Барон Инчикуин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Барон Инчикуин (англ. Baron Inchiquin) — один из старых аристократических титулов в системе Пэрства Ирландии.





История

Барон Инчикуин — один из двух титулов, созданных 1 июля 1543 года для Мурхада (Мурроу) О’Брайена, короля Томонда (ум. 1551), который вёл своё происхождение от верховного короля Ирландии Бриана Бору. Мурроу О’Брайен принес оммаж королю Англии Генриху VIII Тюдору, отказался от своего ирландского королевского титула, обязывался соблюдать английские обычаи и законы, отречься от римско-католической веры и перейти в англиканство. Мурроу О’Брайен получил титулы графа Томонда и барона Инчикуина в системе Пэрства Ирландии. Его наследником был объявлен его племянник Доноу О’Брайен (ум. 1553), получивший титул барона Ибракана.

После смерти Мурроу О’Брайена в 1551 году титул 2-го графа Томонда унаследовал его племянник Доноу О’Брайен, 1-й барон Ибракан. Титул же барона Инчикуина получил Дермод О’Брайен (1551—1557), старший сын Мурроу О’Брайена. Потомок Дермода, Мурроу О’Брайен, 6-й барон Инчикуин (1618—1674), был видным полководцем во время Ирландских конфедератских войн (1643—1648) и главнокомандующим роялистов во время завоевания Ирландии Кромвелем (1649—1653). В 1654 году для него был создан титул графа Инчикуина (Пэрство Ирландии). Ему наследовал его сын, Уильям О’Брайен, 2-й граф Инчикуин (1640—1692), который занимал посты английского губернатора Танжера (1675—1680) и Ямайки (1690—1692). Его внук, Уильям О’Брайен, 4-й граф Инчикуин (1700—1777), представлял в Палате общин Виндзор (1722—1727), Тамворт (1727—1734), Камелфорд (1741—1747) и Эйлсбери (1747—1754).

Ему наследовал в 1777 году его племянник и приёмный сын, Мурроу О’Брайен, 5-й граф Инчикуин (1726—1808), сын Джеймса О’Брайена (1695—1771) и внук Уильяма О’Брайена, 3-го графа Инчикуина. В 1800 году для него был создан титул маркиза Томонда в системе Пэрства Ирландии. В 1801 году Мурроу О’Брайен получил титул барона Томонда из Таплоу (Пэрство Соединённого королевства), что позволило ему заседать в Палате лордов. В 1808 году 1-й маркиз Томонд скончался, не оставив наследников мужского пола. После его смерти титул барона Томонда из Таплоу прервался, а титул маркиза и другие ирландские титулы унаследовал его племянник, Уильям О’Брайен, 2-й маркиз Томонд (1765—1846), второй сын капитана, достопочтенного Эдварда Доминика О’Брайена (1735—1801). Он заседал в Палате лордов в качестве ирландского пэра-представителя. В 1826 году для него был создан титул барона Тадкастера из Тадкастера в графстве Йоркшир в системе Пэрства Соединённого королевства. В 1846 году после смерти 2-го маркиза Томонда, не имевшего сыновей, ирландские титулы унаследовал его младший брат, адмирал Джеймс МакЭдвард О’Брайен, 3-й маркиз Томонд (1769—1855). Он не имел сыновей, поэтому после его смерти в 1855 году титулы маркиза Томонда и графа Инчикуина прервались.

Титул же барона Инчикуина в 1855 году унаследовал его дальний родственник, сэр Люциус О’Брайен, 5-й баронет (1800—1872), который стал 13-м бароном Инчикуином. Он был старшим сыном Эдварда О’Брайена, 4-го баронета (1773—1837). Ранее он представлял графство Клэр в Палате общин (1826—1830, 1847—1852) и заседал в Палате лордов в качестве одного из ирландских пэров-представителей. В 1843—1872 годах — лорд-лейтенант графства Клэр. Его сменил его сын, Эдвард О’Брайен, 14-й барон Инчикуин (1839—1900), который был ирландским пэром-представителем в Палате лордов Великобритании и лордом-лейтенантом графства Клэр (1879—1900). Его сын, Луциус О’Брайен, 15-й барон Инчикуин (1864—1929), также заседал в Палате лордов в качестве ирландского пэра-представителя.

По состоянию на 2014 год носителем титула являлся его внук, Конор Милз Джон О’Брайен, 18-й барон Инчикуин (род. 1943), который сменил своего дядю в 1982 году. В качестве члена ирландской знати, барон Инчикуин является вождем клана О’Брайен и принцем Томонда.

Титул баронета О’Брайена из Лименега в графстве Клэр (Баронетство Ирландии) был создан в 1686 году для Доноу О’Брайена (1642—1717), который в ирландской палате общин представлял графство Клэр (1692—1714). Он был потомком и тёзкой Доноу О’Брайена (ум. 1582), младшего сына 1-го графа Томонда и 1-го барона Инчикуина. Его внук, сэр Эдвард О’Брайен, 2-й баронет (1705—1765), также представлял графство Клэр в Ирландской палате общин (1727—1765). Его сын и преемник, Луциус О’Брайен, 3-й баронет (1731—1795), заседал в ирландском парламенте от Эннис (1761—1768, 1776—1778, 1790—1795), Клэр (1768—1776, 1778—1783) и Туама (1783—1790). Его сын, сэр Эдвард О’Брайен, 4-й баронет (1773—1837), представлял заседал в Палате общин Великобритании от графстве Клэр (1802—1826). Старший сын последнего, сэр Луциус О’Брайен, 5-й баронет (1800—1872), унаследовал в 1855 году титул барона Инчикуина.

Семейная резиденция — Замок Дромоленд, в окрестностях Ньюмаркета-он-Фергуса, в графстве Клэр. Современный барон проживает в Томонд-хаусе в окрестностях Дромоленда.

Бароны Инчикуин (креация 1543 года)

Графы Инчикуин (креация 1654 года)

Маркизы Томонд (1800)

Бароны Инчикуин (продолжение креации 1543 года)

Баронеты О’Брайен из Лименага (1686)

Вожди клана О’Брайен

Искусство и культура

Лорд Инчикуин — это название традиционной ирландской песни, созданной Торлой О’Кароланом и посвященной его современнику Уильяму О’Брайен, 4-му графу Инчикуину (1700—1777).

Художник Джордж О’Брайен (1821—1888), живший в Австралии и Новой Зеландии, был потомком первого барона Инчикуина.

См. также

Напишите отзыв о статье "Барон Инчикуин"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
  • [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
  • [www.thepeerage.com thepeerage.com]
 В данной статье или разделе имеется список источников или внешних ссылок, но источники отдельных утверждений остаются неясными из-за отсутствия сносок.
Утверждения, не подкреплённые источниками, могут быть поставлены под сомнение и удалены. Вы можете улучшить статью, внеся более точные указания на источники.

Отрывок, характеризующий Барон Инчикуин

– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Барон_Инчикуин&oldid=76308087»