское хозяйство». Непосредственные производители материальных благ, работавшие на вельможу, как отмечает Дьяконов, в основной своей массе, не были рабами. На вельможу работало коренное население страны, и обращались с этими людьми не как с рабами. Однако вельможеское хозяйство имело много общего с рабовладельческим производством, поскольку непосредственные производители работали в принудительном порядке и с помощью хозяйских средств производства.

Документы Среднего царства свидетельствуют, что рабский труд в Египте на тот момент времени использовался мало. Кроме рабов как таковых, в государстве существовали царские хемуу (примерный перевод — «рабы»), рабочие, но они не были рабами в традиционном понимании — они работали на царских и частных хозяйствах, но обладали некоторыми правами.

В период Нового царства из-за наличия сильной армии количество рабов в Египте увеличилось. Рабовладельческие отношения проникли почти во все слои египетского общества. Рабами могли владеть даже люди скромного общественного положения: пастухи, ремесленники, торговцы. Несомненно, мелкие рабовладельцы использовали своих невольников не только для личных услуг, но и как непосредственных производителей. Иногда отношение к рабам было гораздо гуманнее, чем в экономически более развитых древних обществах, что объясняется сохранением патриархального рабства, предусматривавшего интеграцию раба в общину.

Меньше информации об использовании иноземных рабов в государственном и царском хозяйствах. На изображении времени Тутмоса III показано, как пленные изготовляют кирпич и кладут стены под надзором надсмотрщиков, вооружённых палками. Вещественным доказательством зверского обращения с подневольной рабочей силой может служить тяжелое кнутовище, найденное возле поминального храма фараона-женщины Хатшепсут. В то же время рядового землепашца-египтянина от посаженного на землю раба отличала только относительная свобода, то, что он не был «вещью» хозяина.

В эллинистическую эпоху труд рабов применялся в поместьях и ремесленных мастерских. А. Б. Ранович и В. В. Струве считают, что в эллинистическом Египте рабство являлось основной производительной силой. К. К. Зельин, напротив, указывает, что античные формы рабства развивались главным образом в полисах и крупных землевладениях. Сохранились указы Птолемеев о регистрации рабов, запрещении вывоза их из Египта, о розыске беглых рабов, наказании рабов и др. В завещаниях и брачных контрактах рабы упоминаются как вид имущества. Однако А. И. Павловская отмечает противоречивую картину социально-экономической ситуации этого периода: среди юридических документов законодательство о рабах занимает видное место, но папирусы, касающиеся рабства, составляют небольшую часть деловых документов, что свидетельствует об ограниченном использовании рабского труда.

А. Б. Ранович пишет, что в Римский период больше всего рабство получило распространение в Александрии, которая была типичным для рабовладельческого общества крупным центром. Рабство занимало здесь не меньше места, чем в Эфесе и Риме. Но Ранович замечает, что делать какие-либо обобщения или пытаться установить процент рабов по отношению ко всему населению затруднительно.

Рабовладельцы имели земли, рабов, орудия труда, стада скота, золото. Рабы ничего не имели и сами принадлежали рабовладельцам. Крестьяне могли иметь небольшие наделы земли, орудия труда, немного скота.

Царские хемуу

Основой основ древнеегипетского общества были ḥmww njswt — «царские хемуу». Эта категория являлась основной в древнеегипетской социальной структуре и без её изучения невозможно составить сколько-нибудь полное представление о египетском социуме вообще. Однако доступный материал ещё достаточно скуден.

Царские хемуу в эпоху Среднего царства охватывают почти все эксплуатируемое коренное население Египта и противопоставляются работникам, ввозимым в страну извне. По достижении определённого возраста, они распределялись по профессиям, становились земледельцами, ремесленниками, воинами. Хемуу работали в царских и храмовых хозяйствах, но и частные хозяйства представителей знати также набирали работников из их числа. Женщины этого же слоя (ḥmwt) были садовницами, пряхами, служанками.

На Мюнхенской и некоторых других стелах царские хемуу называются «собственностью», принадлежащей частному лицу. Однако хемуу являлись «рабами» не своего непосредственного господина, а «рабами царя», и только в таком качестве могли быть собственностью (в древнеегипетском понимании) частных лиц. Берлев О. Д. отмечает, что Среднему царству вообще чуждо понятие «свободный», оно появляется только в эпоху Нового царства, когда слово ḥmw отделяется от уточнения «царский» и употребляется для обозначения чужеземцев, захваченных в войнах. Он также настаивает что ни термин раб, ни слово слуга, то есть профессиональный статус, не являются адекватным переводом понятия «царский хемуу».

В живописи царские хемуу изображаются в обычной египетской рабочей одежде и с обритой головой. Есть изображения ḥmww njswt не лишённых волос и даже украшений, волосы женщин (ḥmwt) иногда убраны под платок. Внешний вид этих людей зачастую ничем не отличается от внешнего вида членов семьи господина, однако на изображениях ḥmww njswt и ḥmwt заняты какой-либо работой.

Термин «царский ḥmw» также иносказательно использовался для обозначения высокопоставленных лиц приближенных к царю.

Армия

Впервые постоянное войско в форме военных поселений начинает формироваться в эпоху Древнего Царства. За свою службу воины получали земельные наделы. Основным оружием был простой лук и стрелы, экипировка также могла состоять из булавы, медного боевого топора, копья с каменным наконечником, кинжала из камня или меди, деревянного щита, обтянутого кожей и кожаного шлема. Единственным родом сухопутных войск была пехота. Войско состояло из ополчения и нубийских вспомогательных отрядов. Уже в этот период применялись построения шеренгами. При штурме крепостей применялись штурмовые лестницы, а бреши в стенах пробивались ломами.

Во времена Среднего Царства вооружение воина было несколько улучшено: новые луки были более совершенными, дальность полёта стрелы увеличивалась до 150—180 м, повышалась точность стрельбы. Была изменена организация войска, появились специализированные отряды, состоявшие, например, только из лучников или копейщиков. Подразделения теперь имели определённую численность: 6, 40, 60, 100, 400, 600 воинов, отряды же насчитывали 2, 3 и 10 тысяч солдат. Войско набиралось путём призыва молодёжи, с возрастом возвращавшейся к мирной жизни. Египетское войско усиливалось иноземными частями, в большинстве своем представленными нубийцами. Мощным оружием становились крепости. Гиксосы, захватившие власть в Нижнем Египте в середине XVII в. до н. э., познакомили египтян с боевой колесницей.

В Новом Царстве армия становится регулярной и кастовой. Необходимость изгнания захватчиков потребовала реорганизации армии. Большая часть воинов теперь была вооружена прямыми или серповидными мечами, рубящими, а не только колющими, в отличие от кинжалов армии Среднего Царства. Кроме шлема в качестве защиты применялся кожаный панцирь с бронзовыми пластинами. Царские телохранители, шерданы носили своеобразные шлемы и имели круглые щиты, в то время как египетские были внизу прямоугольными, а вверху — округлыми, и широкие длинные мечи. Оружие было государственным, так как в мирное время оно хранилось на складах. Хотя основные силы по-прежнему составляла пехота, боевые колесницы стали играть более важную роль.

Колесничное войско в Новом Царстве составляло главную ударную силу египтян. На колеснице стояли два воина, один из которых был возничим, а другой обычно стрелком. Иноземцы, скорее всего не допускались в колесничные войска (по крайней мере об этом ничего не известно), они пополнялись только египтянами особого происхождения (царской колесницей во вторую половину Нового царства нередко управляли царевичи). Воин приобретал колесницу на свои средства.

В походе войско делилось на несколько отрядов, двигавшихся колоннами. Основной войсковой единицей было подразделение, имевшее собственный стяг и состоявшее при XIX династии из 200 воинов. При осаде применялось построение «черепахой», когда сверху воинов прикрывали щиты. При остановках в длительных походах солдаты разбивали лагерь, походный багаж обычно везли сопровождавшие войско ослы.

В египетском войске этого периода служило много иноземных наёмников. Так во вторую половину XVIII династии нубийцы составляли чуть ли не основную часть сил, стоявших в мирное время в Сирии и Палестине. Крепости на границах царства также заселялись иноземными воинами. Среди телохранителей Аменхотепа IV были сирийцы, ливийцы и нубийцы. По словам современника, отряд, посланный в Сирию-Палестину против «мятежников», состоял из 1900 египтян, 520 шерданов, 1600 ливийцев одного племени и 100 ливийцев другого и 800 нубийцев (папирус Анастаси I). Многие воины набирались из военнопленных, однако их положение мало отличалось от положения воинов-египтян (например, они часто упоминаются в поземельной книге XX династии как держатели земельных наделов, некоторые имели прислужников).

Античные авторы делили воинскую касту Египта на живущих в восточной части дельты Нила каласириев и в западной — гермотибиев. Указывалась также их численность: каласириев — 250 000, гермотибиев — 140 000. Возможно это потомки вторгшихся и осевших (или добровольно поселённых) здесь племён ливийцев.

«… Им также не дозволено заниматься никаким ремеслом, но только военным, которому сын учится от отца. …
… Кроме жрецов, только воины в Египте пользовались особыми преимуществами: каждому из них [с семьей] жаловалось [в надел] по 12 арур отборной земли, не облагаемой налогом. …
… они получали ещё следующие доходы: тысяча каласириев и столько же гермотибиев ежегодно служили царскими телохранителями. Последние, кроме доходов с земельных наделов, получали ежедневно по 5 мин хлеба, по 2 мины говядины и по 4 аристеры вина на каждого. …»

— Геродот (История. Книга II Евтерпа.)

Египетские военачальники (некоторые из них вышли из рядовых воинов) Нового Царства проявили себя хорошими полководцами, например, перед битвой под Мегиддо, отказавшись от перехода через горы по тесному ущелью, на виду у врага. Слаженные движения отдельных соединений спасли египтян в решающей битве под Кадешем с войсками царства Хатти в правление Рамсеса II. Если армия Тутмоса III ещё плохо справлялась с укрепленными городами, то Рамсес II захватывал сиро-палестинские крепости без особых затруднений.

До нас в значительном количестве дошли надгробные плиты колесничих, корабельных воинов и пехотинцев. Эти плиты и документы Нового царства, говорят о благосклонном отношении фараонов к воинам. Они получали в дар рабов и земли, золотые и серебряные знаки отличия — ожерелья, запястья, знаки в виде «львов» и «мух», и богатый провиант, о чём свидетельствуют слова Рамсеса II: «Вы были сиротами — я сделал вас сановниками моим питанием».

Правовая система

Главой правовой системы официально был фараон, который был ответственен за принятие законов, исполнение правосудия и поддержание законности и правопорядка, древние египтяне именовали это Маат. Несмотря на то, что до наших дней не сохранился ни один правовой кодекс Древнего Египта, судебные документы показывают, что египетские законы были основаны на общепринятой точке зрения, о добре и зле. Они подчеркивали соглашения и резолюции конфликтов, а не строго следили за соблюдением сложного набора законодательных актов. Местные советы старейшин, известные как Kenbet в Новом Царстве, были ответственны за постановление в судебных делах включая мелкие претензии и незначительные споры. Более серьёзные дела, такие как убийство, ограбление гробницы и земельные сделки передавались в Большой Kenbet под председательством чати или фараона. Истцы и ответчики, представляли себя и должны были поклясться, что они говорят правду. В некоторых случаях, государство брало на себя роль, как прокурора, так и судьи, и могло пытать и избивать обвиняемого, чтобы получить от него признание и имена сообщников. Независимо от серьёзности обвинений, судебные писцы документировали жалобу, показания и приговор по делу для использования в будущем.

За незначительные преступления налагались штрафы, избивали, наносили увечия лицу или ссылали, в зависимости от тяжести совершенного преступления. За тяжкие преступления, такие как убийство и ограбление могил, обезглавливали, топили или сажали на кол. Наказание также могло распространяться на семью преступника. Начиная с эпохи Нового царства, важную роль в правовой системе играли оракулы, осуществляя правосудия в гражданских и уголовных делах. Процедура заключалась в том, что у бога спрашивали «да» или «нет» о том, что правильно или неправильно в задаче. Бог, через ряд жрецов, произносил приговор выбирая один из вариантов ответа, двигаясь вперед или назад, или указывая на один из ответов, написанных на листе папируса или остраконе.

Внешняя политика

Международные отношения Египта этого времени нам довольно хорошо известны благодаря находке в Эль-Амарне большого государственного архива египетских фараонов конца XVIII династии. В этом архиве сохранились дипломатические послания царей Вавилона, Ассирии, Митанни, Хеттского государства и Кипра, а также многих сиро-палестинских князей и правителей к египетскому фараону. Письма Амарнского архива являются ценнейшими историческими документами, ярко характеризующими уровень развития дипломатии того времени. Судя по этим письмам, Египет поддерживал торговые и дипломатические взаимоотношения с целым рядом государств Передней Азии. Переговоры между отдельными государствами велись при помощи специальных послов. Эти переговоры нередко приводили к заключению военно-политических союзов и соглашений, которые облекались большой тайной.

Политические союзы, как, например, союз между Египтом и Митанни, часто закреплялись при помощи династических браков. Дипломатические переговоры, которые велись устно через послов или письменно, имели иногда своей целью уладить различные конфликты. Так, вавилонский царь в одном письме просит египетского фараона наказать лиц, виновных в ограблении вавилонского каравана. В другом письме вавилонский царь протестует против установления Египтом непосредственных дипломатических взаимоотношений с Ассирией, которую вавилонский царь считал себе подвластной. Митаннийский царь в одном письме предлагает египетскому фараону произвести обмен пограничными городами. Все эти письма в большинстве случаев написаны вавилонской клинописью на вавилонском языке, который тогда являлся международным дипломатическим языком. Дипломатические документы позволяют установить факт постепенного падения авторитета Египта в Азии, начиная с царствования Аменхотепа III.

Экономика

Большая часть экономики была централизованной и строго контролировалась. Хотя древние египтяне не использовали монеты до Позднего периода, они использовали разновидность денежно — бартерной системы, состоявшую из стандартных мешков зерна и дебен, весом примерно 91 г из меди или серебра, образовывавших общий знаменатель. Рабочим платили зерном; простой рабочий мог заработать 5 ½ мешков (200 кг) зерна в месяц, в то время как мастер — 7 ½ мешков (250 кг). Цены были фиксированными по всей стране и заносились в списки, для облегчения торговли, например рубашка, стоила пять медных дебен, в то время как корова стоила 140 дебен. Зерно можно было обменять на другие товары, в соответствии с ценами из списка. В пятом веке до нашей эры монетная система были введена в Египте из-за рубежа. Сначала монеты использовали в качестве стандартных кусков драгоценных металлов, а не настоящих денег, но в последующие века международные торговцы стали полагаться на монеты.

Сельское хозяйство

Сочетание благоприятных географических особенностей способствовало успеху древнеегипетской культуры. Главную роль в хозяйственной жизни страны играл Нил. После его разливов на полях оставался ил, который, смешиваясь с почвой, давал прекрасный урожай. Древние египтяне, таким образом могли произвести изобилие пищи, что позволяло населению уделять больше времени для культурной, технологической и художественной деятельности. Землеустройство имело решающее значение, потому что налоги оценивались по количеству земли принадлежавшей человеку. Теоретически все земли принадлежали фараону, но встречалась и частная собственность.

Основу экономики Древнего Египта составляли земледелие и ремесла. Египтяне научились строить вдоль берегов реки плотины, в которых делали специальные отверстия с отводами воды на поля. Большой прогресс в развитии ирригационной системы и оросительных работ произошёл в эпоху Среднего царства. Площадь орошаемых земель заметно увеличилась, что сразу же повлияло на количество собираемого урожая. Наивысшего подъёма земледелие достигло в период Нового царства.

Сельское хозяйство зависело от цикла реки Нил. Египтяне выделяли три сезона: Ахет (наводнение), Перет (посадка) и Шему (сбор урожая). Сезон наводнения длился с июня по сентябрь, осаждая на берегу реки слой богатого минералами ила, идеально подходившего для выращивания сельскохозяйственных культур. После того, как паводковые воды отступили, наступал вегетационный период, который длился с октября по февраль. Крестьяне пахали и сажали семена на полях, которые орошали с помощью канав и каналов. С марта по май, с помощью серпов крестьяне собирали урожай, а затем обмолачивали его цепом, чтобы отделить солому из зерна. Веялкой из зерна удаляли мякину, а затем измельчали в муку, из которой варили пиво или сохраняли для последующего использования.

На развитие земледельческого хозяйства указывает и наличие различных видов хлебных злаков. Так, в надписях этого времени упоминаются особые виды верхнеегипетского и нижнеегипетского ячменя. Наряду с зерновым хозяйством получало всё большее развитие огородничество и плодоводство. Выращивали такие культуры как лук-порей, чеснок, дыни, кабачки, бобовые, салат и другие культуры, а также виноград, из которого делали вино. Распространяются виноградарство и льноводство. Лён выращивали из-за волокон и вырывали с корнем, прежде чем он начинал цвести. Волокна разделяли по длине и пряли в нити из которых ткали льняное полотно и делали одежду. Вдоль берегов Нила рос папирус, из которого делали бумагу. Некоторое значение имело и оливководство, которое давало возможность изготовлять растительное масло из плодов местного оливкового дерева.

Животные

Животные в древнеегипетском искусстве
Голова крокодила.	Гуси.
Охота в папирусной чаще.	Амулет в форме скарабея.

Египтяне верили, что гармоничные взаимоотношения между людьми и животными были важнейшим элементом космического порядка, поэтому люди, животные и растения, как они полагали, были частью единого целого Поэтому животные, как одомашненые так и дикие, являлись важнейшим источником духовности, общения и средств к существованию, древних египтян. Наиболее почитался крупный рогатый скот. Администрация собирала налоги на крупный рогатый скот в регулярных переписях, а размер стада отражал статус и важность усадьбы или храма, который владел им. Древние египтяне также держали овец, коз и свиней. Птиц, например, уток, гусей и голубей ловили сетями и разводили на фермах, где их для откормки насильно кормили тестом. Нил предоставил обильный источник рыбы. Пчелы также были одомашнены, по меньшей мере во времена Древнего царства, они давали мёд и воск.

Древние египтяне использовали ослов и волов как вьючных животных, с их помощью вспахивали поля и засевали почву. Забой откормленного быка был центральной частью ритуала жертвоприношения. Лошади были ввезены гиксосами во Втором промежуточном периоде, верблюд, хотя и были известны со времён Нового Царства, не использовались в качестве вьючных животных до конца периода. Существуют также свидетельства того, что слоны какое-то время использовались в Позднем периоде, но от них вскоре отказались из-за отсутствия земли для выпаса. Собаки, кошки и обезьяны были всеобщими домашними животными, в то время как более экзотические животных, импортируемые из сердца Африки, например львы, предназначались для царской семьи. Геродот писал, что египтяне были единственными людьми, которые держали своих животных дома. В Додинастический и Поздний периоды было чрезвычайно популярным поклонение богам в их животной форме, например, богине-кошке Баст и богу-ибису Тоту, этих животных разводили в большом количестве на фермах с целью ритуального жертвоприношения.

Чтобы дополнить свой рацион, египтяне охотились на зайцев, антилоп, птиц, бегемотов и крокодилов. Они использовали сети, луки и копья. В Дельте ловили рыбу, в особенности тилапий и карпов. Рыбачили при помощи крючков и гарпунов. Затем её сушили на солнце, чтобы она дольше хранилась.

Торговля

Древние египтяне занимались торговлей с соседними странами, откуда привозили минералы, соль, растения, дерево, кожи, птиц, в частности голубей.

Постепенно египетская торговля стала проникать и в более далёкие страны. За последнее время раскопки в Палестине и в Сирии дают возможность утверждать, что некоторые города в этих странах в период Среднего Царства превратились в передовые пункты египетской торговли и вообще экономического и культурного влияния. Таков был древний Гезер, расположенный к северо-западу от Иерусалима. В развалинах Гезера сохранились египетские статуи из песчаника и гранита, а также различные изделия из слоновой кости и других материалов, очевидно, привезённые в Палестину из Египта. Весь этот археологический слой Гезера может быть отнесён к началу второго тысячелетия до н. э., то есть ко времени царствования фараонов XII династии. Возможно, что жители Гезера вели торговлю с Египтом, что в этом палестинском городе жили египтяне и что здесь были построены здания в египетском стиле, может быть египетский храм. На это указывают сохранившиеся здесь камни от построек с остатками гиероглифической надписи. Таков был, например, в Сирии город Библ, в развалинах которого были обнаружены многочисленные египетские изделия, относящиеся, судя по надписям, ко времени Среднего Царства. Здесь найден роскошный обсидиановый сосуд с золотой надписью, содержащий имя фараона Аменемхета III, и драгоценные сосуды с именами Аменемхета IV. Египетские предметы, как, например, сфинкс с именем дочери царя Аменемхета II, были найдены и в другом сирийском городе, в Катне. Наконец, египетские памятники времени Среднего Царства, в частности статуэтки царевны Хнумит, обломки сфинксов с именами Аменемхета III и скульптурная группа с именем «начальника города, везира, судьи Сенусерта-анх», были найдены во время раскопок в Рас-Шамра, в Северной Сирии, в развалинах столицы царства Угарит, что указывает на проникновение египетской торговли вплоть до областей Северной Сирии.

В эпоху Нового Царства торговля Египта с соседними странами всё более и более расширяется. Укрепляются торговые связи Египта с отдельными областями Сирии, откуда египтяне привозят продукты сельского хозяйства — зерно, вино, мёд, а также скот. Из областей Ливана египтяне в большом количестве привозят строевой лес. Египетская торговля проникала и далее на северо-восток, в области Месопотамии. Из государства Митанни, расположенного в северо-западной части Двуречья, египтяне получали бронзу, лазурит, ткани, одежды, масло, колесницы, лошадей и рабов. Аналогичные товары, а также серебро и ценные изделия из дерева, украшенные золотом и слоновой костью, египтяне получали из Вавилона. Устанавливаются торговые отношения между Египтом и Ассирией. Согласно письменным источникам, египтяне получали из Ассирии колесницы, лошадей и лазурит. При раскопках ассирийских погребений XIV—XIII вв. до н. э. в Мари были найдены египетские скарабеи Нового Царства, что указывает на проникновение египетских изделий в эту эпоху в Ассирию. В обмен на все эти товары египтяне отправляли в Переднюю Азию главным образом золото в слитках или в изделиях, слоновую кость, изделия из дерева, украшенные золотом, слоновой костью и лазуритом, ткани и одежды, то есть главным образом драгоценные металлы и ремесленные изделия. Одновременно с этим расширяются торговые связи Египта с эгейскими племенами, населявшими острова Эгейского моря, а также области материковой Греции. На проникновение египетских изделий в район Эгейского моря указывают скарабеи и обломки глазурованных глиняных сосудов с именем Аменхотепа III (1455—1424 гг. до н. э.), найденные в Микенах. Большое количество изделий египетского ремесла было обнаружено в развалинах Кносского дворца на Крите, а также на Родосе и на Кипре. Судя по найденным вещам, египтяне вывозили в район Эгейского моря золото, каменные сосуды, слоновую кость, произведения художественного ремесла, в частности изделия из фаянса. Эгейские предметы были обнаружены также в Египте вплоть до самой Нубии. На стенах египетских гробниц этого времени довольно часто изображались эгейские торговцы и данники, несущие на плечах разнообразные товары эгейского происхождения. Эгейское искусство в эту эпоху оказывает некоторое влияние на развитие египетского искусства. Всё это указывает на укрепление торговых и культурных связей между Египтом и странами Эгейского моря.

Население

Египтяне, как и многие другие древневосточные народы, образовались на основе смешения целого ряда различных племён. Эти племена, из которых постепенно образовался древнеегипетский народ, принадлежали к туземным племенам Северной и Восточной Африки. На родство древнейших египтян с племенами тропической Восточной Африки указывают своеобразные египетские статуэтки людей архаического периода, обмеры черепов, найденных в архаических погребениях в Негада, а также некоторая близость древнеегипетского языка к языкам галла, сомали и др. Судя по древнеегипетским изображениям, древнейшие племена, населявшие Восточную Африку (по-египетски — страна Пунт), по своему внешнему виду напоминали египтян. Древний культ египетской богини плодородия, изображавшейся в виде женщины с рогами небесной коровы, и культ бородатого карликообразного божества Беса, несомненно, тесно связаны с религиозными культами чисто африканских народов. В надписи Хирхуфа времени Древнего Царства описывается доставка в Египет из Нубии карлика, который должен был исполнять особую «пляску бога».

С другой стороны, древнейшие египетские племена находились в тесном родстве с древними ливийскими племенами Северной Африки. Древнеегипетский язык обнаруживает черты сходства с берберскими языками Северной Африки. Раскопки, произведённые в Египте и на высоких нагорьях, окаймляющих долину Нила, показывают, что племена, создавшие самобытную египетскую культуру, жили в Северо-Восточной Африке со времён древнекаменного века. В фаюмской стоянке были найдены остатки африканского зерна. Исследования обнаружили наличие дикорастущих видов зерновых в Эфиопии, которые, очевидно, были акклиматизированы в глубокой древности разными племенами Северо-Восточной Африки.

Язык и письменность

Основные статьи: Египетский язык, Египетское письмо, Иероглифика, Иератика, Демотика

Виды письма в Древнем Египте
Иероглифика.	Иератика.
Демотика.	Коптское письмо.

Язык древних египтян известен исследователям по большому количеству сохранившихся надписей иероглифической письменности, выполненных на камне и папирусах. Так как он является «мёртвым» языком, то на заре египтологии существовала проблема его дешифровки, с которой успешно справился Ж. Ф. Шампольон в 1822 г., с помощью двуязычных греко-египетских надписей. Современная наука относит египетский язык к афразийской языковой семье, внутри которой предполагается его близость либо к семитским, либо к чадским языкам. Формирование языка происходило в додинастический период (ок. 5200—3000 гг. до н. э.), когда из различных энеолитических культур Египта начинали выделятся протоегипетские племена. Позднее, на протяжении всего династического периода (длительность около 2700 лет), язык египтян проходил разные этапы развития и трансформации, таким образом, язык носителей, например периодов Раннего и Нового царств, имел значительные различия. С эллинистического периода египтяне начинали испытывать сильное влияние древнегреческого языка, позднее, с приходом римлян — некоторое влияние латинского. После арабского завоевания последние носители египетского языка растворились в среде пришлого арабского населения долины и дельты Нила, у которого они перенимали новый язык и обычаи. Исключение составила небольшая часть египтян — копты, использовавшие коптский язык, являвшийся последней ступенью развития древнеегипетского языка, и ставший, со временем, языком религиозных церемоний (развивался со II века н. э., считается «мёртвым» с XIX века).

Египетский язык является одним из древнейших языков мира, имевших письменность — самые ранние из дошедших до нас древних текстов относятся к рубежу 4-го и 3-го тысячелетия до н. э. С этого периода египетское письмо располагало как знаками, «изображавшими» слова, так и знаками, обозначавшими сочетания согласных, более того, буквенными знаками для отдельных согласных и, обобщёнными определителями, изобразительно намекавши­ми, к какому кругу понятий слово по смыслу относится. Счетоводы использовали огромные величины: 10 000, 100 000 и даже 1 000 000, для которых имелись свои слова и знаки. Письменность египтян подразделялась на несколько видов: иероглифика — из множества изображений (иероглифов), иератика — из сокращённых их начертаний и демотика — из ещё более упрощённых, иногда и слитных знаков. Древние египтяне чаще всего писали горизонтальными строчками, справа налево, реже — слева направо. Иногда писали вертикальными столбцами, которые всегда читались сверху вниз. Несмотря на преимущественное направление египетского письма справа налево, в современной научной литературе из практических соображений чаще принято написание слева направо. От египетской письменности происходит мероитское и коптское письмо (незначительно). К сер. 1-го тысячелетия все виды египетского письма исчезли, самая поздняя обнаруженная надпись иероглификой относится к IV в., а демотикой к V в..

Религия и мифология

Основная статья: Древнеегипетская религия, см. также: Список египетских богов

В Древнем Египте не существовало одной общей религии, а было большое разнообразие местных культов, посвящённых определённым божествам. Многочисленные божества, почитавшиеся в различных местностях, олицетворяли различные природные силы и общественные явления. Большинство из них имело генотеистический характер (сосредоточенность на поклонении одному божеству с одновременным признанием других), поэтому египетская религия рассматривается как политеистическая.

Религия Египта прошла за 3000 лет длительный путь развития от фетишизма и тотемизма, до политеизма и монотеистического мышления. В Египте была впервые сформулирована концепция единобожия — фараон Эхнатон предпринял попытку религиозной реформы, целью которой было централизовать египетские культы вокруг бога Солнца Атона.

В разные периоды наиболее почитаемыми были божества Ра и позднее отождествляемый с ним Амон, Осирис, Исида, Сет, Птах, Анубис.

Богам поклонялись в культовых храмах, находившихся в ведении жрецов, действующих от имени фараона. В центре храма была культовая статуя в святилище. Храмы не были местами общественных богослужений или собраний, и только в определенные дни праздников и торжеств статую божества выносили из святилища для публичных богослужений. Обычно домен бога был изолирован от внешнего мира и был доступен только для храмовых чиновников. Рядовые граждане могли поклоняться личным статуям в своих домах, а амулеты обеспечивали защиту против сил хаоса. После Нового царства, роли фараона в качестве духовного посредника была преуменьшена, религиозные обычаи перешли к прямому поклонению богам. В результате жрецы разработали систему оракулов, для сообщения воли богов непосредственно народу.

Египтяне верили, что каждое человеческое существо состоит из физических и духовных частей или аспектов. В дополнение к телу, каждый человек имел šwt (тень), Ба (личность или душу), Ка (жизненную силу) и Имя. Сердце, а не мозг, считалось центром мыслей и эмоций. После смерти, духовные аспекты освобождались от тела и могли перемещаться по своему желанию, но им были необходимы физические останки (или заменитель, например, статуя) в качестве постоянного жилья. Конечной целью покойного было вернуть свои Ка и Ба и стать одним из «благословленых мертвых», живущих как Аkh. Для того чтобы это произошло, умершего судили на Суде Осириса, на котором сердце взвешивали на Весах истины. На левую чашу весов помещали сердце умершего, на правую — перо богини Маат, которое символизировало истину. Если его считали достойными, умерший мог продолжать своё существование на земле в духовной форме.

Погребальные обряды

Древние египтяне придерживались сложного набора погребальных ритуалов, которые, по их мнению, были необходимы для обеспечения бессмертия после смерти. Тело умершего сохраняли с помощью мумификации, выполняли погребальные ритуалы, а в могилу клали вещи умершего, которые понадобились бы ему в загробной жизни. До Древнего царства, тела хоронили в пустыне в ямах-захоронениях, где те сохранялись путём естественно усыхания. Засушливые условия пустыни на протяжении всей истории Древнего Египта были благом для захоронений бедных, которые не могли позволить себе сложные приготовления захоронения, доступные для элиты. Более состоятельные египтяне стали хоронить своих мертвых в каменных гробницах и использовать искусственную мумификацию, включавшую удаление внутренностей, обертывание тела в белье и захоронение в прямоугольном каменном саркофаге или деревянном гробу. Начиная с Четвёртой династии, некоторые органы хранили отдельно в канопах.

К Новому царству древние египтяне усовершенствовали искусство мумификации; лучшая техника занимала 70 дней и включала удаление внутренних органов, удаление мозга через нос и высушивание тела в смеси солей под названием натр. Тело заворачивалось в белье, между слоями которого клались защитные амулеты, и помещалось в украшенный человекообразный гроб. Мумий Позднего периода также помещали в окрашенные картонажем саркофаги. Фактическая практика мумификации сильно сократилась в течение Эллинистического периода, больше внимания стали уделять внешнему виду мумии, которую украшали.

Богатых египтян хоронили вместе с большим количеством предметов роскоши, но все захоронения, независимо от социального статуса, включали вещи для покойного. Начиная с эпохи Нового царства, в могилах появились книги мертвых, вместе с ушебти, статуэтками, которые, как считалось, выполняли различную работу в загробном мире вместо хозяина. Ритуалы в которых покойный волшебным образом вновь оживал сопровождали погребения. После похорон, родственники покойного должны были, иногда приносить еду к гробнице и читать молитвы от имени покойного.

Мумификация животных

Распространённой практикой была мумификация животных. Мумифицировать могли домашних животных, куски мяса или священных животных, обожествляемые из-за их связи с богами. По большей части вотивные объекты предназначались для храмов где существовал культ животных. Начиная с XXVI династии, вотивные мумии стали очень популярными, и стали объектом масштабной торговли, что заняло легионы квалифицированных рабочих. Найдены мумии кошек, собак, коров, быков, ослов, лошадей, овец, рыб, крокодилов, слонов, газелей, ибисов, львов, ящериц, обезьян, птиц, жуков, землероек и змей. Животных мумифицировали, также как и людей: их органы удаляли либо разрушали, промывали внутренность вином, затем тело купали в натре для просушки, и в конце заворачивали в пропитанные смолами льняные бинты для фиксации.

Культура и искусство

Можно сказать, что искусство Древнего Египта — это монументальное искусство, служившее в основном целям религиозного культа. Особенностью его является то, что большинство произведений создавалось для мёртвых. Древнеегипетские мастера хорошо обращались с камнем, металлом, деревом и стеклом.

Кухня

Египетская кухня оставалась удивительно стабильной в течение долгого времени, более того, кухня современного Египта сохраняет некоторые сходства с кухней древнего Египта. Основной рациона в древнем Египте был хлеб из ячменя, полбы или пшеницы. Существовало множество разновидностей хлебов и булочек, отличавшихся мукой, формой, степенью пропечённости и добавками в тесто, для чего употреблялись мед, молоко, фрукты, яйца, жир, масло и т. д. В наше время известно до пятнадцати слов, применявшихся в эпоху Древнего царства для обозначения разных видов хлебобулочных изделий. Были известны молочные продукты — сливки, масло, творог. В качестве подсластителей для напитков и кушаний египтяне пользовались мёдом или плодами рожкового дерева.

Во времена Позднего царства, по свидетельству Геродота, египтяне ели рыбу, вяленую на солнце или засоленную. Из птиц употребляли в пищу в солёном виде перепелок, уток и мелких птичек. Птицу и рыбу, кроме почитаемых священными, ели также жареной или варёной. В рационе древних египтян присутствовали горох, бобы и нут, огурцы, в больших количествах выращивался салат-латук. Особо выделялись из прочих «продуктов года» лук и лук-порей, ценился так же и чеснок. Были распространены дыни и арбузы. Летом к рациону добавлялись виноград, фиги, финики и плоды сикомора. Выращиваемые со времен гиксосов гранатовые, оливковые деревья и яблони давали богатые урожаи. Были известны, но редки и доступны немногим кокосовые орехи. Употреблялись также плоды мимозы, баланитеса египетского и некоторых других до сих пор не идентифицированных деревьев.

Литература

Вместе с шумерской литературой египетская литература считается первой литературой мира. К периоду Старого царства (XXVI—XXII века до н. э.) в литературное творчество входили погребальные тексты, послания и письма, религиозные гимны и стихи и памятные автобиографические тексты, рассказывающие о карьерах выдающихся вельмож. В начале Среднего царства (XXI—XVII века до н. э.) была создана повествовательная литература. Началась «революция средств» в результате возвышения интеллектуального класса писцов, новых культурных чувств индивидуальности, беспрецедентных уровней грамотности и большего доступа к письменному материалу. Однако, возможно, что грамотно было менее одного процента всего населения. Таким образом, литературное творчество принадлежало классу писцов, работавших при архивах, канцеляриях и при дворе правящего фараона. Писцами могли быть названы вельможи самого высокого ранга.

Среднеегипетский язык, устная речь Среднего царства, стал классическим языком во время Нового царства (XVI—XI века до н. э.), когда просторечный новоегипетский язык впервые появился в письменной форме. Писцы Нового царства канонизировали и переписали много литературных текстов на среднеегипетском, который остался языком, употребляемым для устного чтения святых иероглифических текстов. Некоторые жанры литературы Среднего царства, как, например, тексты учения и рассказы, остались популярны в Новом царстве, хотя жанр пророческих текстов возродился только в Эллинистическом Египте (IV—III века до н. э.). Среди рассказов были популярны «Сказание Синухе» и «Красноречивый поселянин», из назидательных текстов — «Наказы Аменемхата» и «Верноподданное учение». В период Нового царства процветал новый жанр литературы, памятные граффити на стенах храмов и гробов, но с шаблонными фразами как в других жанрах. Указание авторства оставалось важным только в некоторых жанрах, тогда как тексты «учений» писались под псевдонимами и ложно приписывались известным историческим деятелям.

Изобразительное искусство

На протяжении более 3500 лет художники придерживались форм и канонов, которые были разработаны ещё во времена Древнего царства, следуя строгому набору принципов, сохранявшихся даже в периоды иностранного влияния и внутренних изменений. Эти художественные стандарты выражались в простых линиях, формах, характерной плоской проекции фигур, без указания пространственной глубины, что создавало ощущение порядка и баланса композиции. Изображения и текст были тесно переплетены на усыпальницах и стенах храмов, гробницах, стелах и статуях. Краски получали из минералов, таких как железная руда (красная и жёлтая охра), медные руды (синий и зелёный), сажа или древесный уголь (чёрный) и известняк (белый). Их могли смешивать с гуммиарабиком для вязкости и разделять на куски, которые могли быть смочены водой при необходимости.

Хотя каноны древнеегипетского искусства сохранялись на протяжении тысячелетий, художественный стиль некоторых периодов отражал изменение культурных и политических взглядов. Так, в Аварисе были найдены фрески в минойском стиле, появившиеся после вторжения гиксосов, а в период правления Эхнатона получило развитие «Амарнское искусство», для которого характерно реалистичное изображение окружающего мира.

Искусство Древнего Египта было вновь открыто учёными, во время Египетского похода Наполеона. В результате экспедиции было собрано и вывезено в Европу огромное количество памятников истории.

Архитектура

Основная статья: Архитектура Древнего Египта, см. также: Египетские пирамиды, Список египетских пирамид

Архитектура Древнего Египта известна по сооружениям гробниц — пирамиды Гизы, храмовых и дворцовых комплексов — Луксорский храм, дворцы Амарны.

Наружные и внутренние стены зданий, а также колонны были покрыты иероглифами и фресками и были окрашены в яркие цвета. Мотивы многих египетских орнаментов, такие как изображения скарабея или священного жука, солнечного диска и кречета, являются символическими. Другие распространённые мотивы включают пальмовые листья, растение папируса, а также почки и цветки лотоса. Иероглифы наносились для декоративных целей, а также для записи исторических событий или заклинаний. Планировка многих культовых сооружений соотносилась с явлениями солнцестояния и равноденствия.

Египетские пирамиды — величайшие архитектурные памятники Древнего Египта, среди которых одно из «семи чудес света» — пирамида Хеопса. Пирамиды представляют собой огромные каменные сооружения пирамидальной формы. Некоторые из них использовались в качестве гробниц для фараонов Древнего Египта. Слово «пирамида» — греческое. По мнению одних исследователей, большая куча пшеницы и стала прообразом пирамиды. По мнению других учёных, это слово произошло от названия поминального пирога пирамидальной формы. Всего в Египте было обнаружено 118 пирамид. По общепризнанной версии, первая египетская пирамида была построена по приказу фараона 3 династии Джосера — Ступенчатая пирамида в Саккара, архитектором которой, согласно древнеегипетской традиции, считается высший сановник (чати) Джосера Имхотеп. По мнению египтологов эта пирамида является развитием мастабы — традиционной гробницы знати в Древнем Египте периодов Раннего и Древнего царств. Самыми известными пирамидами являются Великие пирамиды на плато Гиза (пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина).

Скульптура

Скульптура Древнего Египта — одна из наиболее самобытных и строго канонически разработанных областей искусства Древнего Египта. Скульптура создавалась и развивалась, чтобы представить древнеегипетских богов, фараонов, царей и цариц в физической форме. Существовало также множество изображений, как в могилах простых египтян, в основном из дерева, некоторые из них сохранились. Статуи богов и фараонов ставились на всеобщее смотрение, как правило, на открытых пространствах и вне храмов.

Статуи, как правило, сохраняют первоначальную форму каменной глыбы или куска дерева, из которого она высечена. Существовал очень строгий канон создания древнеегипетской скульптуры: цвет тела мужчины должен был быть темнее цвета тела женщины, руки сидящего человека должны были быть исключительно на коленях; существовали определенные правила изображения египетских богов. Так бога Гора следовало изображать с головой сокола, бога мертвых Анубиса — с головой шакала. Все скульптуры создавались по данному канону и следование было столь строгим, что почти за трёхтысячелетнюю историю существования Древнего Египта он не претерпел изменений.

Повседневная жизнь

См. также: Костюм Древнего Египта и Кухня Древнего Египта

Большинство древних египтян были земледельцами, привязанными к земле. Их жилища были выстроены из кирпича-сырца для сохранения прохлады в полуденную жару. Каждый дом имел кухню с открытой крышей, в которой помещался жёрнов для помола муки и небольшая печь для выпечки хлеба. Стены были выкрашены в белый цвет и могли быть завешены льняными коврами. Полы покрывались тростниковыми ковриками, а деревянные стулья, кровати и столы составляли мебель.

Древние египтяне уделяли большое значение личной гигиене и внешнему виду. Они мылись в водах рек и использовали мыло в виде пасты из животных жиров и мела. Для соблюдения чистоты мужчины брили все тело и применяли духи, отбивающие неприятные запахи, и мази, успокаивающие кожу. Масла делались из растительного или животного жира и приправлялись миррой, благовониями или скипидаром. Один из видов соли — bed, использовали для полоскания горла. После умывания делали маникюр и педикюр, а на лицо накладывали макияж. Это была длительная процедура, для которой требовалось множество всяческих приспособлений и принадлежностей. На веки наносили зелёную краску из малахита. Слишком тёмную кожу осветляли с помощью краски на основе жёлтой охры, её же наносили на губы и ею же румянили щёки. Женщины (а нередко и мужчины) обводили глаза тёмной линией (это должно было придать взгляду особую выразительность). Ногти, ладони и ступни красили хной в оранжевый цвет, как это и сейчас принято на Востоке. Одежда была изготовлена из простых выбеленных отрезов льна. Мужчины и женщины из высших слоёв носили парики и украшения и пользовались косметикой. Изначально женщины, как правило, носили короткие парики, однако на протяжении веков их длина постепенно увеличивалась, мужчины носили короткие парики, дети и священники брили головы. Женщины носили платья из белого льна, а мужчины набедренные повязки, рабочие обычно ходили без одежды, а впоследствии носили простой кусок ткани, обёрнутый вокруг талии. Дети ходили без одежды до достижения возраста около 12 лет, в этом возрасте мальчикам делали обрезание и обривали их наголо. Чати, священники и фараон носили особые одежды, состоявшие из платья, шкур пантер и набедренных повязок, сшитых золотыми нитями. Ходили либо босиком, либо носили сандалии. Их делали из папирусного тростника и перевязывали бечевкой (простые), или из кожи и сшивали с папирусом (более сложные).

Члены высших классов общества, обычно украшали тело ювелирными изделиями. Менее богатое население также носило драгоценности, например лечебные амулеты. Были золотые, серебряные, медные или керамические украшения, инкрустированные драгоценными камнями или цветными вставками стеклянными. Носили диадемы, ожерелья, серьги, браслеты, кольца и пояса.

Матери несли ответственность по уходу за детьми, а отец обеспечивал семейный доход. Основной рацион состоял из хлеба и пива и дополнялся овощами, такими как лук и чеснок и фруктами, например, финиками и инжиром. Вино и мясо подавали по праздникам.

Развлекались египтяне при помощи игр, таких, например, как сенет. Существовала похожая игра — мехен, в который игровая доска имела в форму змеи. Среди детей были популярны жонглирование и игры с мячом, также были найдены свидетельства популярности борьбы. Были разнообразные деревянные игрушки — волчки, фигурки, куклы и лошадки. Богатые люди практиковали охоту и катание на лодках. Музыка и танец были популярным развлечения для тех, кто мог себе это позволить. Древнейшими музыкальными инструментами египтян были арфа и флейта. В период Нового царства, египтяне играли на колоколах, бубнах, барабанах и лирах импортируемых из Азии. Систр — похожий на погремушку музыкальный инструмент, был особенно важен в религиозных церемониях. Фараоны имели любимую группу, hinodos сопровождавшую их на крупных религиозных церемониях. Для забавы на банкетах были танцоры, танцевавшие в медленные танцы, мимы, которые рассказали истории о богах и пигмеи из Центральной Африки, которые танцевали быстрые и ритмичные танцы.

Раскопки поселения ремесленников Дейр эль-Медина показали одну из наиболее документированных оценок общественной жизни в древнем мире, которая охватывает почти четыреста лет. Нет для сравнения места, в котором организация, социальные взаимодействия, условия труда и жизни общины были изучены столь подробно.

Наука

В области науки, медицины и математики, Древний Египет достиг высокого для своего времени уровня. Традиционный эмпиризм, о чём свидетельствуют папирусы Эдвина Смита и Эберса (ок. 1600 г. до н. э.), впервые появился в Древнем Египте. Египтяне создали собственную письменность и десятичную систему.

Фаянс и стекло

Ещё до Древнего царства, древние египтяне изобрели стекловидный материал, известный как египетский фаянс, который они рассматривали как один из видов искусственного полудрагоценного камня. Фаянс — не глиняная керамика, которую изготавливали из кремнезёма, небольшого количества извести и соды, красителем, как правило, была медь. Материал использовали, для создания бусин, плитки, статуэток и галантерейных изделий. Египтяне могли использовать несколько методов для создания фаянса, но, как правило, в производстве применяли порошкообразные материалы, которые наносили в виде пасты на дно глины, которую затем обжигали. По схожей технике, древних египтян делали пигмент, известный как египетский синий, также называемый голубой фриттой, который получают путём сплавления (или спекания) оксида кремния, меди, извести и щелочи, например соды. Продукт могли измельчать и использовать в качестве пигмента.

Древние египтяне изготавливали широкий спектр предметов из стекла с большим мастерством, но не ясно, разработали ли они процесс самостоятельно. Неясно также, делали ли они собственное сырое стекло или просто импортировали предварительно сделанные слитки, которые они затем переплавляли. Тем не менее, они обладали техническими знаниями в области изготовления стекла, а также добавлении микроэлементов, для контроля цвета готового продукта. Диапазон цветов, которые они производили, включал жёлтый, красный, зелёный, синий, фиолетовый и белый, стекло могло быть также прозрачными или непрозрачными.

Судостроение

Древние египтяне знали, как собрать деревянные доски в корпус корабля и освоили передовые формы судостроения ещё в 3000 г. до н. э. Американский археологический институт сообщает, что некоторые из самых старых раскопанных кораблей известны как лодки из Абидоса. Это группа из 14 обнаруженных судов в Абидосе, которые были построены из деревянных досок «сшитых» вместе. Обнаруженные египтологом Дэвидом О’Коннором из Нью-Йоркского университета, тканые ремени, использовались, чтобы соединять вместе доски, а между ними клали папирус или траву для герметизации швов Поскольку все корабли захоронены вместе и рядом с погребением, фараона Хасехемуи, изначально считалось, что они принадлежали ему, но одно из 14 судов датируется 3000 г. до н. э.; керамические банки, похороненные вместе с кораблями также подтверждают более раннюю датировку. Корабль датированный 3000 г. до н. э. имел длину 23 м и, как теперь полагают, возможно, принадлежал более раннему фараону. По словам профессора О’Коннор, 5000 -летний корабль, возможно, даже принадлежал фараону Хор Аха.

Древние египтяне также знали, как собрать деревянные доски с нагелем, чтобы скрепить их вместе, используя пек чтобы законопатить швы. «Солнечные ладьи» — два полноразмерных гребных судна, запечатанных в тайниках у подножия пирамиды Хеопса около 4,5 тыс. лет тому назад (около 2500 г. до н. э.), возможно, выполняли символическую функцию солнечной барки. Древние египтяне также знали, как закрепить доски этого корабля вместе с помощью цапфы. Несмотря на то, что древние египтяне могли строить большие лодки и плавать вдоль легкого в навигации Нила, они не были прославленными мореходами и не участвовали в широком распространении судоходства в Средиземном или Красном море.

Большие морские корабли египтяне использовали как правило для торговли с городами-государствами Восточного Средиземноморья, особенно с Библосом (побережье современного Ливана), и в экспедициях через Красное море в страну Пунт. Одним из самых ранних египетских слов для обозначения морского судна было «Библоский корабль», первоначально обозначавшее класс египетских морских судов, использовавшихся для плаванья в Библос, однако, к концу Древнего царства, этот термин распространялся на все большие морские суда, независимо от их назначения.

В 2013 году команда франко-египетских археологов обнаружила на побережье Красного моря в районе Вади-эль-Джарф, предположительно древнейший порт в мире, возрастом примерно в 4500 лет.

Математика

Древнейшие древнеегипетские математические тексты относятся к началу II тысячелетия до н. э. Математика тогда использовалась в астрономии, мореплавании, землемерии, при строительстве зданий, плотин, каналов и военных укреплений. Денежных расчётов, как и самих денег, в Египте не было. Египтяне писали на папирусе, который сохраняется плохо, и поэтому наши знания о математике Египта существенно меньше, чем о математике Вавилона или Греции. Вероятно, она была развита лучше, чем можно представить, исходя из дошедших до нас документов — известно, что греческие математики учились у египтян.

Дошедшие до нас тексты, такие как папирус Ахмеса и Московский математический папирус показывают, что древние египтяне могли выполнять четыре основные математические операции: сложение, вычитание, умножение и деление, а также с помощью дробей, вычислять объёмы ящиков и пирамид, и площади поверхностей прямоугольников, треугольников и кругов, решить простые системы уравнений. Им были известны основные принципы алгебры и геометрии.

Одним из крупных достижений египетской математики было развитие десятичной системы счисления. В египетской письменности уже существовали особые знаки для обозначения чисел 1, 10, 100, 1000, 10 000, 100 000 и даже миллиона, обозначавшегося фигуркой человека, поднявшего руки в знак удивления. Очень характерны для форм египетской математики своеобразные единицы длины. Этими единицами были палец, ладонь, ступня и локоть, между которыми египетский математик установил определённые взаимоотношения. Математические знания широко использовались в искусстве.

Математическая запись была десятичной и основывалась на иероглифических знаках для каждой степени от десяти до миллиона. Каждый из них мог быть написан столько раз, сколько необходимо, чтобы добавить до нужного количества. Из-за таких методов расчета египтяне не могли работать с большинством дробей с числителем больше, чем один, они должны были писать дроби в виде суммы нескольких дробей. Стандартные таблицы значений способствующая этому. Некоторые общие дроби, однако, записывались с помощью специального знака-эквивалента современных двух третей.

Древние египетские математики понимали принципы, лежащие в основе теоремы Пифагора, зная, например, что треугольник имеет прямой угол, противоположный гипотенузе, когда её стороны имеют соотношении 3-4-5. Они смогли рассчитать площадь круга путём вычитания одной девятой от его диаметра и возведения в квадрат результата:

разумное приближение формулы <math>\pi r^2</math>.

Золотое сечение, кажется, нашло отражение во многих египетских сооружениях, в том числе пирамидах, но его применение могло быть непреднамеренным следствием древней египетской практики комбинированного использования узловатых веревок с интуитивно понятным чувством меры и гармонии.

Астрономия

Некоторые знания имели древние египтяне и в области астрономии. Частые наблюдения над небесными светилами приучили их отличать планеты от звёзд и даже дали им возможность установить карту звёздного неба. Такие звёздные карты сохранились на потолках различных зданий, главным образом гробниц и храмов. Одним из лучших образцов такой «астрономической карты» древних египтян является роспись потолка гробницы вельможи времени XVIII династии Сенмута. В центре северной части здесь можно различить созвездия Большой и Малой Медведицы с известной египтянам Полярной Звездой, в южной части неба изображены Орион и Сириус (Сотис) в виде символических фигур, как, впрочем, всегда изображали созвездия и звёзды древнеегипетские художники. Замечательные звёздные карты и таблицы расположения звёзд сохранились и на потолках царских гробниц XIX и XX династий. При помощи таких таблиц расположения звёзд, а также пользуясь визирным, пассажным инструментом два египетских наблюдателя, сидящие в направлении меридиана, определяли время ночью. Днём время определяли при помощи солнечных или водяных часов (позднейшая «клепсидра»). Древними картами расположения звёзд пережиточно пользовались и значительно позднее, в греко-римскую эпоху; такие карты сохранились в поздних храмах в Эдфу и в Дендера. Астрономические знания дали египтянам возможность установить особый календарь. Египетский календарный год делился на 12 месяцев, содержащих по 30 дней каждый, причём к концу года добавлялось 5 праздничных дней, что давало в общей сложности 365 дней в году. Таким образом, египетский календарный год отставал от тропического на четверть суток. Эта ошибка в течение 1460 лет становилась равной 365 дням, то есть одному году.

Медицина

Значительное развитие получила в Египте медицина. В целом ряде текстов времени Среднего Царства даётся перечень рецептов для лечения различных болезней. Используя множество эмпирических наблюдений, египетские врачи, однако, не могли ещё полностью отрешиться от древней магии. Так, например, один знахарский сборник заговоров, составленный специально для «лечения» больных детей, предназначен был для детских врачей, матерей и кормилиц. В этом сборнике наряду со множеством чисто магических текстов только изредка встречаются своеобразные диковинные рецепты, в частности средств для сохранения и увеличения количества материнского молока. Таким образом, лечение при помощи лекарств обычно соединялось с магическими заклинаниями и обрядами. Но изучение человеческого тела, облегчавшееся вскрытием трупов при мумификации, давало возможность врачам более или менее правильно подходить к вопросам строения и функционирования человеческого организма. Так, постепенно появляются первые знания в области анатомии, которые зафиксированы в целом ряде анатомических терминов. В некоторых медицинских текстах даётся и своеобразная методика лечения, требующая от врача осмотра больного, определения симптомов, установления диагноза и способа лечения. Довольно точное описание некоторых болезней, их симптомов и явлений позволяет судить о наличии некоторых знаний у египтян в области диагностики. Так, в египетских медицинских текстах подробно описываются желудочно-кишечные болезни (дизентерия), болезни дыхательных путей (хронический кашель, астма), кровотечения, ревматизм, скарлатина, глазные болезни (катаракт — «поднятие воды в глазах»), накожные болезни (гангрена, жировые опухоли, мокрая экзема), «опухоль одного дня», главным признаком которой был «острый зуд во всём теле или на одном месте», и множество других болезней.

Археология

Спецификой большинства древнеегипетских источников является то, что они так или иначе связаны с погребальным культом. Дело в том, что в наиболее хорошей сохранности дошли до нас лишь погребальные памятники, которые создавались с использованием прочных и долговечных материалов (наиболее распространённый — камень), ведь от того, сколько просуществует заупокойный инвентарь египтянина, зависела его загробная жизнь. Из повседневной же жизни египтян, предметы для которой они создавали из менее прочных материалов (порча которых к тому же усиливалась влиянием климата нильской долины), сохранилось не так много. Особенно мало памятников до нас дошло из дельты Нила.

Важнейшие археологические находки и их публикации:

• 1893 г. — швейцарский египтолог А. Э. Навиль опубликовал текст Палермского камня (ок. XXV в. до н. э., Палермо, музей «Antonio Salinas»), важнейшей находки, своеобразного каменного списка-летописи, с перечислением некоторых правителей додинастического периода, а также фараонов Старого царства с I по V династии. Несколько позднее текст был дополнен из других, небольших по размеру, обломков этого камня (Каирский музей).
• 1896 г. — французский исследователь Э. К. Амелино обнаружил гробницы, которые, как он предполагал принадлежали «богам» и «полубогам», которые по древнеегипетским представлениям, якобы предшествовали на фараоновском престоле двум первым царским домам. В 1897 г. немецкий учёный К. Зете верно отождествил захоронения с I и II династиями (ок. XXXI—XXVII вв. до н. э.). Место — некрополь к югу от Абджу (Абидос, ок. селения Эль-Араба-эль-Мадфуна). Несколько позднее здесь работал английский археолог В. М. Флиндерс Питри, также обнаруживший несколько гробниц первых династий.
• 1897 г. — Ж. Де Морган обнаружил большую гробницу и в ней артефакт с именем первого полумифического объединителя Египта — Мени (Менеса). Место — селение Накада. Несколько позднее здесь работал английский археолог В. М. Флиндерс Питри, также обнаруживший несколько артефактов первых династий.
• 1900—1901 гг. — английский исследователь Дж. Э. Куибелл обнаружил артефакты первых династий (памятники, посвященные в местный храм). Место — Нехен (Иераконполь, селение Ком эль-Ахмар).

Важнейшие памятники:

1. Розеттский камень. Для реконструкции истории древнего Египта он малоинформативен, но вот для историографии науки он имеет краеугольное значение. С этим памятником связана переломная эпоха в египтологии. Именно благодаря ему она стала полноправной наукой, ведь с помощью него удалось открыть секрет египетских иероглифов.
2. Анналы Тутмоса III — описание походов великого фараона-воителя 18-го царского дома.
3. Амарнский архив — архив клинописных глиняных табличек, обнаруженный в конце XIX века близ местечка Эль-Амарна, где ранее располагалась резиденция фараона-еретика (или фараона-реформатора, как его называют некоторые египтологи) Эхнатона. Амарнский архив включает в себя переписку правителей Передней Азии среднего — позднего 18 царского дома.
4. «Тексты пирамид» — древнейший письменный источник в истории человечества, в котором отражены представления о загробной жизни. Тексты пирамид — это сборник различных текстов из нескольких пирамид царей 5-6 царских домов.
5. «Тексты саркофагов» — это надписи на древнеегипетских гробах (а не саркофагах — просто такое название утвердилось в российской науке. В российской египтологической литературе был употреблён ещё один, пока не прижившийся термин — «Тексты ковчегов»). Эти надписи, вероятно, произошли от Текстов пирамид. Впервые классические тексты на гробах появляются в эпоху Старого царства.
6. «Книга мёртвых» — генетическое продолжение «Текстов саркофагов» и «Текстов пирамид». Книга мёртвых — это сборник разрозненных заупокойных молитв заклинаний, который клался вместе с погребённым. Именно поэтому этот сборник и получил такое название: первые папирусные свитки, которые находились вместе с древними мумиями в начале — середине XIX века арабы прозвали «Книгами мёртвых», это название впоследствии утвердилось в европейской науке. На смену этому, старому именованию сборника приходит новое — «Книга о восхождении к свету» (или, что ещё лучше — «Книга просветления»), как называли его древние египтяне. Ведь жизнь для египтянина — это свет, а в книге, как раз даются заклинания для того, чтобы покойный победил все тёмные силы и перешёл в вечную жизнь с Ра — источником света. Особенно хорошо прижилось это название в западной египтологии.
7. Так называемые «Палетка Нармера» и «Булава Нармера» — каменная палетка из Иераконполя, датируемая временем правления царя Нармера — объединителя Египта. По существующей легенде, до Нармера не существовало единого Египта — были две независимых страны. Нармер (которого некоторые учёные отождествляют с Менесом), возможно, объединил Египет, и первым надел корону объединённого Египта, а эта палетка, зафиксировала, как считает большинство египтологов, процесс военного объединения египетской земли.
8. Папирус Весткар — ныне — папирус Берлинского египетского музея № 3033, назван по имени первого владельца Генри Весткара. Первым его исследователем стал немецкий египтолог Адольф Эрман. Рукопись относится к эпохе гиксосского владычества, и содержит литературное произведение Среднего царства — «Сказки сыновей Хуфу».

Кроме того, хорошими источниками служат городские и царские некрополи (в Саккара, Гизе, Дахшуре, Абидосе и других местах), мумии — прекраснейший антропологический материал, ну и, конечно же, археология — городская, подводная.

См. также

► Древний Египет

• Список правителей Древнего Египта

Напишите отзыв о статье "Древний Египет"

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

на русском языке:

• Авдиев, В. И. Военная история древнего Египта : в 2 т. — М. : Советская наука, 1948–1959. — [annales.info/egipet/avdiev/avdiev.htm#vide1 Т. 1 : Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI-XV вв. до н. э].</span> ; [annales.info/egipet/avdiev/avdiev.htm#vide2 Т. 2 : Период крупных войн в Передней Азии и Нубии в XVI-XV вв. до н. э.]
• Александров, Б. Е. Изображение и текст : два языка древнеегипетской культуры / Б. Е. Александров, А. О. Большаков // Вестник древней истории. — 2003. — № 4 [251]. — С. 3–20.</span>
• Ассман, Я. Египет : теология и благочестие ранней цивилизации. — М. : Присцельс, 1999. — 369 с. — ISBN 5-85324-058-7.</span>
• Банщикова, А. А. Женские образы в художественных произведениях древнего Египта. — М. : Либроком, 2014. — С. 168. — ISBN 978-5-397-04577-3.</span>
• Банщикова, А. А. Переломные эпохи в исторической традиции и сознании древних египтян : По источникам конца II тыс. до н.э. — I тыс. н.э.. — Изд. стереотип. — М. : ЛЕНАНД, 2015. — 208 с. — ISBN 978-5-9710-1511-6.</span>
• Берлев, О. Д. Общественные отношения в Египте эпохи Среднего царства. — М. : Наука, 1978. — 364 с.</span>
• Берлев, О. Д. Трудовое население Египта в эпоху Среднего царства. — М. : Наука, 1972. — 368 с.</span>
• Берлев, О. Д. Скульптура древнего Египта в собрании ГМИИ им. A. C. Пушкина : каталог / О. Д. Берлев, С. И. Ходжаш. — М. : Восточная литература, 2004. — 568 с. — ISBN 5-02-018364-4.</span>
• Богословский, Е. С. «Слуги» фараонов, богов и частных лиц : к социальной истории Египта XVI–XIV вв. до н. э. / Е. С. Богословский ; [отв. ред. М. А. Коростовцев] ; Акад. наук СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука : Гл. ред. вост. лит., 1979. — 236 с.</span>
• Богословский, Е. С. Древнеегипетские мастера : по материалам из Дер-эль-Медина / Е. С. Богословский ; [отв. ред. Ю. Я. Перепелкин] ; Акад. наук СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука : Гл. ред. вост. лит., 1983. — 365,[2] с.</span>
• Богословский, Е. С. О системе древнеегипетского общества второй половины II тысячелетия до н. э. // Восток (Oriens). — 1991. — № 6. — С. 85.</span>
• Богословский, Е. С. Повседневная жизнь в древнем Египте // Восток (Oriens). — 1995. — № 4. — С. 139–147.</span>
• Большаков, А. О. [www.egyptology.ru/scarcebooks.htm#Bolshakov Человек и его двойник] : изобразительность и мировоззрение в Египте Среднего царства. — СПб. : Алетейя, 2001. — 288 с. — ISBN 5-89329-357-6.</span>
• Большаков, А. О. Герой и общество в древнем Египте / А. О. Большаков, А. Г. Сущевский // Вестник древней истории. — 1991. — № 3. — С. 3–27.</span>
• Большаков, В. А. Дочь Ра Хатшепсут. — М. : РУДН, 2009. — 184 с. — ISBN 978-5-209-03154-3.</span>
• Брэстед, Дж. Г. История Египта с древнейших времен до персидского завоевания : в 2 т. — М. : Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1915.</span>
• Геродот. История в девяти книгах / Пер. и коммент. Г. А. Стратановского. — М. : АСТ : Ладомир, 2002. — 752 с. — (Классическая мысль). — ISBN 5-17-005085-2.</span>
• Густерин, П. В. Египетский музей : История создания // Мир музея. — 2011. — № 6. — С. 40–47.</span>
• Демидчик, А. Е. Безымянная пирамида : государственная доктрина древнеегипетской Гераклеопольской монархии. — СПб. : Алетея, 2005. — 272 с. — ISBN 5-89329-765-2.</span>
• Древние цивилизации / С. С. Аверинцев, В. П. Алексеев, В. Г. Ардзинба [и др.] ; Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. — М. : Мысль, 1989. — [www.sno.pro1.ru/lib/drevnie_civilizacii/drevnie_civilizacii.pdf#page=35 Гл. III : Древняя цивилизация Египта]. — С. 37–69. — 479 с.</span>
• Древний Восток : учеб. пособие для вузов / Российская академия наук ; Государственный университет гуманитарных наук ; Научно-образовательный центр по истории; Н.В. Александрова, И. А. Ладынин, А. А. Немировский [и др.] ; рук. проекта А.О. Чубарьян. — М. : Астрель : АСТ, 2008. — Гл. 1 : Древний Египет. — ISBN 978-5-17-045827-1.</span>
• [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/Е/Египет-Древний Египет Древний] // Гражданская война в США — Йокота / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 3).</span>
• Жак, Кристиан. Египет великих фараонов. История и легенда. — М. : Наука, Главная редакция восточной литературы, 1992. — 326 с. — (По следам исчезнувших культур Востока).</span>
• Историография истории древнего Востока : учебное пособие : в 2 т. / В. И. Кузищин, М. А. Дандамаев, Н. В. Козырева и др. ; Под ред. В. И. Кузищина. — М. : Высшая школа, 2008. — Т. 1, разд. II : Древний Египет. — С. 17–275. — 719 с. — ISBN 987-5-06-005240-4.</span>
• История древнего мира / Под ред. И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. — Изд. 3-е, испр. и доп. — М. : Гл. ред. вост. лит-ры изд-ва «Наука», 1989. — [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000001/index.shtml Т. 1 : Ранняя Древность]. — С. 97.</span>
• Кацнельсон, И. С. Напата и Мероэ — древние царства Судана. — М. : Наука, 1970. — 452 с.</span>
• Картер, Г. Гробница Тутанхамона / [Вступ. статья И. С. Кацнельсона, с. 7–25] ; Акад. наук СССР. Ин-т востоковедения. — М. : Изд-во вост. лит., 1959. — 262 с.</span>
• Кеес, Г. Заупокойные верования древних египтян : от истоков и до исхода Сред. Царства / Пер. И. В. Богданова. — СПб. : Журн. «Нева», 2005. — 489,[6] с. — (Александрийская библиотека. Серия Египет). — ISBN 5-87516-055-1 (с).</span>
• Кинк, Х. А. Египет до фараонов : По памятникам материальной культуры / Акад. наук СССР. Ин-т народов Азии. — М. : Наука, 1964. — 196 с.</span>
• Кинк, Х. А. Как строились египетские пирамиды. — М. : Наука, 1967. — 110 с. — (По следам исчезнувших культур Востока).</span>
• Кинк, Х. А. [www.egyptology.ru/architect.htm#oldegtemple Древнеегипетский храм] / АН СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука, 1979. — 199 с.</span>
• Кормышева, Э. Е. Религия Куша / Э. Е. Кормышева; АН СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука, 1984. — 264 с.</span>
• Кормышева, Э. Е. Мир богов Мероэ. — М. : ИВ РАН ; СПб. : Лет. сад, 2000. — 364,[3] с. — ISBN 5-89282-148-X (ИВ РАН).</span>
• Коростовцев, М. А. [www.egyptology.ru/scarcebooks.htm#Korostovtsev Путешествие Ун-Амуна в Библ] : Египетский папирус № 120 Гос. музея изобразит. искусств им. А. С. Пушкина в Москве / Изд. текста и исследование М. А. Коростовцева ; [Отв. ред. В. В. Струве]. — М. : Изд-во вост. лит., 1960. — 134 с. — (Памятники литературы народов Востока. Большая серия / Акад. наук СССР, Ин-т востоковедения; Гос. музей изобразит. искусств им. А. С. Пушкина 4). — Библиогр.: с. 115–116.</span>
• Коростовцев, М. А. Египетский иератический папирус № 167 Государственного Музея Изобразительных Искусств им. А. С. Пушкина в Москве // Древний Египет : Сб. статей. — М., 1960.</span>
• Коростовцев, М. А. Писцы древнего Египта / Акад. наук СССР, Ин-т народов Азии. — М. : Изд-во вост. лит., 1962. — 175 с. — Библиогр.: с. 170–172.</span>
• Коростовцев, М. А. Религия древнего Египта / М. А. Коростовцев; АН СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука, 1976. — 336 с.</span>
• Котрелл, Л. Во времена фараонов / Леонард Котрелл; АН СССР, Ин-т востоковедения ; [Авт. вступ. ст. И. С. Кацнельсон, с. 3–21]. — М. : Наука, 1982. — 380 с. — (По следам исчезнувших культур Востока). — Библиогр.: с. 359–360. Библиогр. в примеч.: с. 356–358.</span>
• Красноморский мир в древности / [Э.Е. Кормышева, О.В. Томашевич, Т. Н. Савельева и др.]. — РГГУ, 2012. — 484 с.</span>
• Культура древнего Египта / [В. В. Струве, И. С. Кацнельсон, Т. Н. Савельева и др.] ; [Отв. ред. И. С. Кацнельсон] ; АН СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука, 1976. — 444 с.</span>
• Культурное наследие Египта и Христианский Восток = Cultural heritage of Egypt and Christian Orient : [сборник] / Ин-т востоковедения Рос. акад. наук, Рос. гос. гуманитар. ун-т ; [отв. ред. Кормышева Э. Е.]. — М., 2002–2004. — Вып. 1–2.</span>
• Ладынин, И. А. [www.inafran.ru/sites/default/files/page_file/sacred.pdf#page=55 Сакрализация царской власти в древнем Египте в конце IV–начале II тыс. до н.э.] // Сакрализация власти в истории цивилизаций / Рос. акад. наук, Центр цивилизац. и регион. исслед. ; [отв. ред. Л. А. Андреева, А. В. Коротаев]. — М. : Ин-т Африки: Центр цивилизац. и регион. исслед., 2005. — Ч. 1 : Сакрализация власти в доосевых цивилизациях. — (Цивилизационное измерение ; т. 12). — ISBN 5-201-04781-5.</span>
• Лирика древнего Египта / Пер. с египетского А. Ахматовой и В. Потаповой ; Сост., вступ. статья, подстроч. переводы и примеч. И. Кацнельсона ; Ил.: Ф. Константинов. — М. : Худож. лит., 1965. — 158 с.</span>
• Лурье, И. М. Очерки древнеегипетского права XVI–X веков до н.э.. — Л., 1960.</span>
• Масперо, Г. К. Ш. Египет / Г. Масперо, чл. ин-та, дир. музея древностей в Каире ; Авториз. пер. Н. Д. Гальперина, под ред. А. М. Эфроса. — М. : «Пробл. эстетики» (М. Марек), 1915. — [4], 401, II с. — (Ars-una species-mille. Всеобщая история искусств). — Библиогр. в конце глав.</span>
• Матье, М. Э. Древнеегипетские мифы / М. Э. Матье; Акад. наук СССР, Музей истории религии и атеизма. — М. ; Л. : Изд-во Акад. наук СССР, 1956. — 173 с.</span>
• Матье, М. Э. Избранные труды по мифологии и идеологии древнего Египта / М. Э. Матье; Сост. и авт. вступ. ст., с. 8–22, А. О. Большаков; Рос. акад. наук, Ин-т востоковедения. — М., 1996. — 325,[1] с. — ISBN 5-02-017823-3 (В пер.).</span>
• Матье, М. Э. Искусство древнего Египта. — СПб. : Журн. Нева : Лет. сад, 2001. — 798,[1] с. — (Александрийская библиотека. Серия Египет). — ISBN 5-87516-213-9 (Журн. Нева).</span>
• Малых, С. Е. Вотивная керамика Египта эпохи Древнего царства. — М. : Ин-т востоковедения РАН, 2010. — 319 с. — ISBN 978-5-8125-1540-9.</span>
• Максимов, Е. Н. Папирус № 1115 из собрания государственного Эрмитажа : Перевод и некоторые замечания // Древний Египет и древняя Африка : Сборник статей, посвящ. памяти акад. В. В. Струве / АН СССР, Ин-т народов Азии ; Отв. ред. И. С. Кацнельсон. — М. : Наука, 1967. — 147 с.</span>
• Мертц, Барбара. Красная земля, Черная земля. Древний Египет: легенды и факты / Пер. А. И. Коршунова. — М. : Центрполиграф, 2001. — 458 с. — ISBN 5-227-01199-0.</span>
• Мертц, Барбара. Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы / Пер. Б. Э. Верпаховского. — М. : Центрполиграф, 2003. — 364 с. — (Загадки Древнего Египта). — ISBN 5-227-01932-0.</span>
• Монте, Пьер. Египет Рамсесов. Повседневная жизнь египтян во времена великих фараонов. — М. : Наука, 1989. — 376 с. — (По следам исчезнувших культур Востока).</span>
• Морэ, А. Во времена фараонов. — М. : Алетейа, 1998. — 236 с. — (Vita Memoriae).</span>
• Морэ, А. Цари и боги Египта. — М. : Алетейа, 1998. — 240 с. — (Vita Memoriae).</span>
• Морэ, А. Нил и Египетская цивилизация. — М. : Центрполиграф, 2007. — 480 с. — (Загадки Древнего Египта).</span>
• Морэ, А. Египетские мистерии. — М. : Новый Акрополь, 2009. — 192 с. — (Традиция, религия, культура).</span>
• Нуреев, Р. М. Всемирная история экономической мысли : в 6 т. / Гл. ред. В. Н. Черковец. — М. : Мысль, 1987. — Т. 1 : От зарождения экономической мысли до первых теоретических систем политической жизни, [www.booksite.ru/fulltext/mys/lye/cjn/omik/2.htm#5 гл. 1 : Древний Египет]. — С. 35–50. — 606 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00038-1.</span>
• Павлова, О. И. Амон Фиванский : Ранняя история культа (V–XVII династии) / АН СССР, Ин-т востоковедения. — М. : Наука, 1984. — 143 с.</span>
• Перепёлкин, Ю. Я. Частная собственность в представлениях египтян Старого царства // Палестинский зборник / Отв. ред. Н. В. Пигулевская. — М.-Л. : Наука, 1966. — Вып. 16 (79).</span>
• Перепёлкин, Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV : Часть 1. — М. : Наука, 1967.</span>
• Перепёлкин, Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV : Часть 2. — М. : Наука, 1984.</span>
• Перепёлкин, Ю. Я. Кейэ и Сенмехкерэ : К исходу солнцепоклоннического переворота в древнем Египте. — М. : Наука, 1979.</span>
• Перепёлкин, Ю. Я. Хозяйство староегипетских вельмож. — М. : Наука, 1988.</span>
• Перепёлкин, Ю. Я. [www.egyptology.ru/perepelkin.htm#History История Древнего Египта]. — СПб. : Летний сад, 2000. — 549 с. — ISBN 5-89740-011-3.</span>
• Повесть Петеисе III : Древнеегипетская проза / Пер. М. А. Коростовцева. — М. : Худож. лит., 1978. — 304 с.</span>
• Прусаков, Д. Б. Природа и человек в древнем Египте. — М. : Моск. лицей, 1999. — 240 с. — (Социоестественная история ; вып. 14). — Библиогр.: с. 199–229. — ISBN 5-7611-0210-2.</span>
• Прусаков, Д. Б. Раннее государство в древнем Египте. — М. : Ин-т востоковедения, 2001. — 176 с.</span>
• Прусаков, Д. Б. Древний Египет : Почва цивилизации. — М. : Либроком, 2009. — 152 с.</span>
• Рубинштейн, Р. И. Поучение гераклеопольского царя своему сыну : Эрмитажный папирус № 1116 А // Вестник древней истории. — 1950. — № 2. — С. 122–133.</span>
• Рэй, Дж. Д. Египет в период с 525 до 404 г. до н. э. // Кембриджская история древнего мира : в 14 т. — М. : Ладомир, 2011–. — Т. 4 : Персия, Греция и Западное Средиземноморье ок. 525—479 гг. до н. э. — С. 309–346. — ISBN 978-5-86218-496-9.</span>
• Савельева, Т. Н. Надписи из гробницы Мечена : Перевод и комментарий // Древний Египет и древняя Африка : сборник статей, посвящённый памяти академика В. В. Струве / отв. ред. И. С. Кацнельсон ; АН СССР. — М. : Наука, 1967. — С. 113–132. — 148 с.</span>
• Савельева, Т. Н. Как жили египтяне во времена строительства пирамид / Т. Н. Савельева. — М. : Наука, 1971. — 118 с.</span>
• Савельева, Т. Н. Храмовые хозяйства Египта времени Древнего царства : III–VIII династии / Т. Н. Савельева. — М. : Наука, 1992. — 179 с.</span>
• Сказки и повести древнего Египта / Пер. и комм. И. Г. Лившица. — СПб. : Наука, 2004. — 288 с. — ISBN 5-02-026987-5.</span>
• Сказки древнего Египта / Сост. Г. А. Белова, Т. А. Шерковой. — М. : Алетейа, 1998. — 352 с. — ISBN 5-89321-012-3.</span>
• Солкин, В. В. Египет: Вселенная фараонов. — М. : Алетейа-Новый Акрополь, 2001. — 448 с. — (Сокровенная история цивилизаций). — ISBN 5-89321-065-4.</span>
• Струве, В. В. Речение Ипувера : Лейденский папирус № 344 / В. В. Струве. — М. ; Л., 1935. — 56 с.</span>
• Стучевский, И. А. Земледельцы государственного хозяйственного хозяйства древнего Египта эпохи Рамессидов / И. А. Стучевский. — М. : Наука, 1982. — 256 с.</span>
• Стучевский, И. А. Рамсес II и Херихор : Из истории древнего Египта эпохи Рамессидов / И. А. Стучевский. — М. : Наука, 1984. — 247 с.</span>
• Стучевский, И. А. Храмовая форма царского хозяйства древнего Египта / И. А. Стучевский ; АН СССР, Ин-т народов Азии. — М. : Наука, 1962. — 127 с.</span>
• Тураев Б. А. Бог Тот. Лейпциг, 1898 (переизд. СПб., 2001).
• Тураев Б. А. Египетская литература. СПб., 2000.
• Тураев Б. А. История древнего Востока. Т. II. — Л., 1935.
• Томсинов В. А. Государство и право Древнего Египта. М.: Зерцало-М, 2011. — 512 с.
• Шоу Я. Древний Египет. — М., 2006. ISBN 5-17-031742-5
• Шампольон Ж.-Ф. О египетском иероглифическом алфавите. М., 1950.
• Чегодаев М. А. Папирусная графика Древнего Египта, М., 2004
• Эмери У. Б. Архаический Египет. СПб., 2001.
• Хрестоматия по истории древнего мира. / Под ред. В. В. Струве. — М., 1951. Том I.
• Aegyptiaca Rossica: сб. ст. / Под редакцией М. А. Чегодаева, Н. В. Лаврентьевой. Вып. 1. М., 2013; Вып. 2. М., 2014

на английском языке:

• Aldred, C. Akhenaten, King of Egypt. — L. : Thames and Hudson, 1988. — ISBN 0-500-05048-1.</span>
• Allen, J. P. Middle Egyptian : An Introduction to the Language and Culture of Hieroglyphs. — Cambridge, UK : Cambridge University Press, 2000. — ISBN 0-521-77483-7.</span>
• Badawy, A. A History of Egyptian Architecture. — Berkeley, California : University of California Press, 1968. — Vol. III. — ISBN 0-520-00057-9.</span>
• Billard, J. B. Ancient Egypt : Discovering its Splendors. — Washington D.C. : National Geographic Society, 1978.</span>
• Cerny, J. Egypt from the Death of Ramesses III to the End of the Twenty-First Dynasty' in The Middle East and the Aegean Region c.1380–1000 BC. — Cambridge, UK : Cambridge University Press, 1975. — ISBN 0-521-08691-4.</span>
• Clarke, S. Ancient Egyptian Construction and Architecture / S. Clarke, R. Engelbach. — N. Y. : Dover Publications, 1990. — 242 p. — ISBN 0-486-26485-8.</span>
• Clayton, P. A. Chronicle of the Pharaohs : The Reign-By-Reign Record of the Rulers and Dynasties of Ancient Egypt. — L. : Thames and Hudson, 1994. — 224 p. — ISBN 0-500-05074-0.</span>
• Cline, E. H. Amenhotep III : Perspectives on His Reign / E. H. Cline, D. K. O'Connor. — Ann Arbor, Michigan : University of Michigan Press. — P. 273. — 448 p. — ISBN 0-472-08833-5.</span>
• Dodson Aidan. Egyptian Rock Cut Tombs. — Buckinghamshire, UK: Shire Publications Ltd, 1991. — ISBN 0-7478-0128-2.
• Dodson, Aidan. The Complete Royal Families of Ancient Egypt. — London, England: Thames & Hudson, 2004. — ISBN 0-500-05128-3.
• El-Daly Okasha. Egyptology: The Missing Millennium. — London, England: UCL Press, 2005. — ISBN 1-84472-062-4.
• Encyclopedia of Archaeology / Editor-in-chief Deborah M. Pearsall. — Elsevier Inc., 2008. — 2233 p. — ISBN 978-0-12-373962-9.</span>
• Encyclopedia of Archaeology of Ancient Egypt / Edited by Kathryn A. Bard. — Routledge, 1999. — 1227 p. — ISBN 978-0-415-18589-9.</span>
• Filer, Joyce. Disease. — Austin, Texas: University of Texas Press, 1996. — ISBN 0-292-72498-5.
• Gardiner Sir Alan. Egyptian Grammar: Being an Introduction to the Study of Hieroglyphs. — Oxford, England: Griffith Institute, 1957. — ISBN 0-900416-35-1.
• Hayes, W. C. (October 1964). «Most Ancient Egypt: Chapter III. The Neolithic and Chalcolithic Communities of Northern Egypt». JNES 23: 217–272.
• Imhausen Annette. The Mathematics of Egypt, Mesopotamia, China, India, and Islam: A Sourcebook. — Princeton: Princeton University Press, 2007. — ISBN 0-691-11485-4.
• James T.G.H. The British Museum Concise Introduction to Ancient Egypt. — Ann Arbor, Michigan: University of Michigan Press, 2005. — ISBN 0-472-03137-6.
• Kemp, Barry. Ancient Egypt: Anatomy of a Civilization. — London, England: Routledge, 1991. — ISBN 0-415-06346-9.
• Lichtheim Miriam. Ancient Egyptian Literature, vol 1. — London, England: University of California Press, 1975. — ISBN 0-520-02899-6.
• Lichtheim Miriam. Ancient Egyptian Literature, A Book of Readings. Vol III: The Late Period. — Berkeley, California: University of California Press, 1980.
• Loprieno Antonio. Ancient Egyptian: A linguistic introduction. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1995a. — ISBN 0-521-44849-2.
• Loprieno Antonio. Civilizations of the Ancient Near East. — Charles Scribner, 1995b. — Vol. 4. — P. 2137–2150. — ISBN 1-56563-607-4.
• Loprieno Antonio. The Cambridge Encyclopedia of the World's Ancient Languages. — Cambridge University Press, 2004. — P. 160–192. — ISBN 0-521-56256-2.
• Lucas Alfred. Ancient Egyptian Materials and Industries, 4th Ed. — London, England: Edward Arnold Publishers, 1962. — ISBN 1-85417-046-5.
• Mallory-Greenough, Leanne M. (2002). «The Geographical, Spatial, and Temporal Distribution of Predynastic and First Dynasty Basalt Vessels». The Journal of Egyptian Archaeology (Egypt Exploration Society) 88: 67–93. DOI:10.2307/3822337.
• Manuelian, Peter Der. Egypt: The World of the Pharaohs. — Bonner Straße, Cologne Germany: Könemann Verlagsgesellschaft mbH, 1998. — ISBN 3-89508-913-3.
• McDowell, A. G. Village life in ancient Egypt: laundry lists and love songs. — Oxford, England: Oxford University Press, 1999. — ISBN 0-19-814998-0.
• Meskell, Lynn. Object Worlds in Ancient Egypt: Material Biographies Past and Present (Materializing Culture). — Oxford, England: Berg Publishers, 2004. — ISBN 1-85973-867-2.
• Midant-Reynes Béatrix. The Prehistory of Egypt: From the First Egyptians to the First Pharaohs. — Oxford, England: Blackwell Publishers, 2000. — ISBN 0-631-21787-8.
• Nicholson Paul T. Ancient Egyptian Materials and Technology. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2000. — ISBN 0-521-45257-0.
• Oakes, Lorna. Ancient Egypt: An Illustrated Reference to the Myths, Religions, Pyramids and Temples of the Land of the Pharaohs. — New York, New York: Barnes & Noble, 2003. — ISBN 0-7607-4943-4.
• Robins Gay. The Art of Ancient Egypt. — Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 2000. — ISBN 0-674-00376-4.
• [www.ivran.ru/attachments/551_egypt2012.doc Russian Archaeological Mission at Giza, Eastern plateau] : 2012 Expedition Report // Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences : [official web]. — 2013.</span>
• Kim Ryholt. The Political Situation in Egypt During the Second Intermediate Period. — Copenhagen, Denmark: Museum Tusculanum, 1997. — ISBN 87-7289-421-0.
• Scheel Bernd. Egyptian Metalworking and Tools. — Haverfordwest, Great Britain: Shire Publications Ltd, 1989. — ISBN 0-7478-0001-4.
• Shaw Ian. The Oxford History of Ancient Egypt. — Oxford, England: Oxford University Press, 2003. — ISBN 0-19-280458-8.
• Siliotti, Alberto. The Discovery of Ancient Egypt. — Edison, New Jersey: Book Sales, Inc, 1998. — ISBN 0-7858-1360-8.
• Strouhal Eugen. Life in Ancient Egypt. — Norman, Oklahoma: University of Oklahoma Press, 1989. — ISBN 0-8061-2475-X.
• Tyldesley, Joyce A. Ramesses: Egypt's greatest pharaoh. — Harmondsworth, England: Penguin, 2001. — P. 76–77. — ISBN 0-14-028097-9.
• Vittman, G. (1991). «Zum koptischen Sprachgut im Ägyptisch-Arabisch». Wiener Zeitschrift für die Kunde des Morgenlandes (Institut für Orientalistik, Vienna University) 81: 197–227.
• Walbank, Frank William. The Cambridge ancient history. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1984. — ISBN 0-521-23445-X.
• Wasserman, James; Faulkner, Raymond Oliver; Goelet, Ogden; Von Dassow, Eva. The Egyptian Book of the dead, the Book of going forth by day: being the Papyrus of Ani. — San Francisco, California: Chronicle Books, 1994. — ISBN 0-8118-0767-3.
• Wilkinson R. H. The Complete Temples of Ancient Egypt. — London, England: Thames and Hudson, 2000. — ISBN 0-500-05100-3.

Ссылки

• [konan.3dn.ru/ История ДРЕВНЕГО МИРА]
• [www.cesras.ru/ Центр египтологических исследований РАН];
• [ru-egypt.com/ Религия, история и культура Древнего Египта];
• [aegyptica.orientalstudies.ru/ Aegyptica. Подсайт СПб ИВ РАН];
• [www.hieroglyphica.ru/ Обзор переводов с египетского языка на русский];
• [egyptiaca.narod.ru/tpy.htm Египтологическая библиотека]
• [www.egyptology.ru/ Египтологический изборник].
• [www.egyptarchive.co.uk The Egypt Arcһive]  (англ.)
• [narmer.us/ Ancient Egypt: History and Chronology]  (англ.)
• [www.insecula.com/contact/A001726.html/ Тутанхамон на сайте-галерее Insecula]  (англ.)
• [www.tyndale.cam.ac.uk/Egypt/index.htm Egyptian Royal Genealogy]  (англ.)
• [www.digitalegypt.ucl.ac.uk/Welcome.html Digital Egypt for Universities]  (англ.)
• [www.gizapyramids.org/ The Giza Archives]  (англ.)
• [www.aeraweb.org/ Ancient Egypt Research Associates]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Древний Египет

Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.

Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.