Премия BAFTA за лучший адаптированный сценарий
Поделись знанием:
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Премия BAFTA за за лучший адаптированный сценарий вручается Британской академией кино и телевизионных искусств с 1984 года за сценарий, основанный на каком-либо опубликованном или отснятом ранее материале (литературные произведения, телешоу, фильмы и т. д.). Первоначально, с 1955 года, существовала номинация «Лучший сценарий для британского фильма», с 1969 года переименованная в «Лучший сценарий». С 1984 года награда вручается по двум отдельным категориям: за лучший оригинальный сценарий и за лучший адаптированный сценарий.
Ниже приведён полный список лауреатов и номинантов. Имена победителей выделены жирным шрифтом и отдельным цветом.
Терминология
По мнению лингвиста и переводчика Д. И. Ермоловича, английский термин «adapted screenplay» следует переводить как «сценарий экранизации»[1].
1984—1990
| Год | Церемония | Фильм | Авторы сценария — победители и номинанты |
|---|---|---|---|
| 1984 | 37-я | • «Пыль и жара» | Рут Джабвала (по одноимённому роману автора) |
| • «Воспитание Риты» | Уилли Расселл (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Измена» | Гарольд Пинтер (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Тутси» | Ларри Гелбарт, Мюррей Шизгаль (на основе рассказа Ларри Гелбарта) | ||
| 1985 | 38-я | • «Поля смерти» | Брюс Робинсон (на основе статьи Сидни Шэнберга «The Death and Life of Dith Pran») |
| • «Костюмер» | Рональд Харвуд (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Другая страна» | Джулиан Митчелл (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Париж, Техас» | Сэм Шепард (по одноимённой пьесе автора) | ||
| 1986 | 39-я | • «Честь семьи Прицци» | Ричард Кондон, Джанет Роуч (по одноимённому роману Ричарда Кондона) |
| • «Поездка в Индию» | Дэвид Лин (по одноимённому роману Эдварда Моргана Форстера) | ||
| • «Амадей» | Питер Шеффер (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «На охоте» | Джулиан Бонд (по роману Изабель Колгейт «The Shooting Party») | ||
| 1987 | 40-я | • «Из Африки» | Курт Льюдтке (по автобиографии Карен Бликсен, книге Эррола Тржбински «Silence Will Speak» и книге Джудит Труман «Isak Dinesen: The Life of a Storyteller») |
| • «Ран» | Акира Куросава, Хидэо Огуни, Масато Идэ (на основе легенд даймё Мори Мотонари и трагедии Уильяма Шекспира «Король Лир») | ||
| • «Дети меньшего бога» | Хэспер Андерсон, Марк Медофф (по одноимённой пьесе Марка Медоффа) | ||
| • «Комната с видом» | Рут Джабвала (по одноимённому роману Эдварда Моргана Форстера) | ||
| • «Цветы лиловые полей» | Менно Мейджес (по роману Элис Уокер «The Color Purple») | ||
| 1988 | 41-я | • «Жан де Флоретт» | Клод Берри, Жерар Браш (по роману Марселя Паньоля «L’Eau des collines») |
| • «Крошка Доррит» | Кристин Эдзард (по одноимённому роману Чарльза Диккенса) | ||
| • «Черинг Кросс Роуд, 84» | Хью Уайтмор (по одноимённой книге Хелен Хэнфф) | ||
| • «Навострите ваши уши» | Алан Беннетт (по одноимённой книге Джона Лара) | ||
| 1989 | 42-я | • «Невыносимая лёгкость бытия» | Жан-Клод Каррьер, Филип Кауфман (по одноимённому роману Милана Кундеры) |
| • «Пир Бабетты» | Габриэль Аксель (по рассказам Карен Бликсен) | ||
| • «Империя солнца» | Том Стоппард (по одноимённому автобиографическому роману Джеймса Балларда) | ||
| • «Кто подставил кролика Роджера» | Джеффри Прайс, Питер Симан (по роману Гэри Вульфа «Who Censored Roger Rabbit?») | ||
| 1990 | 43-я | • «Опасные связи» | Кристофер Хэмптон (по одноимённому роману Шодерло де Лакло) |
| • «Турист поневоле» | Фрэнк Галати, Лоуренс Кэздан (по роману Энн Тайлер «The Accidental Tourist») | ||
| • «Моя левая нога» | Шейн Коннотон, Джим Шеридан (по одноимённой автобиографии Кристи Брауна) | ||
| • «Ширли Валентайн» | Уилли Расселл (по одноимённой пьесе автора) |
1991—2000
| Год | Церемония | Фильм | Авторы сценария — победители и номинанты |
|---|---|---|---|
| 1991 | 44-я | ||
| • «Славные парни» | Николас Пиледжи, Мартин Скорсезе (по книге Николаса Пиледжи «Wiseguy») | ||
| • «Рождённый четвёртого июля» | Рон Ковик, Оливер Стоун (по одноимённой автобиографии Рона Ковика) | ||
| • «Шофёр мисс Дэйзи» | Альфред Ури (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Открытки с края бездны» | Кэрри Фишер (по одноимённой книге автора) | ||
| • «Война Роузов» | Майкл Дж. Лисон (по роману Уоррена Адлера «The War of the Roses») | ||
| 1992 | 45-я | • «Группа „Коммитментс“» | Родди Дойл, Иэн Ла Френас, Дик Клемент (по одноимённому роману Родди Дойла) |
| • «Танцы с волками» | Майкл Блейк (по одноимённому роману автора) | ||
| • «Молчание ягнят» | Тед Толли (по одноимённому роману Томаса Харриса) | ||
| • «Сирано де Бержерак» | Жан-Поль Раппно, Жан-Клод Каррьер (по одноимённой пьесе Эдмона Ростана) | ||
| 1993 | 46-я | • «Игрок» | Майкл Толкин (по одноимённому роману автора) |
| • «Говардс Энд» | Рут Джабвала (по одноимённому роману Эдварда Моргана Форстера) | ||
| • «Строго по правилам» | Баз Лурман, Крэйг Пирс (по пьесе База Лурмана и Эндрю Бовелла «Strictly Ballroom») | ||
| • «Джон Ф. Кеннеди. Выстрелы в Далласе» | Оливер Стоун, Закари Склар (по романам Джима Маррса «Crossfire: The Plot That Killed Kennedy» и Джима Гаррисона «On the Trail of the Assassins») | ||
| 1994 | 47-я | • «Список Шиндлера» | Стивен Заиллян (по роману Томаса Кенилли «Schindler’s Ark») |
| • «Во имя отца» | Терри Джордж, Джим Шеридан (по автобиографии Джерри Конлона «Proved Innocent») | ||
| • «Остаток дня» | Рут Джабвала (по одноимённому роману Кадзуо Исигуро) | ||
| • «Запах женщины» | Бо Голдман (по роману Джованни Арпино «Il buio e il miele») | ||
| • «Страна теней» | Уильям Николсон (по одноимённой пьесе автора) | ||
| 1995 | 48-я | • «Телевикторина» | Пол Аттанасио (по одноимённому роману Ричарда Н. Гудвина) |
| • «Форрест Гамп» | Эрик Рот (по одноимённому роману Уинстона Грума) | ||
| • «Версия Браунинга» | Рональд Харвуд (по одноимённой пьесе Теренса Рэттигана) | ||
| • «Три цвета: Красный» | Кшиштоф Кеслёвский, Кшиштоф Писевич (как часть трилогии) | ||
| • «Клуб радости и удачи» | Эми Тан, Рональд Басс (по роману Эми Тан «The Joy Luck Club») | ||
| 1996 | 49-я | • «На игле» | Джон Ходж (по одноимённому роману Ирвина Уэлша) |
| • «Почтальон» | Анна Павиньяно, Майкл Рэдфорд, Фурио Скарпелли, Джакомо Скарпелли, Массимо Троизи (по роману Антонио Скарметы «Ardiente Paciencia») | ||
| • «Покидая Лас-Вегас» | Майк Фиггис (по одноимённому роману Джона О’Брайена) | ||
| • «Разум и чувства» | Эмма Томпсон (по одноимённому роману Джейн Остин) | ||
| • «Безумие короля Георга» | Алан Беннетт (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Бэйб: Четвероногий малыш» | Джордж Миллер, Крис Нунан (по роману Дика Кинг-Смита «The Sheep-Pig») | ||
| 1997 | 50-я | • «Английский пациент» | Энтони Мингелла (по одноимённому роману Майкла Ондатже) |
| • «Эвита» | Алан Паркер, Оливер Стоун (на основе одноимённого мюзикла) | ||
| • «Ричард III» | Иэн Маккеллен, Ричард Лонкрейн (по одноимённой пьесе Уильяма Шекспира) | ||
| • «Суровое испытание» | Артур Миллер (по одноимённой пьесе автора) | ||
| 1998 | 51-я | • «Ромео + Джульетта» | Баз Лурман, Крэйг Пирс (по пьесе Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта») |
| • «Ледяной ветер» | Джеймс Шеймус (по одноимённому роману Рика Муди) | ||
| • «Крылья голубки» | Хуссейн Амини (по одноимённому роману Генри Джеймса) | ||
| • «Секреты Лос-Анджелеса» | Кёртис Хэнсон, Брайан Хелгеленд (по одноимённому роману Джеймса Эллроя) | ||
| 1999 | 52-я | • «Основные цвета» | Элейн Мэй (по одноимённому роману Джо Клайна) |
| • «Голосок» | Марк Херман (по пьесе Джима Картрайта «The Rise and Fall of Little Voice») | ||
| • «Плутовство» | Хилари Хенкин, Дэвид Мэмет (по роману Лэрри Байнхарта «American Hero») | ||
| • «Хилари и Джеки» | Фрэнк Коттрелл Бойс (на основе мемуаров Пирса и Хилари дю Пре «A Genius in the Family») | ||
| 2000 | 53-я | • «Конец романа» | Нил Джордан (по одноимённому роману Грэма Грина) |
| • «Восток есть Восток» | Аюб Хан Дин (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Идеальный муж» | Оливер Паркер (по одноимённой пьесе Оскара Уайльда) | ||
| • «Талантливый мистер Рипли» | Энтони Мингелла (по одноимённому роману Патриции Хайсмит) |
2001—2010
| Год | Церемония | Фильм | Авторы сценария — победители и номинанты |
|---|---|---|---|
| 2001 | 54-я | • «Траффик» | Стивен Гаан (по мотивам британского телесериала «Путь героина») |
| • «Шоколад» | Роберт Нелсон Джейкобс (по одноимённому роману Джоанн Харрис) | ||
| • «Вундеркинды» | Стив Кловз (по одноимённому роману Майкла Шейбона) | ||
| • «Фанатик» | Джон Кьюсак, Д. В. ДеВинсентис, Стив Пинк, Скотт Розенберг (по роману Ника Хорнби «Hi-Fi») | ||
| • «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» | Цай Гожун, Ван Хуилин, Джеймс Шэмус, Ван Дулу (по одноимённому роману Ван Дулу) | ||
| 2002 | 55-я | • «Шрек» | Тед Эллиотт, Терри Россио, Джо Стиллман, Роджер С. Х. Шулман (по детской книге Уильяма Стейга «Шрек!») |
| • «Айрис» | Ричард Эйр, Чарльз Вуд (на основе мемуаров Джона Бейли «Elegy for Iris») | ||
| • «Игры разума» | Акива Голдсман (по биографическому роману Сильвии Назар «A Beautiful Mind») | ||
| • «Дневник Бриджит Джонс» | Хелен Филдинг, Ричард Кёртис, Эндрю Дэвис (по одноимённому роману Хелен Филдинг) | ||
| • «Властелин колец: Братство кольца» | Фрэн Уолш, Филиппа Бойенс, Питер Джексон (по роману Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец») | ||
| 2003 | 56-я | • «Адаптация» | Чарли Кауфман, Дональд Кауфман (по книге Сьюзан Орлеан «The Orchid Thief») |
| • «Часы» | Дэвид Хэйр (по одноимённому роману Майкла Каннингема) | ||
| • «Пианист» | Рональд Харвуд (по одноимённой автобиографии Владислава Шпильмана) | ||
| • «Мой мальчик» | Питер Хеджес, Крис Вайц, Пол Вайц (по роману Ника Хорнби «About a Boy») | ||
| • «Поймай меня, если сможешь» | Джефф Натансон (на основе реальных событий из жизни Фрэнка У. Абигнейла мл.) | ||
| 2004 | 57-я | • «Властелин колец: Возвращение короля» | Фрэн Уолш, Филиппа Бойенс, Питер Джексон (по роману Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец») |
| • «Крупная рыба» | Джон Огаст (по роману Дэниела Уоллеса «Big Fish: A Novel of Mythic Proportions») | ||
| • «Таинственная река» | Брайан Хелгеленд (по одноимённому роману Дэнниса Лиэйна) | ||
| • «Холодная гора» | Энтони Мингелла (по одноимённому роману Чарльза Фрейзера) | ||
| • «Девушка с жемчужной серёжкой» | Оливия Хетрид (по одноимённому роману Трейси Шевалье) | ||
| 2005 | 58-я | • «На обочине» | Александр Пэйн, Джим Тейлор (по одноимённому роману Рекса Пиккетта) |
| • «Близость» | Патрик Марбер (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Хористы» | Кристоф Барратье, Филипп Лопе-Кюрваль (на основе сценария к фильму «La Cage aux Rossignols») | ||
| • «Волшебная страна» | Дэвид Мэги (по пьесе Аллана Ни «The Man Who Was Peter Pan») | ||
| • «Дневники мотоциклиста» | Хосе Ривера (по книге Альберто Гранадо «Con el Che por America Latina» и дневниковым записям Эрнесто Че Гевары) | ||
| 2006 | 59-я | • «Горбатая гора» | Дайана Оссана, Ларри МакМёртри (по одноимённому рассказу Энни Пру) |
| • «Капоте» | Дэн Фаттерман (по одноимённому биографическому роману Джералда Кларка) | ||
| • «Преданный садовник» | Джеффри Кейн (по одноимённому роману Джона Ле Карре) | ||
| • «Оправданная жестокость» | Джош Олсон (по одноимённому графическому роману Джона Вагнера и Винса Локка) | ||
| • «Гордость и предубеждение» | Дебора Моггак (по одноимённому роману Джейн Остин) | ||
| 2007 | 60-я | • «Последний король Шотландии» | Питер Морган, Джереми Брок (по одноимённому роману Жиля Фодена) |
| • «Отступники» | Уильям Монахан (на основе оригинального сценария Феликса Чонга и Алана Мака к фильму «Двойная рокировка») | ||
| • «Казино „Рояль“» | Нил Пёрвис, Роберт Уэйд, Пол Хаггис (по одноимённому роману Яна Флеминга) | ||
| • «Скандальный дневник» | Патрик Марбер (по одноимённому роману Зои Хеллер) | ||
| • «Дьявол носит Prada» | Элин Брош Маккена (по одноимённому роману Лорен Вайсбергер) | ||
| 2008 | 61-я | • «Скафандр и бабочка» | Рональд Харвуд (по одноимённой автобиографии Жана-Доминика Боби) |
| • «Искупление» | Кристофер Хэмптон (по одноимённому роману Иэна Макьюэна) | ||
| • «Бегущий за ветром» | Дэвид Бениофф (по одноимённому роману Халеда Хоссейни) | ||
| • «Старикам тут не место» | Джоэл Коэн, Итан Коэн (по одноимённому роману Кормака Маккарти) | ||
| 2009 | 62-я | • «Миллионер из трущоб» | Саймон Бофой (по роману Викаса Сварупа «Вопрос — Ответ») |
| • «Чтец» | Дэвид Хэйр (по одноимённому роману Бернхарда Шлинка) | ||
| • «Дорога перемен» | Джастин Хэйс (по одноимённому роману Ричарда Йетса) | ||
| • «Фрост против Никсона» | Питер Морган (по одноимённой пьесе автора) | ||
| • «Загадочная история Бенджамина Баттона» | Эрик Рот, Робин Суикорд (по одноимённому рассказу Фрэнсиса Скотта Фицджеральда) | ||
| 2010 | 63-я | • «Мне бы в небо» | Джейсон Райтман, Шелдон Тёрнер (по роману Уолтера Кирна «Up in the Air») |
| • «Сокровище» | Джеффри Флетчер (по роману Сапфир «Push») | ||
| • «В петле» | Джесси Армстронг, Саймон Блэкуэлл, Тони Рош, Армандо Йануччи (по мотивам телесериала «Гуща событий») | ||
| • «Район № 9» | Нил Бломкамп, Терри Татчелл (на основе короткометражного фильма Нила Бломкампа «Alive in Joburg») | ||
| • «Воспитание чувств» | Ник Хорнби (по автобиографии Линн Барбер «An Education (a memoir)») |
2011—2016
| Год | Церемония | Фильм | Авторы сценария — победители и номинанты |
|---|---|---|---|
| 2011 | 64-я | • «Социальная сеть» | Аарон Соркин (по книге Бена Мезрича «Миллиардеры поневоле: альтернативная история создания Facebook») |
| • «127 часов» | Саймон Бофой, Дэнни Бойл (по автобиографии Арона Ралстона «Between a Rock and a Hard Place») | ||
| • «Девушка с татуировкой дракона» | Николай Арсель, Расмус Хайстерберг (по одноимённому роману Стига Ларссона) | ||
| • «Железная хватка» | Джоэл Коэн, Итан Коэн (по роману Чарльза Портиса «True Grit») | ||
| • «История игрушек: Большой побег» | Майкл Арндт (на основе оригинальной истории Джона Лассетера, Эндрю Стэнтона и Ли Анкрича) | ||
| 2012 | 65-я | • «Шпион, выйди вон!» | Бриджет О’Коннор, Питер Строхан (по одноимённому роману Джона Ле Карре) |
| • «Мартовские иды» | Джордж Клуни, Грант Хеслов, Бо Уиллимон (по пьесе Бо Уиллимона «Фаррагут-Норт») | ||
| • «Потомки» | Александр Пэйн, Нат Факсон, Джим Раш (по одноимённому роману Кауи Харта Хеммингса) | ||
| • «Прислуга» | Тейт Тэйлор (по одноимённому роману Кэтрин Стокетт) | ||
| • «Человек, который изменил всё» | Стивен Заиллян, Аарон Соркин (по роману Майкла Льюиса «Moneyball») | ||
| 2013 | 66-я | • «Мой парень — псих» | Дэвид О. Расселл (по роману Мэттью Куика «Silver Linings Playbook») |
| • «Жизнь Пи» | Дэвид Мэги (по одноимённому роману Янна Мартела) | ||
| • «Звери дикого Юга» | Люси Алибар, Бен Зайтлин (по пьесе Люси Алибар «Juicy and Delicious») | ||
| • «Линкольн» | Тони Кушнер (по книге Дорис Кернс Гудвин «Team of Rivals: The Political Genius of Abraham Lincoln») | ||
| • «Операция „Арго“» | Крис Террио (по мотивам статьи Джошуа Бермана «The Great Escape» и книги Тони Мендеса «The Master of Disguise») | ||
| 2014 | 67-я | • «Филомена» | Стив Куган, Джефф Поуп (по книге политического журналиста Мартина Сиксмита «Потерянный ребёнок Филомены Ли») |
| • «12 лет рабства» | Джон Ридли (по одноимённой автобиографии Соломона Нортапа) | ||
| • «Волк с Уолл-стрит» | Теренс Уинтер (по одноимённым мемуарам Джордана Белфорта) | ||
| • «За канделябрами» | Ричард Лагравенезе (по книге Скотта Торсона и Алекса Торлейфсона «За канделябрами: Моя жизнь с Либераче») | ||
| • «Капитан Филлипс» | Билли Рэй (по книге воспоминаний «Долг капитана» Ричарда Филлипса) | ||
| 2015 | 68-я | • «Теория всего» | Энтони Маккартен (по мемуарам Джейн Хокинг «Travelling to Infinity: My life with Stephen») |
| • «Игра в имитацию» | Грэм Мур (по роману Эндрю Ходжеса «Alan Turing: The Enigma») | ||
| • «Исчезнувшая» | Гиллиан Флинн (по одноимённому роману автора) | ||
| • «Приключения Паддингтона» | Пол Кинг (по книге Майкла Бонда «Медвежонок по имени Паддингтон») | ||
| • «Снайпер» | Джейсон Холл (по мемуарам снайпера 3-й команды SEAL Криса Кайла) | ||
| 2016 | 69-я | • «Игра на понижение» | Адам Маккей, Чарльз Рэндольф (по книге Майкла Льюиса «Большая игра на понижение. Тайные пружины финансовой катастрофы») |
| • «Бруклин» | Ник Хорнби (по одноимённому роману Колма Тойбина) | ||
| • «Комната» | Эмма Донохью (по одноимённому роману автора) | ||
| • «Кэрол» | Филлис Наджи (по роману Патриции Хайсмит «Цена соли») | ||
| • «Стив Джобс» | Аарон Соркин (по одноимённой книге Уолтера Айзексона) |
Напишите отзыв о статье "Премия BAFTA за лучший адаптированный сценарий"
Примечания
- ↑ [yermolovich.ru/faq/4-1#123 Антиадаптация]
Ссылки
- [www.bafta.org/awards/ База данных по всем номинантам и победителям] (англ.). Проверено 4 февраля 2012. [www.webcitation.org/676Oiet60 Архивировано из первоисточника 22 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Премия BAFTA за лучший адаптированный сценарий
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
